ока".
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0190]

   Характерная особенность лирического  героя в стихах Хайяма --
это  полное отрицание им всего того, что считается святым у пра-
воверных мусульман, отказ от покорности богу, Однако нет основа-
ний изображать Хайяма законченным атеистом, как это делают в не-
которых  современных изданиях. Лирический герой Омара Хайяма от-
чуждает  себя от творца, не признает справедливости его пригово-
ра, справедливости предопределения, но самого творца он не отри-
цает.  Он полемизирует с богом, укоряет его, восстает против не-
го, -- но не подвергает сомнению его существование.
   Хайям не отрицает бога, но он отрицает многое в религии:  ве-
ру  в  загробную  жизнь,  существование рая и ада. Легенда о рае
служит  ему  одним  из поэтических средств для оправдания земных
чувственных наслаждений:

             Сад цветущий, подруга и чаша с вином --
             Вот мой рай. Не хочу очутиться в ином.
             Да никто и не видел небесного рая!
             Так что будем пока утешаться в земном.
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0423]

             Если гурия кубок наполнит вином,                      [Г-003]
             Лежа рядом со мной на ковре травяном, --
             Пусть меня оплюют и смешают с дерьмом,
             Если стану я думать о рае ином!
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0311]

   Хайям  не  только не отрицает бога, напротив, он признает его
могущество,  способность  определять  все  сущее, все явления во
вселенной. Полагая господа первопричиной всех людских поступков,
Хайям  этим оправдывает свое "право на грех" -- в духе рассужде-
ний средневековых богословов:

             Если я напиваюсь и падаю с ног --
             Это богу служение, а не порок.
             Не могу же нарушить я замысел божий,
             Если пьяницей быть предназначил мне бог!
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0355]

   Вину за людские грехи Хайям возлагает на бога:

             Мы с тобою -- добыча, а мир -- западня.
             Вечный ловчий нас травит, к могиле гоня,
             Сам во всем виноват, что случается в мире,
             А в грехах обвиняет тебя и меня.
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0440]

   Существование бога для Хайяма -- реальность, печальная дейст-
вительность.  Он  восстает  против этой действительности, клянет
бога за несправедливость, отсутствие милосердия, даже за отсутс-
твие здравого смысла:

             Удивленья достойны поступки творца!
             Переполнены горечью наши сердца,
             Мы уходим из этого мира, не зная
             Ни начала, ни смысла его, ни конца.
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0028]

             Ты задался вопросом: что есть Человек?
             Образ божий. Но логикой бог пренебрег:
             Он его извлекает на миг из пучины --
             И обратно в пучину швыряет навек.
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0372]

   Разумеется, называть Хайяма атеистом, равно как и утверждать,
что он стоял на материалистических позициях, совершенно неправо-
мерно, Омар Хайям признавал существование бога и полемизировал с
ним,  --  о  последовательном материализме нечего и говорить. Но
вместе  с  тем нельзя не признать, что в стихах Хайяма постоянно
проходят  мысль  о вечном круговороте физического субстрата всех
вещей, материи, мысль, которая в корне подрывает идею о вечности
духа;  а  его  настойчивое  отрицание загробной жизни, рая и ада
противоречит одному из основных религиозных догматов о воздаянии
на том свете.
   Идея вечного круговорота материи (в понимании того времени) в
стихах  Хайяма выражена в теме гончара, который лепит кувшины из
глины  --  вчерашнего праха умерших, в непрестанных превращениях
глины  в  человека, человека в прах, в теме вырастающих из праха
травы и цветов.

             Я однажды кувшин говорящий купил.
             "Был я шахом! -- кувшин безутешно вопил. --
             Стал я прахом. Гончар меня вызвал из праха -
             Сделал бывшего шаха утехой кутил".
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0006]

             На зеленых коврах хорасанских полей
             Вырастают тюльпаны из крови царей.
             Вырастают фиалки из праха красавиц,
             Из пленительных родинок между бровей...
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0050]

   Особенно  поэтичны и выразительны рубаи, в которых кувшин или
чаша  обретают дар речи и вступают в беседу с лирическим героем.
Неодушевленные  предметы оживают, сквозь неживую материю просту-
пают  черты  мыслящего  существа, человеческие черты. Однако это
слияние природы с человеком (или человека с природой) не походит
на  суфийское мистическое растворение всего сущего, всего живого
и неживого в абсолютном божестве. У суфиев человек умирает, что-
бы  вернуться  в безбрежный, бесконечный океан божественной сущ-
ности. У Хайяма человек перестает существовать материально, что-
бы  превратиться  в другой вид материи. В суфийской поэзии лири-
ческий герой -- ничто, а бог -- все, Хайяму такое противопостав-
ление  чуждо,  в его стихах равны глина, прах человеческий и сам
человек, ибо они -- проявления одной и той же материальной осно-
вы.
   Художественный  прием, к которому Хайям прибегает в четверос-
тишиях, условно группируемых вокруг темы гончара, необычайно эк-
спрессивен.  Собственно, это один из видов прозопопеи (олицетво-
рения)  европейской поэтики. Эта разновидность олицетворения ши-
роко применяется Хайямом в его четверостишиях и несомненно явля-
ется  одной  из его творческих особенностей: в произведениях его
предшественников этот прием почти не встречается.
   В  поэзии  Хайяма в отличие от других произведений персидской
поэтической  классики  выразительность преобладает над изобрази-
тельностью, экспрессивность над образностью. У Хайяма мало срав-
нений и метафор, нет детализации описания, у него вообще отсутс-
твует  красочное описание (васф), столь характерное для персидс-
кой поэзии в целом. Попробуем сравнить, как описывают вино Руда-
ки и Хайям (отметим, что в плане соотношения изобразительности и
экспрессивности  Рудаки стоит ближе к Хайяму, чем другие поэты).
Рудаки пишет:

  Налей вина мне, отрок стройный, багряного, как темный лал,
  Искристого, как засверкавший под солнечным лучом кинжал.
  Оно так хмельно, что бессонный, испив, отрадный сон узнал,
  Так чисто, что его бы всякий водою розовой назвал.
  Вино -- как слезы тучки летней, а тучка -- полный твой фиал.     [Ф-006]
  Испей -- и разом возликуешь, все обретешь, чего желал.
  Где нет вина -- сердца разбиты, для них бальзам --
  Глотни мертвец его хоть каплю, он из могилы бы восстал.
  И пребывать вино достойно в когтях орла, превыше скал,
  Тогда -- прославим справедливость! -- его бы низкий не достал.
                                                (Пер. В. Левика)

   В  этом отрывке вино описано весьма красочно, зримо, и вместе
с  тем  дано  изображение его воздействия, в описании сочетаются
изобразительное и выразительное начала, причем изобразительность
доминирует над экспрессивностью. Сравним теперь с этим стихотво-
рением рубаи Хайяма:

             Ни держава, ни полная злата казна --
             Не сравнятся с хорошею чаркой вина!
             Ни венец Кей-Хосрова, ни трон Фаридуна  --            [К-013],[К-017],[Ф-001]
             Не дороже затычки от кувшина!
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0049]

   Художественная  структура  здесь  основана на едином принципе
антитезы, одна антитеза (чарка вина -- держава, казна) сменяется
другой (затычка от кувшина -- венец Кей-Хосрова, трон Фаридуна).
Позиция лирического героя, казалось бы, не выражена, но вместе с
тем  совершенно ясно, что вино дано не в изображении его внешних
качеств, зрительных особенностей, а в его сущностной характерис-
тике,  через оценку и эмоции лирического героя, хотя он и не фи-
гурирует, а лишь подразумевается.
   С точки зрения соотношения выразительности и изобразительнос-
ти характерно следующее рубаи, также построенное на художествен-
ном сопоставлении контрастных явлений:

             Стоит власти над миром хороший глоток.
             Выше истины выпивку ставит знаток.
             Белоснежной чалмы правоверного шейха                  [Ш-006]
             Стоит этот, вином обагренный, платок.
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0251]

   Тема вина в стихах Хайяма заслуживает того, чтобы остановить-
ся  на ней подробнее. Часто Омара Хайяма трактуют как гедониста,
бездумного певца вина и чувственных наслаждений. Возможно, нача-
ло  такой  трактовке положил отбор рубаи в переводе Фицджералда,
но главную роль, безусловно, сыграло направленное восприятие чи-
тателей.  Человек обладает особым чувством эстетического отбора:
из  океана разнообразных мыслей, гаммы чувств, предоставляемых в
его распоряжение художественным текстом, он отбирает то, что ему
по  душе, по вкусу. Конечно, в четверостишиях Хайяма можно найти
такие,  которые  допускают  интерпретацию  в гедоническом плане,
например:

             Нищий мнит себя шахом, напившись вина.
             Львом лисица становится, если пьяна,
             Захмелевшая старость беспечна, как юность.
             Опьяневшая юность, как старость, умна.
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0293]

   В  определенной мере с этими строками перекликаются некоторые
стихи Рудаки:

        Налей того вина, что, если капнет в Нил,
        То пьяным целый век пребудет крокодил.
        А если выпьет лань, то станет грозным львом,
        Тем львом, что и пантер и тигров устрашил.
                                               (Пер. С. Липкина)

   Однако вино как поэтический образ у Хайяма и Рудаки имеет су-
щественное  отличие: в стихах основоположника персидско-таджикс-
кой поэзии и его современников вино является самостоятельным по-
этическим  "персонажем",  выступает как нечто имманентное, само-
довлеющее,  оно  предметно и вполне реально, У Хайяма же вино --
вспомогательное  поэтическое  средство, служащее главным образом
для раскрытия сущности лирического героя.
   Трактовка  темы вина у Омара Хайяма намного глубже, чем в из-
вестном  классическом жанре хамрийат ("винная поэзия"), где опи-
сываются  как  само вино, так и его свойства. Вместе с тем Хайям
далек и от суфийского понимания вина, согласно которому этот на-
питок  рассматривается как средство (или как символ) экстатичес-
кого  исчезновения  личности, отчуждения ее от всего земного для
слияния с абсолютом, т.е. с богом.
   Вино в стихах Хайяма -- поэтический образ, служащий ему сред-
ством самовыражения, самоутверждения и отчуждения от религиозных
запретов.  Для  Хайяма вино -- символ земных радостей и борьбы с
религиозным ханжеством, способ выражения протеста против сущест-
вующей действительности, бунта против человеческой ограниченнос-
ти.
   В  четверостишиях  Хайяма  встречаются некоторые традиционные
поэтические изобразительные средства, однако они не являются оп-
ределяющей  чертой его стиля, они играют роль лишь вспомогатель-
ных  художественных  приемов  для усиления выразительности, как,
например, в следующих стихах:

             Нежным женским лицом и зеленой травой
             Буду я наслаждаться, покуда живой.
             Пил вино, пью вино и, наверное, буду
             Пить вино до минуты своей роковой!
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0200]

   Для художественных средств рубаи Хайяма характерно также пре-
обладание  функционального начала над зрительным. У предшествен-
ников  Хайяма изобразительные средства, основанные на зрительном
восприятии  (главным  образом,  эпитеты и сравнения), составляют
около  половины  всего их арсенала; некоторые персонажи в стихах
этих поэтов, как, например, объект сатиры, описаны по преимущес-
тву  изобразительными  средствами, а доля последних в теме "воз-
любленная" составляет почти 50 процентов.
   Число примеров, свидетельствующих об абсолютном превосходстве
у  Хайяма  экспрессивного начала творчества над изобразительным,
легко можно увеличить. Предметное изображение служит этому поэту
лишь  неким фоном для эмоционального выражения, описанию внешних
свойств  отводится  служебная роль при сущностной характеристике
явлений. Стихи Хайяма можно назвать функциональной поэзией в от-
личие от описательной поэзии большинства персидских авторов.
   Выше мы сопоставляли описание вина у Хайяма и у Рудаки -- ос-
новоположника  персидско-таджикской  поэзии. Попробуем сравнить,
как трактуют два поэта тему "возлюбленная". У Рудаки находим:

        Аромат и цвет похищен был тобой у красных роз:
        Цвет взяла для щек румяных, аромат -- для черных кос.
        Станут розовыми воды, где омоешь ты лицо.
        Пряным мускусом повеет от распущенных волос.
                                                (Пер. В. Левика)

        Прелесть смоляных, вьющихся кудрей
        От багряных роз кажется нежней.
        В каждом узелке -- тысяча сердец,
        В каждом завитке -- тысяча скорбей.
                                               (Пер. С. Липкина)

   Как видим, четверостишия Рудаки -- описательны, причем описа-
ние строится по принципу подбора внешних признаков (цвет, запах)
и связанных с ними ассоциаций.
   У  Хайяма нельзя найти ни одного рубаи, которое было бы цели-
ком посвящено описанию возлюбленной. Более того, в стихах Хайяма
нет персонажа возлюбленной, с определенной внешностью и душевным
складом,  он вообще не тратит слов на ее изображение, возлюблен-
ная служит для него лишь поэтическим аксессуаром для утверждения
мысли о примате земного мира над обещанной загробной жизнью. Об-
раз  возлюбленной,  как  и  образ вина, -- средство поэтического
протеста  автора против существующего. Как правило, возлюбленная
перечисляется  вместе  с другими атрибутами веселой жизни ринда-
вольнодумца:

             Брось молиться, неси нам вина, богомол,
             Разобьем свою добрую славу об пол.
             Все равно ты судьбу за подол не ухватишь --
             Ухвати хоть красавицу за подол!
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0169]

             Снова вешнюю землю омыли дожди,
             Снова сердце забилось у мира в груди.
             Пей с подругой вино на зеленой лужайке --
             Мертвецов, что лежат под землей, разбуди!
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0159]

   У Хайяма мы не найдем мотива единственной и неповторимой воз-
любленной, в его стихах нет и чувства неразделенной любви, нель-
зя  усмотреть неравноправного положения героя по отношению к лю-
бимой.  Образ возлюбленной в стихах Хайяма -- не авторская само-
цель,  не  повелительница, жестокая и коварная, не активная лич-
ность  --  это  вообще  не личность, а лишь литературный символ,
предназначенный для противопоставления религиозным догматам.
   В  художественной  структуре стихов Омара Хайяма большую роль
играет  такой поэтический прием, как оппозиция, состоящий в том,
что  противопоставляются не только явления, составляющие антите-
зу,  но  и  предметы и явления иного ряда. У Хайяма оппозиция не
ограничивается  рамками одного рубаи, она пронизывает весь строй
его  стихов.  Лирический герой поставлен в оппозицию с судьбой и
творцом,  радости  этого мира находятся в оппозиции с обещанными
благами  загробного рая, мирские утехи простых людей противопос-
тавлены  и  царской власти и райским наслаждениям. Встречаются у
Хайяма  и рубаи, целиком построенные на принципе оппозиции и ан-
титезы:

             Мы источник веселья -- и скорби рудник.
             Мы вместилище скверны -- и чистый родник.
             Человек, словно в зеркале мир -- многолик.
             Он ничтожен -- и он же безмерно велик!
                                             (пер. Г. Плисецкий)   [pli-0077]

   Подобное нанизывание контрастных явлений, нарочитое соположе-
ние  противостоящих друг другу полюсов создает большой художест-
венный  эффект, придает стихам особую выразительность, непрелож-
ную убедительность.
   Красавица,  вино,  трава и цветы в стихах Хайяма поставлены в
оппозицию  с гуриями, райскими розами и фонтанами, земное проти-
вопоставлено  неземному, скепсис ученого -- тупому упорству дог-
матика,  искренность  лирического героя -- ханжеству и лицемерию
святош, жизнь противопоставлена смерти, бытие -- небытию.
   Омар  Хайям  занимает в ряду персидских поэтов исключительное
место. Возможно, он не самый великий из них (да и кто возьмет на
себя  раздачу  грамот  на величие?), но, пожалуй, можно сказать,
что  Хайям -- наиболее самобытный, не похожий ни на кого другого
и вместе с тем -- самый общечеловечный.


                        Х А Й Я М И А Д А


                  П О Э З И Я   М У Д Р О С Т И


                        (Владимр Державин)
                            (     г.)


   Белые  и  розовые  лепестки  плодовых  деревьев  падают на на
могилу  Хайяма каждую весну, как и восемь с половиной веков тому
назад.
   Современник  Хайяма  пишет:  "Однажды в городе Балх, на улице
работорговцев,  во  дворце эмира, на пиру за веселой беседой наш
учитель  Омар  Хайям  сказал: "Меня похоронят в таком месте, где
всегда  в дни весеннего равноденствия свежий ветер будет осыпать
цветы  плодовых  ветвей". Через двадцать четыре года я побывал в
Нишапуре,  где  был  похоронен  этот великий человек, и попросил
указать  мне  его  могилу.  Меня  привели  на кладбище Хайры,и я
увидел  могилу  у  подножия садовой стены, осененную грушевыми и
абрикосовыми  деревьями  и  осыпанную лепестками цветов так, что
она была совершенно скрыта под ними. Я вспомнил слова, сказанные
в  Балхе, и заплакал. Нигде во всем мире до обитаемых его границ
не бывало человека, подобного ему". Так говорят легенды об Омаре
Хайяме,   о   его   мудрости   и   прозорливости,  граничащей  с
ясновидением.   Он   предсказывал  погоду,  солнечные  и  лунные
затмения,  и  он  перевел стрелку мировых часов на дни весеннего
равноденствия,   перестроив   исчисление   времени   по   нуждам
земледельцев,  ибо он был великим звездочетом и болел сердцем за
судьбы простых людей.
   "Имам  Хорасана;  Ученейший  муж века; Доказательство Истины,
Знаток  греческой  науки;  Царь  философов  Востока и Запада" --
таков  далеко не полный почетный титул Омара Хайяма в зените его
славы. Мы мало знаем о его жизни, но по многочисленным легендам,
свидетельствам  современников  и сообщениям позднейших историков
мы можем представить себе основные черты его биографии.
   Сохранился  гороскоп  Хайяма:  "Его  счастьем  были Близнецы:
Солнце  и  Меркурий  находились  в степени восхождения в третьем
градусе  Близнецов Меркурий был в перигелии, и Юпитер, смотря на
них обоих, был в утроении".
   Известный  исследователь  творчества  Хайяма индийский ученый
Свами  Говинда  Тиртха вычислил по сочетанию светил в гороскопе,
что Хайям родился 18 мая 1048 года.
   Омар  Хайям  родился в Хорасане, в древнем городе Нишапуре, в
семье  зажиточного  ремесленника,  быть  может,  старейшины цеха
ткачей, изготовлявших ткани для шатров и палаток.
   Очевидно,  ремесло  его  предков  было почетным, ибо Хайям --
псевдоним поэта -- происходит от слова "хайма" (шатер, палатка).
   Получив  первоначальное  образование  в  родном городе, Хайям
переезжает  учиться  в  Балх. Для дальнейшего усовершенствования
своих   познаний  в  70-х  годах  XI  века  Хайям  поселяется  в
Са