рые  фокусы,  ну? Да.  И
уже давно пора показать  китайцам, что такое настоящая справедливость. Закон
и порядок. Да. Вы правы.
  --  Закончите письмо так, как это сделал бы  император:  "Да устрашится
этого всякий и, дрожа, подчинится", и  подпишитесь  своим полным титулом, --
сказал Струан, одновременно открывая дверь каюты.
  -- Дежурный офицер!
  -- Да, сэр-р?
  --  Его  превосходительству   нужен  его  секретарь,   мистер  Синклер.
Немедленно.
  -- Есть, сэр-р!
  Лонгстафф закончил писать. Он перечитал послание.
  -- А не  слишком ли это грубо,  Дирк?  Я  имею в виду,  не упомянуть ни
одного его титула и закончить письмо так, словно это императорский указ?
  -- В этом-то и заключается вся  суть. Вам еще нужно  будет опубликовать
его в газете.
  -- Но это частный документ.
  -- Это  исторический  документ, Уилл.  Один из  тех, которыми вы можете
гордиться. И он  доставит огромное удовольствие  адмиралу. Кстати, почему он
был так зол?
  -- А, все одно и то же.  -- Лонгстафф  стал передразнивать адмирала: --
"Черт  возьми  меня совсем,  сэр, нас послали сюда  драться с  язычниками, и
после  двух  десантов без какого-либо с их стороны сопротивления,  о котором
стоит упоминать, вы заключили позорный договор, принесший нам гораздо меньше
того, что министр иностранных дел приказал вам потребовать.  Где те открытые
порты, которые вы  должны  были вытребовать у императора?" Вы уверены, Дирк,
что, запросив  меньше, мы поступили правильно?  Я знаю, вы  уже  говорили об
этом раньше, но...  м-м... торговцы, похоже,  считают это большой ошибкой. Я
имею в виду, что мы остались без открытых портов.
  -- Гонконг важнее, Уилл.
  -- Что ж, раз вы в этом по-прежнему уверены...  Адмирал был также очень
раздражен  из-за  каких-то  дезертиров  и  еще  отсрочкой вступления  в силу
приказа  о запрещении контрабанды опиума. И... м-м... торговцы подняли такой
ужасный шум. Явились целой делегацией.
  -- Их возглавлял Брок?
  -- Да. Невоспитанная скотина. Сердце Струана упало.
  -- Вы им сказали, что собираетесь отменить приказ?
  -- Ну, Дирк, я  не то чтобы прямо им так сказал. Но я  намекнул, что он
будет отменен.
  -- А адмиралу вы тоже намекнули, что отмените приказ?
  --  Я дал ему  понять, что дальнейшие  меры в этом направлении были  бы
нецелесообразны.  Он пришел в крайнее  раздражение и  заявил, что сообщит  о
своей точке зрения  в адмиралтейство.  --  Лонгстафф вздохнул  и  зевнул. --
Клянусь  честью,  он   совершенно   не  представляет   себе  наших  проблем.
Совершенно.  Я был  бы очень  вам  признателен,  Дирк,  если  бы вы  взялись
объяснить ему, что такое "торговля".  Я  попробовал, но мне так и не удалось
заставить его здраво смотреть на вещи.
  А мне никак не удается приучить к этому же тебя, Уилли, подумал Струан.
Если Робб уже успел  скупить опиум, мы  завязнем еще глубже. Если не скупил,
нам все равно конец.
  Разве что эта сделка: один чертов мандарин за один чертов миллион.
  --  Даже не  знаю,  что  бы я делал без  помощи вашего отца, Кулум.  --
Лонгстафф взял понюшку габаку  из табакерки, усыпанной драгоценными камнями.
Черт побери, думал он, я ведь дипломат, а не военный, который без войны жить
не  может.  Губернатор  Гонконга  --  это   как  раз  то,  что  нужно.  Став
губернатором  Гонконга,  впоследствии  можно  рассчитывать и  на  что-нибудь
стоящее. Бенгалия, возможно. Ямайка... вот уж, скажу я вам, чудное местечко.
Канада?  Нет, черт, слишком  холодно. Бенгалия  или какой-нибудь  другой  из
индийских  штатов.  --  В  Азии все  невероятно  сложно,  Кулум.  Приходится
сталкиваться  с   таким  разнообразием  взглядов   и  интересов  --  Короны,
торговцев, миссионеров, королевского  флота, армии, китайцев, -- и все они в
вечном противоречии  между собой.  И китайцы, дьявол их забери, тоже делятся
на конфликтующие группы. Купцы, мандарины,  маньчжуры. -- Он положил табак в
обе  ноздри, глубоко  втянул в  себя воздух  и  чихнул.  --  Я полагаю, вам,
конечно, известно, что Китаем правят не китайцы.
  -- Нет, сэр.
  --  Как  нас  уверяют,  половина  всех  проблем  из-за этого.  Нынешние
правители Китая -- маньчжуры. Они родом из Маньчжурии. Дикие варвары, жившие
когда-то к  северу от Великой  Стены.  Говорят, они правят Китаем уже двести
лет. Нас,  должно быть, принимают здесь  за дураков. Китайцы утверждают, что
существует  громадная  стена  --  вроде  Адрианова   Вала  [Каменная  стена,
пересекающая север Англии  Построена Адрианом в  122--128 гг н э  для защиты
римской Британии от северных племен],  которая тянется  вдоль всей  северной
границы  Китая и защищает  страну  от диких кочевых племен.  По слухам,  эта
стена  свыше  трех  с половиной тысяч миль  длиной,  сорок  футов  высотой и
тридцать  толщиной, она настолько  широка,  что по  ней могут  ехать  восемь
всадников  в ряд.  И  через каждые триста ярдов там, якобы, стоят сторожевые
башни. Сложена стена из кирпича и гранита, и возвели ее  две тысячи лет тому
назад. -- Он презрительно фыркнул. -- Надо же такое выдумать! Смешно!
  -- Я считаю, что стена существует, -- проговорил Струан.
  -- Ну, полно,  Дирк, -- замахал на него рукой Лонгстафф. -- Невозможно,
чтобы такое укрепление могло быть построено две тысячи лет назад.
  -- Легенда  гласит, Кулум,  что на строительство  стены  был  отправлен
каждый  третий  человек  в  Китае.  Строили  ее  десять  лет.  Говорят,  при
строительстве  умер  миллион человек, и все они  погребены  в стене. И  духи
умерших охраняют ее.
  Кулум усмехнулся.
  -- Если  она так  огромна, маньчжуры  бы никогда ее не  преодолели.  Не
может быть, чтобы она существовала.
  --  Согласно  легенде,  маньчжуры   прорвались  через   стену  обманом.
Китайский генерал, охранявший ее, продал собственный народ.
  --  А вот это более чем вероятно, -- с отвращением  произнес Лонгстафф.
-- Никакого понятия о чести здесь, на Востоке, ну? Этот генерал полагал, что
сможет с помощью врагов захватить трон,  но маньчжуры воспользовались  им, а
потом уничтожили. По крайней мере, так говорится в легенде.
  -- Вот уж действительно странная легенда, сэр, -- сказал Кулум.
  Взгляд Струана стал жестким.
  --  Тебе лучше  сразу привыкнуть к  тому, что ты теперь  будешь слышать
много странного.  И подумай еще вот над чем, Кулум, -- китайская цивилизация
насчитывает  пять тысячелетий. Постарайся  осмыслить  это:  книги,  печатные
прессы, живопись, поэзия,  правительство,  шелк, чай, порох и  тысячи других
вещей. В  течение  тысячелетий!  Мы же  можем  считать себя  цивилизованными
последние пятьсот лет. Если это вообще можно назвать цивилизованностью.
  Раздался стук в дверь. В каюту торопливо вошел Горацио
  -- Ваше превосходительство?
  -- Вы нужны мне, Горацио. Я хочу, чтобы вы незамедлительно перевели это
на китайский и отослали  со специальным  курьером. И направьте копию мистеру
Скиннеру, пусть напечатает это в своей газете.
  -- Слушаюсь, сэр. -- Горацио взял бумагу  и повернулся к Струану:  -- Я
был очень огорчен, услышав ужасное известие.
  --  Благодарю  вас. Это мой  сын Кулум.  Горацио Синклер.  Молодые люди
пожали руки, с первого взгляда понравившись друг другу.
  Горацио прочел письмо.
  -- У  меня уйдет много времени на то, чтобы перевести это в  приемлемых
придворных выражениях, сэр.
  -- Его превосходительство желает, чтобы письмо было отправлено именно в
том виде, в  каком оно  написано,  --  веско сказал  Струан. --  Безо всяких
изменений.
  Горацио открыл рот от изумления, потом едва заметно кивнул.
  -- Да, я., э... сделаю это немедленно. Но  Ти-сен  ни за что  не примет
такого послания, мистер Струаи. Ни за что, ваше превосходительство. Иначе он
слишком потеряет лицо.
  Лонгстафф встрепенулся.
  --  Лицо?  Я  покажу  этому скользкому плуту-язычнику,  что такое лицо,
клянусь Богом! Передайте адмиралу мое почтение и попросите его отправить это
письмо в  Вампоа на линейном  корабле,  с распоряжением проследовать  оттуда
прямо в Кантон, если только письмо не будет принято!
  -- Слушаюсь, сэр.
  --  Не  примет  его,  скажите  пожалуйста!   --  продолжал  возмущаться
Лонгстафф,  когда  Горацио  вышел.  --  Поразительное  высокомерие. Все  эти
язычники -- варвары. Все до  единого. Китайцы. Маньчжуры. Они не ведают, что
такое  справедливость,   и   их  презрение  к  человеческой  жизни  поистине
невероятно. Они продают своих дочерей, братьев, сестер. Уму непостижимо.
  Кулум  вдруг  вспомнил  свою  мать и братьев,  и  то, как они  умирали.
Водянистые рвота и  стул, вонь,  невыносимые  рези в животе, запавшие глаза,
подергивающиеся  руки  и ноги. Потом конвульсии,  еще более  сильная  вонь и
вслед  за этим --  смерть и черная  дыра  разверстого  рта.  А  после смерти
внезапно наступали  мышечные спазмы, и вот ею мать, скончавшаяся час  назад,
вдруг начинает извиваться на кровати -- мертвые глаза открыты, рот зияет...
  Давние страхи  опять  заползли  в  его душу, лишая  сил, и  он отчаянно
попытался заставить себя думать о чем-нибудь другом -- о чем угодно, лишь бы
отвлечься, забыть этот кошмар.
  --  Касательно  распродажи  участков,  сэр.  Землю  сначала  необходимо
промерять. Кто должен этим заняться, сэр?
  -- Найдем кого-нибудь, не беспокойтесь.
  -- Может быть,  Глессинг?  -- предложил  Струан. -- У него есть опыт  в
составлении карт.
  -- Прекрасная мысль. Я поговорю с адмиралом. Отлично.
  -- Кстати,  раз уж о нем зашла речь, вы могли бы  подумать о том, чтобы
назвать пляж, где сегодня был поднят флаг, мысом Глессинга.
  Лонгстафф был поражен.
  --  Положительно, я  никогда  не научусь понимать  вас.  Зачем изменять
самому себе и увековечивать имя человека, который вас ненавидит?
  Потому  что хорошие враги --  это  большая  ценность, подумал Струан. К
тому  же Глессинг  будет мне полезен. Теперь он умрет за этот мыс, названный
его именем, а это означает -- за весь Гонконг.
  --  Мне просто  подумалось, что такой жест доставит удовольствие нашему
доблестному военному флоту, -- сказал он вслух.
  -- Это действительно хорошая идея. Я рад, что вы ее предложили.
  -- Ну что же, полагаю, нам пора возвращаться на свой корабль, -- сказал
Струан, наклонив голову. Он устал. А впереди было еще очень много дел.
  Исаак  Перри  стоял на  юте  "Грозового  Облака", наблюдая, как морские
пехотинцы ищут под брезентом, в баркасах и в парусной кладовой. Он ненавидел
морских пехотинцев и морских офицеров: когда-то его самого заставили служить
в военном флоте.
  -- На судне нет никаких дезертиров, -- еще раз повторил он.
  --  Разумеется, --  ответил  ему  молодой  офицер, возглавлявший отряд,
присланный на корабль для проведения обыска.
  -- Пожалуйста, распорядитесь,  чтобы ваши люди не оставляли  после себя
такого беспорядка. За ними придется убирать целой вахте.
  -- Ваш корабль окажется завидным  призом, капитан Перри. И сам корабль,
и его груз, -- с издевкой ухмыльнулся офицер.
  Перри впился  глазами в Маккея, который стоял у площадки сходного трапа
под охраной вооруженных солдат.  Если только ты помог  Рамсею проникнуть  на
корабль, подумал Перри, ты покойник, Маккей.
  --  Баркас у кормового  грапа, -- крикнул  третий помощник. -- Владелец
поднимается на борт. Перри поспешил навстречу Струану.
  -- Они считают, что на нашем судне скрывается дезертир, сэр.
  -- Я знаю, -- ответил Струан, вступая на палубу. --  Почему мой  боцман
находится под стражей? -- обратился он к высокомерному молодому офицеру, и в
его голосе появился пугающий скрежет.
  -- Это всего лишь предосторожность. Он родственник Рамсея и...
  -- К  черту предосторожности!  Он невиновен,  пока  не  будет  доказано
обратное, клянусь господом Богом! -- прорычал Струан. -- Вы  здесь для того,
чтобы проводить обыск, а не гонять и арестовывать моих людей
  -- Я ничего не знал, сэр, -- выкрикнул Маккей.  --  Я не помогал Рамсею
пробираться на борт. Не помогал. Не помогал!
  -- Да сжалится над тобой Господь, если он здесь, -- оборвал его Струан.
-- С корабля ни шагу до последующего распоряжения. Марш в каюту!
  -- Есть, сэр. -- Маккей нырнул вниз.
  -- Кровь  Христова,  Исаак! -- бушевал Струан. -- Ты, кажется,  капитан
этого корабля. По какому закону военный флот может арестовывать человека без
ордера, из одной только предосторожности?
  -- Такого закона нет, сэр. -- Перри сжался, предпочитая не спорить.
  -- Убирайся ко всем чертям с моего корабля. Ты списан на берег!
  Перри побледнел.
  -- Но, сэр...
  --  Чтобы  к  заходу  солнца гебя  здесь  не было. -- Струан двинулся к
трапу, который вел внутрь корабля. -- Пойдем, Кулум.
  Кулум догнал Струана в проходе перед капитанской каютой.
  --  Это несправедливо,  -- волнуясь,  заговорил он.  --  Несправедливо.
Капитан Перри -- лучший капитан, который у тебя есть. Ты сам это говорил.
  -- Он  был им,  парень, --  ответил Струан. -- Но он  не сумел защитить
своего  человека.  И он боится.  Чего именно, я не  знаю.  Но люди,  в  душе
которых поселился страх, опасны, и нам такие не нужны.
  -- Но ведь Маккей не пострадал.
  -- Первый закон для капитана,  который служит у меня,  -- это оберегать
свой  корабль Второй  -- свою  команду.  Тогда  они,  в свою очередь,  будут
оберегать его. Человек может командовать кораблем в одиночку, но он не может
в одиночку ходить на нем в море.
  -- Перри не совершил никакого проступка.
  -- Он позволил военным взять  Маккея под стражу вопреки закону, клянусь
Богом, -- резко ответил Струан.  -- Капитан должен уметь больше,  чем просто
прокладывать  курс  и  управлять парусами,  черт  побери. Исаак  должен  был
поставить на место этого молодого щенка. Он испугался, и он подвел одного из
своих людей в тот момент, когда это было особенно важно. В следующий раз  он
может не спасти свой корабль. Я не стану так рисковать.
  -- Но он служил у тебя много лет. Неужели это ничего не значит?
  -- Почему, значит. Это значит, что нам везло все эги годы. Теперь я ему
больше не доверяю. Поэтому ноги его здесь  не будет, и довольно  об этом! --
Струан открыл дверь каюты.
  Робб сидел за письменным столом и застывшим взглядом смотрел в кормовое
окно. По  полу были  разбросаны коробки, сундучки, детская  одежда, игрушки.
Сара,  жена Робба.  дремала, прикорнув в морском кресле.  Это была маленькая
женщина  на  последних  месяцах  беременности, во сне  ее  лицо  избороздили
морщины, и оно выглядело  усталым. Заметив Струана и Кулума, Робб безуспешно
попытался выдавить из себя улыбку.
  -- Привет, Дирк. Кулум.
  -- Привет, Робб. -- За эти два дня он постарел на  десять лет,  подумал
Струан.
  Сара, вздрогнув, проснулась.
  --  Привет,  Дирк  --  Она  тяжело  поднялась  и  подошла  к двери.  --
Здравствуй, Кулум.
  -- Как поживаете, тетя Сара?
  --  Устала, мой  милый.  Очень устала.  И  я  терпеть  не могу жить  на
корабле. Не хочешь ли чаю?
  -- Нет, спасибо.
  Робб с тревогой следил за Струаном.
  -- Что я могу сказать?
  -- Ничего, Робби. Они умерли, мы живы, и говорить больше не о чем.
  --  Так ли,  Дирк?  --  Взгляд голубых  глаз  Сары  стал  жестким.  Она
пригладила  свои  золотисто-каштановые  волосы,  расправила длинное  зеленое
платье с турнюром. -- Так ли?
  -- Так. Извини нас, Сара, но я должен поговорить с Роббом.
  --  Да, конечно. -- Она взглянула на мужа, презирая его за слабость. --
Мы уезжаем, Дирк. Мы покидаем Восток навсегда. Я  приняла решение.  Я отдала
"Струану и  компании"  семь  лет жизни и одного ребенка. Теперь пришло время
уезжать.
  -- Я считаю, что ты  поступаешь разумно,  Сара. Сейчас  Восток не место
для семьи. Через год, когда будет построен Гонконг -- другое дело. Вот тогда
здесь станет очень хорошо.
  -- Для кого-то, может быть, но не для нас. Не для моего Родди, и не для
Карен,  Наоми или Джейми. Не для меня. Мы никогда не будем жить на Гонконге.
-- Она вышла.
  -- Ты купил опиум, Робб?
  -- Купил немного. Потратил всю нашу наличность и занял что-то около ста
тысяч --  точно  не помню. Цены  не слишком упали, поэтому я потерял  к  ним
всякий интерес.
  Значит мы завязли еще глубже, подумал Струан.
  -- Почему наша семья? Это ужасно, ужасно, -- мучаясь, говорил между тем
Робб. -- Почему вся наша семья?
  -- Йосс.
  -- К чертям йосс -- Робб уставился на дверь каюты. -- Брок хочет видеть
тебя как можно скорее.
  -- Зачем?
  -- Он не сказал.
  Струан  сел, на  минуту  приспустил  сапог  и  подумал о Бро-ке.  Затем
объявил:
  -- Я сделал Кулума партнером.
  -- Хорошо,  -- ответил  Робб.  Но  голос  его прозвучал  равнодушно. Он
по-прежнему, не мигая, смотрел на дверь, за которой скрылась Сара.
  -- Отец, -- вставил Кулум. -- Я хочу поговорить с тобой об этом.
  -- Позже,  мальчик мой. Робб,  есть еще  одна новость.  У  нас  крупные
неприятности.
  -- Я должен  сказать тебе  одну  вещь, прямо  сейчас.  --  Робб оторвал
взгляд  от  двери. -- Дирк,  я покидаю Восток  вместе  с Сарой и  детьми. На
следующем корабле.
  -- Что?
  -- Я никогда не буду тай-пэном, я просто не хочу им быть.
  -- Ты уезжаешь потому, что я сделал Кулума партнером?
  --  Ты знаешь  меня достаточно хорошо,  чтобы понимать, что это не так.
Конечно, ты мог бы сначала  обсудить это со мной, да, но дело не  в  этом. Я
сам хочу уехать.
  -- Почему?
  -- Все  эти смерти дома заставили меня  задуматься. Сара  права.  Жизнь
слишком коротка, чтобы изойти потом и  умереть  здесь, вдали от дома. Я хочу
покоя, немного покоя. Денег у нас больше чем достаточно. Ты можешь  выкупить
мою долю. Я хочу уехать со следующим кораблем.
  -- Почему?
  -- Я устал. Устал!
  -- Ты просто слабак, Робб. Сара опять на тебя насела, да?
  -- Да,  я  слабак, и да, она опять на меня насела. Но я принял решение.
Слишком много смертей. Слишком много.
  -- Я не могу  выкупить  твою долю.  Мы разорены. -- Струан протянул ему
письмо банкира.
  Робб прочел, и его лицо постарело еще больше.
  -- Будь они прокляты во веки вечные!
  -- Согласен. Но тем не менее мы банкроты. --  Струан поддернул  сапог и
встал. -- Извини, Кулум, твое партнерство ничего не стоит. На наш лондонский
банк повели организованное наступление, и он уничтожен.
  Казалось, воздух в каюте сгустился.
  -- У нас  есть сто тысяч фунтов в Шотландии, -- сказал Робб. --  Выдели
мне половину, а сам забирай остальное.
  -- Спасибо, Робб. Это было сказано по-мужски.  Робб стукнул кулаком  по
столу:
  -- Не моя вина, что банк приостановил платежи!
  -- Верно. Поэтому не требуй себе половину наших денег сейчас, когда нам
понадобится каждый пенни!
  -- Тебе понадобится, а не мне. Ты найдешь выход, всегда находил.
  -- Пятидесяти тысяч фунтов Саре не хватит и на пять лет.
  --  Предоставь  мне самому беспокоиться на  этот  счет!  Эти деньги  не
проведены через бухгалтерские книги,  поэтому  они наши,  тут все  честно. Я
возьму половину. Моя доля в деле стоит в двадцать раз больше!
  --  Мы банкроты! Ты что, не в  состоянии  понять  этого  своей  башкой?
Банкроты!
  Дверь открылась,  и  в  каюту вошла  маленькая  девочка  с  золотистыми
волосами.  В  руках  она   держала  соломенную   куклу.  Ее   лицо  выражало
озабоченность.
  -- Здлавсгвуй, папа.  Здлавствуйте, дядя Дилк.  -- Она подняла голову и
внимательно посмотрела на Струана: -- Я улодина?
  Струан с усилием оторвал взгляд от Робба.
  -- Что, Карен, девочка моя?
  -- Я улодина?
  -- Нет.  Нет! Конечно же, нет, Карен. -- Струан  поднял ее на руки.  --
Кто говорил тебе такие ужасные вещи, крошка?
  -- Мы иглали в школу на "Отдыхающем Облаке". Это была Лиллибет.
  -- Лиллибет Брок?
  --  Нет-нет-нет. Она моя лучшая подлужка.  Это  была Лиллибет  Какая-то
Длугая.
  -- Так  вот  запомни,  никакая ты  не  уродина. И  скажи  этой Лиллибет
Какой-то Другой, что  ужасно некрасиво говорить  людям такие  вещи. Ты у нас
очень хорошенькая.
  --  Ой, как  здолово!  -- На  лице  Карен расцвела огромная улыбка.  --
Папочка всегда говолит, что я класивая, но я хотела  сплосить  у вас, потому
что вы знаете. Вы знаете все на свете. -- Она обняла его своим