янию
Низам ал-Мулка -- для управления дворцовой обсерваторией. Собрав
у  себя  при дворе "лучших астрономов века", как об этом говорят
источники,  и выделив крупные денежные средства для приобретения
самого  совершенного  оборудования, султан поставил перед Омаром
Хайямом задачу -- разработать новый календарь.
   В  Иране  и  Средней Азии в XI веке существовало одновременно
две  календарные системы: солнечный домусульманский зороастрийс-
кий  календарь и лунный, привнесенный арабами вместе с исламиза-
цией  населения. Обе календарные системы были несовершенны. Сол-
нечный  зороастрийский  год  насчитывал  триста  шестьдесят пять
дней;  поправка на неучитываемые дробные части суток корректиро-
валась только один раз в сто двадцать лет, когда ошибка выраста-
ла уже в целый месяц. Лунный же мусульманский год в 358 дней был
совершенно непригоден в практике сельскохозяйственных работ.
   В течение пяти лет Омар Хайям вместе с группой астрономов ве-
ли  научные  наблюдения  в обсерватории, и к марту 1079 года ими
был  разработан  новый  календарь, отличавшийся высокой степенью
точности.  Этот календарь, получивший название по имени заказав-
шего его султана "Маликшахово летосчисление", имел в своей осно-
ве  тридцатитрехлетний  период, включавший восемь високосных го-
дов; високосные годы следовали семь раз через четыре года и один
раз через пять лет.
   Проведенный  расчет  позволил временную разницу предлагаемого
года  по сравнению с годом тропическим, исчисляющимся в 365,2422
дня,  свести  к девятнадцати секундам. Следовательно, календарь,
предложенный Омаром Хайямом, был на семь секунд точнее ныне дей-
ствующего  григорианского календаря (разработанного в XVI веке),
где годовая ошибка составляет двадцать шесть секунд. Хайямовская
календарная  реформа  с  тридцатитрехлетним периодом оценивается
современными  учеными  как замечательное открытие. Однако она не
была в свое время доведена до практического внедрения.
   В  долгие  часы  работы в обсерватории, которая была одной из
лучших в мире в это время, Омар Хайям вел и другие астрономичес-
кие  исследования. На основании многолетних наблюдений за движе-
нием небесных тел он составил "Астрономические таблицы Малик-ша-
ха"  -- "Зинджи Малик-шахи". Эти таблицы были широко распростра-
нены  на  средневековом Востоке; до наших дней они, к сожалению,
не сохранились.
   Астрономия в эпоху Омара Хайяма была неразрывно связана с ас-
трологией,  последняя  входила в число средневековых наук, отли-
чавшихся  особой  практической необходимостью. Астролог проходил
основательную  подготовку, он должен был хорошо знать в качестве
непременных  дисциплин,  как об этом пишет один из современников
Омара  Хайяма; геометрию, науку о свойствах чисел, космографию и
систему звездных предзнаменований, то есть искусство составления
гороскопов, владеть широким кругом специальной литературы,
   Омар  Хайям  входил  в  ближайшую свиту Малик-шаха, то есть в
число  его  надимов -- советчиков, наперсников и компаньонов, и,
разумеется, практиковал при царствующей особе как астролог. Сла-
ва  Омара  Хайяма  как астролога-прорицателя, наделенного особым
даром ясновидения, была очень велика. Еще до появления его в Ис-
фахане  при  дворе Малик-шаха знали об Омаре Хайяме как о высшем
авторитете  среди астрологов. Низами Арузи в упомянутом выше со-
чинении  "Собрание  редкостей, или Четыре беседы" рассказывает о
том,  как  астрологи Малик-шаха, заподозренные султаном в созна-
тельном  искажении  звездных предсказаний, умоляли послать кого-
нибудь  с их гороскопами в Хорасан, "к великому Омару Хайяму, --
что  он скажет?". Этот довод тотчас убедил султана в честности и
компетентности его придворных звездочетов.
   Чтобы  представить себе Омара Хайяма в роли астролога, приве-
дем  один  эпизод,  изложенный тем же Низами Арузи; эпизод этот,
правда,  относится к более позднему периоду жизни Хайяма. "Зимою
1114  года  в городе Мерве, -- рассказывает Низами Арузи в главе
"О  науке  о  звездах  и о познаниях астролога в этой науке", --
султан  послал  человека  к великому ходже Садр ад-дин Мухаммаду
ибн  Музаффару -- да помилует его Аллах! -- с поручением: "Скажи   [А-017]
ходже  имаму  Омару, пусть он определит благоприятный момент для
выезда на охоту, так, чтобы в эти несколько дней не было ни дож-
дя,  ни  снега. А ходжа имам Омар общался с ходжой и бывал в его
доме. Ходжа послал человека, позвал его и рассказал ему о проис-
шедшем.  Омар удалился, два дня потратил на это дело и определил
благоприятный  момент. Сам отправился к султану и в соответствии
с  этим  определением усадил султана на коня. И когда султан сел
на коня и проехал расстояние в один петушиный крик, набежала ту-
ча, и налетел ветер, и поднялся снежный вихрь. Все засмеялись, и
султан  хотел уже повернуть. Ходжа имам Омар сказал: "Пусть сул-
тан успокоит сердце: туча сейчас разойдется и в эти пять дней не
будет никакой влаги". Султан поехал дальше, и туча рассеялась, и
в  эти  пять дней не было никакой влаги, и никто не видел ни об-
лачка".
   Запечатленный случай из жизни Омара Хайяма показывает, что он
владел  знаниями по метеорологии. Как все искусные астрологи, он
должен был быть и тончайшим психологом. Рассказ Низами Арузи для
нас  весьма ценен, так как это -- одно из немногих воспоминаний,
принадлежащих человеку, лично знавшему Хайяма. Замечательны сло-
ва  Низами  Арузи,  предваряющие эпизод с удачным предсказанием:
"Хотя я был свидетелем предсказаний Доказательства Истины Омара,
однако  в  нем  самом  я не видел никакой веры в предсказания по
звездам.  И среди великих людей никого не видел и не слышал, кто
бы  доверял  предсказаниям".  Низами Арузи, придворный поэт, сам
нередко  выступавший как астролог, заключает приведенный рассказ
следующим  трезвым  суждением:  "Хотя предсказание по звездам --
признанное  искусство,  уповать  на него не следует, А астрологу
надлежит  далеко  в этой вере не идти и каждое предсказание, кое
он делает, поручать судьбе".
   В Исфахане, при дворе Малик-шаха, Омар Хайям продолжает заня-
тия  математикой.  В конце 1677 года он завершает геометрический
труд  "Трактат об истолковании трудных положений Евклида". Мате-
матические  сочинения  Омара  Хайяма  -- их сохранилось до наших
дней  два  (первое  мы упоминали выше -- алгебраический трактат,
написанный  еще  в шестидесятые годы) -- содержали теоретические
выводы  чрезвычайной  важности. Впервые в истории математических
дисциплин Хайям дал полную классификацию всех видов уравнений --
линейных,  квадратных и кубических (всего двадцать пять видов) и
разработал  систематическую теорию решения кубических уравнений.
Именно Омару Хайяму принадлежит заслуга первой постановки вопро-
са о связях геометрии с алгеброй. Хайям обосновал теорию геомет-
рического  решения алгебраических уравнений, что подводило мате-
матическую  науку  к идее переменных величин. Книги Омара Хайяма
долгие века оставались неизвестными европейским ученым, создате-
лям  новой  высшей  алгебры,  и они были вынуждены заново пройти
долгий  и  нелегкий  путь, который за пять -- шесть веков до них
уже проложил Омар Хайям.
   Еще один математический труд Хайяма -- "Трудности арифметики"
(содержание этой своей ранней работы, не дошедшей до нашего вре-
мени,  Хайям излагает в алгебраическом трактате) -- был посвящен
методу  извлечения корней любой степени из целых чисел; в основе
этого метода Хайяма лежала формула, получившая впоследствии наз-
вание бинома Ньютона. Также только по ссылкам, имеющимся в сочи-
нениях  Хайяма,  известно, что его перу принадлежал оригинальный
трактат, разрабатывающий математическую теорию музыки.
   Предоставим  право специалистам, изучившим упомянутые тракта-
ты, высказать свое мнение о месте Омара Хайяма в истории матема-
тической  науки:  "Мы видим, что Хайяму принадлежит приоритет во
многих выдающихся математических открытиях, представляющих собой
существенные  шаги в деле подготовки таких открытий первостепен-
ной математической и философской важности, как открытие перемен-
ной величины и открытие неевклидовой геометрии".                   [bibr-030]
   В  этот исфаханский период Омар Хайям занимался также и проб-
лемами философии, с особой тщательностью изучая огромное научное
наследие  Авиценны.  Одно  из  философских сочинений Авиценны --
"Обращение",  посвященное  некоторым вопросам учения перипатети-
ков,  Омар  Хайям перевел с арабского на язык фарси, проявив тем
самым  своего  рода  новаторство:  роль языка науки. играл в это
время  исключительно  язык  арабский. Известно, что изучал Хайям
также и сочинения прославленного арабского поэта-философа Абу-л-
Ала ал-Маарри (973--1057).
   К 1080 году относится первый философский труд Омара Хайяма --
"Трактат о бытии и долженствовании". Трактат был написан в ответ
на  письмо  имама и судьи Фарса, одной из южных провинций Ирана.
Судья предлагал "царю философов Запада и Востока Абу-л-Фатху ибн
Ибрахиму  Хайяму"  объяснить,  как он понимает мудрость аллаха в   [А-017]
сотворении  мира и в сотворении человека и признает ли необходи-
мость молитв. Это обращение к Хайяму идеолога ислама было вызва-
но распространившимися уже в это время антиисламскими высказыва-
ниями  авторитетного  ученого. Письмо имело своей целью побудить
Омара  Хайяма выступить с открытым признанием основных религиоз-
ных положений ислама.
   В ответном трактате Омар Харям, заявив себя учеником и после-
дователем Авиценны, высказал свои суждения с философских позиций
восточного  аристотелианства.  Признавая  существование бога как
первопричины всего сущего, Хайям утверждал, однако, что конкрет-
ный  порядок явлений -- не есть результат божественной мудрости,
а определяется в каждом частном случае законами самой природы.
   Взгляды  Хайяма,  заметно расходившиеся с официальной мусуль-
манской  догматикой,  были изложены в трактате сдержанно и конс-
пективно,  эзоповым языком недомолвок и иносказаний. Несравненно
более смело, нередко вызывающе дерзко, эти антиисламские настро-
ения ученого находили выражение в его стихах.

                              * * *

   Стихи  Омара  Хайяма...  Средневековые  авторы именуют Хайяма
ученым,  прилагая  к его имени почетную научную титулатуру: Уче-
нейший  муж века, Доказательство Истины, Знаток греческой науки,
Царь  философов  Запада и Востока, Имам Хорасана, хаким, -- и ни
один  из  ранних авторов не называет Омара Хайяма поэтом. Это не
должно  удивлять нас. Социальным статусом Хайяма был статус уче-
ного,  именно в этом качестве он состоял на придворной, затем на
городской  службе. Поэт же, согласно средневековым представлени-
ям,  был  прежде  всего  придворный профессиональный панегирист,
мастер восхвалительной оды, либо творец крупных поэтических про-
изведений -- эпических и романических поэм, опять-таки создавае-
мых по заказу правящих особ, либо, наконец, религиозный деятель,
облачавший свои проповеди в поэтическую форму.
   О том, что Омар Хайям писал стихи, мы находим свидетельства в
ранних  источниках. Младший современник Хайяма историк Абу-л-Ха-
сан  Бейхаки (1106--1174), также арабоязычный историк Джамал ад-
дин Йусуф Кифти (1172--1231), арабоязычный теолог Абу Бакр Наджм
ад-дин Рази (ум. 1256) упоминают об арабских стихах Хайяма и его
четверостишиях  на языке фарси. Сочинения этих авторов и донесли
до  нас самые ранние образцы поэтического творчества Омара Хайя-
ма,  сопровождаемые недвусмысленными характеристиками, как стихи
вольнодумные,  противоречащие  важным установлениям ислама. Так,
Наджм  ад-дин Рази, сокрушаясь о заблуждениях Хайяма, отмеченно-
го,  по его словам, "талантом, мудростью, остроумием и познания-
ми",  приводит  следующие  его  четверостишия как пример крайней
степени порочных заблуждений:

             Приход наш и уход загадочны, -- их цели
             Все мудрецы земли осмыслить не сумели,
             Где круга этого начало, где конец,
             Откуда мы пришли, куда уйдем отселе?
                                                 (пер. О. Румер)   [rum-0037]

             Жизнь сотворивши, смерть ты создал вслед за тем,
             Назначил гибель ты своим созданьям всем.
             Ты плохо их слепил, так кто тому виною?
             А если хорошо, ломаешь их зачем?
                                                (пер. О. Румера)   [rum-0240]

   Омар Хайям писал стихи только в одной форме персидско-таджик-
ской классической поэзии -- в виде четверостиший -- рубаи. Фило-
софская  лирика и гедоника были основным содержанием его стихот-
ворений.
   Доминирующая  идея  Хайяма-поэта  -- возвеличение достоинства
человеческой  личности,  утверждение  за каждым живущим на земле
права  на  радость  бытия -- позволяет причислить Омара Хайяма к
величайшим гуманистам прошлого.
   Каждая человеческая жизнь -- ценность, рожденный должен полу-
чить свою меру счастья, говорит поэт. И не в виде туманных перс-
пектив  вечного  загробного блаженства, не в мистической нирване
постижения  божественной истины, а по-земному, сей день, в усла-
дах здорового физического естества и увеселении духа.
   Почувствуем  радость  в  самом  ощущении жизни, говорит поэт,
пусть она и не всегда идет по нашему желанию:

             Встанем утром и руки друг другу пожмем,
             На минуту забудем о горе своем,
             С наслажденьем вдохнем этот утренний воздух,
             Полной грудью, пока еще дышим, вздохнем!
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0167]

   Упоение  жизнью!  Воображение  поэта  рисует чаще всего такую
картину  земного  рая:  лужайка,  берег ручья, нежная красавица,
звуки  лютни  и  чаша вина, когда уже неясно, что ярче -- рубины
губ подруги или расплавленный рубин вина, что пьянит -- прелесть
возлюбленной  или  волшебный  сок  виноградных лоз? "И да буду я
презреннее  собаки, -- восклицает поэт в одном из рубаи, -- если
в этот миг я вспомню о рае!" Это тема многих четверостиший:

             Блажен, кто на ковре сверкающего луга,
             Пред кознями небес не ведая испуга,
             Потягивает сок благословенных лоз
             И гладит бережно душистый локон друга.
                                                 (пер. О. Румер)   [rum-0196]

             Нежным женским лицом и зеленой травой
             Буду я наслаждаться, покуда живой.
             Пил вино, пью вино и, наверное, буду
             Пить вино до минуты своей роковой!
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0200]

   Другая сцена увеселения: кабак -- "храм вина", кружок близких
друзей,  щедрый виночерпий, не дающий пустовать чашам, и довери-
тельная беседа за глотком вина:

             Увы, от мудрости нет в нашей жизни прока,
             И только круглые глупцы -- любимцы рока.
             Чтоб ласковей ко мне был рок, подай сюда
             Кувшин мутящего нам ум хмельного сока!
                                                 (пер. О. Румер)   [rum-0071]

   А  иной  раз поэт -- один на один с вином -- самым верным на-
персником, который (только он!) никогда не изменит и не покинет:

             Виночерпий, бездонный кувшин приготовь!
             Пусть без устали хлещет из горлышка кровь.
             Эта влага мне стала единственным другом,
             Ибо все изменили -- и друг, и любовь.
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0172]

   Центральный компонент этой гедонической поэзии -- вино. Хайя-
мовский  образ вина -- образ сложный и многомерный, Это и реаль-
ный  хмельной напиток -- средство отстранения от мирских забот и
печалей. Легкое опьянение при этом прославляется как особое сос-
тояние просветленности разума:

             Трезвый, я замыкаюсь, как в панцире краб,
             Напиваясь, я делаюсь разумом слаб.
             Есть мгновенье меж трезвостью и опьяненьем.
             Это -- высшая правда, и я -- ее раб!
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0216]

   В вине -- взлет души, сбросившей тягостные узы запретов и ус-
ловностей:

             Лучше сердце обрадовать чашей вина,
             Чем скорбеть и былые хвалить времена.
             Трезвый ум налагает на душу оковы.
             Опьянев, разрывает оковы она.
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0149]

   Но чаще образ вина в хайямовских четверостишиях следует пони-
мать  расширительно,  как олицетворение всех простых и доступных
земных утех.
   За этими "винными" стихами -- не беспечное эпикурейство, вос-
певание чувственных наслаждений, а целая философская система по-
эта-ученого. В условиях господства мусульманской догматики, про-
поведовавшей  ограничение человеческих потребностей, воздержание
от мирских благ, хайямовские призывы к винопитию, запретному для
мусульман,  были  прямым  вызовом  религиозной морали, протестом
против физического и духовного закрепощения человека.
   Дразня ханжей и святош, Омар Хайям остроумен, задорен, дерзок
до крайности:

             Брось молиться, неси нам вина, богомол,
             Разобьем свою добрую славу об пол.
             Все равно ты судьбу за подол не ухватишь --
             Ухвати хоть красавицу за подол!
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0169]

             В жизни трезвым я не был, и к богу на суд
             В Судный день меня пьяного принесут!
             До зари я лобзаю заздравную чашу,
             Обнимаю за шею любезный сосуд.
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0168]

   Поэт  бесконечно  изобретателен в создании образов опьянения,
эпатирующих ревнителей показного благочестия:

             Напоите меня, чтоб уже не пилось.
             Чтоб рубиновым цветом лицо налилось!
             После смерти -- вином мое тело омойте,
             А носилки для гроба сплетите из лоз.
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0257]

             Вино! Любимое, чей облик так пригож!
             Тебя я буду пить, а ты мой стыд умножь!
             Я выпью столько, что, меня увидев, спросят:
             "Кувшин вина, скажи, откуда ты идешь?"
                                             (пер. А. Старостин)   [sta-0011]

   Вокруг  одного  из  самых  бунтарских рубаи Омара Хайяма была
создана  легенда,  она передается в персидско-таджикской литера-
турной  традиции  как  факт биографии поэта, Однажды Омар Хайям.
сидя  с  друзьями  вокруг кувшина с вином, читал стихи, Когда он
прочел  одно из своих богохульных рубаи, налетевший внезапно по-
рыв ветра опрокинул кувшин, и собутыльники лишились вина. Раздо-
садованный Хайям тут же сложил экспромт:

             Кувшин с вином душистым мне ты разбил, господь!
             Дверь радости и счастья мне ты закрыл, господь!
             Ты по земле, о боже, мое разлил вино...
             Карай меня! Но пьяным не ты ли был, господь?
                                                (пер. Л. Некора)   [nek-0040]

   Бог,  гласит  легенда, не стерпел подобного святотатства -- и
лицо поэта почернело. Но и знамение божьего гнева не утихомирило
Хайяма, он произносит новый экспромт:

             На свете можно ли безгрешного найти?
             Нам всем заказаны безгрешные пути.
             Мы худо действуем, а ты нас злом караешь;
             Меж нами и тобой различья нет почти.
                                                 (пер. О. Румер)   [rum-0241]

   Хайям  вышел  в этом споре победителем: устыдил творца и лицо
его обрело прежний вид.
   Легенда  возникла  не  на пустом месте. Во многих хайямовских
четверостишиях  звучит откровенное издевательство над самыми ос-
новными положениями мусульманского вероучения.
   Шариат  --  свод  мусульманских законов -- предписывал строго
соблюдать пост в течение "св