ли-
шить его души.
   -- Наверное, это так, -- говорит Эльпи.  --  Тебе  это  лучше
знать.
   -- Я ставлю знак равенства, -- продолжает  хаким,  между  лю-
бовью и хлебом, между любовью и вином, между любовью и воздухом.
Правда, зверь живет и без поэзии... Ему достаточно куска мяса  и
глотка воды. А человеку ?
   -- Это для меня сложно, -- лениво произносит Эльпи. --  Но  я
привыкаю к тому, что ты во всем прав. Если даже ты продашь  меня
кому-нибудь или уступишь другому, то и тогда я не обижусь на те-
бя. Ибо ты прав во всем. Я хочу, чтобы ты не был обременен  моей
любовью. Любовь всегда приятна, если она легка,  однако  тяжесть
ее невыносима.
   -- Ты так думаешь?
   -- А ты?
   -- Мне кажется, Эльпи, что истинная любовь всегда легка.  Она
живет вместе с тобою, она рядом, она в тебе, во всем  твоем  су-
ществе. Подобно поэзии.
  Она нежно гладит его бороду. Потом  проводит  ладонью  по  его
лбу, который горяч, как камень на солнце.
   За окнами брезжит рассвет. Небо принимает желтоватую окраску.
Звезды блекнут на его фоне. Скоро совсем погаснут. Но тут же за-
гораются другие звезды: ее глаза. И выбор  приходит  сам  собою:
свет двух этих звезд неотвратим...


                               23
                      ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
                    О ТОМ, ПОЧЕМУ ОМАР ХАЙЯМ
                       ОБЕСПОКОЕН СУДЬБОЮ
                      КАЛЕНДАРЯ "ДЖАЛАЛИ"


   Да будет известно, что после одной из бесед с его превосходи-
тельством главным визирем, касавшейся астрологических предсказа-
ний, хаким Омар Хайям попросил разрешения задать  вопрос.  Глав-
ный визирь Низам ал-Мулк сказал:
   -- Спрашивай, уважаемый хаким.
   Беседа проходила в саду. Визирь сидел на мраморной скамье пе-
ред бассейном с чистой, как слеза, водою, А хаким Омар Хайям был
совсем рядом, и скамьей служила ему сплетенная из камыша тренож-
ка, легкая для переноса и приятная для отдыха на тенистой дорож-
ке или под деревом.
   В саду стаями летали зеленые попугайчики и пели  песни  некие
пичужки, населявшие густолистые кроны деревьев.
   -- Я слушаю тебя, -- сказал визирь, -- и  говори  смело,  ибо
здесь, кроме этих птиц и нас с тобою, ни души.
   -- Это не секрет, и скрывать мне нечего, -- ответствовал Омар
Хайям.
   Визирь поглядел на небо, улыбнулся и проговорил:
   -- Положим, уважаемый хаким... Почему бы в  таком  случае  не
подарить мне в знак дружбы твои рубаи?
   Хаким не сразу ответил визирю. Более того,  будучи  формально
астрологом его величества, он мог уклоняться от этих своих  обя-
занностей только благодаря заступничеству главного визиря. Имен-
но Низам Ал-Мулк, и только он, всегда выступал перед султаном  в
защиту хакима, когда его величество выказывал  недовольство  ас-
трологом. Однажды султан сказал:
   "Клянусь аллахом, астролог испытывает наше терпение.  Я  ценю   [А-017]
его предсказания -- тем больше, казалось  бы,  должно  быть  его
рвение".
   На что Низам ал-Мулк ответил:
   "Это верно, твое величество. Но если кого и надо  бранить  за
нерадивость уважаемого хакима, то только меня".
   "Почему же тебя?" -- удивился султан,  чье  полное  имя  было
Джалал-ад-Дин Малик-шах.
   "Я разрешил ему, полагая, что ты не  будешь  разгневан  этим,
больше внимания уделять  составлению  календаря,  называемого  в
твою честь "Джалали".
   "Ах да, -- вспомнил султан, -- ты мне говорил об этом  кален-
даре. Где же этот календарь?"
   "Вместе с астрономическими таблицами он будет преподнесен те-
бе".
   Султан нахмурился:
   "И мы должны будем жить по новому календарю?"
   "Да, -- ответил визирь. -- Ибо он точен, ибо он нов  и  более
приличествует твоему правлению",
   "А что скажут они?" -- султан указал на дверь,  но  при  этом
имел он в виду врагов своих.
   "Они будут твердить заученное, -- сказал  визирь,  независимо
от того, появится ли у нас новый календарь или время  будет  от-
считываться по старому".
    "Надо подумать", -- сказал султан.
    Главный визирь приложил правую руку к сердцу и склонил голо-
ву.
   Разговор о календаре между султаном  и  его  главным  визирем
состоялся давно, но с тех пор мало что  изменилось.  Хаким  Омар
Хайям и его сотрудники вносили в календарь все новые и новые из-
менения и уточнения и жили надеждой, что рано или поздно  султан
потребует их к себе...
   Что нового мог сказать хакиму главный визирь?
   -- Я полагаю, -- заметил он, -- что астрологу его  величества
положено хотя бы время от времени показываться на  глаза  своему
господину.
   -- Ты имеешь в виду его величество?
   -- Да, -- сказал визирь. -- Он господин наш.
   Хаким встал.
   -- Твое превосходительство, -- сказал он тихо, --  ты  знаешь
мое мнение об астрологии. Каким бы удачливым я ни казался в этой
области, судьба человека -- любого! -- решается здесь, на земле,
а не в небесах. Я клянусь тебе в этом и даю голову на отсечение,
если это не так!
   Низам ал-Мулк смотрел на воду, которая время от времени слег-
ка морщинилась под дуновением ветерка.
   -- Светила движутся вокруг Земли, -- продолжал горячо  хаким,
-- согласно законам природы...
   Это последнее слово резануло слух его превосходительства,  Он
скривил рот, почесал правый висок.
   -- Природы? -- недовольно произнес он. --  А  что  ты  остав-
ляешь аллаху?                                                      [А-017]
   -- Очень многое, твое  превосходительство:  сотворение  мира,
всего сущего. И это так! Только так! Разве этого мало?
   -- Мало, -- сказал визирь. -- И Газзали доказывает это.
   -- Твое превосходительство... -- хаким сжал  кулаки.  --  Это
имя вызывает во мне глубокое возмущение. Нет ничего  легче,  чем
взять в руки священную Книгу и обвинять всех в невежестве и  от-
ступничестве от нее. Но книга, как бы ни была она священна,  ос-
тается книгой, а жизнь идет особым  чередом,  подчиняясь  особым
законам.
   -- Мало оставляешь аллаху, -- упрямо повторил визирь. -- Газ-   [А-017]
зали все время твердит об этом.
   -- Я еще раз говорю: нет ничего легче этого. И голова у тако-
го рода ученого никогда не болит. Самое большое, на что он  спо-
собен, -- это трясти бородою...
   Визирь любовался водою, но не пропускал мимо ушей ни  единого
слова хакима.
   --  А  теперь  скажи  откровенно,  твое   превосходительство:
сколько их трясло бородами и ушло из этого мира, так ничего и не
доказав, но зато причинив немалый вред?
   -- Я понимаю тебя так, уважаемый хаким: аллах сотворил мир, а   [А-017]
мир этот живет с тех пор по своим законам...
   -- Законам природы, -- дополнил хаким.
   -- Скажем так... Но что же теперь остается делать аллаху ?      [А-017]
   Визирь спрашивал серьезно. Ибо на этот счет был другого  мне-
ния, чем хаким. Может быть, этот Газзали  в  чем-то  перехлесты-
вает, может быть, Газзали требует расправы, что не подобает уче-
ному, истинному ученому? Разве не писал Газзали письма его вели-
честву, всячески понося Омара Хайяма и требуя смести с лица зем-
ли рассадницу всяческой ереси -- исфаханскую обсерваторию? И  он
добился бы своего, если бы не главный  визирь.  Ибо  Газзали  не
один. У него тысячи последователей и  единомышленников.  В  этих
обстоятельствах требуется большая осмотрительность, большое уме-
ние, чтобы не сказать ловкость,
   -- Твое превосходительство... -- Хайям садится на  свою  пле-
тенку. -- Я это могу сказать только тебе и никому больше. Только
просвещенный ум способен поверить словам, которые я сейчас  выс-
кажу. -- Хаким сделал паузу. -- Я каждую ночь -- или почти  каж-
дую -- изучаю небо. Я залетаю  взглядом  до  самых  высот  хрус-
тального свода. И я прихожу к выводу, изучив вращение  Солнца  и
Луны вокруг Земли и вращение Земли вокруг своей  оси,  к  одному
выводу: нет единого закона природы, но есть  множество,  и  один
гармонично вытекает из другого. Один есть следствие другого. Я в
этом нахожу подтверждение великим мыслям моего  учителя  Абу-Али
Ибн Сины. Он, и только он, говорил правду, а я всего  лишь  под-
тверждаю его слова делами науки.
   -- Газзали обвиняет тебя в богохульстве...
   -- Не только.
   -- В отрицании всяких деяний аллаха.                            [А-017]
   -- Это неправда! Он врет.
   -- Газзали вопит: мир в опасности, Омар Хайям  уводит  нас  к
безбожию!
   -- Это неправда, -- возразил хаким. -- Я говорю, я утверждаю:
мир создан аллахом.                                                [А-017]
   -- А дальше?
   -- Аллах сделал великое дело...                                 [А-017]
   Его превосходительство прочитал некие стихи. Наизусть.  Стихи
о том, что аллах создал землю, небо, моря: аллах сотворил  чело-   [А-017]
века, дал ему дыхание; и тот  же  аллах  создал  невероятное  --   [А-017]
смерть. Зачем? Чтоб погубить свое же творение? Разве  умный  так
поступает?..
   Прочитал стихи визирь и посмотрел в глаза  хакиму.  Он  ждал,
что скажет Омар Хайям.
   -- Твои? -- строго спросил визирь,
   Омар Хайям молчал.
   -- Я спрашиваю тебя, уважаемый хаким.
   Омар Хайям вздохнул. И сказал, вздыхая, словно бы  сожалея  о
чем то:
   -- Да, мои, твое превосходительство.
   -- Ты их давал кому-нибудь?
   -- Нет.
   -- А как же они попали ко мне?
   -- Я этого не ведаю.
   -- Я никому не поручал добывать их.
   -- Значит, принесли тебе мои недруги.
   -- Их прислал сам Газзали.
   -- Стихи пишу только для себя, -- сказал хаким. Глупо  писать
стихи после великого Фирдоуси.
   -- Понимаю твою скромность. -- Его  превосходительство  гово-
рил озабоченно и доброжелательно. -- Твои враги,  уважаемый  ха-
ким, не дремлют. Они жаждут твоей крови. Ты это знаешь?
   -- Да?
   -- Зачем же ты даешь им в руки оружие, которое  они  обращают
против тебя?
   -- Это получается против моей воли. -- Хаким добавил: --  Как
и у тебя, твое превосходительство.
   Визирь  вздрогнул,  словно  услышал  нечто  удивительное.  Он
скрестил руки и грозно спросил:
   -- А как это получается у меня?!
   -- Не знаю. Но врагов у тебя еще больше, чем у  меня.  И  они
тоже жаждут твоей крови. Я это не раз говорил и хочу,  чтобы  ты
долго, долго жил, долго здравствовал здесь, у трона.  Это  вели-
кое благо для нас.
   Визирь, вспыхнув, быстро успокоился. Подергал себя за бороду.
Покашлял, будто у него вдруг запершило в горле. И сказал  ровным
голосом, как о деле давно известном:
   -- Это верно: врагов у меня много! Увы, против моей воли.  Но
отступать нельзя! Если хочешь руководить  большим  государством,
всегда приходится рисковать. Над нами его величество, а над  ним
сам аллах. На нас устремлены острые взоры того и другого. А  еще   [А-017]
глядят на нас тысячи глаз наших подданных. Есть среди  них  люди
благоразумные, но есть и разбойники. Вроде  Хасана  Саббаха.  Он
спит и видит меня в могиле. Однако руки у него коротки. Он слиш-
ком бешеный, и в этом наше счастье. Кто может поверить его  бре-
довым речам? Кто?!
    Хаким решил, что в данном случае благоразумнее промолчать. А
как с календарем? Вот к календарю и надо повернуть разговор...
   Его превосходительство признал, что не всем нравятся его дей-
ствия. Не все довольны правлением его величества. А все  ли  до-
вольны учением Мухаммеда? Разве все почитают его  должным  обра-
зом? Разве полностью искоренены семена безбожия и ереси?
   Стая зеленых попугайчиков вдруг разом взлетела с большой  зе-
леной ветки и, покружив над садом, уселась на  соседнее  дерево.
Попугайчиков было множество, и они произвели большой шум  своими
небольшим крыльями и резкими голосами.
   Визирь удивился, прекратил свою речь и спросил хакима :
   -- Можно подумать, что птицы эти взлетели сговорившись. Но мы
не слышали голоса их предводителя. Ведь должен быть у них  пред-
водитель? А?
   Хаким сказал, что, вполне возможно, кто-то и подает им  знак,
но кто? И каким образом? Голосом? Взмахом  крыла?  Или  еще  ка-
ким-либо иным способом? Он признался, что специально не занимал-
ся этим, но что, если это интересует главного визиря, хаким  по-
пытается ответить на этот вопрос позже, после обдумывания.
   Визирь махнул рукой:
   -- Не будем морочить себе голову повадками глупых птиц. У нас
и без этого много дел и хлопот.
   Тут было самое время ввернуть словечко по поводу календаря. И
это сделал хаким с большим умением и тактом. Он сказал, что мно-
го времени отнял у его превосходительства.  Что  время  главного
визиря расценивается на вес золота, что не надо лишними разгово-
рами отвлекать его превосходительство от важных  государственных
дел. И что если он, хаким, посмел заговорить о календаре "Джала-
ли", то только потому, что календарь и  его  введение  в  обиход
представляется лично ему, хакиму, делом большой  государственной
важности. Да будет известно милостивому и большого  ума  визирю,
что календарь "Джалали" давно составлен и неоднократно  выверен.
Попутно, точнее одновременно, составлены астрономические  табли-
цы и проверены многие данные о светилах, дошедшие от древних,  в
частности от Птоломея. Календарь "Джалали" очень и очень  точен.
Дело заключается в измерении промежутка от одного весеннего рав-
ноденствия до другого, с тем чтобы календарь по возможности  ус-
транял неточности. За тридцать три года -- это промежуток време-
ни -- должно быть четыре високосных года через каждые семь лет и
одни високосный год через пять лет. При  таком  чередовании  лет
получается ничтожно малая разница, скажем  в  восемнадцать-двад-
цать секунд.
   -- Секунд? -- вопросил визирь.
   -- Да, твое превосходительство.
   -- И такая точность, по твоему, необходима?
   Хаким ответил:
   -- Его величество распорядился составить точный календарь.  И
мы не могли ослушаться его. Мы не могли подвести нашего  велико-
го покровителя, каким являешься ты, твое превосходительство.
   Визирь снова залюбовался чистой водою бассейна.  Гладкое  дно
просвечивало со всеми малейшими подробностями сквозь  пятилокте-
вую толщу воды. Бассейн манил к себе. И он был целебным и спаси-
тельным в пору зноя...
   -- Хорошо, -- сказал визирь. -- Я поговорю с его величеством,
я посоветую ему ускорить введение нового календаря. Ты его  наз-
вал "Джалали"?
   -- Да, твое превосходительство.
   -- Это хорошо, но ты должен представить, уважаемый хаким, не-
которые трудности, с которыми будет связано введение календаря.
   -- Все трудности и пути их обхода в твоих руках.
   -- В его руках, -- поправил визирь и указал на небо.
   -- Я слишком утомил тебя своими разговорами, -- сказал хаким.
-- Я не смею больше...
   Низам ал-Мулк, который был старше хакима чуть ли  не  на  три
десятилетия, выглядел прекрасно. Голова его  была  ясна,  осанка
вовсе не старческая, плечи крепкие, ноги выносливые. И хаким по-
думал, что много еще добрых дел суждено совершить его  превосхо-
дительству.
   Визирь встал, направился вместе с хакимом к другой,  противо-
положной стороне бассейна, Шел он неторопливо,  размеренным  ша-
гом, о чем-то думая. Визирь подвел хакима к самому краю бассейна.
   -- Ты видишь дно? -- спросил он.
   -- Да, вижу.
   -- Оно чистое?
   -- Вполне.
   -- А толща воды какова? Светлая?
   -- Очень светлая, твое превосходительство.
   -- А теперь взгляни наверх.
   Хаким запрокинул голову и увидел бирюзовое небо. Это был  ве-
ликолепный купол над Исфаханом, купол, какого и  не  вообразишь,
если не запечатлелся он в твоих глазах хотя бы единожды.
   -- Ты видел это дно и любовался этим куполом.  Визирь  указал
на бассейн, а потом поднял руку кверху. Говорил он  торжественно
и чуть нараспев, как поэт. Что тебе приходит  в  голову?  О  чем
твоя мысль?
   Хаким не сразу сообразил, чего от него ждут.  Чтобы  не  сму-
щать ученого, его превосходительство сам ответил за него:
   -- Первая мысль -- о величии аллаха, Вторая мысль --  о  пов-   [А-017]
седневной животворной силе его. И третья мысль -- все от  аллаха   [А-017]
-- и сегодня, и во веки веков!
   Сказал и отпустил хакима.


                               24
                      ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
                      О НЕКИХ ЗАГОВОРЩИКАХ


  Сегодня Хусейн находился в кругу своих истинных друзей. Сегод-
ня, как ему казалось, мог дать полную волю своим словам и  усла-
дить слух свой правильными речами.
   Началось с того, что неистовый Хусейн заявил, как  и  там,  у
Али эбнэ Хасана, что намерен убить  подлого  совратителя  хакима
Омара эбнэ Ибрахима. Того самого, который ведает  обсерваторией,
что за рекою Заендерунд, и который, по слухам, является  надимом   [Н-001]
его величества.
   Наверное, это небольшое сборище можно было бы назвать шайкой.
Однако все дело в том, что цели, которые  ставились  и  обсужда-
лись здесь, нравились кой-кому, Поэтому слово "шайка" не  совсем
точно в данном случае. Эти молодые люди представляли  собою  са-
мое крайнее крыло исмаилитов. Были они  особенно  нетерпеливы  и
беспощадны. Даже сам Хасан Саббах осуждал таких.
   Когда Хусейн произнес имя хакима,  хмурый  волосатый  молодой
человек по кличке Тыква спросил:
   -- За что ты хочешь наказать его?
   -- Он отбил у меня любимую. Купил. Любимую Эльпи. Румийку.
   У Тыквы была большая голова и  брови  нависали  над  глазами,
словно козырек над входной дверью, и глаза были округлы и хищны,
как у филина. А лицом был рыж к угрист. Он криво усмехнулся.
   -- А как же еще отбивают женщин? Ясно же деньгами.
   -- Нет, -- возразил Хусейн, -- не просто мошной, а нагло, хо-
рошо зная, что она моя.
   -- Если твоя, бери ее, -- резонно посоветовал Тыква,
   -- Это не так то просто, -- сказал Хусейн.
   -- Почему ?
   -- Потому что хаким держит ее на запоре.
   Двое головорезов по кличке Пловец и Птицелов  поддержали  Ху-
сейна: уж очень не терпелось им перерезать кому-нибудь горло.  А
вот Джафар эбнэ Джафар, не желавший скрываться под кличкой, ска-
зал, что есть у него свое особое мнение. Это был сухощавый моло-
дой человек. Глаза у него навыкате. Лоб не но  годам  морщинист.
Приплюснутый нос и большие жилистые руки со вздувшимися венами.
   Он сказал, что противно слушать слова Хусейна. Про  какую  то
там шлюху и ее престарелого любовника. На протестующий жест мед-
жнуна он ответил испепеляющим взглядом. "Это еще что?! --  гово-
рил его взгляд. -- Что за благоглупости в это  тревожное  время?
Разве перевелись женщины? Разве свет сошелся клином на какой  то
Эльпи? Затевать глупую ссору из-за румийки? Да пусть будет  даже
ихняя богиня!"
   -- Не будем морочить друг другу голову,  --  хрипло  произнес
Джафар эбнэ Джафар. -- Лучше займемся настоящим делом.
   Его отец был великолепным чеканщиком. Да и сам Джафар  непло-
хо чеканил по меди и железу. Но больше помогал отцу. Самому  бы-
ло недосуг -- его занимало кое-что поважнее. Его знали  в тайных
кругах исфаханских исмаилитов  как  человека  крайних  действий.
Поэтому можно было понять Джафара эбнэ Джафара, когда он  осадил
меджнуна. Что такое меджнун в его глазах? Недотепа, несмышленыш,
кобель. Вот кто меджнун! И он все это высказал  в  самой  резкой
форме Хусейну и своим друзьям.
   Джафар вытащил из-за пояса кривой дамасский нож и всадил  его
в земляной пол. По рукоять.
   -- Тот, кто разгласит наши разговоры, получит  этот  нож.  По
самую рукоятку, -- мрачно заявил он.
   Впрочем, это была обычная угроза исмаилитов  на  их  сходках.
Надо отдать должное: свое слово они держали. Будь  это  брат  их
или отец, приговор приводился в исполнение. Таким  образом  под-
держивалась дисциплина в их немногочисленных рядах и обеспечива-
лась сохранность тайны. Соглядатаи Малик-шаха и его главного ви-
зиря не всегда улавливали подспудные действия исмаилитов, и слу-
жи об их коварстве и жестокостях вызывали недоверие.  Между  тем
все шло своим чередом: исмаилиты тайно собирались, тайно  обсуж-
дали свои действия, тайно грозили султану и его главному визирю.
   Джафар эбнэ Джафар обратился к Хусейну с таким вопросом :
   -- Что сейчас самое главное в твоей жизни?
   -- Эльпи, -- не задумываясь, ответил тот