пла-
тил золотом, а ты готов выкупить ее кровью своего сердца. И  это
похвально! При создавшихся условиях я могу предложить только од-
но...
   Хусейн спросил нетерпеливо:
   -- Что именно?
   Ахмад на всякий случай приблизился к Хусейну,  чтобы  вовремя
схватить за руку, если тот вознамерится напасть на господина Ха-
йяма
   Омар эбнэ Ибрахим сформулировал  суть  своего  предложения  в
очень кратких и, надо полагать, справедливых  словах.  Вот  они,
его слона:
   -- Я тебя не знал до сего часа, и ты меня не знал. Между  на-
ми не было вражды, и я не мог нанести  тебе  оскорбление  созна-
тельно. Я купил невольницу из Кипра согласно закону. Не  я,  так
другой приобрел бы ее за ту же цену. Теперь выясняется,  что  ты
претендуешь на нее. На мой взгляд, это незаконно, но  любовь  не
всегда считается с законом. Поэтому с заходом солнца я жду  тебя
в этом доме. Тебе будет предоставлена возможность  поговорить  с
Эльпи. Даже наедине. Это уж по ее желанию. И  пусть  она  скажет
свое слово. И я клянусь, что все будет по слову ее... Это  спра-
ведливо... Хайям помолчал. А потом спросил: -- Что ты скажешь на
это, Хусейн?
   Молодой человек продолжал стоять насупившись. Рука его сжима-
ла кинжал, готовая пустить его в ход.
   Омар эбнэ Ибрахим сказал:
   -- От моей смерти выгоды тебе не будет, Хусейн. Поверь мне. Я
предлагаю нечто более мудрое, чем ты можешь представить  себе  в
эту минуту. Пойди выпей холодной воды, почитай книгу  Ибн  Сины,
которую тебе вынесет Ахмад, и приходи ко мне вечером.
   И Хайям пошел своей дорогой.
   -- Слышал? -- обратился к меджнуну Ахмад.
   Но меджнун, казалось, ничего не слышал: ведь на то он и  мед-
жнун, настоящий меджнун, который родится только на Востоке.


                               2
                      ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
                         ОБ ИСФАХАНСКОЙ
                          ОБСЕРВАТОРИИ


   Обсерватория в Исфахане, в которой работал Омар эбнэ  Ибрахим
Хайям, была построена  по  приказу  его  величества  Малик-шаха.
Однако истинным строителем ее следовало бы назвать главного  ви-
зиря Низама ал-Мулка.
   Кто первым приметил Омара Хайяма, когда ему было всего  двад-
цать семь лет? Низам ал-Мулк. Где был в то время Омар  Хайям?  В
Бухаре и Самарканде. Разве так  просто  было  заметить  молодого
ученого из самого Исфахана? Разве для этого достаточно  простого
зрения  или  обычного  ума?  Нет,  разумеется.  Его  превосходи-
тельство видел слишком далеко, его ум работал по-особому, и  уши
его слышали многое из того, что не слышали другие в этом  обшир-
ном царстве. Кто доложил об Омаре Хайяме его  величеству?  Глав-
ный визирь. Кто посоветовал пригласить ко двору молодого  учено-   [В-002]
го? Главный визирь. Кто подал мысль о строительстве  самой  луч-
шей в подлунном мире обсерватории? Главный визирь.  Кто  сказал:
"Нам нужен новый календарь, который следует назвать  именем  его
величества"? Главный визирь.
   Велик Малик шах, но, как всякому царю, ему нужна правая рука,
нужен советник со светлой головой. Разве не  таков  главный  ви-
зирь? Именно таков, и словам визиря всегда открыты уши его вели-
чества. А ведь это тоже великое искусство -- слушать умные сове-
ты и поддерживать их. Разве не в этом истинная мудрость правите-
ля?
   Его величество и главный визирь -- как бы  одно  целое.  Один
советует, другой приказывает. Один выполняет  необходимое  госу-
дарству через другого. И всегда -- словно одно целое. Но это  не
означает, что его величество схож характером с главным своим ви-
зирем. Главный визирь несколько суховат, его правая рука на  ко-
ране, его левая рука на сердце, а глаза его зорко следят за  вы-
ражением лица его величества, а душа ощущает движение  души  его
величества.
   Его величество благоволит к главному визирю, он уверен в  его
способностях, в его уме и энергии, Только при  всем  этом  могла
быть возведена эта удивительная обсерватория. Кто  имеет  подоб-
ную? Индостан? Китай? Александрия? Афины или Рим? Такой обсерва-
тории нет даже в Самарканде, который воистину город великих уче-
ных.
   Обсерватория стоит на прочном базальтовом фундаменте  круглой
формы в плане. Над фундаментом  высится  стена  высотою  в  нес-
колько этажей. Крыша здесь плоская, огромные балки из  ливанских
кедров прочно соединяют в единый монолит  эту  кирпичную  башню,
диаметр которой равен пятнадцати шагам.
   На круглой плоской кровле находятся  различные  астрономичес-
кие приборы: квадранты, астролябии, огромная армилярная сфера  и
многое другое. Одни из них сделаны искусными самаркандскими, хо-
расанскими и исфаханскими мастерами, другие -- ближайшими помощ-
никами и сотрудниками Омара Хайяма. Армилярную сферу,  например,
почти такую же, какой пользовались в свое время Архимед и Птоло-
мей, воспроизвели из меди и латуни Абулрахман Хазини  и  Абу-Ха-
там Музаффари Исфизари. Омар Хайям доволен  приборами,  особенно
астролябиями. Подвешенные на перекладинах прочными железными це-
пями, они, с одной стороны, служили  идеальными  отвесами,  а  с
другой -- давали возможность отсчитывать углы возвышения светил,
определять наклонения эклиптики и так далее. Окуляры  на  алида-
дах были наиболее удачными из всех, какие только приходилось ви-
деть Омару Хайяму.
   Круглая площадка башни была расчерчена линиями, точно  делив-
шими ее на триста шестьдесят градусов. Каждый градус  был  поде-
лен на шестьдесят минут,  и  линии  эти  были  хорошо  различимы
сквозь алидадные окуляры.
   Главная горизонтальная ось обсерватории, вернее,  ее  круглой
верхней площадки, была точно ориентирована по исфаханскому мери-
диану, который в расчетах принимался за  нулевой  градус.  Плос-
кость горизонта воображаемая, разумеется, и отсчеты от нее обес-
печивались точностью алидадных осей, мягко и плавно поддававших-
ся едва заметным движениям руки наблюдателя.
   В нижних этажах размещались рабочие комнаты, комнаты для  со-
беседований, комнаты для отдыха и даже для сна. На первом  этаже
-- самом прохладном -- можно было  подкрепиться  пищей,  которая
доставлялась из кухни, построенной по соседству.  Не  забыть  бы
сказать, что на самом верху имелись также и удобные, очень  лег-
кие переносные лежанки. Они предназначались для астрономов, вед-
ших ночные наблюдения за звездным небом.
   Обсерватория была огорожена высокой кирпичной  оградой,  а  у
входа стоял домик для привратника. Одним словом,  Омар  Хайям  и
его сотрудники имели все основания  быть  довольными  обсервато-
рией, лучшей из созданных человеком в то время и до того.
   Главные ученые обсерватории -- их было пятеро дежурили пооче-
редно каждые сутки. Вот имена их: Омар Хайям, Абулрахман Хазини,
Абу-л-Аббас  Лоукари, Абу-Хатам Музаффари Исфизари и Меймуни Ва-
сети.  Были  они  примерно одного возраста, вместе начинали свою
работу  в этой обсерватории и с помощью аллаха собирались дожить   [А-017]
здесь до конца дней своих в постоянных трудах и наблюдениях. Бы-
ли у них также и помощники из числа способных молодых исфаханцев
числом около десяти человек.
   По распоряжению главного визиря бумага для  обсерватории  от-
пускалась самая лучшая -- сорта "самарканди". И чернила были от-
менными. Всякий мелкий инструмент, необходимый для ученых,  дос-
тавлялся незамедлительно по первому же требованию.
   С высоты обсерватории открывался вид на город и на  окрестные
горы -- голые, выжженные солнцем, похожие на огромные зубы  ска-
зочных зверей.  Исфаханский  оазис  благодаря  животворной  реке
Заендерунд стоял зеленый, жизнедеятельный  посреди  безжизненной
серо-желтой пустыни.
   Сюда, в обсерваторию, каждое утро шагал Омар  Хайям.  Идя  по
кирпичному мосту через  Заендерунд,  останавливался  на  минуту,
чтобы полюбоваться зелеными струями реки и  на  минуту  перенес-
тись в область быстротечной человеческой жизни, которой  нет  ни
начала, ни конца.


                               3
                      ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
                      О ЛИНИЯХ, ИМЕНУЕМЫХ
                         ПАРАЛЛЕЛЬНЫМИ


   Омар Хайям вошел в обсерваторию улыбающийся, довольный  прек-
расной утренней погодой и видом своих друзей.  Впрочем,  Меймуни
Васети -- широкоплечий, полнеющий, с изрядной лысиной и карегла-
зый -- выглядел бледным и усталым. И это понятно: он провел ночь
там, наверху, тщательно обследуя небо и занося каждое новое  яв-
ление в особую книгу, которая называлась "Суточные изменения не-
бесной сферы".
   -- Поздравьте меня, -- весело проговорил Омар Хайям  и  сбро-
сил кабу.                                                          [К-002]
   Исфизари -- высокий и худой, горбоносый шатен знал  об  удач-
ной покупке господина Хайяма. Он слегка склонил голову  и  поже-
лал успеха заядлому холостяку.
   Омар Хайям немного обиделся.
   -- Почему "заядлому"?
   -- Тот, кто не женился в сорок четыре, не женится  и  в  шес-
тьдесят.
   -- Это почему же? Ты знаешь, Абу Хатам. что я люблю определе-
ния точные, доводы ясные. Почему это я, по твоему,  заядлый  хо-
лостяк?
   Исфизари обратился к своим друзьям, Он сказал:
   -- Если я не прав, пусть рассудят они.
   -- Пусть! -- согласился Омар Хайям.
   Меймуни Васети всю ночь наблюдал движения светил. Его  взгляд
переходил от одного созвездия к другому. А в  созвездии  Близне-
цов он обратил внимание на  некое  свечение,  которого  не  было
прежде и которое никем не описывалось. В это  утро  ум  его  был
поглощен более серьезными делами,  нежели  проблема  холостяцкой
жизни господина Хайяма. Он сказал, что никто не  может  сказать,
когда мужчина влезет в хомут семейной жизни.  А  посему  сегодня
"заядлый" холостяк, а завтра "заядлый" семьянин. Не так ли?
   -- Господа, -- сказал Исфизари, -- наш уважаемый  Хайям  при-
вел в дом прекрасную румийку с Кипра.  Точнее,  с  невольничьего
рынка. Но предупреждаю: она всего-навсего служанка в  его  доме.
-- И ухмыльнулся.
   -- Слышите? -- сказал Омар Хайям. -- Это сущая правда:  имен-
но служанка! И просьба не путать с госпожою дома,  как  называли
жену в стародавние времена. И тем не менее я действительно в хо-
рошем настроении, что, как вам известно, бывает со мною нечасто.
Вы спросите меня: почему же у меня такое хорошее настроение?  Не
правда ли?
   -- Правда, -- подтвердил Лоукари. -- Нам небезынтересно знать
по возможности больше о своем товарище и наставнике.
   Лоукари был малоразговорчивым, сухощавым  человеком,  настоя-
щим ученым и с виду, и по сути. Провести ночь под  звездным  не-
бом, наблюдая за светилами, что может быть лучше? Пожалуй, ниче-
го, если не считать библиотеки, где время проходит  еще  быстрее
за чтением книг. Книги и небесная сфера -- вот две любимые  сти-
хии Абу-л-Аббаса Лоукари, которому  совсем  недавно  исполнилось
сорок три года.
   -- Ну что ж, -- сказал Хайям, -- не скрою причину  своей  ра-
дости. -- Он прошелся неторопливым взглядом по лицам своих  дру-
зей. -- Я знаю, что вы только что подумали обо мне и  какое  при
этом слово произнесли про себя. Я знаю это слово, если даже нач-
нете отпираться. -- Хайям прищурил глаза,  подбоченился,  слегка
согнувшись в пояснице. -- Вы сказали  про  себя:  "женщина".  Вы
сказали: женщина -- причина его радости. -- И  замолчал,  словно
ожидая, что его начнут упрашивать продолжать рассказ.
   Но все почтительно молчали. Эти воспитанные люди не  торопили
собеседника, не выказывали своего нетерпения. Они умели ждать...
   Хайям махнул рукой. И сказал:
   -- Женщина -- сама собою. Она всегда приносит  радость,  осо-
бенно если ты купил ее по дорогой цене, особенно если  вызвал  в
ком-нибудь зависть и ревность. Но я сейчас не о женщинах. Я  всю
ночь думал о линиях -- самых различных и больше всего  о  парал-
лельных. Да, да!
   -- Может быть, мы сядем? -- сказал Васети.
   В самом деле, почему бы не сесть и не поговорить по душам?  А
то получается как то на ходу...
   -- В таком случае я не скоро отпущу вас от себя, --  серьезно
сказал Хайям. -- Да, да! Потому что эти самые  параллельные  ли-
нии, которые вот уже полтора десятка лет не выходят  у  меня  из
головы, славные линии. Но в довершение ко всему это линии  таин-
ственные. Однако я это скорее добавляю для себя,  чем  для  вас.
Ибо вы не хуже меня осведомлены об этом.  Вот  эти  самые  линии
причина особой радости. Клянусь аллахом!                           [А-017]
   Ученые сели на ковер. А  Меймуни  Васети  облокотился  о  не-
большую горку жестких подушечек: ночная усталость сказывалась.
   -- Начнем с самого простого, -- сказал  Хайям,  --  с  пятого
постулата его величества Евклида...
   Он замолчал. И все молчали. Ожидая, что Хайям продолжит  свою
фразу, завершит свою мысль... А он спросил :
   -- Кто помнит пятый постулат?
   Попробовал было припомнить Васети,  но  где  то  на  середине
осекся. Лоукари тоже запутался в начальной фразе. Хазини  сказал
Хайяму:
   -- Зачем ты нас испытываешь? Тебе ничего не  стоит  прочитать
наизусть.
   Действительно, память у Омара Хайяма была потрясающая:  стои-
ло ему раз пробежать глазами какой-нибудь текст, как  он  мог  с
удивительной точностью воспроизвести его спустя месяц  или  год.
Хайям порою даже хвастал немножко этой своей памятью..,
   -- Так слушайте же, --  сказал  он  и  процитировал  дословно
Евклида на арабском языке (из книги, написанной а Каире): --  "И
если прямая, падающая на две прямые, образует  внутренние  и  по
одну сторону углы меньше двух прямых, то  продолженные  эти  две
прямые неограниченно встретятся с той стороны, где  углы  меньше
двух прямых".
   Цитата была прочитана без запинки.
   -- Так, -- проговорил Хазини. -- А дальше?
   -- Дальше? Дальше значительно сложнее.  Полтора  десятка  лет
тому назад... Нет, еще раньше, там, в Самарканде,  я  начал  ре-
шать эту задачу...
   -- Какую? спросил Васети.
   -- Я же сказал: пятый постулат Евклида...
   -- А зачем ее решать?.. Постулат есть постулат. Это все  рав-
но, что доказывать: трава зеленая, а песок серый.
   -- Не совсем так, -- возразил Хайям. -- Ты полагаешь,  Мейму-
ни, что все те, кто рассматривал этот постулат как теорему, тре-
бующую доказательств, были дураки ?
   Васети сказал:
   -- Тогда остается предположить, что сам Евклид поместил  свой
постулат не туда, куда следует...
   -- Пожалуй, так.
   Ученые переглянулись: что это Омар вдруг решил уличать Евкли-
да в неточности? Евклида надо принимать, как он есть. Евклид  --
бог в геометрии. Вот и все!
   -- Друзья, -- сказал Хайям, -- я, пожалуй,  ослышался:  разве
боги занимаются наукой? Наукой занимается  человек.  А  человеку
свойственно ошибаться, каким бы он ни был великим. Я не могу по-
нять: почему бы не подвергнуть доказательному рассмотрению  этот
самый, я бы сказал, пресловутый пятый постулат?
   -- Очень просто! -- Васети потер лоб. -- Тогда придется  пос-
троить новую геометрию.
   -- Необязательно, Меймуни...  Доказать  --  значит  утвердить
Евклида в самой его основе... Я понимаю, когда Евклид пишет, что
"все прямые углы равны между  собою"  или  "ограниченную  прямую
можно непрерывно продолжать по прямой", -- это не требует  ника-
ких доказательств. Это все слишком самоочевидно. А вот  что  ка-
сается двух параллельных линий, тут дело посложнее.
   Меймуни покачал головою: дескать, не все  понимаю.  Остальные
молчали, размышляя над словами Хайяма.
   -- Хаким, -- почтительно обратился к Хайяму Исфизари, --  вот
уже более тысячи лет ученые пытаются, вернее,  ломают свои голо-
вы над тем,  чтобы  опровергнуть  или  утвердить  этот  постулат
Евклида. Но тщетно!.. Может быть, не стоит более заниматься этим
и беспрекословно положиться на славного грека?
   -- Чтобы мысль застыла? -- бросил Хайям.
   -- Нет, почему же? Для мысли простор безграничен. И для  при-
ложения ее к чему либо можно найти массу разных способов.
   Хайям налил в чашу воды из кувшина.  Отпил  глоток.  Поставил
чашу на столик.
   Хазини сказал, что вполне согласен с хакимом. Если  в  голове
засел этот самый постулат, если он будоражит,  надо  браться  за
него. Даже безрезультатность в таких случаях тоже  можно  посчи-
тать за результат. Пусть тысячи лет ломали ученые головы. На ты-
сяча первом году кто нибудь да постигнет  истину.  И  она  может
оказаться очень простою. Если постигнет... А ежели нет?..
   Хазини переглянулся с Васети. Потом с Лоукари. Как бы ища от-
вета в их словах, которые готов услышать. Но ища поддержки,  ра-
зумеется.
   Хайям постукивал пальцами о столик и размышлял, не упуская ни
единого слова друзей. Он ценил их ум, а еще больше -- их  откро-
венность. Они могли бы противоречить даже самому  султану,  если
бы это могло послужить добром  научной  истине.  Друзья  не  раз
вступали в спор с уважаемым Хайямом, глубокоуважаемым хакимом.
   Хайям упорно молчал.
   -- Если постигнет снова неудача, будут думать другие, -- ска-
зал Васети, пригубив свежей воды. -- Мысль человеческая  никогда
не устанет, она будет работать вечно,
   -- Вечно? -- задумчиво произнес Хайям.
   -- Да, дорогой хаким, вечно!
   -- Это хорошо... Васети тихо засмеялся. Вечно -- это  хорошо?
   Но что такое вечность ? Год, два, тысяча лет или  тысячи  ты-
сяч?..
   -- Да нет же, -- сказал Хайям, -- вы не хуже меня знаете, что
такое вечность... Вы же помните ту индийскую притчу?.. Ну,  нас-
чет алмазного столба.
   -- Разумеется, -- сказал Лоукари.
   Васети тоже кивнул. Утвердительно.
   -- Позвольте, -- сказал Исфизари, -- я что-то  запамятовал...
Какой алмаз? Какой столб?
   -- Ты это серьезно? -- спросил Хайям.
   -- Вполне! Ну могу же я забыть кое-что? Или не могу?
   Хайяму нравилась эта притча, и он с удовольствием повторил ее
уже в который раз.
   -- Да ты, наверное, вспомнишь ее, -- продолжал Хайям. --  Это
про алмазный столб... Одного мудреца  спросили:  что  есть  веч-
ность? И он ответил: "Я не знаю, что такое  вечность,  но  пред-
ставляю себе один миг вечности". Его  попросили  объяснить,  что
есть миг вечности. И он сказал так: "Вы видите Луну?  Вообразите
себе столб из алмаза высотою от нас до Луны. А потом  вообразите
ее ее, что каждый день садится на вершину столба некая  птица  и
чистит свой клюв об алмаз. Она при этом слегка стирает столб, не
правда ли?.. Так вот, -- продолжал мудрец, -- когда птица  опус-
тится до земли, источив весь столб, это и будет миг вечности".
   -- М-да-а. Я теперь вспомнил эту притчу, -- проговорил  Исфи-
зари. -- Я слышал ее еще в детстве.
   -- Детская память самая острая, -- сказал Хайям.  Но  я,  на-
деюсь, не наскучил тебе повторением уже знакомого?
   Исфизари был слишком серьезен, чтобы заподозрить  какую  либо
иронию в словах хакима. И он вздохнул:
   -- О вечность, вечность...
   И в тон ему сказал хаким:
   -- О бесконечность, бесконечность! -- Проговорил он это полу-
шутливо. И уже совсем серьезно, почти озадаченно  продолжил:  --
Видите ли, греки, на мой взгляд, не могли принять  как  абсолют-
ную данность понятие бес конечности. То есть  расстояние,  кото-
рое нельзя измерить при  помощи  шагов  или  движения  каравана.
Евклид был грек и сын Греции. Причем достойнейший. Разве мог  он
принять, притом беспрекословно, понятие бесконечности?.. В смыс-
ле геометрическом. Что бы он с ним делал? Просто ничего!  Поэто-
му то, -- Хайям положил руки на стол, -- он и перенес теорему  о
параллельных линиях в число постулатов. Если  угодно,  чтобы  не
возиться с этим чрезмерно расплывчатым  и  малодоказуемым  поня-
тием -- бесконечность!
   Меймуни Васети слушал очень внимательно. Он сказал,  что  все
это очень любопытно, но...
   Хайям взглянул на него вопросительно. Дескать, что же дальше?
   --...но, -- продолжал Меймуни, медленно рассекая воздух  ука-
зательным пальцем правой руки, -- но спрашивается:  разве  поня-
тие бесконечности стало более ясным в наше время?
   Хайям не торопился с ответом. Он хотел выслушать  своих  дру-
зей. Да вообще, можно ли торопиться в таком сложн