е тебя крылом..." -  пришла Панаме в голову строчка из
какой-то песни. "...Предположительно наступила от удара тяжелым тупым предметом
по голове..." Да уж... жизнь бь„т ключом, и вс„ гаечным, и вс„ по голове...
     Панама посмотрел в  темноту за окном и  выругался -  тихо,  но с  большим,
выстраданным чувством. Ипподром!.. Дивное место, где расцветали махровым цветом
самые  сокровенные стороны человеческих душ.  Народ  здесь  постоянно тянуло на
подвиги, не дававшие остаться без куска хлеба милиции и прокуратуре... Да какой
народ!..  В  программке,  почему-то  именовавшей  скачки  "испытаниями",  среди
прочего значилась и фамилия главного спонсора,  от одного вида которой... Антон
Григорьевич мотнул головой,  запрещая себе углубляться в воспоминания, разжал в
карманах стиснутые кулаки и  вздохнул.  Испытания,  блин!..  Точно  надо  будет
выкроить время, заняться и обязательно разгрести эту помойку. Испытатели...
     Хмурясь, он сунул тощую папочку в сейф, затворил окно, подхватил сумку - и
вернулся с  порога  комнаты,  чтобы  забрать с  чайника скользкий,  остывший по
второму разу мант. Не пропадать же добру...
     Городская  прокуратура находилась в  здании  старинной постройки.  Толстые
стены делали сво„ дело,  и кабинет, точно погреб, круглые сутки хранил какое-то
подобие прохлады.  По  сравнению с  которой на  улице была атмосфера только что
выключенной духовки.  Панама шагнул с крыльца в жаркую обволакивающую темноту и
привычно подумал о  том,  что  отпущенный ему  на  этом  свете  отрезок времени
уменьшился ещ„ на  двадцать четыре часа.  Не то чтобы его так уж сильно огорчал
сам  этот факт;  тошно было отбывать свой срок на  земле.  За  последнее время,
правда, он и к этому уже попривык...
     Здание  прокуратуры выходило  на  круглую  площадь,  по  которой  пролегал
маршрут городского троллейбуса.  ("У  нас  пятьдесят три  марки троллейбуса,  -
шутили сайчане.  -  Пятьдесят первый,  пятьдесят второй и пятьдесят третий...")
Соответственно,   на   газоне   в   середине  площади  кольцом  стояли  высокие
металлические  столбы,  к  которым  крепились  растяжки  троллеев.  По  столбам
карабкались густые стебли плюща,  превращавшие стальную конструкцию в  сплошной
ворох зелени.  Достигая растяжек,  стебли устремлялись по горизонтали,  и из-за
этого столбы даже дн„м казались великанами с  крестообразно раскинутыми руками.
В темноте впечатление усиливалось многократно. Панама никогда не интересовался,
что  думали на  сей  сч„т  другие жители Сайска,  виделось ли  кому-то  ещ„  то
отч„тливо страшноватое и трагическое напряжение, которое на этой площади всякий
раз  заставляло вздрагивать его  самого.  Он  не  считал  себя  впечатлительным
человеком, просто переживание казалось слишком интимным, чтобы допускать в него
кого-то ещ„.  И он был,  в общем,  рад, что окно его кабинета выходило в другую
сторону и  хоровод распятых чудовищ не попадал в поле зрения при каждом взгляде
наружу...
     Антон  Григорьевич поднял  голову,  посмотрел в  усеянное  крупными южными
зв„здами небо и  принял закономерное решение напиться.  Чтобы хоть на  какое-то
время вс„ провалилось, сгорело синим огн„м и заросло лопухами...
     Идти домой было недалеко. Жил он здесь же, почти в центре Сайска - всего в
пяти кварталах от прокуратуры.  На центральном проспекте, бывшем Ленина, а ныне
Пот„мкинском,  светились  аккуратные  шарики  фонарей,  курсировал общественный
транспорт,  сновали  машины  с  явным  преобладанием иномарок и  даже  работали
кое-где уличные кафе - белые пластмассовые кресла, музыка, шашлыки... Но стоило
свернуть за угол,  и  сразу вспоминались пресловутые "пот„мкинские деревни",  а
также то,  что "Пот„мкин" -  это, вообще говоря, от слова "пот„мки". Ибо сквозь
убогий  лоск  центральных фасадов  мощно  выпирала небритая физиономия уездного
"города Мухосранска",  как про себя величал его Панама.  Исправные фонари здесь
попадались не  чаще двух на  версту,  газоны зарастали могучим чертополохом,  а
листва высоких пирамидальных тополей от пыли и  сухости шуршала,  как жестяная.
Но веяние реформ добралось и до серых задворок "пот„мкинской деревни". Впереди,
словно путеводный маяк,  светились яркие неоновые буквы: "24 ЧАСА", а чуть ниже
- "Магазин-супермаркет".   Гордое   наименование  относилось   к   малюсенькому
магазинчику,  устроенному в бывшем подъезде.  Хоть киношников привози,  пародию
снимать про особенности национального капитализма!..
     Вечерний маршрут прокуратура -  "супермаркет" -  квартира был  привычен до
тошноты.  Панама подош„л к  магазину и  только тут  заметил в  пятне  света  из
витрины нечто для себя новенькое. А именно человеческий силуэт. На оконной нише
полусидела женщина лет сорока с небольшим,  одетая, что называется, "бедненько,
но  опрятно".  Руки  безвольно лежали на  коленях,  голова скорбно склонялась к
груди.  В  такой позе можно сидеть бесконечно долго.  При  наличии определ„нной
тренировки,  конечно,  -  но  кто  говорит,  будто  хлеб  насущный да„тся нищим
легко?..  Панама присмотрелся. "Рабочее место" было оборудовано с явным знанием
человеческой психологии.  Имел  место весь  джентльменский набор.  Тут  тебе  и
симпатичная мисочка,  стоящая на складной табуретке,  и  иконка,  и  фотография
милого детского личика,  и  жалостная подпись при ней ("нуждается в  срочной...
люди добрые...  пожалуйста...  хотя бы на хлеб...").  Просить,  в общем, прошу,
жизнь заставила, но достоинства не теряю.
     Однако  профессионала не  провед„шь,  и  Панама нищенке не  поверил.  Лишь
мысленно фыркнул! "С высшим образованием небось..."
     Само  по  себе это  обстоятельство не  вызывало у  него ни  осуждения,  ни
насмешки,  -  Антон Григорьевич знал,  на каком свете жив„т. Если уж в нынешнюю
эпоху зарплата классного специалиста (следователя в  том числе,  кстати!)  есть
скорее тема для анекдотов, чем реальное вознаграждение за ум, знания и труды...
Однако грош цена была бы  Панаме,  если бы он не умел отличить профессиональную
сборщицу подаяний от человека, действительно попавшего в беду.
     "Ты,  милая, поди больше меня зарабатываешь..." - усмехнулся он про себя и
шагнул мимо нищенки к двери магазина. Было время, когда он занялся бы ею сразу,
не отходя, как говорится, от кассы, и не успокоился бы, пока не вывел на чистую
воду...  Да.  Было.  И сплыло.  Очень от многого уже отучили некогда блестящего
важняка,  наивно полагавшего,  что  вор должен сидеть в  тюрьме.  Чего доброго,
отучат и ещ„ от чего-нибудь...
     Он  протянул  руку  к   дверной  ручке  (откроешь,   и   внутри  тренькает
колокольчик), но тут дверь неожиданно резко распахнулась навстречу. Из магазина
этак по-хозяйски стремительно вышел коренастый,  крепкий,  русоволосый парень с
большим пластиковым пакетом, наполненным разной снедью. Дверь ударила Панаму по
руке,  но  коренастый не  то  что не извинился -  ещ„ и  бесцеремонно отодвинул
следователя с дороги плечом.
     - Не подаю!  Блин,  развелось тут...- зло бросил он Антону Григорьевичу. -
Шагу не ступить, мать вашу!
     И  быстро  зашагал  на  ту  сторону  улицы,   где  в  темноте,  под  давно
скончавшимся фонар„м, стоял высокий угловатый фургон.
     Опешивший Панама молча проводил парня глазами...  Он знал, что не выглядит
солидным начальником,  но чтобы его с ходу записывали в попрошайки?..  Это было
уже что-то новенькое...
     Мотор грузовика выдохнул в  т„плую южную ночь  ядовитое ч„рное облако,  но
потом заурчал неожиданно приятно и  ровно,  так,  как  работают дизеля только в
импортных автомашинах.
     Парень  с  пакетом быстро залез  на  пассажирское место  и  властным тоном
распорядился:
     - Поехали!
     Панама   сделал   вывод,   что   угодил   под   горячую   руку   работяге,
шоф„ру-дальнобойщику,  уходящему в  ночной рейс,  и  обида  несколько улеглась.
Пожалуй, парень даже в ч„м-то был прав. Хоть и высказался по-хамски...
     "Завтра  же  участкового  подниму,   -  решил  Панама,  провожая  взглядом
неуклюжую махину грузовика.  -  Пусть-ка  выяснит,  что за птичка Божия здесь у
окошка сидит..."
     Машина тронулась мягко и плавно, но из фургона послышался какой-то дробный
грохот. А потом - недовольное ржание.
     Задний  борт   машины  уже   уплывал  в   темноту.   Его   украшали  яркие
флюоресцентные буквы, гласившие на тр„х языках:
     ОСТОРОЖНО! СПОРТИВНЫЕ ЛОШАДИ!
     Панама рефлекторно посмотрел на номер.  Тот, как водится, оказался изрядно
запыл„н. Единственное, что он успел разглядеть в темноте, было "...78 RUS".
     Индексы госномеров своего региона он  знал на память.  "Семьдесят восьмой"
прибыл явно издалека...
     "Откуда бы это гастрол„ры такие отмороженные?  - Следователь почувствовал,
что  его  обошли буквально со  всех сторон,  и  внутренне ощетинился.  -  Опять
ипподром!..  Ну что за карма такая!.. Хоть бы что хорошее для разнообразия, так
ведь нет!.."
     Воображение,  впрочем,  тут  же  нарисовало ему  многокилометровый путь по
т„мному ночному шоссе,  да  притом ещ„  и  с  капризной живой  драгоценностью в
кузове, и Панама вновь несколько смягчился.
     "Вс„-таки психи они,  эти лошадники. Тащатся к ч„рту на кулички, и, может,
всего-то  ради  одной скачки...  И  добро хоть  выиграть,  а  этот,  по  всему,
последним приш„л... Ну ладно... Их дело..."
     Панама вновь протянул руку к  двери.  Дверь,  опять же  по последней моде,
была сплошь застекл„нная,  зато внутри крохотного "супермаркета" не наблюдалось
ни  единого  покупателя.  Лишь  две  молоденькие продавщицы сидели  в  углу  за
прилавками,  посмеивались и  о  ч„м-то  загадочно  перешептывались.  Не  иначе,
"гастрол„р" своим бандитским очарованием сразил девушек наповал...
     Колокольчик тренькнул, и они подняли головы.
     - Ага, - сказала одна другой на ухо. - А вот и твой "хамсовый" пришел.
     И обе опять прыснули со смеху.
     Девушка,  "чьим" был назван Панама,  сразу поднялась на ноги и  с  улыбкой
склонилась  над   рыбным  прилавком.   Улыбка  у   не„   была   не   заученная,
дежурно-вежливая, а самая обычная и приятная.
     - А  мы  уж  вас  заждались,   думали,   не  прид„те...   Время-то...  Вс„
приготовили, оттаяли даже... Чуть назад в морозилку не отправили. Триста грамм,
как всегда?
     Кто  такой Антон Григорьевич,  девушки не  имели никакого понятия.  Просто
каждый вечер к  ним в магазин заходил этот ещ„ молодой и уже поэтому интересный
мужчина и брал всегда одно и то же -  триста граммов мороженой хамсы,  мелкой и
оттого деш„вой рыб„шки.  Продолжалось это изо дня в день,  и со временем Панама
стал   постоянным  клиентом  по   прозвищу  "хамсовый".   Больше  ничего  Антон
Григорьевич в  этом магазине не покупал.  "24 часа" был из дорогих.  Хамса тоже
стоила чуть-чуть дороже,  чем в  других местах,  но Панама всегда приобретал е„
именно здесь, и притом поздно вечером, по дороге домой. Иначе не убереж„шься от
весьма специфического амбре на работе. Ведь засмеют!..
     "А может,  -  снова мелькнуло у него в голове,  - шоферюга-то потому так и
разош„лся,  что за харчи переплатил?..  Нет... Скорее оттого, что у пакета одно
ушко  от  тяжести оборвалось,  то-то  он  его  к  груди прижимал,  а  баночки и
коробочки внутри отсвечивали ещ„ те...  Делайте со мной что хотите, но шведскую
сел„дку и французскую ветчину на последние деньги не покупают..."
     К ч„рту!!! Мало в сво„ время по башке надавали, ещ„ захотел?!.
     Панама взял  двумя  пальцами полиэтиленовый мешочек с  хамсой и,  вспомнив
решение, принятое на площади, неожиданно обратился к продавщице:
     - Будьте любезны,  ещ„ полбуханки хлеба и  бутылочку...  ну...  пожалуй...
Посоветуйте, а? "Русской", может?..
     Милая девушка уставилась на него в полном недоумении.  Потом до не„ дошло,
что и "хамсовый",  оказывается,  может себе что-то купить, как все прочие люди.
Когда  е„  перестало клинить на  заранее подсчитанной стоимости тр„хсот граммов
рыб„шки, девушка доверительно сообщила:
     - Вы знаете, "Русская" вроде не очень... Возьмите лучше "Брынцаловку". Она
подешевле,  да  и  московская,  только что  завезли.  Наши пробовали -  ничего,
говорят, забористая...
     - Уговорили,  давайте  вашу  забористую.  Отведаем,  чем  нас  благодетель
обрадует...
     "Забористая...  -  невесело усмехнулся он про себя.  - Тело обнаружено под
забором в канаве...  Не е„ ли ты, друг, перед тем пил? Тут дожд„шься, что после
этой забористой и меня в канаве найдут..."
     - А  не  отравлюсь?   -  на  всякий  случай  обратился  он  к  молоденькой
продавщице. Та вновь улыбнулась в ответ:
     - Наши все за милую душу употребляют, и ничего, живы пока.
     - Ну  и  ладненько...  -  Панама расплатился и  стал  укладывать покупки в
сумку.  И  тут  на  глаза ему  снова попался мант,  сиротливо лежавший на  дне.
Несчастный  пельмень  был  облеплен  полиэтиленовым  пакетиком,  сморщенным  от
недавнего  тепла,  и  вид  имел,  прямо  скажем,  непрезентабельный.  Однако  -
Панама-то знал -  при вс„м том мант оставался съедобен и даже вкусен. Настоящий
подарок голодному человеку, просящему Христа ради хотя бы на хлеб.
     Антон Григорьевич решил провести следственный эксперимент.
     Выйдя на улицу,  он подошел к просительнице, скорбно склонившей голову при
его  приближении,  и  положил мант в  полиэтиленовом мешочке ей  в  мисочку для
подаяний.
     - Ах ты, твою мать!..
     Антон  Григорьевич почувствовал себя  отомщ„нным.  Реакция нищенки явилась
блистательным  подтверждением  его  выкладок,   а  любого  специалиста-филолога
услышанное привело бы в сущий восторг. В спину удалявшемуся Панаме прозвучало и
пожелание доброго пути (его послали эпически далеко и  надолго),  и разв„рнутая
характеристика некоторых его  родственников (по  женской линии в  основном),  и
рекомендация по  наилучшему использованию предложенного продукта  (с  красочной
характеристикой анатомических  отверстий,  куда  мант  следовало  засунуть),  и
прочее, прочее, прочее...
     Антон Григорьевич удалился по  направлению к  дому,  не  оглянувшись и  не
произнеся ни слова в ответ. Посмотрим, какое красноречие обнаружится у "девушки
с высшим образованием" назавтра, когда здесь появится участковый. А потом, даст
Бог,  сиротинушка казанская очутится прямо у него,  Панамы,  в кабинете.  Тоже,
судьбою обиженная...
     Через  пару  кварталов Антон  Григорьевич свернул  в  проход  между  двумя
пятиэтажками  к  старенькому  особнячку,   притаившемуся  в  глубине  двора  за
крохотным сквером.  Тут он и обитал -  в коммунальной квартире с двумя пожилыми
соседками.
     Неожиданно сзади мелькнула тень.
     Антон Григорьевич уловил е„ боковым зрением и остановился.
     К нему с трех сторон приближались ночные обитатели двора.  Да не короткими
пугливыми перебежками, а во всю прыть:
     - Мя-а-у!
     Антон Григорьевич улыбнулся: "По шагам знают, паршивцы!"
     Он перекинул сумку подальше за спину,  подхватил горстью пакет с  хамсой и
часть  содержимого высыпал вокруг себя  веером.  Коты  с  жадностью бросились к
угощению.  Серый и рыжий устроились рядышком,  голова к голове, а ч„рный, самый
мордастый,  с  урчанием схватил зубами  первую  подвернувшуюся рыб„шку,  прижал
лапой  другую и  ещ„  принялся отталкивать серого,  покушаясь на  его  законную
пайку.
     - Ешь, дурачок, всем хватит! - вслух засмеялся Панама. - Будешь жадничать,
сам голодный останешься!
     И действительно,  серый кот не стал тратить время на разборки с обидчиком:
повернулся к нему задом и приступил, насколько мог видеть Панама, уже к третьей
рыб„шке.
     Антон  Григорьевич  почувствовал  прикосновение к  правой  ноге,  привычно
посмотрел вниз и  увидел свою любимицу -  небольшую тр„хцветную кошку,  ласково
трущуюся спинкой о его брюки.
     - Ах  ты,  маленькая...  -  Панама  присел на  корточки и  высыпал остатки
рыб„шки из пакетика ей в  персональную кучку,  прямо возле своей ноги.  Кошечка
выгнулась,  издала  некий  совершенно особенный  звук  -  нечто  среднее  между
отрывистым мурлыканьем и тявканьем - и аккуратно принялась за еду.
     Панама был давно с ней знаком и успел сделать вывод,  что бродяжничала она
не всегда. Не иначе, успела пожить в доме, в семье. Во всяком случае, вороватой
дикости уличных котов у  не„ не  было и  в  помине.  Она никогда не выпрашивала
угощения,  а  ела  не  спеша,  деликатно,  время от  времени даже  отрываясь от
трапезы, чтобы вновь потереться спиной или ушком о Панамину ногу.
     - Анжела,  Анжела...  - Антон Григорьевич осторожно гладил любимицу. Может
быть,  однажды она пойм„т,  что это е„ имя,  и  начн„т откликаться.  А  пока он
каждый вечер  испытывал некоторое волнение,  ожидая,  появится ли,  подбежит ли
тр„хцветная.  Кошечка  ласковая,  доверчивая -  в  наше  время  таким  непросто
жив„тся...
     Он назвал е„ Анжеликой,  маркизой ночных ангелов, в один т„мный мартовский
вечер, когда разъяренные соседи швыряли из окон пустые бутылки, пытаясь если не
попасть,  то хоть распугать горластых тварей,  будораживших сиплыми полуночными
воплями  окрестное  человечество.  Антон  Григорьевич тогда,  помнится,  первым
долгом  подумал,  что  дело  вполне может  кончиться увечьем для  какого-нибудь
позднего прохожего,  которому достанется бутылкой по голове.  Он вышел во двор,
несколькими зычными окриками (благо здесь его уже знали) прекратил канонаду - и
увидел  виновницу  переполоха.  Коты  срочно  прервали  выяснение  отношений  и
брызнули врассыпную,  а она неожиданно подошла и,  к полному изумлению сурового
следователя... ласково пот„рлась о его ногу.
     С тех пор ночных "музыкантов" никто больше не обижал - всем было известно,
что  Антон  Григорьевич прочно взял  котов под  защиту.  Гораздо меньше соседей
знало о причине,  побуждавшей его покупать каждый вечер хамсу,  и о том, что он
называл  тр„хцветную кошечку Анжеликой.  А  сам  он  временами вспоминал бывших
друзей и  со  страхом осознавал:  пропади Анжела,  и  горевать о  ней он  будет
сильнее, чем о некоторых двуногих. Вот такие дела...
     Панама со вздохом выпрямился и  побр„л к  подъезду.  Осталась позади самая
приятная часть  ещ„  одного вечера;  теперь только чего-нибудь пожевать -  и  в
койку до завтра...  а потом опять на работу...  Он почувствовал, как накатывает
тоска,  вспомнил о  "Брынцаловке" в сумке и оглянулся на пирующих котов.  Те не
обратили на его уход никакого внимания:  им, как и большинству людей, нужен был
не он сам, а в основном то, что он мог дать...
     И  только  Анжела  оставила  угощение и  побежала с  ним  рядом,  гортанно
курлыча,  напевая ему что-то  нежное.  Заглядывала ему в  глаза.  Даже,  рискуя
попасть под  ноги,  прямо на  ходу  пыталась к  нему  приласкаться.  На  пороге
подъезда Антон Григорьевич взял  е„  на  руки,  погладил и,  прижавшись губами,
подул  в  нежную  шелковистую ш„рстку  на  е„  шее.  Анжела  тянулась  к  лицу,
мурлыкала,  принюхивалась,  касалась влажным носом  его  подбородка и  щ„к.  Он
аккуратно поставил е„ на лапки и ш„потом произн„с:
     - Ну... беги к своим ангелам.
     Кошка,  будто поняв,  что ей сказал человек,  ещ„ чуть-чуть постояла с ним
рядом, а потом л„гкими бесшумными прыжками растворилась в ночи.
     Лестница на  третий этаж  была  изрядно замусорена.  Открыв дверь,  Панама
вошел в квартиру,  и навстречу ему сейчас же попалась одна из соседок.  Пожилая
женщина шествовала по коридору с полотенцем на шее,  подталкивая в спину своего
внука  Кирюшку.  Судя  по  всему,  второклассник пребывал в  том  специфическим
состоянии, когда слипаются глаза и ужас как хочется спать, но на вечернее мыть„
до  того  лень  тратить энергию,  что  поход в  ванную и,  соответственно,  сон
откладываются до бесконечности.
     - Иди,  лентяй,  топай,  - беззлобно ворчала старушка. - Ох и грязнули вы,
мужики!.. Ну-ка пошевеливайся, валенок...
     Увидев Панаму, соседка заулыбалась:
     - Вечер добрый,  Антоша,  вы борщика горяченького не хотите?.. А то у меня
на  пли