акую важную и для Петра Ивановича, и для Заказа и особенно
для него самого... Но полного осознания ещ„ не произошло.
     - Сообщаем результат седьмой скачки... Победителем Большого Всероссийского
приза  для  лошадей  в  возрасте тр„х  лет  стал  жеребец  Заказ,  выращенный в
зерносовхозе "Свобода", под седлом мастера-жокея международной категории Сергея
Путятина, тренер Гаврилов!.. На втором месте...
     - Подстава!!! - ревели и свистели трибуны. - Деньги назад! Харитонова - на
мыло!..
     Спокойный голос судьи-информатора перекрыл истошные выкрики:
     - Жеребец  Заказ,  тренер  и  жокей  приглашаются к  главной  трибуне  для
награждения...
     Сер„жа  снял  наконец  шлем.  Короткие русые  волосы  намокли  от  пота  и
окончательно поднялись дыбом.  П„тр Иванович тут же  стянул с  головы жокейский
картуз старинного (теперь таких уже и не делают) покроя и сунул Сергею:
     - Надень! Смотреть срам!..
     Минута  бесконтрольного упоения счастьем,  когда  старый  тренер только не
плясал на дорожке рядом с Заказом,  благополучно прошла, и дядя Петя вновь стал
самим собой.  Собранным,  сдержанным,  строгим.  Он решительно пов„л к  главной
трибуне обоих  своих  воспитанников,  всадника и  коня.  Сергей пош„л  за  ним,
улыбаясь.
     И снова грянула торжественная музыка марша.
     - Коня по  кличке "Заказ" выводит на  награждение его тренер Гаврилов П„тр
Иванович!
     Заказ успел успокоиться и  ш„л  чинно.  Лишь  изредка вскидывал голову,  с
презрительным достоинством оглядывая улюлюкающую толпу. Он-то знал, что победил
честно!
     Из  ложи на  центральной трибуне,  досадливо спл„вывая на ходу,  сбежал по
лестнице коренастый русоволосый парень.  Для него сегодняшние скачки однозначно
закончились,  и что ещ„ там дальше произойд„т,  его не интересовало...  Выйдя с
ипподрома,  он сунул в  рот сигарету,  и на солнце коротко блеснули два золотых
зуба.  Результат неудачного падения с лошади,  случившегося ещ„ в юности, когда
он  занимался конкуром...  Парень  зорко  огляделся по  сторонам -  и  уверенно
зашагал  к  хозяйственному двору,  где  дожидались  своих  пассажиров несколько
автомашин-коневозов...
     Награждение тем  временем  шло  своим  чередом.  Напротив главной  трибуны
красовался покрытый скатертью стол,  а  на  н„м -  внушительных размеров кубок,
св„рнутая призовая попона...  и  ещ„  куча всяческих приятных мелочей.  Дипломы
людям,  розетка  коню,  подарки,  цветы...  Рядом  стояли  директор ипподрома и
главный спонсор призовой суммы.  Этот последний держал в  руках два  конверта -
жокею и тренеру.  Вид у спонсора был очень солидный. Надобно думать, солидность
распространялась и на содержимое обоих конвертов...
     П„тр Иванович подв„л Заказа к столу.  Музыка стихла,  и директор ипподрома
развернул заветную  призовую попону.  И  медленно повернулся кругом,  показывая
зрителям  синее  ш„лковое  полотнище,  расшитое серебром.  Надпись  "Победитель
Большого Всероссийского приза" так и заиграла на ярком свету.
     П„тр Иванович расстегнул подпруги и снял с Заказа седло.
     - Wait a minute!  Just one minute,  please!..[2] -  вполголоса обратился к
тренеру  человек,   увешанный  со   всех   сторон  фирменной  фототехникой.   -
Пожалюйс-та, один снимок голим... без седэл...
     Опытный репорт„р безошибочно выбрал момент -  отказать ему  П„тр  Иванович
просто  не  мог.  Кивка  головой  оказалось достаточно.  Иностранец молниеносно
расчистил пространство возле коня и, чуть отступив, вскинул к глазам аппарат.
     Тот коротко прожужжал раз пять-шесть кряду, запечатлев всех троих.
     Петра Ивановича с седлом.
     Настороженного,  любопытно косящегося Заказа.  И Сер„жу, держащего в одной
руке букет, а в другой повод...
     - Thank you  very much![3]  Прекрасний л„шадь!  Tack se  mycket![4]  -  И,
повернувшись к  Сергею,  выразительно поднял большой палец:  -  You're the best
indeed! Super class jockey![5] Молодес!!!
     Сергей смущ„нно улыбался, а репортер сделал ещ„ несколько снимков. Мало ли
- вдруг пригодятся...
     Наконец Заказа облачили в  призовую попону,  и под торжественный марш П„тр
Иванович пов„л его вдоль трибун ипподрома.  Страсти уже поулеглись -  с  трибун
коня приветствовали дружными аплодисментами.
     Возле паддока П„тр Иванович хотел передать коня Егорычу.  Тот  чуть ли  не
бегом спешил им навстречу и был ужасно чем-то доволен.
     - Дядя Петя,  а можно, я сам его домой отведу?..- завладел поводом Сергей.
И пов„л любимца по тенистой аллейке к конюшне.  Точно так,  как когда-то давно,
когда  Кузя  ещ„  несмышл„нышем-жереб„нком гулял  со  своим  "мамкой" в  родной
Михайловской...  Сер„жа  держал повод  длинно,  и  конь,  опережая его,  изящно
изгибал шею,  заглядывал парню  в  глаза,  будто спрашивая:  "Ну,  что  ты  там
отста„шь?  Шагай побыстрей.  Смотри,  как интересно вокруг!..  Сергей улыбнулся
и... неожиданно протянул коню хлыстик. Рукоятью впер„д.
     Заказ остановился...  Посмотрел на  него,  ни дать ни взять тоже вспоминая
что-то  дал„кое,  порядком  забытое...  и  вдруг  потянулся к  хлыстику мордой.
Осторожно взял  в  зубы  кожаный шарик набалдашника,  секунду подержал,  плавно
покачивая головой...  а  потом шл„пнул сам себя по груди.  И задиристо,  словно
обидевшись неведомо на кого, топнул передней ногой...
     - Вспомнил,  шельмец! - рассмеялся Сер„жа. Это была их с Заказом старинная
игра; годы с тех пор прошли, а памятливый конь, оказывается, не забыл.
     Он до самой конюшни н„с хлыстик в  зубах,  время от времени шл„пая себя по
груди, топая и с удивлением поглядывая после этого на Сер„жу.
     Через  две  скачки  объявили выдачу  на  Заказа в  тотализатор.  Ставок на
неожиданного   победителя   сделали   мало,    так    что   выдача   получилась
умопомрачительная.  На  свой  "чирик" Вовка  огр„б  почти тысячу долларов и  от
счастья пустился вприсядку.  К  тому времени он  уже  порядочно захмелел,  ноги
заплетались кренделем,  но это, конечно же, никакого значения не имело. Выигрыш
необходимо было срочно отметить!  Для начала Вовка велел С„ме бежать в магазин,
и С„ма, привыкший быть с ним за старшего, побежал. Воля миллионера - закон...

     Глава вторая

     ПАНАМА
     Бомбы, драки... Теперь ты получил представление, что такое скачки.
     Дик Фрэнсис

     Ранние  детские  воспоминания  чаще  всего  отрывочны  и  ненад„жны,   как
предрассветные сны.  Но бывает и так, что жизнь беспощадно врезает их в память,
оставляя там навсегда.
     Тошке было четыре года,  когда они с  мамой и  папой поехали летом на  юг.
Однажды утром они сели в  автобус и отправились куда-то вверх по горной дороге.
Узкое шоссе местами было  врезано в  склон,  и  мимо  окна проплывали щербатые,
прихотливо наклон„нные слои разноцветного камня,  серого и  желтоватого.  Потом
серпантин поворачивал,  и были видны кипарисы на обочине и чаша моря,  медленно
отступавшая в беспредельность. "Смотри, смотри, какой вид!" - говорила мама, но
Тошку больше занимал сам автобус.  Странный и  немного смешной.  В точности как
дома,  но только без крыши.  Он дребезжал и скрипел и еле-еле втаскивал себя на
подъ„м,  сигналя  мчащимся навстречу машинам и  собратьям-автобусам,  а  иногда
уворачиваясь от них. Куда, собственно, они ехали и что было там, наверху, Тошке
запомнилось хуже.  А  потом они  двинулись в  обратный путь,  и  теперь уже  их
автобус лихо  мчался  с  горы,  а  встречные ползли  медленно и  натужно ревели
моторами.  Тошка устал от впечатлений и  новизны и  сперва начал клевать носом,
затем перестал бороться с сонливостью и задремал.
     Проснулся он от страшного скрежещущего удара. Судьбе было угодно, чтобы из
обрыва,  нависавшего над дорогой,  неожиданно посыпались камни.  Наверное,  они
ждали много лет,  выбирая именно ту минуту,  когда к слепому повороту,  не видя
друг друга,  с двух сторон подъехали две машины:  снизу -  бежевая "Победа",  а
сверху -  Тошкин автобус.  Водитель испуганно выкрутил руль,  тормозя и пытаясь
уберечься от столкновения, но выбор у него был небогатый. Лоб в лоб с "Победой"
- либо  в  кучу  камней,  ещ„  продолжавших катиться.  В  довершение всех  бед,
легковушка шарахнулась в  ту же сторону,  и громоздкий автобус вс„-таки налетел
левым  колесом  на   крупный  обломок.   Скорость  была  приличная...   автобус
подпрыгнул,  как игрушечный,  его отбросило и  с  размаху швырнуло на  каменную
стену.  Правые кол„са провалились в  кювет,  машина тяжело накренилась,  и весь
борт  сплющило о  скалу,  зубастую от  торчащих осколков породы.  Рваный металл
тотчас же окрасился человеческой кровью...
     Тошку спасли родители. Сознательно, рефлекторно или случайно - он этого не
узнал никогда.  Факт тот,  что папино тело прикрыло его, втиснув в мягкий мамин
живот...  Он  не  понял,  что  случилось.  Спросонья даже посчитал было вс„ это
игрой,  но  мама и  папа никак не  отзывались на  его  барахтанье,  зато кругом
слышались отчаянные,  страшные крики...  Тошка  начал  уже  всерь„з задыхаться,
когда его вытащили из-под недвижных родительских тел....
     Дальнейшее он помнил хуже,  и  лишь одно впечата-лось в  память невероятно
ярким  стоп-кадром.  Его  несут на  руках прочь от  смятого,  поваленного набок
автобуса с  нелепо задранными кол„сами.  А в автобусе много людей,  и они лежат
неподвижно и  все как один смотрят на него,  и  глаза у  них застывшие,  полные
неподдельного изумления... Особенно у одного...
     Тошку усадили на  камушек при обочине и  надели на  головку огромную чужую
панаму...
     Он не плакал.  Сидел и смотрел,  как прибывали и отбывали машины "Скорой",
как  появился трактор  и,  зацепив тросами,  поставил м„ртвый автобус опять  на
колеса. Потом автомобили начали разъезжаться. И только тогда Тошку снова кто-то
заметил и стал громко кричать: "Чей реб„нок? Чей реб„нок?.."

     ...В  пропахшем лекарствами при„мном  покое  больницы  он  тихо  сидел  на
кушетке,  пока не пришла т„тенька врач.  "Охти,  тощой-то,  ну прям заморыш,  -
посочувствовала она. Погладила его по головке и сделала вывод: - Из Ленинграда,
наверное.  -  Потом удивилась:  - А панама-то, панама..." Где ж была знать, что
эта  самая панама прилипнет к  нему на  всю  жизнь.  Войд„т в  фамилию,  станет
прозвищем,  то ироничным,  то ласковым - в зависимости от обстоятельств. И даже
жена  в  минуты  наивысшей нежности будет  называть его  именно  так.  А  потом
случится ещ„ много всякого разного, и вс„ пройд„т, и любовь, и нежность, и жена
станет бывшей...
     Но  покамест у  четыр„хлетнего Тошки вся  биография была ещ„ впереди.  Он,
конечно,  не  осознавал,  какой  крутой поворот эта  самая биография только что
совершила.  Просто сидел и  ждал,  чтобы за  ним  пришла мама,  но  мама вс„ не
приходила  и  не  приходила.  Кто-то  из  уцелевших  в  автобусе,  естественно,
рассказал о  молодой паре с реб„нком.  Документы родителей вроде бы отыскались,
но  в  неразберихе,  а  может,  и  по  чьей-то халатности их вновь потеряли.  В
результате Тошка попал в детский дом.  Позже он задумывался о том,  что у него,
по всей вероятности,  где-то должны были быть родственники.  Дедушка,  бабушка,
которых он  смутно  помнил и  которые наверняка искали его.  Но...  в  те  годы
крупных аварий с жертвами у нас "не было". Корабли и подводные лодки умудрялись
бесследно исчезать,  не  то что пассажирские автобусы -  и  маленькие мальчики,
ездившие в них с мамами и папами...  Вот так Тошка остался на белом свете один.
Имя-отчество свои он знал:  "Антоша я...  а  папу -  И-о-ием..." А вот фамилию:
"А-я-о-ев..." - так никто расшифровать и не смог. В свои четыре года он говорил
ещ„ не особенно хорошо...
     Следователь  Сайской  городской  прокуратуры  Антон  Григорьевич Панаморев
загасил  очередной  окурок,  строго  посмотрел  на  переполненную пепельницу  и
решительно встал из-за стола: "Вс„. Перерыв!"
     Окурки  полетели  в  мусорное  ведро,  а  на  тумбочке ворчливо забормотал
электрический чайник.  Волевым  порядком Антон  Григорьевич переместил в  самый
дальний угол  огромного стола стопку уголовных дел,  отработанных за  день.  На
освободившееся пространство  легла  расстеленная  газета,  а  сверху  -  пакет,
распространявший запах пряностей и баранины.  Сегодня, возвращаясь с очередного
места происшествия в прокуратуру, Панаморев заглянул к знакомому калмыку, - тот
недавно открыл  сво„  дело  и  вовсю  торговал манты  -  восточными пельменями,
крупными,   как  пирожки.  Состав  фарша  был  коммерческой  тайной,  но  манты
оставались необычайно вкусны даже застывшими. Хотя сам калмык - знаток и гурман
- в таком виде их есть бы точно не стал...
     Антон Григорьевич включил радио.
     Запах пряной еды,  шум закипающего чайника,  тихая музыка и мягкий свет от
настольной лампы  умудрились на  время  превратить каз„нный  кабинет  в  уютную
комнатку. Преображению не могли помешать даже стены, покрытые самой что ни есть
"сортирной"   зел„ной   масляной   краской.   Ещ„   в   его   кабинете   имелся
старый-престарый диван с  очень высокой,  в  рост  человека,  местами лопнувшей
спинкой.   Панаморев  беспардонно  плюхнулся  попер„к  и  потянулся  так,   что
захрустели суставы.  Закрыл глаза и застыл минуты на две.  Потом резко вскочил,
ринулся к  настежь раскрытому зарешеченному окну,  схватился обеими  руками  за
прутья (те даже зашатались в гн„здах) и ш„потом закричал в темноту:
     - Сво-бо-о-о-ду-у...
     Накопившееся  напряжение  постепенно  начало  уходить.  Закрепляя  эффект,
Панаморев  тряхнул  стариной  и,  подхватив воображаемую партн„ршу,  сделал  по
комнате  несколько  замысловатых  танцевальных  па.   Когда-то  он  танцевал  с
удовольствием и  очень даже неплохо,  но те дни,  как и почти вс„ хорошее в его
жизни,  давно миновали.  Ни  на  танцы,  ни на вечеринки он больше не ходил,  и
партн„рши вс„ чаще были, как вот теперь, воображаемыми...
     Чайник между тем закипел.
     - Вкусный  мант  -   т„плый  мант!   -  зловеще  пробормотал  следователь.
Бесплотная дама  осталась  без  кавалера:  Панаморев снял  с  кипящего  чайника
крышку,  устроил поверх решетку от  вентилятора и  стал выкладывать на не„ свою
будущую  трапезу  -   греться  над  паром.   Предприниматель-калмык,  наверное,
схватился бы за сердце, но что поделаешь, если настоящий манты-каскан далеко, а
кушать хочется?.. Пока еда дозревала, Антон Григорьевич вернулся в сво„ рабочее
кресло и взял в руки тоненькую папочку, только сегодня переданную ему операми.
     "...В  семнадцать часов  тридцать восемь минут хозяйкой дома  номер 57  по
улице Песчаной Сорокиной К. Е. был обнаружен труп пожилого мужчины..."
     Почерк   оперуполномоченного  уголовного   розыска   сам   по   себе   был
криптограммой хоть куда.  И,  что  характерно,  исключением не  являлся.  Антон
Григорьевич мрачно подумал о том, что следственные действия по праву начинались
уже  на  стадии  расшифровки протоколов  и  прочих  бумаг,  написанных здешними
операми "от руки".
     "...Предположительно наступила от удара тупым тяжелым предметом по голове.
При жизни труп,  очевидно, находился в стадии сильного алкогольного опьянения -
от  тела исходит сильный винно-водочный запах.  Документов и  денег в  карманах
убитого не обнаружено..."
     Манты оттаяли,  залоснились от жира. Антон Григорьевич встал, переложил их
на  обколотую тарелку со старинной надписью "Общепит",  заварил себе из того же
чайника крепкий чай и вернулся к столу.
     Тоненькая папочка легла  дожидаться в  сторонке,  а  первый  мант  наконец
отправился туда, где ему давно уже пора было быть.
     Панаморев сегодня сам выезжал по этому вызову... Опера, явившиеся оформить
бытовую смерть,  обнаружили травму черепа и сразу вызвали следователя. Песчаная
- это вблизи ипподрома, куда некоторые ненормальные ходят смотреть скачки. Судя
по  всему,  этих  ненормальных там  вчера  было  множество.  Отзвуки спортивных
событий вовсю ощущались даже в  седьмом часу вечера,  когда милицейский "Уазик"
доставил Панаморева к  дому гражданки Сорокиной.  Там  и  сям гомонили компании
подвыпивших болельщиков,  до  сих пор что-то  не  до конца выяснивших по поводу
сегодняшних скачек.  Одна из таких компаний,  шедшая мимо, без проблем (если не
считать проблемой ужас и  горестное изумление при  виде м„ртвого тела) опознала
убитого пенсионера.  В н„м сразу определили одного из завсегдатаев ипподрома...
Говорили,  будто сегодня он порядочно выиграл... первый раз за всю его жизнь...
вот, стало быть, доигрался...
     Антон Григорьевич нахмурился и сосредоточенно отхлебнул горячего чая.
     Что жизнь -  жестянка,  он понял уже давно.  С детства объяснили. А во что
сразу не въехал - нашлись добрые люди, растолковали. Доходчиво и по-простому...
     Второй,  а  следом за  ним  и  третий мант быстренько отправились догонять
первый.  Несколькими глотками Антон  Григорьевич допил  чай.  Свернул  газетную
скатерть. Закурил новую сигарету.
     Папочка снова легла посередине стола.
     ...В  канаве  на  Песочной,  неестественно подогнув  ноги,  лежал  пожилой
мужчина.  Если бы  не  эти  странно подогнутые ноги,  Сорокина вряд ли  бы  что
заподозрила -  мало ли  пьяных мужичков на  родной улице дрыхнут что ни вечер в
канавах!..  Однако даже очень пьяный человек,  надумав поспать,  вс„ же  как-то
укладывается,  устраивается поудобней,  а тут...  Да ещ„ в сочетании с довольно
приличной одеждой...  Словом,  женщина насторожилась и  позвонила по  телефону.
Явилась милиция и обнаружила тут же,  в канаве,  программку сегодняшних скачек,
гордо и не очень понятно именовавшихся "ипподромными испытаниями".  Какие такие
испытания?..  Написали бы  хоть  "состязания"...  Слово  "испытания" чем-то  не
нравилось Антону Григорьевичу,  чем-то неприятно цепляло его. Стоя над канавой,
он  повертел  программку в  руках,  потом  хмуро  огляделся,  зас„к  поблизости
компанию лотошников -  и  безжалостно стащил мужичков с небес на грешную землю,
заставив знатоков скаковых лошадей подойти и  взглянуть на труп.  На ч„м вс„ их
веселье, понятно, сразу же кончилось.
     Программка,  судя по  всему,  выпала из  кармана убитого,  когда грабители
обшаривали  тело   в   поисках  денег.   Панама  развернул  е„   под   фонар„м,
присмотрелся...  Против кличек некоторых лошадей стояли пометки - всякие замены
и  перестановки,  случившиеся в последний момент.  Антон Григорьевич машинально
отметил  про  себя,  что  почерк  у  погибшего был  аккуратный,  а  пометки  он
привносил, явно особых душевных волнений по этому поводу не испытывая.
     Только  против  клички "Заказ" неожиданно иссякшая шариковая ручка  вместо
аккуратной записи продавила судьбоносное "10 р"...
     Голова  убитого была  беспомощно пов„рнута в  сторону,  а  глаза  остались
открытыми,  и  в  них,  остановленное  смертью,  вс„  ещ„  стояло  неподдельное
удивление...
     Точно такое, как в тех, других глазах, что смотрели на маленького Тошку из
опрокинутого автобуса...
     Сигарета кончилась.  Панама встал,  заварил себе ещ„  чаю.  Последний мант
сиротливо возвышался над чайником, поблескивая вспотевшими от пара боками. Есть
Антон Григорьевич его не стал.
     "...При осмотре места происшествия установлено следующее:  тело обнаружено
под  забором,  в  канаве слева  от  сарая.  Труп  лежит  вертикально,  уточняю,
горизонтально - параллельно оси симметрии..."
     "Во  дают  опера,  -  усмехнулся про  себя Антон Григорьевич.  -  Кивинова
начитались. "Труп лежал на Зине Портновой головой к Маршалу Казакову..."
     Дело выглядело глухар„м. Ни свидетелей, ни очевидцев. Поди найди того, кто
в  многотысячной толпе  ипподрома наметил своей жертвой пенсионера,  сорвавшего
большой куш  и  на  радостях крепко  "принявшего".  Безоглядную радость старика
видели многие.  Может,  не тысячи,  но уж сотни -  это как пить дать. Если даже
подошедшие  на  место  происшествия  тотошники  вспомнили,   как  он  вприсядку
плясал...
     "...Коснулось счасть