Купер.
  -- Робб, должно быть, сошел с ума, если решился так дразнить дьявола.
  Шесть лет назад Робб начал напиваться до бесчувствия, до белой горячки.
Годом  раньше Сара приехала в Макао из  Шотландии и привезла  с собой детей.
Некоторое время все шло прекрасно, но потом она узнала о китайской любовнице
Робба, Мин Су, с которой он жил уже много лет, и об их дочери. Струан помнил
ярость Сары и боль в глазах Робба, и ему было жаль обоих. Им давно следовало
бы развестись, подумал он,  проклиная закон, согласно которому развод  можно
было получить  только  актом  парламента. В  конце  концов Сара  согласилась
простить Робба, но только  при условии, что он  Богом  поклянется немедленно
избавиться от  любовницы, которую обожал, и  их дочери. Ненавидя  себя, Робб
дал согласие.  Он  тайком передал Мин Су четыре тысячи серебряных  тэйлов, и
она с дочерью уехала из  Макао. Он больше никогда не видел их-и  не слышал о
них. Но Сара, хотя  и смягчилась, так и  не смогла забыть прекрасной молодой
женщины и ее  ребенка и  продолжала  сыпать  соль на незаживающую рану. Робб
начал пить.  Вскоре  алкоголь завладел им целиком, и он  не трезвел месяцами
кряду.  Затем как-то раз он исчез. После долгих поисков Струан отыскал его в
одном из вонючих винных  погребов  Макао, притащил домой, привел  в чувство.
Потом вложил ему в руку пистолет.
  --  Застрелись  сейчас  же  или  поклянись  Всевышним,  что  больше  не
притронешься к спиртному.  Это яд для тебя, Робб. Ты  беспробудно  пьешь уже
почти целый год. Подумай о детях. Несчастные ребятишки боятся тебя как огня,
да  и  как  им тебя не бояться. А я  -- я  устал вытаскивать тебя из сточных
канав. Посмотри, во что ты превратился, Робб! Ну, давай, посмотри!
  Струан заставил  его  взглянуть на себя в зеркало.  Робб дал клятву,  и
после этого Струан отправил его  на месяц в море, распорядившись,  чтобы ему
не  давали  ни капли спиртного. Робб тогда чуть  не  умер. Пришло  время, он
опять  стал самим собой,  поблагодарил брата,  вернулся к Саре  и  попытался
помириться с  ней.  Но  мира между  ними  быть уже не могло -- как и  любви.
Бедный Робб, думал Струан. Да, и бедная Сара. Ужасно, когда муж и жена живут
вот так...
  -- Какого дьявола, зачем Робби понадобилось это делать?
  -- Думаю, он хотел  предотвратить ссору, --  сказал  Купер.  --  Я  уже
начинал злиться. Мне очень жаль.
  -- Не  извиняйтесь, Джефф. Это все моя вина. Ну, -- добавил Струан,  --
пусть мужество Робби не пропадет даром, а? Его тост?
  Они молча выпили. Бражничающие торговцы  и  матросы разбрелись по всему
берегу.
  --  Эй, Тай-Пэн! И ты,  чертов  колонист! Идите-ка сюда! Это был Квэнс,
сидевший рядом с флагштоком. Он помахал им и прокричал вновь:
  -- Черт возьми, вы идете или нет!
  Старик взял  понюшку табаку,  чихнул  два раза  и неторопливо  обмахнул
грудь платком с французскими кружевами. -- Ради Бога, сэр, -- обратился он к
Струану, глядя  на него  поверх своих  очков без оправы, -- как, дьявол меня
забери, может человек  работать в таком бедламе? Это все вы и ваши проклятые
бутылки!
  -- Вы попробовали коньяк, мистер Квэнс?
  -- Напиток безупречен, мой дорогой друг. Как грудки мисс Тиллман. -- Он
снял картину с мольберта и поднял ее над головой: -- Ну, что скажете?
  -- О Шевон Тиллман?
  --  О картине! Клянусь  всеми пузырями бурды из молока с пивом,  как вы
можете помышлять о заде записной красотки, когда перед вами шедевр? -- Квэнс
взял еще понюшку, поперхнулся, хлебнул из оловянной кружки  с "наполеоном" и
чихнул.
  На картине акварелью  была  запечатлена  сегодняшняя церемония.  Тонко.
Верно.  И чуть-чуть  сверх того. Без труда  можно  было  разглядеть  Брока и
Маусса. Глессинг тоже был там с постановлением в руках.
  -- Что ж, картина хороша, мистер Квэнс, -- сказал Струан.
  -- Пятьдесят гиней.
  -- Я купил у вас одну на прошлой неделе.
  -- Двадцать гиней
  -- Не пойдет.
  -- Пятьдесят гиней, и я напишу вас зачитывающим постановление.
  -- Нет.
  -- Мистер Купер. Шедевр. За двадцать гиней.
  -- Не считая Тай-Пэна и Робба, у меня самая большая коллекция Квэнса на
всем Дальнем Востоке.
  --  Черт  возьми,  джентльмены,  я  должен  где-нибудь  раздобыть  хоть
какие-то деньги.
  -- Продай ее Броку. Его тут прекрасно видно, -- посоветовал ему Струан.
  -- Чума на вашего Брока! -- Квэнс сделал очень большой глоток из кружки
и пожаловался хриплым голосом: -- Он отказался покупать, черт бы его побрал!
-- Он яростно потыкал в картину кистью, и Брок исчез. -- Клянусь Создателем,
с  какой  стати я  должен дарить ему бессмертие! И  на  вас  обоих мне  тоже
плевать.  Я  пошлю ее в Королевскую  Академию. На  вашем  следующем корабле,
Тай-Пэн.
  -- А кто оплатит фрахт? И страховку?
  -- Я оплачу, мой мальчик.
  -- Чем это, интересно?
  Квэнс  задумчиво разглядывал свое  творение Он чувствовал,  что даже  в
старости он  по-прежнему  сможет писать и  достигать новых высот, его талант
живописца не потускнеет.
  -- Так чем же, мистер Квэнс?
  Квэнс надменно махнул рукой Струану:
  -- Деньгами. Серебром. Медью Долларами. Наличными!
  -- Вам кто-то открыл новый кредит, мистер Квэнс?
  Но Квэнс ему не ответил. Он продолжал молча восхищаться картиной, зная,
что подцепил рыбку на крючок и она уже не сорвется.
  -- Ну же, Аристотель, кто это? -- настаивал Струан.
  Квэнс  сделал  очередной  глоток,  взял  еще  табаку  И  чихнул.  Потом
прошептал  с  заговорщицким  видом --  Присядьте.  --  Он  оглянулся,  чтобы
убедиться, что их никто не слышит.  -- Секрет -- Поднял картину. -- Двадцать
гиней?
  -- Хорошо, --  согласился Струан.  --  Но  смотри, твой  секрет  должен
стоить этих денег.
  -- А, Тай-Пэн, вы истинный князь среди нас. Хотите табаку?
  -- Не тяни, выкладывай!
  -- Похоже, что некая леди пребывает в полном  от себя восхищении. Когда
смотрится в зеркало. Без одежды. Я получил заказ написать ее в таком виде.
  -- Господи всеблагой и всемогущий! Кто?!
  -- Вы оба  ее очень  хорошо знаете. --  Тут Квэнс  добавил с притворной
грустью: --  Я поклялся не  выдавать ее имени. Но ее попка силой  моей кисти
будет  принадлежать грядущему.  Она  великолепна.  --  Очередной  глоток  из
кружки.  -- Я...  э-э... видите ли,  настоял  на  том,  чтобы ознакомиться с
натурой.  Целиком.  Прежде  чем  согласился принять заказ. --  Он  поцеловал
сведенные  в  щепоть  кончики  пальцев.  -- Божественна, джентльмены,  прост
божественна! А какая грудь! Боже милостивый, у меня едва не сделался приступ
ипохондрии. -- Еще один глоток бренди.
  -- Нам-то ты можешь сказать. Ну, кто это?
  -- Первое правило  при  адюльтере и при  работе с обнаженной натурой --
никогда  не  разглашай  имени  женщины.  --  Квэнс  с  сожалением  прикончил
содержимое кружки. -- Но среди вас не найдется ни одного, кто не заплатил бы
тысячи  гиней, чтобы стать  обладателем этого портрета. --  Он  поднялся  на
ноги, благодушно рыгнул,  обмахнул платком сюртук, закрыл коробку с красками
и поднял мольберт, бесконечно довольный  собой. -- Что  ж,  на  эту неделю с
работой закончено. Я зайду к вашему компрадору за тридцатью гинеями.
  -- Двадцать гиней, -- отрезал Струан.
  --  Оригинал Квэнса с самым знаменательным  днем в истории  Востока, --
презрительно покачал  головой художник, --  за сумму, которой едва хватит на
бочонок "наполеона".  -- Он вернулся на  свой  баркас и сплясал джигу  среди
хора приветственных голосов, встретивших его.
  --  Господь  вседержитель, но кто  же? -- произнес Купер после минутной
паузы.
  -- Должна быть  Шевон, -- сказал Струан с  коротким смешком. -- Как раз
такая затея, которая пришлась бы по душе этой юной леди.
  --  Никогда. Признаю, она взбалмошное создание, но не настолько же.  --
Купер бросил тревожный взгляд в сторону плавучего  склада  компании "Купер и
Тиллман",  где  жила Шевон Тиллман.  Она  была племянницей его  компаньона и
приехала в  Азию год  назад из  Вашингтона. За это  время  она стала  первой
красавицей  в   этой   части  света.  В  свои  девятнадцать   лет  она  была
обворожительна,  смела  и представляла собой  блестящую партию, но ни одному
мужчине  пока  не  удалось залучить  ее  --  ни в  постель, ни под венец. Ей
сделали  предложение все холостые мужчины Азии,  включая Купера. Ему, как  и
всем остальным,  она  отказала  и  в  то же  время не  отказала: держала  на
привязи, как вообще всех  своих поклонников. Однако  Купер не расстраивался:
он знал, что рано  или поздно Шевон будет его женой. В Азию под опеку  Уилфа
Тиллмана ее отправил отец, сенатор штат а Алабама. Он надеялся, что его дочь
понравится  Куперу,  а Купер --  ей,  и  их  союз еще более упрочит семейный
бизнес. Купер влюбился в нее без памяти, едва лишь увидел.
  -- Вот  и  прекрасно,  тогда мы  немедленно  объявим о  помолвке, --  в
восторге предложил Тиллман, узнав об этом.
  -- Нет, Уилф. Давай не будем спешить.  Пусть она попривыкнет к Азии, да
и ко мне тоже.
  Поворачиваясь к Струану, Купер  улыбнулся про себя. Такая дикая кошечка
стоит того, чтобы ее подождать.
  -- Наверное, это одна из "юных леди" миссис Фортерингилл.
  -- Что ж, ее крольчата на все способны.
  -- Ну, конечно. Вот только они не стали бы платить Аристотелю за это.
  --  Деньги могла  бы  дать  сама  Старая Кобыла. Дело  от этого  только
выиграет.
  -- "Дело" и без того процветает. У нее сейчас лучшая клиентура  во всей
Азии.  Ты можешь представить себе эту  Каргу  дающей деньги  Аристотелю?  --
Купер  нетерпеливо подергал себя за бакенбарды,-- Максимум, на что она может
пойти, это расплатиться с ним натурой. А может быть, он просто шутит с нами?
  -- Квэнс шутит над кем угодно и над чем угодно. Но над своим искусством
-- никогда.
  -- Кто-нибудь из португалок?
  -- Исключено. Если она  замужем, муж разнесет ей голову  из  пистолета.
Если она вдова... хм, что ж, тогда всей католической церкви лежать в руинах.
-- Резкие черты его лица сложились в усмешку. -- Я использую все возможности
"Благородного Дома", чтобы выяснить, о ком он тогда говорил. Ставлю двадцать
гиней, что узнаю это первым!
  -- Идет. Если выиграю, я забираю вот эту картину.
  -- Черт побери, теперь, когда  Брока на ней нет, она мне  самому начала
нравиться.
  --  Тогда сделаем  гак: победитель  получает  картину,  и  мы  попросим
Аристотеля вписать в нее проигравшего.
  -- Идет.-- Они скрепили сделку рукопожатием. Внезапно раздался пушечный
выстрел, и они посмотрели в сторону моря. В восточной части пролива появился
корабль. Он словно летел над водой. Его прямые паруса -- фок, грот, марсели,
брамсели,  бом-брамсели  надувались кверху, выпирая  прямоугольными куполами
из-под врезавшихся в них бык-горденей и рифов  натянутые, как струна, снасти
пели на разгоняющемся  ветру. Клипер с косыми мачтами шел  крутым бакштагом,
так  что брызги летели через планширь с подветренной  стороны и волна из-под
кормы взлетала вверх,  а над пеной,  отмечавшей  его путь -- белоснежной  на
бирюзовом фоне океана -- морские чайки выкликали свое приветствие.
  Опять громыхнула  пушка,  и  с  подветренного  борта отделилось облачко
дыма. "Юнион Джек" развевался  на  корме, "Лев и Дракон" -- на бизани. Те из
присутствующих   на   берегу,   кто   выиграли  свои   ставки,   восторженно
приветствовали  корабль, потому  что  огромные  суммы ставились  на  то, чей
клипер первым дойдет домой и чей первым вернется.
  -- Мистер  Маккей! -- крикнул Струан, но боцман и сам уже спешил к нему
с двойным телескопом.
  -- На три дня раньше срока -- рекордное время, сэр-р, -- объявил боцман
Маккей, улыбаясь беззубым ртом. --  Ох, сэр, вы  только гляньте, как  летит.
Это обойдется Броку в бочонок серебра! -- Он заторопился назад.
  Клипер Струана "Грозовое Облако" вырвался из  пролива  и  теперь, когда
ему не нужно было лавировать, пошел прямо по ветру, быстро набирая скорость.
  Струан приложил короткий сдвоенный телескоп к глазам и  поймал  в фокус
условные флажки, которые искал. Послание гласило: "Кризис не разрешен. Новый
договор  с  Оттоманской  империей против Франции Разговоры о  войне".  Затем
Струан осмотрел корабль, краска свежая, снасти  не провисли, пушки на месте.
И  в  углу  фор-бом-брамселя  он  увидел небольшую черную  метку --  это был
условный сигнал, который  использовался только в крайних  случаях  и означал
"Важные депеши на борту". Он опустил бинокль и предложил его Куперу:
  -- Не хотите взглянуть?
  -- Благодарю.
  --  Это  называется  бинокуляры  или бинокль  -- "два  глаза". Резкость
наводится вот этим винтом в центре, -- пояснил Сгруан. -- Сделан для меня по
специальному заказу.
  Купер посмотрел  в бинокль и увидел кодовые флажки. Он знал, что сейчас
весь  флот пытается  разгадать,  что  они означают. Каждая компания  тратила
немало времени  и денег, чтобы заполучить ключ  к шифру "Благородного Дома".
Бинокль оказался мощнее обычной подзорной трубы.
  -- Где я могу раздобыть партию этих штук?
  --  Сто  гиней  за бинокль. Год на поставку.  Хочешь -- соглашайся,  не
хочешь -- твое дело, с горечью подумал Купер, хорошо знавший эту интонацию.
  -- Идет.
  В  этот  момент были  подняты  новые флажки,  и  Купер  вернул  бинокль
Струану.
  Второе послание  содержало только одно слово: "Зенит" -- это был особый
код внутри основного шифра.
  -- На  вашем  месте,  -- казал  Струан,  --  я  бы избавился от хлопка,
закупленного вами в этом году. И побыстрее.
  -- Почему?
  Струан пожал плечами.
  -- Просто пытаюсь оказать небольшую услугу. Извините, мне пора.
  Он зашагал навстречу  Роббу, направлявшемуся к ним  вместе с  боцманом.
Купер  смотрел  ему  вслед.  Что же кроется  за  этими  чертовыми  флажками,
спрашивал он  себя. И что он  имел в виду, говоря о нашем хлопке?  И почему,
черт побери, до сих пор еще не прибыл пакетбот с почтой?
  Вот это и делает торговлю таким захватывающим делом.
  Ты покупаешь  и  продаешь  для  рынка,  который откроется через  четыре
месяца, зная  только  цены  рынка,  закрывшегося четыре  месяца  назад. Один
просчет,  и тебя ждут унылые стены  долговой  ямы. Тонко  рассчитанный риск,
который себя  оправдал, и ты  можешь удалиться  на покой и навеки забыть про
Восток.  Купер  почувствовал,  как в  кишечнике поднялась и покатилась вверх
волна  боли.  Эта  боль  никогда  не  отпускала его и  уже давно  стала  для
большинства торговцев неотъемлемой частью жизни на Востоке.
  Так что же крылось за предостережением Струана: дружеская подсказка или
намеренный обман?
  Капитан  Глессинг,  стоя рядом  с  Горацио,  провожал глазами "Грозовое
Облако". В его взгляде сквозила зависть. Корабль являл собой достойный приз,
и, поскольку он был первым  в этом  году  кораблем, вернувшимся  из Англии с
заходом в Калькутту, его трюмы сейчас буквально ломились от опиума. Глессинг
тоже мучился  вопросом,  что означают флажки.  И почему на  фор-бом-брамселе
появился черный квадрат.
  -- Прекрасный корабль. -- заметил Горацио.
  -- Да, корабль замечательный.
  -- Даже если это пират? -- с иронией спросил Горацио.
  -- Пиратом его делают владельцы и груз в  трюмах. Корабль есть корабль,
а эго один из самых статных молодцов, когда-либо служивших человеку, -- сухо
ответил Глессинг. Остроумие  Горацио  его не  позабавило. -- Кстати, раз  уж
речь  зашла  о  кораблях,  --  сказал  он, стараясь,  чтобы  приглашение  не
прозвучало нарочито.  -- Не согласитесь  ли вы и мисс  Синклер  отужинать со
мной сегодня? Я бы хотел показать вам свой фрегат.
  -- Это  очень  любезно  с  вашей  стороны,  Джордж. Я  с  удовольствием
принимаю приглашение. И Мэри, я полагаю,  будет  в восторге. Она еще ни разу
не поднималась на борт фрегата.
  Может быть, сегодня, сказал себе Глессинг, мне представится возможность
выяснить, как Мэри ко мне относится.
  -- Я пришлю  за вами баркас. Три склянки -- последняя полувахта  -- вас
устроят?
  --  Давайте  уж  тогда встретимся,  когда пробьет  восемь  склянок,  --
небрежно  заметил  Горацио,   желая  показать,  что  он  знаком   с  морской
терминологией: три склянки в эту вахту означали половину восьмого, тогда как
восемь склянок отбивали в восемь часов ровно.
  --  Очень  хорошо,  --  кивнул Глессинг. -- Мисс  Синклер  будет первой
женщиной, которую я принимаю на борту.
  Господи, подумал Горацио, а  ведь  Глессинг, похоже,  испытывает к Мэри
нечто большее, чем мимолетный интерес.
  Ну конечно! Приглашение предназначалось для нее, а вовсе  не  для меня.
Какое нахальство! Как этот напыщенный осел смеет надеяться, что Мэри хоть на
секунду может  подумать о  нем  как  о возможном  спутнике жизни. Или  что я
позволю ей выйти замуж так рано!
  Стук мушкета,  упавшего  на  камни,  заставил  их  обернуться. Один  из
морских пехотинцев потерял сознание и ничком лежал на берегу.
  -- Какого дьявола, что с ним такое? -- раздраженно спросил Глессинг.
  Главный старшина корабельной полиции перевернул молодого солдата.
  -- Не могу знать, сэр. Это Норден,  сэр. Он уже давно как бы не в себе,
недель этак несколько. Наверное, у него лихорадка.
  --  Хорошо, оставьте его, где  лежит. Соберите матросов. Морская пехота
-- к лодкам! Когда все поднимутся на борт, вы вернетесь и заберете его.
  -- Есть, сэр-р.
  Старшина подобрал мушкет Нордена, перебросил его одному из пехотинцев и
увел людей к лодкам.
  Когда  они  отошли  на достаточное  расстояние,  Норден,  который  лишь
притворялся,  скользнул в  тень ближайших  валунов и спрятался там.  Господи
Иисусе, ниспошли мне спасение  и обереги,  пока  я не  доберусь до Тай-Пэна,
истово молился он.  У меня  больше никогда  не будет  такой возможности, как
сейчас. Защити меня, благословенный Боже, и помоги добраться до него, прежде
чем они вернутся за мной.
  Брок стоял на юте своего корабля и смотрел на флажки в подзорную трубу.
Шесть месяцев назад  ему удалось получить  ключ к шифру Струанов, и он  смог
прочесть  первое  послание.  Теперь он ломал голову над тем, что это  еще за
"Зенит"? Что  может значить  эта чертовщина?  И что  есть такого  важного  и
срочного в договоре  с  турками, что капитан  решился вот так,  в  открытую,
передать это сообщение, пусть даже и  зашифрованное, вместо того чтобы тайно
доложить о нем Струану,  когда тот прибудет на борт? Может быть, они узнали,
что  я  разгадал  их  шифр? Может быть, они  специально  подсовывают мне эту
информацию,  а "Зенит"  означает  для  них, что это  сообщение -- фальшивка.
"Кризис" и "война" должны означать,  что цена на  чай и шелка поднимется. И,
видимо, на хлопок тоже. Наверное,  стоит начать скупать  и  то,  и другое, и
третье. Если только все это правда. Да, и, возможно, угодить прямо в капкан,
который расставил для  меня  Струан.  Где,  черт  побери,  болтается  "Седая
Ведьма"? На этот раз  ее обставили -- это  никуда не годится.  Дьявол забери
Горта! Его нерасторопность обошлась мне в тысячу гиней.
  Горт был его  старшим сыном и капитаном  "Седой Ведьмы". Сыном, которым
можно  было  гордиться. Рослый, как  отец,  такой  же суровый и  могучий,  и
вдобавок ко всему превосходный моряк,  знавший  все  тонкости морского дела.
Да, такой  сын сумеет  продолжить начатое тобой,  с гордостью думал  он,  он
достоин  того, чтобы через год-другой стать Тай-Пэном. Брок молча  помолился
за  безопасность Горта,  потом  опять  стал проклинать  его  за то,  что тот
пропустил "Грозовое Облако" вперед.
  Он перевел подзорную трубу на берег,  туда, где стояли, беседуя, Струан
и Робб, и пожалел, что не может слышать их разговора.
  --  Извините меня, мистер  Брок. --  Это был Нагрек Тум, капитан "Белой
Ведьмы" -- крупный, крепко сбитый уроженец острова Мэн  с огромными руками и
лицом цвета мореного дуба.
  -- Да, Нагрек?
  -- По флоту ходят  слухи... Я не очень-то им верю, но с другой стороны,
кто  знает -- дыма без огня  не бывает. По этим слухам, военный флот вот-вот
получит  распоряжение  положи гь конец  контрабанде опиума.  И  наши корабли
можно будет захватить как пиратские.
  -- Да, такое не часто услышишь, -- презрительно ус