ни  одного  качества,  которое можно  было  бы  отнести  к
достоинствам, подумал он. Ни одного. За исключением их готовности убивать, и
это   они  проделывают   с  невиданной  жестокостью,   хотя  и  безо  всякой
утонченности. По крайней  мере, они служат  для  нас  средством зарабатывать
деньги.
  Варвары  -- это зло  во плоти. Все, кроме  вот  этого человека -- Дирка
Струана. Когда-то  Струан ничем не  отличался от  прочих. Теперь он  отчасти
китаец. Сознанием. Сознание очень важно,  потому что быть китайцем -- это во
многом состояние ума.  Он содержит себя в чистоте, и запах от него чистый. И
он  усвоил некоторые из наших  привычек  и обычаев. Конечно, он  по-прежнему
дик, по-прежнему варвар и убийца. Однако немного изменившийся. А если одного
варвара можно  превратить в цивилизованного человека,  почему нельзя сделать
того же со многими?
  Твой  план  -- мудрый  план,  сказал  себе  Дзин-куа.  Он открыл глаза,
потянулся через стол и легко коснулся руки Струана своей рукой.
  -- Длуг.
  Дзин-куа жестом приказал своему слуге налить им еще чаю.
  --  Мои  люди носить  серебро  твоя  фактория. Два дня.  Ночь.  Оц-цень
секретный, -- сказал Дзин-куа. -- Сильно много опасный, ясна? Оц-цень сильно
много.
  -- Ясно. Я давать бумага и моя печать за серебро. Пришлю завтра.
  -- Печать нет, бумага нет. Слово лучче, хейа?
  Струан  кивнул.  Как бы ты  объяснил  --  ну,  скажем, Кулуму,  --  что
Дзин-куа дает тебе  миллион серебром на справедливых условиях, зная, что мог
бы навязать  тебе  любую  сделку, дает все,  что  тебе  нужно,  под  простое
рукопожатие?
  -- Три раза  десять лак долла платить Дзин-куа, долги  Ко-хонг.  Теперь
Новый год нет долги. Холосо йосс, -- гордо произнес Дзин-куа.
  -- Да, -- кинул Струан. -- Хороший йосс для меня.
  -- Оц-цень сильно много опасность, Тай-Пэн. Нет мозна помогать.
  -- Да.
  -- Оц-цень, оц-цень много опасности. Нужна ждать два ночи.
  -- Эй-йа,  какая опасность!  --  согласился Струан. Он  забрал со стола
четыре половинки монет.  -- Спасибо тебе, Чен-це  Цзин Арн. От  всего сердца
спасибо.
  -- Нет спасибо, Дилк Стлуан. Длуг.
  Внезапно  в  комнату ворвался человек, провожавший Стру-ана к Дзин-куа.
Он что-то взволнованно затараторил, обращаясь к старому китайцу.  Дзин-куа с
испуганным лицом повернулся к Струану:
  -- Слуга уходить! Уходить поселение вон. Все уходить!


Глава 6

  Струан сидел в закрытом паланкине, легко покачиваясь в такт  торопливой
грусце   носильщиков,  пробиравшихся  пустынными  улочками.  Обивка   внутри
паланкина была  засаленной, в  темных  пятнах  пота.  Время  от  времени  он
выглядывал  в занавешенное окошечко, выходившее  на улицу. Неба он не видел,
но чувствовал, что  до рассвета оставалось совсем  немного. Ветер доносил до
него  вонь гниющих фруктов, испражнений, навоза, а также ароматы готовящейся
пищи и специй  ко всему этому примешивался запах пота носильщиков.
  Прежде чем расстаться,  они с Дзин-куа договорились о  более безопасном
способе доставки серебра на Гонконг. Они решили, что Дзин-куа погрузит ящики
со  слитками  на  вооруженную  лорку.  На  вторую  ночь  лорка  будет  тайно
доставлена  к  причалу   поселения.  Ровно   в   полночь.  Если  это  станет
невозможным,  лорку оставят неподалеку от  южного края причала  с зажженными
фонарями  на  носу  и на фок-мачте.  Чтобы  полностью  исключить возможность
ошибки, Дзин-куа сказал, что выкрасит глаз лорки на ближнем к берегу борту в
красный цвет. На тиковой обшивке носа каждой лорки непременно вырезались два
глаза. Это делалось на  счастье,  а также  чтобы помочь душе лорки  смотреть
вперед.  Китайцы верили, что ни одна лодка не может жить без глаз,  которыми
она могла бы видеть.
  Но  что  означает этот  жест Дзин-куа,  отдающий Гонконг  в полное  мое
распоряжение, спрашивал себя Струан. Без сомнения, Дзин-куа  должен понимать
значение  мандарина  на острове. И зачем старику понадобился сын, получивший
образование  в Лондоне? Неужели Дзин-куа, единственный из  всех китайцев,  с
которыми  встречался  Струан,  оказался настолько  дальновиден, что  понял в
конце  концов  неизбежность  долгого и  прочного  соединения  судеб Китая  с
судьбами Британии?
  Он услышал лай собак и сквозь щель в занавесях увидел, как они, оскалив
зубы,  атаковали ноги переднего носильщика. Но  тут кули, бежавший с фонарем
впереди  паланкина,  повернулся и с большой ловкостью  прошелся по  собачьим
спинам  своим  шестом  с  железным наконечником. Собаки с  визгом  бросились
врассыпную.
  Потом  на  перекрестке  далеко  впереди   Струан  заметил  пеший  отряд
"знаменосцев", человек около ста. Они были вооружены и имели с собой фонари.
Весь  отряд сидел  на  земле,  в  их  спокойной  неподвижности  было  что-то
зловещее.  При  виде  паланкина  несколько  солдат   поднялись  на  ноги   и
направились в  их сторону. Носильщики, к огромному облегчению Струана, круто
свернули  в переулок. Теперь  все, что тебе  осталось  сделать, парень,  это
доставить серебро на Гонконг в целости и сохранности. Или хотя бы на Вампоа,
где ты  сможешь погрузить  его на "Китайское Облако". Но пока последний ящик
не окажется на борту, ты не можешь чувствовать себя в безопасности.
  Паланкин нырнул вниз: один из носильщиков едва не  упал, угодив ногой в
рытвину, которых  было  полным-полно на  дороге.  Струан  вертелся в  тесной
кабинке, пытаясь хоть  как-то сориентироваться в лабиринте улочек. Вскоре он
смог разглядеть над домами верхушки корабельных мачт. Впереди по-прежнему не
было  ничего  знакомого. Носильщики  свернули за угол,  направляясь  к реке,
затем,  срезая  путь,  прошли  каким-то узким  переулком,  вышли  в  другой.
Наконец,  впереди над  крышами  лачуг  появились очертания зданий поселения,
посверкивающих в лунном свете стеклами окон.
  Внезапно  паланкин  остановился и  в следующую секунду рухнул на землю.
Струана швырнуло  набок.  Он  рванул шторки в сторону  и  выпрыгнул наружу с
ножом в руке как  раз в  тот момент,  когда три копья пронзили тонкие стенки
насквозь. Пока  копьеносцы  отчаянно пытались  освободить застрявшее оружие,
Струан  метнулся к  ближайшему из них, всадил ему нож  в бок  и повернулся к
другому, который,  бросив копье, взмахнул  двуострым  боевым топором. Лезвие
топора полоснуло Струана по плечу, и он  сморщился от боли,  но, скользнув в
сторону, успел перехватить топор за рукоять и попытался завладеть им. Сильно
дернув топор к себе,  он  вырвал его из руки противника, а  тот  издал дикий
вопль,  пронзенный  копьем, нацеленным в Струана.  Струан  прижался спиной к
стене.  Третий  копьеносец,  держась  от  него на  расстоянии  длины  копья,
двинулся по  кругу, часто и хрипло дыша и бормоча  проклятия. Струан  сделал
обманное движение, рубанул топором, но промахнулся, и китаец выбросил  копье
вперед.  Острый наконечник  зацепил сюртук  шотландца,  однако  Струан одним
движением освободился от него  и по рукоятку вонзил нож в живот нападавшему,
потом повернул, выпуская ему кишки.
  Отпрыгнув подальше от тел, Струан опять прижался к спасительной стене и
замер.  Человек,  которого  он  ранил в  бок,  громко  стонал. Второй  лежал
неподвижно. Третий, держась рукой за живот, отползал в сторону.
  Струан подождал мгновение, переводя дыхание, и стрела ударилась в стену
над  самой его  головой. Быстро пригнув шись,  он подобрал одно  из копий  и
бросился бежать по узкой улочке к поселению. Позади он услышал топот чьих-то
ног  и побежал быстрее.  Повернув за угол, он увидел прямо перед собой улицу
Тринадцати Факторий. Он  бросил копье, пробежал по ней зигзагом, повернул на
Хог   Стрит,  миновал  ее   и  припустил  через  площадь,   заполненную  все
прибывающими "знаменосцами".
  Прежде чем они успели сообразить, что к чему, он добежал до ворот парка
и проскользнул внутрь. В живот ему уперлось дуло мушкета.
  -- А,  это ты, Дирк, -- раздался голос Брока. -- Где это  ты  был, черт
возьми?
  --  Гулял. -- Струан судорожно ловил ртом воздух. -- Кровь Христова, на
меня напали грабители с большой дороги, черт бы их побрал!
  -- Это твоя кровь или их?
  При  свете  фонаря Струан стащил  с  раненного плеча  сюртук и разорвал
рубашку. На плечевой мышце алел порез, ровный и неглубокий.
  -- Комариный укус, -- пренебрежительно фыркнул Брок. Он достал фляжку с
ромом,  плеснул  на  рану и улыбнулся, увидев, как скривилось  от боли  лицо
Струана. -- Сколько их было?
  -- Трое.
  --  И тебя  подрезали?  Да ты, как видно,  стареешь! -- Брок  налил два
стакана рома.
  Струан выпил и почувствовал себя лучше.
  -- Я-то думал, ты спишь. Дверь у тебя заперта. Где ты был?
  -- Что тут у вас творится?
  -- Примерно час назад исчезли все слуги. Вот так-то. Я решил, что лучше
никого сюда  не  вытаскивать,  пока не рассветет. Когда ты  там  бежал, тебя
прикрывали стволов пятьдесят, не меньше.
  -- Тогда какого дьявола было совать мушкет мне в брюхо?
  --  Да  просто  захотелось поприветствовать тебя, как подобает. -- Брок
отхлебнул из своего стакана. -- Чтобы ты вроде как знал, что мы не дремлем.
  -- Кто-нибудь знает, почему исчезли слуги?
  -- Нет.  --  Брок подошел к  воротам.  Потревоженные "знаменосцы" опять
укладывались  спать.  На горизонте  нерешительно  подрагивал  первыми лучами
нервный рассвет.  --  Выглядит  все это  до  омерзения  скверно,  --  тяжело
проговорил он. -- Не нравятся мне эти сукины дети, ох как не нравятся. Сидят
себе, ничего не делают, только иногда в эти свои барабаны стучат. Думаю, нам
лучше отступить, пока для этого еще есть хорошая возможность.
  --  Как  минимум  несколько дней  нам  ничего не грозит.  Брок  покачал
головой:
  -- У меня дурное предчувствие. Что-то здесь не так. Лучше бы нам уйти.
  -- Это хитрость, Брок. Обман. -- Струан  оторвал кусок рубашки и  вытер
со лба пот.
  --  Может, и  хитрость. Но на душе у  меня  не  спокойно,  а когда меня
одолевают  такие  предчувствия,  значит пора уносить  ноги.  --  Брок  ткнул
большим  пальцем в  сторону  "знаменосцев": --  Мы  их тут пересчитали.  Сто
пятьдесят штук. Хау-куа говорит, их больше тысячи вокруг поселения.
  -- Я видел, может быть, сотни две-три. К востоку отсюда.
  -- Что ты там делал?
  -- Так, прогулялся.  -- Струану  вдруг захотелось  рассказать  ему  обо
всем. Только  делу это не поможет, подумал он. Брок  сделает  все, что в его
силах, чтобы помешать тебе доставить серебро на Гонконг. А без этого серебра
ты, дружок, мертвее мертвого. -- Тут рядом, за углом, живет одна девочка, --
развязно сообщил он.
  --  Девочка,  черта  с  два!  Не  такой ты дурак, чтобы рисковать своей
шкурой  из-за юбки. -- Брок раздраженно подергал себя за бороду. --  Сменишь
меня через час?
  -- Хорошо.
  -- В полдень мы отчаливаем. -
  -- Нет.
  -- А я говорю, в полдень.
  -- Нет.
  Брок нахмурился.
  -- Что это, интересно, так тебя здесь держит?
  --   Если  мы  покинем   поселение   прежде,   чем  начнутся  настоящие
неприятности, мы страшно потеряем лицо.
  -- Верно. Это я знаю.  Не думай, что  мне  нравится  удирать. Но что-то
подсказывает мне, что так будет лучше.
  -- Мы подождем пару дней.
  -- Ты знаешь, что  я  никогда не  ошибался насчет того,  когда  следует
смазывать  пятки. -- Брок смотрел  на него с глубоким подозрением. -- Почему
ты хочешь остаться?
  -- Эта лиса  Ти-сен просто опять взялся за  свои старые трюки.  На этот
раз твое предчувствие  тебя обманывает. Я сменю тебя через  час, -- пообещал
Струан и вошел в здание фактории.
  Ну,  Дирк,  что  ты  задумал  на  этот  раз, размышлял Брок. Он  громко
прокашлялся.  Его  нос  улавливал в  воздухе тошнотворный  запах  опасности,
который испускала умирающая ночь.
  Струан поднялся  по  мраморной  лестнице  к себе  наверх.  Стены  вдоль
лестницы украшали  произведения  Квэнса  и  китайские картины  на шелке.  На
площадках стояли огромные  драконы эпохи Мин из тикового дерева и тиковые же
сундуки. В коридорах, ведущих с первой площадки, висели изображения кораблей
и  морских  сражений  --  все в  богатых  рамах  небольшой пьедестал венчала
выполненная   с  изумительной  точностью   модель  корабля   Ее   Величества
"Виктория".
  Дернув  за  дверную  ручку  своей  комнаты,  Струан обнаружил,  что она
заперта.
  -- Открывай немедленно, -- приказал он. А Тип впустила его внутрь.
  -- Где ты,  черт  побери, была, Мэй-мэй? -- спросил он, стараясь скрыть
за раздраженным тоном чувство глубокого облегчения.
  Она  стояла  в  тени  портьер  у  окна.  Сказав  А Гип  несколько  фраз
по-китайски, Мэй-мэй жестом приказала ей удалиться.
  Струан запер дверь на задвижку.
  -- Где ты  была, черт  побери? -- повторил он. Она шагнула вперед, свет
фонаря упал на нее, и Струан был поражен ее бледностью.
  -- Что случилось?
  --  Ходят  слухи,  Тай-Пэн.  Много   слухов.  Говорят,  всех   варваров
собираются преда гь мечу.
  -- Ну, в этом-то нет ничего нового. Где ты была?
  -- Новое есть в  том, что появились "знаменосцы".  Говорят,  что Ти-сен
впал в немилость. Что он приговорен к смерти.
  --  А вот это уже просто  ерунда. Он доводится двоюродным братом самому
императору и только ему во всем Китае уступает богатством.
  --  По слухам,  император  так  в господа бога  мать разозлился,  когда
Ти-сен заключил этот договор, что Ти-сена ждет публичная пытка.
  --  Это безумие. -- Струан встал у огня и снял сюртук и рубашку. -- Где
ты была?
  -- Что с тобой случилось? -- воскликнула она, увидев кровь.
  -- На меня напали разбойники.
  -- Ты виделся с Дзин-куа?
  Струан на мгновение онемел от изумления.
  -- Откуда ты знаешь о Дзин-куа?
  --  Я  ходила  поклониться  и  засвидетельствовать  свое  почтение  его
Верховной Госпоже. Она сказала мне,  что он  только что вернулся в  Кантон и
послал за тобой.
  Струан  впервые  услышал,  что Мэй-мэй  была  знакома  с  первой  женой
Дзин-куа, но он был настолько взбешен, что даже не стал об этом думать.
  -- Какого дьявола ты не предупредила меня, куда идешь?
  -- Ты бы не пустил меня, если б  узнал, -- резко ответила Мэй-мэй. -- Я
всегда с таким удовольствием навещаю ее.
  К тому  же, там я  могу  привести в  порядок  волосы и посоветоваться с
астрологом.
  -- Что?
  -- У  нее  есть ужасная  хорошая  цирюльница,  которой пользуются  жены
Дзин-куа. Уж-жасно полезно  для волос. Эта женщина известна на весь Квангун.
Очень  дорогая.  Астролог  сказал,  йосс  хороший. Очень  хороший.  Но  быть
осторожным при строительстве домов.
  --  Ты запросто рискуешь  жизнью, чтобы послушать прорицателей и вымыть
голову?  -- взорвался он. --  Какого  дьявола, что не так с твоими волосами?
Они и без того прекрасны!
  --  Ты ничего в этом не понимаешь, Тай-Пэн, -- холодно ответила она. --
Именно там я и узнаю обо всех  слухах. У цирюлъницы. -- Она взяла его руку и
провела ею по своим волосам -- Вот, видишь. Они стали гораздо мягче, нет?
  -- Нет! Не  стали! Смерть господня, если ты еще хоть раз посмеешь уйги,
не предупредив  меня, куда ты  направляешься, получишь такого шлепка, что не
сможешь потом сидеть целую неделю.
  -- Только попробуй, Тай-Пэн,  клянусь Господом,  -- ответила она.  и ее
глаза сверкнули, поймав его негодующий взгляд.
  Он тут  же  схватил ее  в охапку, невзирая  на  бешеное  сопротивление,
подтащил  к кровати,  задрал платье и нижние юбки и шлепнул  ее пониже спины
так, что зазвенела рука, а ее саму швырнуло на постель. Он никогда раньше не
бил ее. Мэй-мэй как ветром сорвало с  кровати, она бросилась к нему и злобно
вцепилась в  лицо своими длинными ногтями. Фонарь  полетел  на  пол.  Струан
опять поднял ее и шлепнул еще раз. Она вывернулась у него из рук и полоснула
ногтями по  глазам, промахнувшись на какую-то долю дюйма  и  оставив на щеке
глубокие царапины  Он сжал  ее кисти,  повернул  к себе спиной, сорвал с нее
платье  и все, что  было под  ним,  и в третий раз ударил по голым  ягодицам
открытой ладонью. Она яростно сопротивлялась, ткнув его локтем в пах и опять
вцепившись в лицо ногтями. Собрав всю свою силу, он прижал ее к  постели, но
она высвободила  голову и  вцепилась зубами в  предплечье его левой руки. Он
задохнулся от боли  и  вновь  с  размаху  ударил ее по ягодицам. Она  только
крепче сжала зубы.
  -- Клянусь Господом, ты кусаешь  меня  в последний раз, -- процедил  он
сквозь  сжатые  зубы.  Ее зубы  еще  глубже вонзились  в предплечье,  но  он
специально не отдергивал руку. Его глаза стали влажными от боли, но  он лишь
хлестал Мэй-мэй  все сильнее и сильнее,  каждый  раз  по  ягодицам, пока  не
заболела рука. В конце концов она разжала зубы.
  --  Не  надо...  больше...  пожалуйста...  пожалуйста,  --  прерывистым
голосом  пробормотала  она  и,  беззащитная, заплакала,  уткнувшись  лицом в
подушку.
  Струан перевел дыхание.
  -- А теперь попроси прощения за то, что ушла без разрешения.
  Ее багровые  истерзанные ягодицы напряглись,  и  она вздрогнула, ожидая
нового  удара,  однако  он  не  поднял руки.  Он знал, что нрав чистокровной
лошади должен быть только укрощен, но не сломлен.
  -- Я даю тебе три секунды.
  -- Я... прости меня. Ты сделал мне больно. Больно, -- рыдала она.
  Он  поднялся с кровати и, поднеся  руку  к  свету, осмотрел рану.  Зубы
Мэй-мэй проникли очень глубоко, выступила кровь.
  -- Подойди сюда, -- повторил он, но на этот раз его голос прозвучал как
удар плетью, и  она, вздрогнув, вскочила на кровати. Он  не смотрел  на нее.
Торопливо собирая  вокруг  себя  обрывки  платья,  она  начала  спускаться с
кровати.
  -- Я не велел тебе одеваться! Я сказал, подойди сюда.
  Она быстро засеменила к нему  Ее глаза  покраснели от  слез,  лицо было
перепачкано размокшей пудрой и потеками туши.
  Он положил руку на стол, куском ткани промокнул сочащуюся кровь и налил
бренди в каждую ранку. Чиркнув спичкой, он передал ее Мэй-мэй.
  -- Опусти пламя в раны, в каждую по очереди.
  -- Нет!
  -- По очереди,  -- повторил он. -- Человеческий укус так же ядовит, как
укус бешеной собаки. Живее.
  Ей  понадобилось три спички, и всякий раз она плакала чуть-чуть громче,
и  к  горлу подступала тошнота  от запаха паленого  мяса, но  рука у нее  не
дрожала. И всякий раз, когда вспыхивало бренди, Струан скрежетал зубами и не
произносил ни слова.
  Когда процедура  закончилась,  он  плеснул  еще бренди  на  почерневшие
ранки, а Мэй-мэй отыскала  ночной горшок, и ее сильно вырвало. Струан быстро
налил  из  чайника горячей воды на полотенце,  легонько похлопал  Мэй-мэй по
спине и, когда приступ  рвоты прошел, нежно обтер ей лицо горячим полотенцем
и заставил ополоснуть рот остатками  горячей  воды. Затем поднял ее на руки,
положил на  кровать и  собрался уходить. Но она прижалась к нему и заплакала
тем  глубоким, идущим  от самого сердца плачем,  который прогоняет  из  души
всякую ненависть.
  Струан качал ее на  руках и успокаивал,  пока она не уснула.  Потом  он
вышел и сменил Брока в саду.
  В полдень состоялся еще один общий сбор.  Многие  высказывались за  то,
чтобы  уехать  немедленно.  Но  Струан  взял   верх   над  Броком  и  убедил
коммерсантов  подождать  до  завтра.  Они,   ворча,   согласились  и  решили
перебраться в его факторию
  для общей безопасности. Купер и все американцы вернулись к себе.
  Струан поднялся наверх.
  Мэй-мэй приняла его со страстью. Потом они уснули, умиротворенные. Один
раз оба проснулись на мгновение, и она прошептала, целуя его в полусне:
  -- Ты был прав, наказав меня. Я  была виновата перед тобой, Тай-Пэн. Но
никогда не бей меня без вины. Потому что когда-нибудь ты уснешь -- должен же
ты спать, -- и тогда я убью тебя.
  Среди  ночи  их  покой  был  нарушен. В  дверь  громко  забарабанили, и
раздался громовой голос Вольфганга Маусса:
  -- Тай-Пэн! Тай-Пэн!
  -- Да?
  -- Быстро! Вниз! Скорее!
  Теперь и до них доносился шум толпы, заполнявшей площадь.


Глава 7

  --  Отец  предупреждал  вас  всех,  черт бы  побрал  вашу  слепоту!  --
выругался Горт, отвернувшись от окна и проталкиваясь через торговцев.
  -- Толпу