н.  -  Что-то в этом году "Волги" низенько
летают. Наверно, к дождю...
     - Беда у  людей,  а  тебе вс„ бы  шутки шутить,  -  од„рнул его другой.  -
Сами-то целы?
     - Даже машина цела, - отозвался водитель.
     - Фазан,  слышали, вылетел ? - не унимался первый мужик. - Это мы мог„м...
А вот когда коровы летать начнут...
     Тут улыбнулся даже Андрей Николаевич.
     - Ладно,  Петро,  выпрягай.  Ща  мы  быстренько  вас...  двумя  лошадиными
силами...
     Ларионов с сомнением покосился на лошадей. Два т„мно-рыжих, плотно сбитых,
кормл„ных дончака,  очень похожие один на другого,  мирно пощипывали с  обочины
травку.
     - Мужики,  -  не выдержал он,  -  вы,  вообще-то, серь„зно? Тут "КамАЗ" не
решился...
     - Там, где пехота не пройдет... - пропел развес„лый мужик, сд„ргивая между
тем вальки с крюков.  - И там, где танк не прополз„т... Подумаешь, "Волга"! Эка
невидаль. Ласточкой вылетит... Как фазан твой.
     Хмурый в это время отст„гивал вожжи:
     - Ну, повели, что ли?..
     Они  взяли  под  уздцы  лошадей и  не  спеша  свели их  по  склону.  Петро
перепрыгнул воду на дне,  и  конь послушно последовал за ним.  Легко и  просто.
Мужики осадили коней задом к  самой машине и  положили вальки на землю перед е„
бампером:
     - Командир, вер„вка есть?
     - Извиняйте,  мужики,  ни  вер„вки,  ни троса.  Без надобности вс„ было...
Машина-то новая...
     - Ладно...   Мил  человек,   -   обратился  Петро  к  Андрею  Николаевичу,
по-прежнему стоявшему наверху, - будь добр, достань из нашего студебеккера. Там
два мотка - кипы подвязываем, когда возим...
     Андрей Николаевич поставил портфель наземь, бросил сверху пиджак и полез в
кузов фуры. Привычная кабинетная жизнь неожиданно отодвинулась далеко-далеко, и
солидный взрослый человек ощутил пробуждение совершенно мальчишеского азарта: и
как это, интересно, сейчас нас будут спасать?..
     Водитель подвязал вер„вку двумя петлями к машине, и мужики прицепили к ним
вальки.
     - Ну что? С Богом? - подал голос Петро.
     - Погодите,  вы что е„,  до пос„лка по канаве?  Может, я заведусь, мотором
хоть как-то поможем...
     - Не,  ты  мотором ещ„ коням ноги отдавишь.  Тут метров через сто выезд на
поле,  вот там и поможешь, если понадобится... Хотя... Всего-то по пятьсот кило
на голову... Это они играючи. Ты за руль садись... Эх, зал„тные! Па-а-е-хали...
     И мужики,  одновременно тронув поводья,  двинули лошадок впер„д. Постромки
натянулись,  лошади слегка присели на зада,  и кол„са, минуту назад недвижимые,
сперва медленно провернулись, а потом плавно выкатились на нетронутый д„рн. Тут
"Волга"  покатилась легче,  кони  зашагали  пошире.  Водитель крутил  руль,  не
позволяя машине  сползти боком  в  канаву.  Вся  процессия медленно,  но  верно
двинулась к выезду на поле.
     Андрей Николаевич поймал себя на том, что подсознательно боится отстать от
лошадей и  спешит по  дороге параллельно движению необычной упряжки.  Уж больно
завораживающим было зрелище -  два  не  очень крупных конька,  скорее верховые,
нежели упряжные,  с  тонкими ногами и длинными шеями,  тащат за собой по канаве
кажущуюся огромной и неуклюжей беспомощную машину...
     Вот кони подошли к перемычке,  поднатужились, энергичнее присели на задние
ноги - и выдернули-таки злополучную "Волгу" на тв„рдый грунт.
     - Р-р-р-р! - И упряжка остановилась.
     - Ну,  мужики, с меня причитается... - Водитель благодарно выскочил наружу
и начал отвязывать вер„вки.
     - А  то как иначе,  -  благодушно отозвался вес„лый.  -  В магазинчик -  и
милости просим к нашему шалашу.  Фуражиры мы.  С фермы.  Пока приедем, глядишь,
рабочий день и закончится...
     Ларионов  подош„л  к  лошадям,  спокойно стоявшим на  дороге,  и  от  души
похлопал обоих по  шеям.  Потом заглянул в  глаза,  отражавшие мудрое смирение,
доброту... и некоторую лукавинку.
     - В магазине будешь, сахару им купи, - сказал он водителю.
     Кони уже тянулись к его рукам,  доверчиво ожидая заслуженного лакомства, и
Андрей Николаевич вспомнил,  что у  него в дипломате лежали вкусные бутерброды,
приготовленные в дорогу женой.
     - Сейчас, милые, сейчас... - Ион поспешил к фуре, возле которой оставил на
земле дипломат.
     Мужики  повели  коней  запрягать.   Самой  последней  тронулась  с   места
благополучно ожившая "Волга".
     Кони уже стояли в паре,  когда Ларионов,  наспех соскоблив пальцами масло,
протянул каждому по  ломтю городского ч„рного хлеба.  Кони  долго принюхивались
(что-что, а масло и колбаса - явно не лошадиная пища!), но из вежливости вс„ же
взяли предложенное и стали жевать.
     Мужики сноровисто прист„гивали вожжи...  И  в этот момент дотоле абсолютно
смирные  и  спокойные кони  вдруг  заволновались,  насторожились и  напряглись.
Высоко подняли головы и уставились куда-то вдаль, за дорогу.
     - Стой!  Р-р-р!  А  ну,  не  балуй!..  -  Мужики  разом  отбросили  всякое
балагурство и,  сильно од„ргивая лошадей удилами,  принялись покрикивать на них
во весь голос: - Ишь, кровь взыграла! Стоять, кому говорят!..
     Но кони стоять не хотели.  Разом одичавшие,  они так и  плясали,  и  лии'ь
упряжь да крепкие руки людей не позволяли им крутиться на месте.
     - Тоже распрыгались,  мерины сивые,  поди лет по пять как женилки сушиться
повесили,  а вс„ туда усе,  -  Петро кивнул головой в сторону поля,  и Ларионов
сразу понял причину переполоха.  Через луг в  сторону Михайловской во весь опор
мчался табун.
     Табун был огромный - голов шестьдесят-семьдесят пузатых кобыл и столько же
жеребят.  Передние лошади поднимали такое облако пыли,  что  задних и  вовсе не
было видно. Рыжие, вороные, гнедые просто возникали из вихрящейся тучи, одна за
другой проявляясь в косых столбах света,  и казалось -  живому потоку ни конца,
ни краю не будет...
     Несмотря  на  обширные животы  -  кормя  одно  дитя,  они  уже  вынашивали
следующее,   -   кобылы  скакали  легко,   с  удивительной  грацией,   присущей
чистокровной  породе.   Полугодовалые  жеребятки  выделывались  вовсю,   видно,
воображали себя  уже  взрослыми скакунами.  Они  порскали впер„д со  всех  ног,
вытянув  длинные шейки  и  задорно вскидывая мет„лки ещ„  не  обросших хвостов.
Неслись впереди мамок метров по десять -  и тут же,  словно забоявшись чего-то,
сбавляли ход  и  спешили юркнуть за  над„жные родные  бока.  Кобылы же  скакали
спокойно,  ровно и мощно,  упивались свободой движения и собственной силой.  Их
ноги,  как в замедленном кино,  касались земли и снова взлетали.  Казалось, они
особо и  не  спешили.  Но скорость была такова,  что не всякая машина смогла бы
догнать их...
     На  какое-то время Андрей Николаевич забыл решительно обо вс„м окружающем.
Табун  предстал перед  ним  первозданной дикой  стихией,  точно  такой же,  как
морской прибой или неукротимый пожар.  Земля гудела под копытами,  и  этот звук
завораживал, словно гул водопада...
     Потом  он  заметил,  что  впереди табуна на  приземистой некрупной лошадке
летел всадник. Это был, наверно, табунщик, но Ларионову для начала пришла мысль
о кентавре.  Парень скакал во всю ширь отчаянного галопа,  и Андрей Николаевич,
ровным сч„том ничего не смысля ни в посадке,  ни в иных достоинствах человека в
седле,  тем  не  менее  ощутил  завистливое восхищение.  Не  надо  быть  тонким
ценителем,  чтобы  распознать истинное  искусство...  Табунщик сидел  на  спине
бешено мчавшейся лошади,  словно так  тому и  следовало быть,  только знай себе
оглядывался назад,  на своих подопечных, и тогда раздавался громкий улюлюкающий
клич,  от  которого его  кобылка и  все  скакавшие следом ещ„ больше прибавляли
ходов...
     - Вот  это  я  понимаю...   -  выдохнул  Андрей  Николаевич,  глядя  вслед
прон„сшемуся табуну.  Что должны были почувствовать упряжные кони, если уж его,
человека сугубо городского,  до  глубины души взволновала эта  живая стихия?..-
Силища-то какая...
     А про себя вспомнил вычитанное где-то, что, мол, самое на свете прекрасное
- это танцующая женщина, парусный корабль и скачущая лошадь.
     Мужики с пониманием посмотрели на незнакомого начальника. И только вес„лый
фуражир, став на время очень серь„зным, коротко подтвердил:
     - Да! Это уж точно. Силища...

     Отзвучал возле уха сумасшедший голос Сергея... Василий Никифорович положил
трубку и  задумчиво уставился в  окошко.  Там,  на  телеграфном столбе,  тускло
горела  одинокая лампочка.  Этот  маленький огон„к,  словно дал„кая зв„здочка в
плотной  южной  ночи,  частенько,  когда  он  крепко  задумывался,  помогал ему
сосредоточиться.  Пальцы выбили на  крышке письменного стола замысловатый ритм.
Василий  Никифорович порывисто  встал  и  отправился на  кухню  к  жене.  И  не
попросил, а скорее отдал распоряжение:
     - Марьяна, приготовь-ка чайку.
     Супругу свою Марьяну Валерьевну Цыбуля называл по-разному.  И  Марусей,  и
Маришкой,  и  даже по имени-отчеству.  Но если он обращался к ней как сегодня -
Марьяна, - жена уже знала: что-то произошло.
     - Вась, что случилось-то? - невольно оробела она. - Стряслось что?..
     Василий  Никифорович  не  ответил.   Гневно  тряхнул  головой,  озабоченно
прошагал из  одного угла  кухни  в  другой,  развернулся и  молча уш„л  назад в
кабинет.
     Минут  через  десять,  когда  Марьяна Валерьевна внесла дымящийся стакан в
серебряном подстаканнике,  она застала мужа стоящим возле окна.  Он  смотрел на
одиноко горевшую лампочку.
     Марьяна  Валерьевна  тихо  поставила  подстаканник  на  стол  и  заботливо
прикрыла вышитым рушником - авось не сразу остынет.
     - Спасибо. Иди...
     - Вася, может, ещ„ чего... - тихо произнесла женщина.
     - Иди, Марьяна. Иди... Мне... подумать надо...
     - Да  что случилось-то?  Можешь ты сказать наконец?  -  уже требовательнее
подступила женщина к  мужу.  Последнее дело  -  держать дурное  в  себе.  Пусть
выплеснет, выговорится... накричит, наконец. Только бы не стоял так...
     Василий Никифорович кричать не стал.  Медленно повернулся,  и голос, как и
взгляд, был болезненно-тусклым:
     - Заказ с ипподрома пропал... Украли Кузьму...
     - Ахти-тошненько...-  запричитала Марьяна  Валерьевна и,  хлопнув по-бабьи
руками по  б„драм,  отправилась в  свою крепость,  на кухню,  продолжая на ходу
вполголоса:  -  Люди добрые, и что же это на белом свете творится? Живую лошадь
посередь дня крадут!.. Ироды, уже с ипподромов повадились...
     Е„  ахи  и  охи  сделали сво„  дело:  глухая стена безнад„жности,  незримо
окружившая Василия  Ники-форовича,  перестала казаться неодолимой.  Чем  бы  ни
обернулась внезапно грянувшая беда - следовало действовать, и немедля!.. Может,
тревога ещ„ и  окажется ложной...  Цыбуля решительно подош„л к столу и принялся
ожесточ„нно накручивать диск телефонного аппарата.
     На  том  конце  долго,  не  отвечали.  Наконец трубка Отозвалась заспанным
мужским голосом -  в  половине десятого вечера  директор Сайского ипподрома уже
спал. Ничего удивительного: вставал-то он в четыре утра.
     - Алло?..
     - Владимир Наумович?
     - Да, я... Кто это?
     - Наумыч, ты куда моего коня дел?
     - Какого коня?.. Кто говорит? - Директор ипподрома явно как следует ещ„ не
проснулся.
     - Цыбуля.
     Последовала короткая пауза. Владимир Наумович Цыбулю знал преотлично. Если
Дед поднимает с постели и без предисловий накидывается с вопросами,  это ничего
радостного не сулит!
     - Охренел ты там,  что ли?  -  спросил он раздраж„нно.  -  На кой мне твоя
лошадь  сдалась?..   -   Однако  наезжать  на   "Луковицу"  не  рекомендовалось
категорически,  и Владимир Наумович сбавил обороты: - Слушай, Василь Никифорыч,
ну  что ты  ахинею нес„шь посреди ночи?  Такой сон досмотреть не дал...  Может,
утром на свежую голову поговорим?
     - Два дня назад,  -  мрачно сказал Цыбуля, - с твоего ипподрома увезли мою
лошадь.
     - Погоди,  погоди...  Которую?  - Сайский директор окончательно понял, что
поспать ему не дадут. - Кто ув„з? Куда?..
     - Вот  это  я  и  хочу  у  тебя выяснить.  Что  вообще на  тво„м ипподроме
творится?..
     Владимир Наумович даже обиделся:
     - Что творится? Работаем!
     Если бы  не  железная хватка директора Ковал„ва,  не  его изворотливость и
находчивость,  -  давно бы уже стоять Сайскому ипподрому закрытым.  А он жил, и
вроде даже неплохо,  несмотря на  тяж„лые времена.  Дорожка,  во всяком случае,
была одна из  лучших в  России.  Однако достижения собеседника Цыбулю в  данный
момент волновали меньше всего:
     - Я вижу, как вы работаете, мать вашу!.. Где мой Заказ?
     - Какой заказ?.. А-а, Заказ... дербист ваш...
     В  трубке  опять  повисла пауза.  Цыбулино сердце буквально выскакивало из
груди: "Ну скажи мне, скажи, что он в деннике у себя сено жу„т..."
     Ковал„в не сказал.
     - Лошадьми у  меня  производственный отдел занимается,  -  услышал Василий
Никифорович.  -  Ещ„ мне не  хватало каждому коню хвост крутить,  уж ты извини.
Давай-ка лучше я тебе утречком, как на службу приду...
     - Хорош ты хозяин,  если лошадь из-под боку свели, а ты ушами прохлопал! -
рявкнул в трубку Цыбуля.  - Ты проверь, жена-то рядом? Может, тоже украли, пока
ты без задних ног дрыхнешь?
     Владимир Наумович невольно посмотрел на  постель.  Жены рядом не было.  Ах
ты,  ч„рт старый!.. Ещ„ как услышал в трубке - "Цыбуля", - решил: что бы там ни
случилось,  он сдержится. Не взорв„тся. Да куда!.. Зацепил-таки ядовитый Дед за
живое. Где эту дуру-жену черти...
     Прислушался.
     В  гостиной  тихо  бормотал  телевизор.   "Успокойся,  Рикардо...  Исабель
беременна наверняка от тебя..."
     Владимир Наумович про  себя сосчитал до  пяти и  почти спокойно произн„с в
трубку:
     - Ты можешь наконец объяснить, что произошло? А то кудахчешь тут, как...
     - Не  кудахтал бы,  если бы сам понимал,  что к  чему,  -  повторил Цыбуля
устало.  - Пока известно одно - два дня назад с твоего ипподрома какой-то сукин
кот ув„з моего коня.  Якобы по моему распоряжению.  А  куда -  до сих пор никто
не...
     - Погоди.  -  Сайский  директор приподнялся на  локте,  плотнее  устраивая
трубку  около  уха.   -   Точно,   было  что-то  такое...   В  производственном
ещ„удивлялись:  конь после скачки толком высохнуть не  успел,  а  ты уже за ним
коневоз...  Чего,  мол, ждать от Цыбули, как есть аферист, загодя представителя
снарядил:  выиграет Заказ -  забрать;  проиграет -  пускай в  Мухосранске нашем
жив„т, кому такое дерьмо нужно...
     Колкость была налицо, но Василий Никифорович пропустил е„ мимо ушей:
     - Не посылал никого я,  Владимир!  Не посылал...  Украли коня.  Понимаешь?
Пойми же ты наконец, о ч„м толкую! Украли его!.. А коню этому цены нет...
     И  такое горе прозвучало в  голосе Деда Цыбули,  что вот тут до  директора
ипподрома вс„ дошло сразу и  полностью.  Он сел на кровати,  пров„л пятерн„й по
немедленно взмокшей  седоватой шевелюре  и  заговорил в  трубку  совсем  другим
голосом - спокойно, по-деловому:
     - Ты,  Вас  иль,  вот  что,  ты  погоди бушевать.  Сейчас вс„  выясним про
твоего...  Ты дома будешь? Жди у телефона. Я тут производственный отдел на ноги
подниму. Машину за тренером твоим Петром Ивановичем снарядим... Разбер„мся, что
как, и тебе перезвоним из конторы. Лады? Ну, будь. До связи...
     Через полчаса на ипподроме в окошке директорского кабинета загорелся свет.
Несколько раз подъезжала и  отъезжала машина:  поднятый по тревоге шоф„р прив„з
тренера,   доставил   бухгалтеров,   собрал   по   всему   Сайску   сотрудников
производственного отдела. Началось форменное дознание - по всей строгости, даже
со стенограммой. Вытащили все документы: телеграмму за подписью "В. Н. Цыбуля",
доверенность со  слегка размазанным названием предприятия на печати,  но зато с
реально читающимся словом "СВОБОДА"...
     ...И без большого труда выяснилась картина обычного российского пофигизма.
Доверенность была отпечатана на компьютере. Все подписи - сугубо неразборчивые.
Акт  передачи лошади  не  составлялся,  ведь  уезжала она  вроде  бы  в  родное
хозяйство из отделения, этому же хозяйству принадлежавшего. Когда в бухгалтерии
выписывали  накладную,  то  воспользовались паспортными данными,  указанными  в
доверенности,  а  "живь„м" паспорт  якобы  Цыбулиного представителя никто,  как
выяснилось,  в  руках не  держал.  Оно  и  понятно -  все знали Деда Цыбулю,  и
связываться с ним ради перепроверки желания ни у кого не возникло.  По принципу
"не буди лихо, пока оно тихо"...
     Вот и вышло -  хотели,  как лучше,  а получилось... даже хуже, чем всегда.
Существенно хуже...
     Через  час  в  домашнем кабинете Василия  Никифоровича раздался телефонный
звонок.  Терпеливо ждавший Цыбуля снял трубку и  услышал голос Петра Ивановича.
Видно, остальные разговаривать с Дедом откровенно боялись:
     - Доброй ночи,  Василий Никифорыч... Какая она была, к чертям, добрая, эта
ночь!
     - Здорово, Петро. Скажешь-то что?..
     - А  что  тут  сказать...   Провели  нас,  как  телят  мокроносых.  Крепко
задумано...  Просто и  безотказно...  А  время  как  выбрано -  Дерби,  главный
праздник сезона!  Кто тебе тут бумажки будет смотреть!..  Тут до бумажек никому
дела...  Глянули - печатка стоит, и ладно... Мысли-то в такой день у людей не о
том...
     Лампочка на столбе за окном мигнула - и перестала гореть.
     - А  на  каком  коневозе его  увезли?  -  Цыбуле всерь„з перестало хватать
воздуху, но он все же спросил: - Номер запомнили?
     Тренер невесело хмыкнул:
     - Да самое забавное,  что на ипподромовском.  Саня,  водитель,  вот он тут
сидит...  Подош„л,  говорит,  к нему лоб...  Это тот, как я понимаю, что у меня
потом коня забирал...  И предложил подхалтурить -  за стольник коня до товарной
станции довезти. Всей езды двадцать минут, а стольники на дороге не валяются...
Коня я  сам  загрузил...  В  контору позвонил предварительно...-  П„тр Иванович
ос„кся,  поняв,  что невольно начал себя выгораживать, и продолжал: - Саня коня
до  станции дов„з  и  перед воротами выгрузил.  Парень ему  стольник в  лапу  и
быстренько Заказа в ворота -  вагон,  мол, Уже под пофузкой стоит. Саня ему ещ„
помочь предложил...  А  тот -  не надо,  там есть кому...  Вот и  вс„,  Василий
Никифорович...  Весь сказ... Парень с Заказом на станцию, а коневоз развернулся
и обратно поехал... Куда тот вагон - в товарной конторе справки только завтра с
утра  навести  можно...   Сейчас,   ночью,   больше  пока  ничего....   Василий
Никифорович, что делать-то будем? Пропад„т ведь Заказ...
     - А что ты предлагаешь, Петро?
     - По мне, в милицию заявлять надо. На них одна надежда. И чем быстрее, тем
лучше.
     Как  рассматриваются дела в  милиции,  Дед Цыбуля знал прекрасно.  Сегодня
дежурный примет заявление.  Дней  через  пять  какой-нибудь опер  вызовет Петра
Ивановича на  собеседование.  Ещ„  дня  через  три-четыре  заедет на  ипподром,
переговорит кое с  кем...  а потом с чувством сделанного дела засунет папочку в
сейф.  Срок расследования -  два месяца.  Как говорил Ходжа Насреддин,  за  это
время либо ишак, либо эмир, либо...
     - Ладно,  поглядим, - ответил он вслух. - Утречком позвони, тогда и решим,
а пока документы,  что вы там просмотрели,  мне все немедленно факсом...  Да...
Такого коня прошляпили,  дармоеды...  Знал бы ты,  Петро,  какая у  него кровь.
Золотая она...
     - Да знаю я, Василий Никифорович. Дош„л, что ты Секре...
     - Ни хрена ты не дош„л.  Дош„л бы,  в  деннике бы у него с ружь„м ночевал.
Ладно, Петро, что нам с тобой теперь... Матюгами делу не поможешь... Тут думать
надо. Бывай... - Василий Никифорович положил трубку и снова уставился в темноту
за  окном.  Лампочка  на  телеграфном столбе  вспыхивала и  неуверенно мерцала.
Наверное, барахлил контакт. Вот и вс„, Василий Никифорович... Весь сказ...
     Чай на столе так нетронутым и остыл.

     С  левой  стороны  вспыхнула  огнистой  лентой  река,  и  многострадальная
прокурорск