бурчал сын. И в этот момент диктор в
телевизоре во всю мощь л„гких заорал: "Г-о-о-л!!!" Свершилось-таки...
     Андрей  Николаевич тем  временем быстро вызвал необходимые файлы,  кое-что
дополнил в  них,  изменил  и  наконец включил принтер.  Оттуда  шустро  полезли
листки,   испещренные  таблицами  цифр,   графиками  и   краткими  пояснениями.
Губернатор,  которому Ларионов собирался нанести завтра визит,  был  в  прошлом
военным и уважал ч„ткость в докладах.
     Пока  принтер хлопотливо выдавал заказанные экземпляры,  Андрей Николаевич
достал из  портфеля толстый,  видавший виды  блокнот.  Наш„л  последнюю запись,
перечитал   несколько   строчек,   впопыхах   нацарапанных  чужим   капиллярным
карандашом...
     Принтер выплюнул последний лист и затих.
     Андрей Николаевич строго просмотрел напечатанное,  остался доволен и убрал
бумаги в портфель. Слегка отодвинулся от дисплея, и на лице у него появилось то
выражение,  с  которым человек приступает к  любимому развлечению.  Щелчок мыши
закрыл  файл  с  докладом.  Новая  команда вызвала на  экран  другой  документ,
бессменно числившийся в  "фаворитах".  Название текста,  набранное красивым,  с
завитушками, шрифтом, гласило: ТОРТЫ И ПИРОЖНЫЕ.
     Просмотрев  весьма   внушительное  оглавление,   Андрей  Николаевич  наш„л
подходящий раздел -  и  не спеша,  тщательно,  поминутно сверяясь с  блокнотом,
принялся заносить бесценную информацию в  память  компьютера.  Рецепт этот  ему
обещали давно.
     "Стакан муки из  прожаренного арахиса,  два  стакана сахарного песка,  два
яичных желтка, немного коньяка тщательно перемешать..."
     Но закон подлости не был бы законом подлости,  если бы именно в  это время
не зазвонил телефон.
     - Слушаю!   Ларионов,   -  вновь  привычно  становясь  очень  серь„зным  и
официальным, сказал в трубку областной прокурор.
     - Андрей Николаевич?  -  долетел издалека голос,  сразу показавшийся очень
знакомым.  -  Вечер добрый...  Цыбуля беспокоит. Василий Никифорович... Помнишь
такого? Ну, махинатор валютный...
     - А,  Василь Никифорыч...  Как  же,  как  же!  Помню,  конечно!  -  Андрей
Николаевич поудобнее перехватил трубку. - Как жив-здоров? Как лошадки твои?..
     Они с  Цыбулей вообще-то  перезванивались нечасто,  в  основном по большим
праздникам, и уж всяко не по ночам. Андрей Николаевич сразу понял - у директора
из Михайловской что-то стряслось.
     - Что не слава Богу,  Василь Никифорыч? - спросил он напрямик. - Не иначе,
опять за старое взялся? Доллары в чулке ховаешь?.. На новую какую-нибудь конягу
копишь?..
     - Беда у меня,  Андрей Николаевич,-  глуховато Долетело в ответ. - Жеребца
украли. С Сайского ипподрома... Можно сказать, дело всей жизни моей... Подсоби,
если можешь... Или хоть посоветуй...

     В  ближних камышах гулко  ударила хвостом крупная Щука.  От  неожиданности
конь вздрогнул. Прислушался...
     Над  дремлющей  гладью  воды  все  звуки  разносились  далеко-далеко.   На
противоположном берегу  негромко  разговаривали люди.  А  казалось,  будто  они
совсем рядом.
     Паффи глубоко вздохнул.
     И,  словно в  ответ  на  его  вздох,  за  камышами стали  слышны ритмичные
поскрипывания уключин.
     Звук  был  незнакомым,   и  старый  конь  снова  насторожился,  пристально
вглядываясь в  темноту.  Уши обратились в  сторону возможной угрозы и застыли в
предельнейшем напряжении...
     Лодка вынырнула из-за камышей метрах в десяти от коня -  то ли запоздавшие
рыболовы,  то  ли  ранние охотники,  не  в  сезон выходившие пострелять уток на
вечерней заре... Кто их в темноте разбер„т?
     - Смотри, лось! - долетело из лодки. - Во-он там...
     - Точно... Ух и громадина...
     - Тише ты... Подплыв„м?
     - Да ну его, ещ„ связываться... Не лось - лосиха... Видишь, рогов нет...
     Конь услышал человеческую речь,  поднял голову, напрягся... Может, это его
ищут?!..
     И он заржал. Изо всех сил, громко, отчаянно...
     Эхо  моментально  разнесло  его  клич,   и  озеро  ответило  десятком  его
собственных голосов, постепенно слабевших и затихавших вдали.
     Лодка шарахнулась в сторону.
     - А ты -  лось,  лось,  -  послышалось оттуда. - Пить надо меньше. Коня за
лося... Интересно, что он здесь в лесу делает?
     - А  хрен его знает,  -  философски ответил другой то  ли  охотник,  то ли
рыбак.
     И  лодка,  монотонно  скрипя  уключинами,  медленно  растворилась в  ночи.
Уплыла...
     Конь снова громко заржал:  "Куда же вы?..  Я  здесь!.." И снова только эхо
прозвучало в ответ. Он вытянул шею, глядя вслед уплывшей надежде. Как жаль...
     Вот когда стало по-настоящему грустно и  одиноко.  Кажется,  люди в  самом
деле прогнали его. Никто не хотел его больше любить...
     Старый конь опустил шею и прикрыл глаза.
     На  другом  берегу засветилась яркая  точка.  Там,  где  слышались дал„кие
человеческие голоса. Постепенно светлое пятнышко разрослось: точка превратилась
в кост„р, отч„тливо видимый оттуда, где стоял Паффи.
     Он с грустью смотрел на дал„кий огонь...  Кост„р притягивал и манил.  Конь
знал: там были люди. Он видел их в отсветах пламени, слышал их голоса. Люди...
     Паффи прожил среди них всю свою жизнь. Жизнь, в которой предостаточно было
горестей и  обид.  Сколько раз ему хотелось убежать как можно дальше от  вида и
запаха человека!..  И что?.. Разразилась неожиданная свобода - и без этих самых
людей вдруг стало очень плохо и одиноко. Хуже того - страшно...
     Старый  конь  оглянулся на  жуткую стену  ч„рного леса,  возвышавшегося на
берегу за  его  спиной.  Снова  наш„л  глазами дал„кий,  но  неосязаемо греющий
кост„р... и опять заржал - громко, призывно.
     И вновь озеро ответило ему десятками затихающих ржании, и он долго смотрел
в темноту, слушая, как умирает вдали последнее эхо.
     Мелкие голодные окуньки,  осмелев,  начали с  разгона долбить его по ногам
своими носами.  Это было не больно, скорее щекотно, но так неожиданно, что конь
вздрогнул.  Безобидная забава рыб„шек напугала его.  Поднимая фонтаны брызг, он
шумно ринулся к берегу...
     Ольшаник послушно расступился, выпуская его из воды, и он грузно и грустно
отправился назад по чуть заметной тропинке, полагаясь в темноте больше на иух и
чуть„,  чем  на  глаза.  Через  некоторое время он  снова оказался на  пушистой
полянке. Дальше конь не пош„л. Куда?.. Кто его там жд„т?..
     Со  всех  сторон  полянку окружал лес.  Чужой,  до  вершин  залитый ночной
чернотой... насел„нный незнакомыми запахами, шорохами и прочими страхами...
     Конь остановился,  тяжело вздохнул и,  словно смирившись с судьбой,  низко
опустил голову. И замер так - на всю ночь...
     Спать хотелось ужасно.
     Всем  известно,  что  здоровые,  полные  сил  лошади спят  стоя.  Старому,
уставшему от  жизни коню простоять всю ночь на ногах было совсем не просто.  Он
бы с удовольствием л„г, но разве тут ляжешь? Разве тут поспишь?..
     ...Вот хлопнули чьи-то крылья...
     Что это?
     ...А этот шорох? ...А там кто - в кустах?.. Безобидный „ж - или..?
     Никого...
     Сколько раз за  эту ночь Паффи резко вскидывал шею,  испуганно оглядывался
вокруг  и  опять  замирал.  Проходило  время,  и  голова  поникала,  шея  вновь
опускалась, глаза прикрывались...
     И снова конь в ужасе вздрагивал -  как тогда,  когда над поляной, бросаясь
из стороны в сторону, бесформенной тенью пронеслась большая летучая мышь...
     Веки опускаются, опускаются...
     ...Резкий вскрик ночной птицы!
     ...Хрустнула веточка... Что это?.. Кто?!
     И так - без конца...
     Старику уже стало казаться,  что эта жуткая ночь не  кончится никогда.  Но
веки вновь тяжелели... Наливались густой оз„рной водой...
     Конь не заметил,  как сначала поблекли зв„зды, как непроглядно-ч„рная чаща
стала понемногу делаться серовато-прозрачной...
     А потом сделалось мучительно холодно.
     Предрассветный  туман  прядями  и  волокнами  выползал  на  полянку.  Конь
погрузился в  него сперва по  запястья,  потом по грудь...  и  наконец не стало
видно даже верхушек деревьев - вс„ поглотило сплошное белое молоко.
     Лес затих.  Замер в  ожидании утра...  Даже злющие комары исчезли куда-то,
наверно, отправились отдыхать после ночи трудов...
     Паффи  так  и  не  двинулся с  места.  Стоял,  смутно видимый сквозь клубы
плотного утреннего тумана..  похожий на  кем-то  забытое в  лесу,  но  вс„  ещ„
прекрасное изваяние...
     Часа  через три  наконец-то  чиркнули по  верхушкам деревьев первые лучики
солнца.  Сначала робко, по-том вс„ уверенней и громче запели, загомонили ранние
птицы. И лес сразу ожил, стал наполняться звуками.
     Мирными и нестрашными звуками, совсем не такими, как ночью.
     А конь все стоял и стоял неподвижно, низко опустив шею...
     Через час  солнце поднялось уже  достаточно высоко,  его яркий свет и  ещ„
слабое утреннее тепло наконец достигли полянки. Туман окончательно рассеялся. И
насквозь пром„рзшему за  ночь  старику показалось,  будто  его  ш„рстку тронули
ласковые, знакомые, т„плые руки...
     Как хорошо и покойно...
     Конь приоткрыл глаза и заново осмотрелся.
     Если бы он умел улыбаться, он бы улыбнулся сейчас. Но он лишь вытянул шею,
сморщив и  раскрыв губы,  и легонько принялся гонять воздух туда-сюда ноздрями,
пробуя и смакуя запахи летнего утра.
     Яркий солнечный свет немножко резал глаза,  но  отворачиваться от  него не
хотелось.  И лес,  такой страшный в ночи, выглядел вполне дружелюбным. Такого -
вес„лого, согретого утренними лучами - конь его уже не боялся.
     Он до того вымотался за ночь,  что усталость отогнала даже страх. А может,
просто начал привыкать понемногу...
     Паффи  наклонился,  захватил губами изрядный пучок  сочной травы,  обильно
пропитанной утренней росой.  Неспешно принялся есть.  Затем со вздохом подогнул
ноги и  грузно,  всем телом опустился на  мягкий зеленый покров.  Ещ„ несколько
раз,  уже лежа,  он отщипнул травки.  Благо она была рядом и было е„ множество.
вяло  начал  жевать,  но  стало  так  трудно  держать голову  на  весу...  Веки
окончательно наползли на  глаза...  конь  глубоко заснул,  пригретый набирающим
силу утренним солнцем, убаюканный ласковым шорохом листвы.
     Когда ноздри коснулись земли, окружающее для него уже не существовало...

     Следующий звонок,  сделанный в  эту  ночь  Василием Никифоровичем,  был  в
Санкт-Петербург.   Но   не  Сергею.   Цыбуля  звонил  генерал-лейтенанту  Олегу
Павловичу,  которого знавал когда-то ещ„ полковником КГБ.  Теперь Олег Павлович
сидел в так называемом Большом доме и был много круче,  к примеру,  заместителя
начальника местного УВД. Фамилия генерала была Дегтяр„в...

     Глава шестая

     НЕ ВЕРЬ, НЕ БОЙСЯ, НЕ ПРОСИ...

     НВОВДО: "Не тронь вора, он всегда даст оборотку (сдачу)".
     Воровская татуировка

     Да  здравствуют  продуктовые базы!  И  родственники некоторых  сотрудников
прокуратуры,  на этих базах работающие!..  Подарок для именинника превзош„л все
ожидания,  а на ту сумму,  что собирали,  и подавно. Из увесистого пластикового
пакета торчала палка твердо-копч„ной колбасы,  притом не какой-нибудь импортной
эрзац-салями,   а  нашей,   отечественной,  из  настоящего  мяса  с  крупинками
белоснежного, деликатесного жира, в правильной, из настоящей кишки, оболочке. В
углу пакета,  навевая самые приятные предвкушения,  обрисовывались характерными
силуэтами  аж  три  бутылки  армянского  коньяка.  Вс„  оставшееся пространство
занимали  банки  и  баночки,  кульки  и  кул„чки  -  и  просто  россыпь  мелкой
кондитерско-гастрономической роскоши...
     Антону  исполнялось  тридцать  пять  лет.  Пора  уже  было  превращаться в
солидного Антона Григорьевича...
     Важняки со  старшими следаками уединились в  кабинете виновника торжества,
предусмотрительно  заперли  изнутри  дверь,  украшенную  табличкой  с  надписью
"Следователь по особо важным делам Панаморев А.  Г.",  и принялись торжественно
доставать из пакета "вещественные доказательства" праздника.
     В  те времена Панаме в  голову не пришло бы купить бутылку и "приговорить"
е„ в одиночестве.  А посему благоуханный продукт,  на этикетке которого Армения
еще   числилась   союзной   республикой,   был   торжественно  распредел„н   по
пластмассовым стаканчикам - и употребл„н сообща.
     ...Позже,  когда  Панама  перебирал в  памяти  события  того  вечера,  ему
неизменно вспоминалось классическое:  "Из  м„ртвой главы  гробовая змея,  шипя,
между тем выползала...".  Действительно,  ведь в то самое время, пока разливали
душистый коньяк, резали ветчину и лимон и желали Антону всего самого доброго, -
в  это самое время где-то  рядом шли своим чередом никак от  него не зависевшие
события. События, в результате которых...
     От него в  самом деле мало что зависело.  Даже день рождения,  который они
отмечали,  был ненастоящий. В четыре года он понятия не имел ни о каких датах -
день подарков и именинного пирога просто наступал,  и вс„.  Так что если бы,  к
примеру, детдомовские работники поставили в его бумагах другое число...
     Но и сам он в своих тогдашних поступках изменил бы немногое.  Разве что...
Когда  они  уже  начали собираться,  Панама от  самой двери кабинета вернулся к
служебному сейфу и  достал тонкую папочку с только что начатым делом:  "Три дня
выходных, дома и покумекаю не спеша..."
     Вот  этого  делать  уж  точно  не  следовало.   Благими  намерениями,  как
известно...
     На  дворе стояла т„плая осенняя ночь.  В  небе  ярко мерцали зв„зды.  Было
удивительно хорошо.
     Пластиковый пакет самым несолидным образом висел у  него  через плечо.  Он
уже не грозил разорваться под собственным весом, но по-прежнему отрадно тяжелил
руку,  и тв„рдокопченая выглядывала наружу,  словно царский скипетр. И назавтра
отсвечивала далеко не лишняя в жизни перспектива выспаться, как говорят, на все
деньги...
     Антон закурил сигарету,  улыбнулся чему-то  и  не  спеша побр„л по ночному
городу. Даже принялся от избытка хорошего настроения тихонько насвистывать себе
под нос.  Докурив сигарету,  он  щелчком отправил окурок в  ближайшую урну.  Не
попал.  Подош„л,  поднял окурок и  аккуратно определил его в  положенное место.
"Бывает вс„ на свете хорошо, в ч„м дело - сразу не пойм„шь..."
     Наверно, такое вот состояние вкратце и называется - "навеселе".
     Панама  перес„к  улицу  и  двинулся  вдоль  штакетника какого-то  детского
садика.   Скамеечки,   качели-карусели  и  домики-пряники,  до  утра  покинутые
ребятн„й,  смутно угадывались в  темноте.  Он,  помнится,  как раз сунул руку в
карман за очередной сигаретой, как вдруг из-за забора раздался истошный девичий
крик:
     - По-мо-ги-и-ите!!!
     Крик  оборвался так,  как  будто  кричавшей заткнули рот.  Панама  услышал
возню,  доносившуюся из  одного  домика-пряника.  И  опять  -  слабый,  тут  же
оборвавшийся призыв о помощи:
     - Пом-м-м-ммм...
     Панама не раздумывал: тут же перемахнул забор и бросился к домику. Выпитый
коньяк не  лишил его ни  координации,  ни быстроты -  Антон был очень крепок на
алкоголь.  Домик стоял довольно далеко от дорожки,  но он пролетел детсадовскую
территорию в  несколько огромных скачков.  Мельком глянул в  резное окошко,  из
которого дн„м  высовывались смеющиеся либо  зар„ванные детские рожицы...  Успел
заметить на  забавно-игрушечном столике распластанное девичье тело.  Юбка  была
задрана на голову,  и  обнаж„нные б„дра представали,  так сказать,  в негативе:
впотьмах отч„тливо белел узкий треугольничек трусиков.  И  на его фоне -  сразу
две пары рук.  Маленькие девичьи, сжатые в судорожной попытке прикрыться. И ещ„
чьи-то. Уже отдиравшие их, уже разводившие в стороны.
     Панама  рванулся  к  двери...  Всю  ширину  про„ма  перегораживала крепкая
мужская спина.  Антон сгр„б насильника за  пояс  уже  приспущенных джинсов и  с
такой силой рванул на  себя,  что  послышался треск поддавшейся ткани.  Ублюдок
явно  не  ожидал  внезапной атаки.  Потеряв равновесие,  он  буквально сложился
пополам  и  задом  напер„д вылетел наружу.  При  этом  его  затылок с  грохотом
врезался в  притолоку -  дверной про„м вс„-таки не  был  рассчитан на  взрослых
мужчин.  Одним противником меньше!.. Панама перескочил обмякшее тело и влетел в
домик.
     Вс„  произошло до  того быстро,  что двое,  державшие девушку,  замерли на
месте от неожиданности.
     Их жертва первой сообразила, что происходит. Рванулась, высвободила руку -
и  с  отчаянной силой  вмазала кому-то  по  роже.  Хватка на  е„  теле  тут  же
ослабла...
     - Беги! - рявкнул Панама.
     Повторять не  понадобилось.  Девчонка  пулей  вылетела в  дверь,  даже  не
споткнувшись о голозадого "амурика", валявшегося снаружи.
     Почти одновременно с нею "сделал ноги" и один из насильников,  решивший не
дожидаться дальнейшего развития событий.  Он  ужом выскользнул в  не слишком-то
большое окно и удрал в противоположную сторону,  и Антон с омерзением убедился,
что сбежавший был совсем зел„ный пацан. Вчерашний подросток...
     Третий тоже оглянулся на  спасительное окно.  Он был,  как все насильники,
трусом,  но  широкие плечи в  маленькое окошко не прошли бы ни под каким видом.
Антону захотелось подойти и задушить его.
     - Вы что ж, суки, делаете!.. - зарычал он в темноте.
     Парень решил взять его "на понт":
     - Мужик,  ты валил бы лучше.  Пока цел...  И сделал движение мимо него - к
двери. Панама шагнул в ту же сторону:
     - Стоять, падаль! Я из милиции!
     Парень вздрогнул и промолчал. Снаружи послышался сдавленный стон.
     - Значит,  так,  -  распорядился Антон.  -  Я выйду первым,  а ты за мной.
Медленно-медленно. Понял?
     Тот кивнул.  Но под арест,  да ещ„ по столь неблаговидному поводу,  ему не
хотелось.  Совсем не хотелось.  Едва перешагнув порог,  он во всю прыть кинулся
наут„к. Антон бросился вдогонку, не дав беглецу скрыться в пот„мках:
     - Стой!
     Парень продолжал бежать.
     - Стой, стрелять буду! - заорал Панама во всю силу л„гких.
     С  такими  предупреждениями не  шутят.  Парень остановился как  вкопанный,
потом медленно повернулся к Панаме.
     ...Сюда уже достигали из-за забора отсветы фонаря,  и он сразу увидел, что
в руках у преследователя был только безобидный мешочек.
     - Ну,  падла ментовская...  -  Его дыхание было хриплым от быстрого бега и
пережитого страха.  За который он,  впрочем,  намерен был сполна отыграться.  -
"Стрелять буду", значит? Это я тебя резать буду. Сейчас...
     Темнота  скрадывала  и  черты  лица,  и  движение,  но  характерный щелчок
открываемого кнопаря долетел очень отч„тливо.  Уж что-что,  а  этот звук Панама
хорошо знал.
     - Мент, говоришь... Не знаешь, твою мать, с кем связался...
     "Макаров",  запертый в сейфе,  сейчас приш„лся бы как нельзя более кстати,
но  Антон вспомнил о  н„м разве что мельком.  На самом деле безоружен лишь тот,
кто  соглашается считать себя  таковым.  Антон сделал короткий и  быстрый,  как
выпад,  шаг навстречу -  и крепко приложил парня по руке,  державшей нож, своим
пластиковым пакетом.  Удар вышел тяж„лый и хл„сткий: противник охнул, схватился
за  руку  и  выпустил нож.  Улетевшее лезвие только вспороло тонкий полиэтилен,
отчего  банки  и  баночки веером  разлетелись в  разные стороны.  Антон  быстро
наклонился и  схватил первое,  что попалось под руку.  Его пальцы сомкнулись на
жирноватой  поверхности.  А  нападавший,  добавив,  таким  образом,  к  попытке
изнасилования ещ„ и  вооруж„нное сопротивление милиционеру,  решил,  что терять
ему уже нечего:
     ~ Убью, падла!
     Драться он определ„нно был не дурак, да и весил всяко больше Панамы. Антон
и не стал с ним шутить,  принял со всем уважением.  Показал удар в голову, уш„л
от  вскинутой навстречу руки  и  шарахнул пониже  уха  твердокопченой.  Колбаса
сработала не хуже резиновой милицейской дубинки,  но от удара сломалась. Парень
же обмяк и грузно осел наземь, хватаясь за отбитое мест