тояло еще
разрешить свои демократические задачи?

Что были эпохи, когда низы мелкой буржуазии устанавливали свою
революционную диктатуру, это мы знаем. Но это были эпохи, когда тогдашний
пролетариат или предпролетариат не выделялся еще из мелкой буржуазии, а
наоборот, в неразвитом своем виде, составлял основное ее боевое ядро.
Совсем не то теперь. Не может быть и речи о способности мелкой буржуазии
руководить жизнью современного, хотя бы и отсталого буржуазного общества,
поскольку пролетариат уже выделился из мелкой буржуазии и враждебно
противостоит крупной на основе капиталистического развития, обрекшего
мелкую буржуазию на ничтожество и поставившего крестьянство перед
необходимостью политического выбора между буржуазией и пролетариатом.
Каждый раз, когда крестьянство выбирает по внешности партию мелкой
буржуазии, оно фактически подпирает своим хребтом финансовый капитал. Если
в вопросе о степени самостоятельности (только о степени!) крестьянства и
мелкой буржуазии в демократической революции могли еще быть разногласия во
время первой русской революции, или в период между двумя революциями, то
всем ходом событий последних двенадцати лет вопрос этот решен, и притом
бесповоротно.

После Октября он ставился практически заново во многих странах, во всех
возможных видах и комбинациях, и везде разрешался однородно. Основным после
опыта керенщины является, как уже сказано, опыт Гоминдана. Но не меньшее
значение имеет опыт фашизма в Италии, где мелкая буржуазия с оружием в
руках вырвала у старых буржуазных партий власть, чтобы через руководителей
своих тут же вручить ее финансовой олигархии. Тот же вопрос встал в Польше,
где пилсудчина направлялась непосредственно против реакционного
буржуазно-помещичьего правительства, отражая чаяния мелко-буржуазных масс и
даже широких кругов пролетариата. Не случайно же старый польский
социалдемократ Варский, убоявшись, как бы не вышло с его стороны
"недооценки крестьянства", отождествил переворот Пилсудского с
"демократической диктатурой рабочих и крестьян". Было бы слишком долго
анализировать здесь болгарский опыт, т. е. постыдно путанную политику
Коларовых и Кабакчиевых в отношении к партии Стамболийского, или позорный
эксперимент с фермерско-рабочей партией в Соединенных Штатах, или роман
Зиновьева с Радичем, или опыт компартии Румынии и пр. и пр., без конца. В
существенных своих элементах некоторые из этих фактов проанализированы в
моей "Критике программы Коминтерна". Основной вывод полностью подтверждает
и закрепляет уроки Октября: мелкая буржуазия, включая в нее и крестьянство,
не способна руководить современным, даже и отсталым буржуазным обществом,
ни в эпоху революции, ни в эпоху реакции. Крестьянство может либо
поддерживать диктатуру буржуазии, либо подпереть диктатуру пролетариата.
Промежуточные формы являются прикрытием диктатуры буржуазии, уже
пошатнувшейся или еще не ставшей на ноги после потрясений (керенщина,
фашизм, пилсудчина).

Крестьянство может итти либо за буржуазией, либо за пролетариатом. Если
пролетариат пытается во что бы то ни стало итти с крестьянством, которое
еще не идет за ним, то пролетариат фактически оказывается в хвосте
финансового капитала: рабочие-оборонцы в 1917 году в России,
рабочие-гоминдановцы, в том числе и коммунисты, в Китае,
рабочие-пепеэсовцы*1, отчасти и коммунисты в 1926 г. в Польше и т. д. Кто
этого не продумал до конца, не понял по живым следам событий, тому лучше не
путаться в революционную политику.
/*1 P. P. S. - польская социалистическая партия (Дашинский и Ко.)./

Основной вывод, который Ленин сделал из уроков февраля и октября в наиболее
законченном и обобщенном виде, начисто отвергает идею "демократической
диктатуры". Вот, что Ленин писал не раз и не два, начиная с 1918 г.:

"Вся политическая экономия, если кто-либо чему-нибудь научился, вся история
революции, вся история политического развития в течение всего XIX века учит
нас, что крестьянин идет либо за рабочим, либо за буржуа. Если вы не знаете
почему, сказал бы я таким гражданам... подумайте над развитием любой из
крупных революций XVIII и XIX века, над политической историей любой страны
XIX века. Она вам ответит почему. Экономика капиталистического общества
такова, что господствующей силой может быть только капитал или свергающий
его пролетариат. Иных сил нет в экономике этого общества" (т. XVI, стр.
217).

Не о современной Англии или Германии тут идет речь. На основании уроков
любой из крупных революций 18 и 19 века, т. е. буржуазных революций в
отсталых странах, Ленин приходит к выводу, что возможна либо диктатура
буржуазии, либо диктатура пролетариата. Никакой "демократической", т. е.
промежуточной диктатуры быть не может.


* * *


Свою теоретическую и историческую экскурсию Радек, как мы видели,
резюмирует в довольно тощем афоризме: надо отличать буржуазную революцию от
социалистической. Спустившись на эту "ступень", Радек прямо протягивает
палец Куусинену, который, исходя от своего единственного рессурса, т. е.
"здравого смысла", считает невероятным, чтобы и в передовых странах и в
отсталых можно было выдвигать лозунг диктатуры пролетариата. С искренностью
ничего не понимающего человека Куусинен обличает Троцкого, который-де с
1905 года "ничему не научился". А Радек, вслед за Куусиненом, иронизирует:
для Троцкого-де

"своеобразие китайской и индийской революции состоит именно в том, что она
ничем не отличается от западно-европейских, и поэтому должна привести при
первых (?!) шагах к диктатуре пролетариата".

Радек забывает мелочь: диктатура пролетариата осуществилась не в
западно-европейских, а как раз в отсталой восточно-европейской стране.
Виноват ли Троцкий, что исторический процесс проморгал "своеобразие"
России? Радек забывает далее, что во всех капиталистических странах, при
всем разнообразии их уровней, социальных структур, традиций и пр., т. е.
при всем их "своеобразии", господствует все-таки буржуазия, или еще точнее,
финансовый капитал. Опять-таки, недостаток уважения к своеобразию исходит
тут от исторического развития, а никак не от Троцкого.

В чем же тогда разница между передовыми странами и отсталыми? Разница
большая, но это все же разница в пределах господства капиталистических
отношений. Формы и методы господства буржуазии в разных странах чрезвычайно
разнообразны. На одном полюсе господство ее имеет обнаженный и абсолютный
характер: Соединенные Штаты. На другом полюсе финансовый капитал
приспособляется к пережившим себя учреждениям азиатского средневековья,
подчиняя их себе и навязывая им свои методы: Индия. Но и там и здесь
господствует буржуазия. Из этого вытекает, что и диктатура пролетариата
будет иметь в разных капиталистических странах крайне разнообразный
характер, в смысле социальной базы, политических форм, непосредственных
задач и темпа работы. Но привести народные массы к победе над блоком
империалистов, феодалов и национальных буржуа может только революционная
гегемония пролетариата, превращающаяся после завоевания власти в диктатуру
пролетариата.

Радек думает, что разделив человечество на две группы: одну "созревшую" для
социалистической диктатуры, а другую - только для демократической, он тем
самым, в противоположность мне, учитывает, будто бы, "своеобразие"
отдельных стран. На самом деле, он пускает в ход безжизненный шаблон,
способный лишь отучить коммунистов от исследования действительного
своеобразия данной страны, т. е. живого переплета в ней разных ступеней и
стадий исторического развития.

Страна, которая не совершила или не завершила своей демократической
революции, представляет величайшие по значению своему особенности, которые
и должны быть положены в основу программы пролетарского авангарда. Только
на основе такого рода национальной программы коммунистическая партия может
развернуть действительную и успешную борьбу с буржуазией и ее
демократической агентурой за большинство рабочего класса и трудящихся
вообще.

Возможность успеха в этой борьбе определяется, разумеется, в значительной
степени, ролью пролетариата в хозяйстве страны, следовательно уровнем ее
капиталистического развития. Но это отнюдь не единственный критерий. Не
меньшее значение имеет вопрос о том, существует ли в стране такая широкая и
жгучая "народная" проблема, в разрешении которой заинтересовано большинство
нации, и которая для разрешения своего требует самых смелых революционных
мер. Такого рода проблемами являются аграрная и национальная, в разном их
сочетании. При остроте аграрной проблемы и при невыносимости национального
гнета в колониальных странах молодой и сравнительно малочисленный
пролетариат может на основе национально-демократической революции притти к
власти раньше, чем пролетариат передовой страны на чисто социалистической
основе. Казалось бы, что после Октября нет надобности это доказывать. Но за
годы идейной реакции и эпигонского теоретического разврата до такой степени
прокисли, протухли и прокуусинели элементарные представления о революции,
что каждый раз приходится начинать сначала.

Означает ли сказанное, что ныне уже все страны мира так или иначе созрели
для социалистической революции? Нет, это ложная постановка вопроса,
безжизненная, схоластическая, сталинско-бухаринская. Все мировое хозяйство
в целом беспорно созрело для социализма. Однако, это вовсе не значит что
созрела каждая страна в отдельности. Как же быть в таком случае с
диктатурой пролетариата в отдельных отсталых странах: в Китае, в Индии и
пр.? На это мы отвечаем: история не делается на заказ. Страна может
"созреть" для диктатуры пролетариата, отнюдь не созрев не только для
самостоятельного построения социализма, но и для широких мер социализации.
Не нужно исходить из предопределенной гармонии общественного развития.
Закон неравномерного развития еще жив, несмотря на нежные теоретические
объятия Сталина. Закон этот проявляет свою силу не только в отношениях
между странами, но и во взаимоотношении разных процессов внутри одной и той
же страны. Примирения неравномерных процессов экономики и политики можно
достигнуть только в мировом масштабе. Это значит, в частности, что нельзя
вопрос о диктатуре пролетариата в Китае рассматривать в рамках только
китайской экономики и китайской политики. Здесь-то мы и подходим вплотную к
двум взаимно-исключающим друг друга точкам зрения:
интернационально-революционной теории перманентной революции и
национально-реформистской теории социализма в отдельной стране. Не только
отсталый Китай, но и вообще ни одна из стран мира не могла бы построить
социализм в своих национальных рамках: высоко развитые производительные
силы, переросшие национальные границы, противятся этому так же, как и
недостаточно развитые для национализации. Диктатура пролетариата в Англии,
например, натолкнулась бы на противоречия и трудности, другие по характеру,
но может быть не меньшие, чем те, какие предстали бы перед диктатурой
пролетариата в Китае. Преодоление противоречий в обоих случаях мыслимо
только на путях международной революции. Такая постановка снимает самый
вопрос о том, "созрел" или "не созрел" Китай для социалистического
преобразования. Бесспорным остается при этом, что отсталость Китая
чрезвычайно затруднит задачи пролетарской диктатуры. Но повторяем: история
не делается на заказ, и китайскому пролетариату никто выбора не
предоставил.

Значит ли это, по крайней мере, что каждая, даже и отсталая колониальная
страна уже созрела, если не для социализма, то для диктатуры пролетариата?
Нет, не значит. Как же быть тогда с демократической революцией вообще, в
колониях - в особенности? А где же написано, отвечаю я вопросом на вопрос,
что каждая колониальная страна созрела для немедленного и полного
разрешения своих национально-демократических задач? Вопрос надо повернуть
другим концом. В условиях империалистической эпохи
национально-демократическая революция может быть доведена до победы только
в том случае, если социальные и политические отношения данной страны
созрели для того, чтобы поднять пролетариат к власти, как руководителя
народных масс. А если этого еще нет? Тогда борьба за национальное
раскрепощение будет давать очень половинчатые результаты, целиком
направленные против трудящихся масс. В 1905 году пролетариат России
оказался еще не в силах объединить вокруг себя крестьянские массы и
завоевать власть. По этой самой причине и революция задержалась на полпути,
а затем сдвигалась все ниже и ниже. В Китае, где, несмотря на исключительно
благоприятную обстановку, пролетариату бороться за власть помешало
руководство Коминтерна, национальные задачи нашли жалкое, неустойчивое и
скаредное разрешение в режиме Гоминдана.

Когда и при каких условиях та или другая колониальная страна созреет для
действительно революционного разрешения аграрного и национального вопроса,
предсказать нельзя. Но теперь то мы уж, во всяком случае, с полной
уверенностью можем сказать, что к настоящей народной, т. е.
рабоче-крестьянской демократии не только Китай, но и Индия смогут притти
лишь через диктатуру пролетариата. На пути к этому может оказаться еще
много всяких этапов, ступеней и стадий. Под давлением народных масс
буржуазия будет еще делать шаги влево, чтобы тем более беспощадно
обрушиваться затем на народ. Возможны и вероятны периоды двоевластия. Но
чего не будет и чего не может быть, это действительно демократической
диктатуры, которая не являлась бы диктатурой пролетариата.
"Самостоятельная" демократическая диктатура может иметь только
гоминдановский характер, значит, направленный полностью против рабочих и
крестьян. Мы заранее должны понять это и научить этому пониманию массы, не
прикрывая классовые реальности абстрактной формулой.

Сталин с Бухариным проповедывали, что в Китае, благодаря гнету
империализма, национальную революцию может совершить буржуазия.
Попробовали. Результат? Подвели пролетариат под нож. Потом сказали: очередь
за демократической диктатурой. Мелко-буржуазная диктатура оказалась только
маскировкой диктатуры капитала. Случайно? Нет: "крестьянин идет либо за
рабочим, либо за буржуа". В одном случае получается диктатура буржуазии, в
другом - диктатура пролетариата. Кажись, китайский урок достаточно ясен
даже при заочном обучении. Нет, - возражают нам, - это был просто неудачный
опыт, мы переделаем все сначала и на этот раз создадим "настоящую"
демократическую диктатуру. Какими путями? - На социальной основе
сотрудничества пролетариата и крестьянства, преподносит нам Радек самое
новейшее открытие. - Но, позвольте, Гоминдан поднялся на этой самой основе:
рабочие и крестьяне "сотрудничали", выгребая для буржуазии каштаны из огня.
Вы нам ответьте, какая будет политическая механика этого сотрудничества?
Чем вы замените Гоминдан? Какие партии будут у власти? Назовите их хоть
приблизительно, хоть описательно! - На это Радек отвечает (в 1928 году!),
что только совсем отпетые люди, неспособные постигнуть сложность марксизма,
могут интересоваться второстепенным техническим вопросом о том, какой класс
является лошадью, а какой седоком. Большевик же должен "отвлекаться" от
политической надстройки в пользу классовой базы. - Нет-с, это вы уже
изволите шутки шутить. Довольно уже "отвлекались". Через голову хватит.
Отвлеклись в Китае от вопроса о партийном выражении классового
сотрудничества, увлекли пролетариат в Гоминдан, увлеклись сами Гоминданом
до забвения чувств, неистово сопротивлялись выходу из Гоминдана,
отделывались от боевых политических вопросов повторением абстрактной
формулы, а когда буржуазия очень конкретно расшибла пролетариату череп, нам
предлагают: давайте попробуем еще разик. А для начала снова "отвлечемся" от
вопроса о партиях и революционной власти. Нет. Это просто плохие шутки.
Назад себя мы тащить не позволим!

Вся эта эквилибристика проделывается, как мы слышали, в интересах союза
рабочих и крестьян. Радек предупреждает оппозицию против недооценки
крестьянства и напоминает о борьбе Ленина с меньшевиками. Когда видишь, что
проделывают с ленинскими цитатами, то чувствуешь подчас горькую обиду за
достоинство человеческой мысли. Да, Ленин говорил не раз, что отрицание
революционной роли крестьянства характерно для меньшевиков. И это было
верно. Но кроме этих цитат, был еще на свете 1917 год, причем, восемь
месяцев, отделяющих февральскую революцию от октябрьской, прошли в
неразрывном блоке меньшевиков с эсерами. А в тот период эсеры представляли
подавляющее большинство пробужденного революцией крестьянства. Меньшевики
вместе с эсерами называли себя революционной демократией и ставили нам на
вид, что именно они опираются на союз рабочих и крестьян (солдат). Таким
образом, после февральской революции меньшевики как бы экспроприировали
большевистскую формулу союза рабочих и крестьян. Большевиков они обвиняли в
стремлении оторвать пролетарский авангард от крестьянства и тем погубить
революцию. Другими словами, меньшевики обвиняли Ленина в игнорировании
крестьянства или, по крайней мере, в его недооценке. Критика Каменева,
Зиновьева и других против Ленина была только отголоском критики
меньшевиков. Нынешняя критика Радека есть только запоздалый отголосок
критики Каменева.

Политика эпигонов в Китае, в том числе и политика Радека, есть продолжение
и развитие меньшевистского маскарада 1917 года. Пребывание коммунистической
партии в Гоминдане оправдывалось не только Сталиным, но и Радеком все той
же ссылкой на необходимость союза рабочих и крестьян. Когда же "нечаянно"
выяснилось, что Гоминдан есть буржуазная партия, опыт был повторен в
отношении "левого" Гоминдана. Результаты получились те же. Тогда над этой
печальной конкретностью, не оправдавшей высоких надежд, поднята была
абстракция демократической диктатуры, в противовес диктатуре пролетариата.
Опять повторение пройденного. Мы сотни раз слышали от Церетели, Дана и
других в 1917 году: "у нас уже есть диктатура революционной демократии, а
вы ведете к диктатуре пролетариата, т. е. к гибели". Поистине у людей
память коротка. "Революционно-демократическая диктатура" Сталина-Радека
решительно ничем не отличается от "диктатуры революционной демократии"
Церетели-Дана. Между тем эта формула не только проходит по всем резолюциям
Коминтерна, но и внедрилась в программу его. Трудно придумать более
изощренный маскарад и вместе с тем более жестокую месть со стороны
меньшевизма за обиды, нанесенные ему большевизмом в 1917 году.

Революционеры Востока могут все же требовать на вопрос о характере
"демократической диктатуры" конкретного ответа, основанного не на старых
априорных цитатах, а на фактах и политическом опыте. На вопрос о том, что
есть "демократическая диктатура", Сталин не раз давал поистине классический
ответ: для Востока это, примерно, то самое, что "Ленин представлял себе по
отношению к революции 1905 года". Эта формула стала в некотором смысле
официальной. Ее можно найти в книгах и резолюциях, посвященных Китаю, Индии
или Полинезии. Революционеров отсылают к "представлениям" Ленина о будущих
событиях, которые давно уже стали прошлыми событиями, при чем
гипотетические "представления" Ленина истолковывают вкривь и вкось, но не
так, как сам Ленин истолковал их после событий.

- Хорошо, - говорит, понуря голову, коммунист Востока, - мы постараемся
представить себе это точь в точь так, как Ленин, по вашим словам,
представлял себе это до революции. Но скажите нам, пожалуйста, как этот
лозунг выглядит на деле? Как он осуществился у вас?

- У нас он осуществился в виде керенщины в эпоху двоевластия.

- Можем ли мы сказать нашим рабочим, что лозунг демократической диктатуры
осуществится у нас в виде нашей национальной керенщины?

- Что вы, что вы! Ни в каком случае! Ни один рабочий не примет такого
лозунга: керенщина есть лакейство перед буржуазией и измена трудящимся.

- Тогда как же мы должны, все таки, сказать? уныло спрашивает коммунист
Востока.

- Вы должны сказать, - нетерпеливо отвечает ему дежур