ский
Союз давно сошел бы со сцены. На этих противоречиях основаны, в частнос-
ти, дипломатические и военные соглашения СССР. Однако, было  бы  роковой
ошибкой не видеть того  предела,  у  которого  эти  противоречия  должны
умолкнуть. Как борьба буржуазных и мелкобуржуазных партий, от самых  ре-
акционных до  социал-демократических,  затихает  перед  непосредственной
опасностью пролетарской революции, так империалистские антагонисты всег-
да найдут компромисс, чтоб помешать военной победе Советского Союза.
 
   Дипломатические соглашения, как не без основания сказал  некий  канц-
лер, только "клочки бумаги". Нигде не сказано, что они доживут  хотя  бы
до начала войны. Перед непосредственной опасностью социального переворо-
та в какой-либо из частей Европы не устоит ни один из договоров с  СССР.
Достаточно было бы политическому кризису в Испании, не говоря уж о Фран-
ции, вступить в революционную фазу, как проповедуемые Ллойд-Джорджем на-
дежды на спасителя-Гитлера непреодолимо овладели  бы  всеми  буржуазными
правительствами. С другой стороны, если бы неустойчивое положение в  Ис-
пании, Франции, Бельгии и пр. завершилось победой реакции, от  советских
пактов опять-таки не осталось бы следа. Наконец, при том  варианте,  что
"куски бумаги" сохранят еще свою силу в первый период военных  операций,
нельзя сомневаться в том, что группировка сил в  решающем  фазисе  войны
будет определена факторами неизмеримо  более  могущественного  значения,
чем клятвы дипломатов, клятвопреступников по профессии.
 
   Положение радикально изменилось бы, конечно, если бы буржуазные союз-
ники получили материальные гарантии в том, что московское  правительство
стоит по одну с ними сторону не только военной, но и классовой  траншеи.
Пользуясь затруднениями СССР, попавшего меж двух огней,  капиталистичес-
кие "друзья мира" примут, разумеется, все меры  к  тому,  чтобы  пробить
брешь в монополии внешней торговли и советских законах о  собственности.
Растущее "оборонческое" движение среди русской белой эмиграции во  Фран-
ции и Чехословакии целиком питается такого рода расчетами. И если допус-
тить, что мировая борьба разыграется до конца только в военной  плоскос-
ти, то у союзников будут серьезные шансы добиться своей цели. Без вмеша-
тельства революции социальные основы СССР должны потерпеть  крушение  не
только в случае поражения, но и в случае победы.
 
   Более двух лет тому назад программный документ  "IV  Интернационал  и
война" следующими словами рисовал эту перспективу: "Под влиянием  острой
потребности государства в предметах первой необходимости,  индивидуалис-
тические тенденции крестьянского хозяйства получат значительное подкреп-
ление, и центробежные силы внутри колхозов будут расти  с  каждым  меся-
цем... В раскаленной атмосфере войны можно ждать...  привлечение  иност-
ранных "союзных" капиталов, брешей в монополии внешней торговли,  ослаб-
ления государственного контроля  над  трестами,  обострения  конкуренции
между трестами, их столкновения с рабочими и проч.... Другими словами, в
случае долгой войны, при пассивности мирового  пролетариата,  внутренние
социальные противоречия в СССР не только могли бы,  но  должны  были  бы
привести к буржуазно-бонапартистской контр-революции". События последних
двух лет придают этому прогнозу удвоенную силу.
 
   Из предшествующего ни в каком случае не вытекают, однако, так называ-
емые "пессимистические" выводы. Если мы не хотим закрывать глаза  ни  на
огромный материальный перевес капиталистического мира, ни на  неизбежное
вероломство империалистских "союзников", ни на  внутренние  противоречия
советского режима, то, с другой стороны, мы ни в какой мере  не  склонны
переоценивать прочность капиталистической системы как враждебных, так  и
союзных стран. Задолго до того, как война на истощение  успеет  измерить
до дна соотношение экономических сил, она подвергнет  испытанию  относи-
тельную устойчивость их режимов. Все серьезные теоретики  будущей  бойни
народов считаются с вероятностью, даже с неизбежностью  революции  в  ее
результате. Снова и снова выдвигаемая в известных кругах идея  небольших
"профессиональных" армий, немногим более реальная, чем идея единоборства
героев, по образцу Голиафа - Давида, фантастичностью своей обнажает  ре-
альность страха перед вооруженным народом. Гитлер  никогда  не  упускает
случая  подкрепить  свое  "миролюбие"  ссылкой  на  неизбежность  нового
большевистского шторма в случае войны на Западе. Силой, сдерживающей  до
поры до времени фурию войны, являются не Лига Наций, не гарантийные пак-
ты и не пацифистские референдумы, а исключительно и только  спасительный
страх пред революцией.
 
   Общественные режимы, как и все другие явления, надо оценивать сравни-
тельно. Несмотря на все свои противоречия, советский режим, в  отношении
устойчивости, все еще имеет огромные преимущества в сравнении с  режимом
вероятных противников. Самая возможность господства  наци  над  немецким
народом порождена невыносимым напряжением социальных антагонизмов в Гер-
мании. Они не устранены и даже не смягчены, а лишь придавлены плитой фа-
шизма. Война выведет их наружу. У Гитлера гораздо меньше шансов,  чем  у
Вильгельма II довести войну до победы. Только  своевременная  революция,
оградив Германию от войны, могла бы оградить ее от нового поражения.
 
   Мировая пресса изображает кровавые расправы японских офицеров над ми-
нистрами, как неосторожные проявления слишком пламенного патриотизма. На
самом деле, эти акты, несмотря на разницу идеологий, подпадают под ту же
историческую категорию, что и бомбы русских  нигилистов  против  царской
бюрократии. Население Японии задыхается под соединенным гнетом  аграрной
азиатчины и ультра-современного капитализма.  Корея,  Манчжоуго,  Китай,
при первом ослаблении военных тисков, поднимутся против  японской  тира-
нии. Война принесет империи Микадо величайшую из социальных катастроф.
 
   Немногим лучше положение Польши. Режим Пилсудского, бесплоднейший  из
всех режимов, оказался неспособен  хотя  бы  ослабить  земельную  кабалу
крестьянина. Западная Украина (Галиция) живет под  тяжелым  национальным
гнетом. Рабочие потрясают страну непрерывными стачками  и  возмущениями.
Пытаясь застраховать себя союзом  с  Францией  и  дружбой  с  Германией,
польская буржуазия способна своими маневрами лишь ускорить  войну,  чтоб
тем вернее найти в ней гибель.
 
   Опасность войны и поражения в ней СССР есть реальность. Но и  револю-
ция есть реальность. Если революция не помешает войне, то война  поможет
революции. Вторые роды обычно легче первых. В новой  войне  не  придется
целых два с половиной года ждать первого восстания. Раз начавшись, рево-
люция на этот раз уже не остановится на полдороге. Судьба СССР будет ре-
шаться в последнем счете не на карте  генеральных  штабов,  а  на  карте
борьбы классов. Только европейский пролетариат, непримиримо противостоя-
щий своей буржуазии, в том числе и в лагере "друзей мира", сможет  огра-
дить СССР от разгрома или от "союзного" удара в спину. Даже военное  по-
ражение СССР оказалось бы лишь коротким эпизодом в случае победы  проле-
тариата в других странах. И наоборот, никакая военная победа  не  спасет
наследия Октябрьской революции, если в остальном мире удержится империа-
лизм.
 
   Подголоски советской бюрократии скажут, что мы "недооцениваем"  внут-
ренние силы СССР, Красную Армию и пр., как они говорили, что мы "отрица-
ем" возможность социалистического строительства в отдельном государстве.
Эти аргументы стоят на таком низком уровне, что не допускают  даже  пло-
дотворного обмена мнений. Без Красной Армии Советский Союз  оказался  бы
раздавлен и расчленен наподобие Китая. Только  ее  упорное,  героическое
сопротивление будущим капиталистическим врагам может создать благоприят-
ные условия для развертывания классовой борьбы  в  лагере  империализма.
Красная Армия является, таким образом, фактором огромного  значения.  Но
это не значит, что она является единственным историческим фактором. Дос-
таточно того, что она может дать  могущественный  толчок  революции.  Но
только революция сможет выполнить главную работу, которая одной  Красной
Армии не под силу.
 
   Никто не требует от советского правительства  международных  авантюр,
безрассудств, попыток насильственно форсировать ход мировых событий. На-
оборот, поскольку такие попытки делались бюрократией в  прошлом  (Болга-
рия, Эстония, Кантон и пр.), они играли только на руку реакции и  встре-
чали своевременно осуждение со стороны левой оппозиции. Дело идет об об-
щем направлении политики советского государства. Противоречие между  его
внешней политикой и интересами мирового пролетариата и колониальных  на-
родов наиболее гибельное свое выражение находит в подчинении  Коминтерна
консервативной бюрократии с ее новой религией неподвижности.
 
   Не под знаменем статус-кво европейские рабочие,  как  и  колониальные
народы, могут подняться против империализма и той новой  войны,  которая
должна вспыхнуть и опрокинуть статус-кво почти с такой же неизбежностью,
с какой созревший младенец нарушает статус-кво беременности. У трудящих-
ся нет ни малейшего интереса защищать нынешние границы, особенно в Евро-
пе, - ни под командой своей буржуазии, ни, тем  менее,  в  революционном
восстании против нее. Упадок Европы вызывается как раз тем, что она эко-
номически раздроблена между почти четырьмя десятками  квази-национальных
государств, которые, со своими таможнями, паспортами, денежными система-
ми и чудовищными армиями на защите национального  партикуляризма,  стали
величайшим препятствием на пути экономического  и  культурного  развития
человечества.
 
   Задача европейского пролетариата - не увековечение границ, а наоборот
их революционное упразднение. Не статус-кво, а  Социалистические  Соеди-
ненные Штаты Европы!
 
 
 
 
                         Глава 9: ЧТО ТАКОЕ СССР? 
 
                          Социальные отношения СССР. 
 
 
 
   В промышленности почти безраздельно царит  государственная  собствен-
ность на средства производства. В сельском  хозяйстве  она  господствует
лишь в совхозах, которые охватывают не более  10%  посевной  площади.  В
колхозах кооперативная, или групповая собственность в разных  пропорциях
сочетается с государственной и личной. Земля,  юридически  принадлежащая
государству, передана колхозам в "вечное" пользование, мало чем отличаю-
щееся от групповой собственности. Тракторы и сложные  машины  составляют
собственность государства; более мелкий инвентарь принадлежит  колхозам.
Каждый колхозник ведет, кроме того, индивидуальное  хозяйство.  Наконец,
свыше 10% крестьян остаются единоличниками.
 
   Согласно переписи 1934 г. 28,1% населения составляли рабочие и служа-
щие государственных предприятий  и  учреждений.  Промышленные  и  строи-
тельные рабочие, без семейств, достигали в 1935 г. 7,5 миллионов. Колхо-
зы и кооперированное ремесло охватывали во время переписи 45,9%, населе-
ния. Учащиеся, красноармейцы, пенсионеры и другие непосредственно  зави-
симые от государства элементы - 3,4%. В совокупности 74% населения отно-
силось к "социалистическому сектору", причем на долю этих  74%  приходи-
лось 95,8% основного капитала страны. Индивидуальные крестьяне и  ремес-
ленники еще составляли в 1934 г. 22,5%; но в их руках  сосредоточивалось
лишь немногим больше 4%, национального капитала!
 
   С 1934 г. не было переписи: ближайшая предстоит в 1937 г. Несомненно,
однако, что частно-хозяйственный сектор успел за последние два года  еще
более сократиться в пользу "социалистического". Индивидуальные крестьяне
и ремесленники составляют ныне, по исчислениям официальных  экономистов,
всего около 10% населения, т.е. около 17 миллионов душ; их хозяйственное
значение упало неизмеримо ниже, чем их численность. Секретарь ЦК Андреев
заявил в апреле 1936 г.: "Удельный вес социалистического производства  в
нашей стране в 1936 г. должен будет составить 98,5%,  т.е.  какие-нибудь
ничтожные 1,5%, относятся еще на несоциалистический сектор".  Эти  опти-
мистические цифры  служат,  на  первый  взгляд,  неопровержимым  доказа-
тельством "окончательной и бесповоротной" победы социализма. Но горе то-
му, кто за арифметикой не видит социальной реальности!
 
   Самые цифры выведены с натяжкой: достаточно сказать, что приусадебные
хозяйства колхозников отнесены к  "социалистическому"  сектору.  Однако,
центр вопроса не здесь. Огромный и вполне бесспорный статистический  пе-
ревес государственных и колхозных форм хозяйства, как ни важен он сам по
себе для будущего, не устраняет другого не менее важного вопроса: о  мо-
гуществе буржуазных тенденций внутри самого "социалистического" сектора,
причем не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности.  Достигну-
тое повышение материального уровня страны достаточно значительно,  чтобы
пробудить повышенные потребности у  всех,  но  совершенно  недостаточно,
чтобы удовлетворить их. В самой динамике хозяйственного подъема  заложе-
но, таким образом, пробуждение мелкобуржуазных аппетитов не только среди
крестьян и представителей "умственного" труда, но и на верхах пролетари-
ата. Голое противопоставление единоличников колхозникам, кустарей -  го-
сударственной промышленности не дает ни малейшего представления о взрыв-
чатой силе этих аппетитов, которые проникают собою все хозяйство  страны
и выражаются, суммарно говоря, в стремлении всех  и  каждого  как  можно
меньше дать обществу и как можно больше получить от него.
 
   На разрешение потребительских и стяжательских  задач  расходуется  не
меньше энергии и находчивости, чем на социалистическое  строительство  в
собственном смысле слова: отсюда, в частности, крайне низкая  производи-
тельность общественного труда. В то время, как государство  находится  в
непрерывной борьбе с молекулярной работой центробежных сил, сам правящий
слой является главным резервуаром законных и незаконных личных  накопле-
ний. Замаскированные новыми юридическими нормами,  мелкобуржуазные  тен-
денции не легко поддаются, правда, статистическому определению. Но об их
прямом преобладании в хозяйственной жизни свидетельствует  прежде  всего
сама  "социалистическая"  бюрократия,  это  вопиющее   contradictio   in
adjecto,*3 это чудовищное и все растущее социальное извращение, становя-
щееся, в свою очередь, источником злокачественных болячек общества.
 
   Новая конституция, целиком построенная, как увидим, на отождествлении
бюрократии с государством, а государства - с  народом,  говорит:  "госу-
дарственная собственность, т.е. всенародное достояние". Это отождествле-
ние составляет основной софизм  официальной  доктрины.  Неоспоримо,  что
марксисты, начиная с самого Маркса, употребляли по отношению к  рабочему
государству термины государственная, национальная, или  социалистическая
собственность, как простые синонимы. В  больших  исторических  масштабах
такое словоупотребление не заключало в себе  особых  неудобств.  Но  оно
становится источником грубых ошибок и прямого обмана, когда дело идет  о
первых, еще необеспеченных этапах в развитии нового общества, к тому  же
изолированного и экономически отстающего от капиталистических стран.
 
   Чтоб стать общественной, частная собственность неминуемо должна прой-
ти через государственную стадию,  как  гусеница,  чтоб  стать  бабочкой,
должна пройти через стадию куколки. Но куколка не бабочка. Мириады куко-
лок гибнут, не успев стать бабочками. Государственная собственность лишь
в той мере становится "всенародной", в какой исчезают социальные  приви-
легии и различия, следовательно, и надобность в государстве. Иначе  ска-
зать: государственная собственность превращается в  социалистическую  по
мере того, как перестает быть государственной. И наоборот: чем выше  со-
ветское государство поднимается над народом, чем свирепее противопостав-
ляет себя, как хранителя собственности, народу, как ее расточителю,  тем
ярче само оно свидетельствует против социалистического  характера  госу-
дарственной собственности.
 
   "Мы еще далеки от полного уничтожения классов", признает  официальная
печать, ссылаясь, при этом, на сохраняющиеся различия города и  деревни,
умственного и физического труда.  Такое  чисто  академическое  признание
имеет то удобство, что позволяет прикрыть доходы бюрократии почетным ти-
тулом "умственного" труда. "Друзья", которым Платон  много  дороже,  чем
истина, также ограничиваются академическим признанием пережитков старого
неравенства. На самом деле, всевыносящие "пережитки" совершенно недоста-
точны для объяснения советской действительности. Если различие между го-
родом и деревней в одних отношениях смягчилось, то в других  значительно
углубилось, благодаря исключительно быстрому росту городов  и  городской
культуры, т.е. комфорта для городского меньшинства. Социальное  расстоя-
ние между физическим и умственным трудом за последние годы  расширилось,
а не сократилось, несмотря на пополнение научных кадров выходцами из ни-
зов. Тысячелетние кастовые перегородки, определяющие жизнь каждого чело-
века со всех сторон, - полированный горожанин и неотесанный  мужик,  маг
науки и чернорабочий - не просто сохранились от прошлого,  в  более  или
менее смягченном виде, а возродились, в значительной мере, заново и при-
нимают все более вызывающий характер.
 
   Пресловутый лозунг: "кадры решают все", гораздо откровеннее, чем  хо-
тел бы сам Сталин, характеризует природу советского общества.  По  самой
сути своей кадры являются органом  властвования  и  командования.  Культ
"кадров" означает прежде всего культ бюрократии,  администрации,  техни-
ческой аристократии. В деле выдвигания и воспитания кадров, как и в дру-
гих областях, советскому режиму приходится еще выполнять ту задачу,  ко-
торую передовая буржуазия давно разрешила у себя. Но так  как  советские
кадры выступают под социалистическим знаменем, то они требуют почти  бо-
жеских почестей и все более высокого жалованья.  Выделение  "социалисти-
ческих" кадров сопровождается, таким образом,  возрождением  буржуазного
неравенства.
 
   Под углом зрения собственности на средства производства разницы между
маршалом и прислугой, главой треста  и  чернорабочим,  сыном  наркома  и
беспризорным, как бы не существует. Между тем одни из них занимают барс-
кие квартиры, пользуются несколькими дачами в разных местах страны, име-
ют в своем распоряжении лучшие автомобили, и давно  забыли,  как  чистят
собственные сапоги; другие живут в деревянных бараках, часто без перего-
родок, ведут полуголодное существование и не чистят сапог только потому,
что ходят босиком. Сановнику эта разница представляется не заслуживающей
внимания. Чернорабочему она не без основания кажется очень существенной.

   Поверхностные "теоретики" могут, конечно, утешать себя тем, что расп-
ределение благ есть фактор второго порядка  по  отношению  к  их  произ-
водству. Диалектика взаимодействия остается, однако, во всей своей  силе
и здесь. В зависимости от того, в какую сторону эволюционируют  различия
в условиях личного существования, разрешится в конце концов и вопрос  об
окончательной судьбе огосударствленных средств производства. Если  паро-
ход объявлен коллективной собственностью, но пассажиры по прежнему  рас-
тасованы между первым, вторым и третьим классами, то ясно, что  различие
в условиях существования будет иметь для пассажиров третьего класса  не-
измеримо большее значение, чем юридическая смена  собственности.  Наобо-
рот, пассажиры первого класса будут, между кофе и сигарой, проповедовать
ту мысль, что коллективная собственность - все, а удобная каюта - ничто.
Вырастающие отсюда антагонизмы могут взорвать неустойчивый коллектив.
 
   Советская печать с удовольствием рассказывала, как мальчик в московс-
ком зоологическом саду, получив на свой вопрос: чей  этот  слон?  ответ:
государственный, тут ж