сун,  и  они
почувствовали себя счастливыми. Кай-сун низко поклонилась еще раз и ушла.
  Чен Шень отвел Струана в сторону.
  --  Слышать  твоя,  может,  холосый  йосс  есть,  Тай-Пэн.  --  Все его
необъятное лицо сложилось в одну большую улыбку.
  -- Может.
  -- Холосый йосс есть тоза -- моя покупать люди стлоить  Гонконг оц-цень
дешевый!  -- Чен-Шень ухватился руками за огромный живот и громко захохотал.
-- Хейа, Тай-Пэн!  Децтвенный  рабыня  есть. Твоя хотеть? Я  твоя  покупать,
хейа? Дешевый-дешевый.
  -- Ай-йа,  девственница! Лишние заботы  зачем, свои заботы много есть и
так!
  Струан  и  Мэй-мэй забрали  детей  и  вернулись  к  ней домой.  Мэй-мэй
проиграла ему в трик-трак больше, чем стоил этот ее дом, некогда  подаренный
ей Струаном. Она официально и с большой церемонией передала ему купчую и тут
же протянула колоду карт.
  -- На квит, Тай-Пэн, в долги.
  Он вытащил валета, и она завыла и стала рвать на себе волосы.
  -- О  горе,  горе, горе! Ах,  я  паршивая  собака, старая  ни на что не
годная подстилка! Я зачем открывала свой грязный рот?
  С мученическим видом  она  зажмурилась,  вытащила  карту,  съежилась от
страха  и чуть-чуть  приоткрыла  глаза.  Это была  дама. Она  вскрикнула  от
счастья и бросилась в его объятия.
  Они с Мэй-мэй договррились, что Струан очень быстро вернется с Гонконга
или пришлет за ней "Китайское Облако". Затем он отплыл к Дипуотер Бэю.
  Дверь каюты открылась.
  -- Здравствуй, отец, -- сказал Кулум.
  -- Привет, Дирк, -- произнес вслед за ним Робб.
  -- Добро пожаловать. Добрались без приключений?
  -- Да, все нормально. -- Робб тяжело опустился в кресло. Под глазами  у
него залегли черные тени.
  -- Ты выглядишь совсем обессилевшим, Робб.
  -- Так оно и есть. Я перепробовал все, что можно, все.  -- Он  стащил с
себя тяжелый плащ,  от которого валил пар.  --  Никто не хочет открывать нам
кредит. Мы погибли. О каких хороших  новостях мог ты вообще писать, Дирк? --
Он пошарил в кармане своей куртки и вытащил оттуда письмо. -- Боюсь, из меня
добрый  вестник тоже не получится. Это пришло для  тебя со вчерашней почтой.
От отца.
  Вся радость  Струана, вся его  гордость за  то, чего он  сумел достичь,
улетучились в один миг. Винифред, подумал он, это должно быть о ней. Он взял
письмо в  руки. Печать была не  сломана.  Струан узнал мелкий  паучий почерк
своего отца.
  --  Какие новости из дома? -- спросил он,  стараясь, чтобы его голос не
дрожал.
  -- Это все, что нам пришло, Дирк.  Я не  получил вообще ничего. Извини.
Ну, а ты-то как? Что случилось с твоим  лицом?  Ты обжегся? Мне  очень жаль,
что я ничем не сумел помочь.
  Струан положил письмо на стол
  -- Ты купил землю?
  -- Нет. Распродажу отложили -- Робб старался не смотреть на письмо.
  --  Она состоится завтра, отец. Не хватило времени, чтобы обмерять  все
участки. Поэтому  ее и перенесли. -- Кулум неловко покачнулся, когда корабль
накренился, увлекаемый вперед наполнившимися парусами. Он оперся о  стол. --
Хочешь, я сам вскрою письмо?
  -- Нет, спасибо. Вы видели Брока?
  -- "Белая Ведьма" прибыла с  Вампоа два дня назад, -- сказал  Робб.  --
Сам я его не видел. Это правда, что у нас опять война?
  -- Да, -- ответил Струан. -- Флот по-прежнему на Гонконге?
  -- Да. Но когда  Эликсен  привез  последние  новости, он развернулся  в
боевое построение. К восточному  и западному входам в пролив посланы корабли
для патрулирования. Китайцы собираются напасть на Гонконг?
  -- Не будь смешным, Робби.
  Робб посмотрел в окно на море за кормой клипера. В лице Дирка появилось
что-то новое, подумал он. --  Откуда здесь  столько оружия, Дирк? Что-нибудь
не так?
  -- Чем занимался Лонгстафф все это время, Кулум? -- спросил Струан.
  -- Не  знаю, --  ответил  юноша.  -- Я видел  его лишь  однажды,  когда
понадобилось его согласие, чтобы перенести распродажу.
  -- И  я  тоже с ним  не  встречался, Дирк. После той статьи про  нас  в
газете  мне  вообще  стало  трудно  с  кем-либо   встречаться.  Особенно   с
Лонгстаффом
  -- В самом деле? Что же случилось?
  -- Я увиделся с ним на  следующий день.  Он сказал:  "Чес  с-слово, это
что,  правда?",  и  когда  я  ответил  ему:  "Да", он  взял  понюшку табаку,
пробормотал: "Жаль. Ну что же, я очень занят, Робб. Всего хорошего", и выпил
еще один стакан портвейна.
  -- Ты ожидал чего-то другого?
  -- Не знаю, Дирк. Наверное, я ждал сочувствия. Или какой-нибудь помощи.
  -- Лонгстафф не уволил Кулума. Это говорит в его пользу.
  -- Он вызвал меня обратно  только потому, что на тот момент у  него под
рукой  не  оказалось никого, кто  мог бы этим заняться, -- заметил Кулум. За
последние две недели он начал прибавлять в весе, и его болезненная бледность
уже не так  бросалась  в глаза.  -- По-моему, он испытывает  удовольствие от
того,  что  мы  потерпели  крах. То есть, --  быстро  добавил  он,  -- я-то,
конечно, не в счет. Я хочу сказать, что "Благородный Дом" потерпел крах.
  -- Если это не "мы", значит это какая-то другая компания, Кулум.
  -- Да, я  знаю, отец. Я имел в виду, что .. ну, по-моему, ты всегда был
для  Лонгстаффа особенным человеком. Он, как  китаец,  низко кланялся  твоим
знаниям и опыту,  потому что ты  был богат. Но  если отбросить богатство,  у
тебя нет ни знатности, ни воспитания. А без этого ты не можешь быть для него
равным.  А если  ты ему не  ровня,  значит и знания твои  не  имеют  никакой
ценности. Абсолютно никакой. Мне кажется, все это весьма печально.
  -- Где ты узнал о китайском обычае низко кланяться?
  -- Подожди, пока увидишь Гонконг.
  -- Что это значит, парень?
  --  Мы будем на месте через несколько  часов.  Ты  сможешь  увидеть все
своими  глазами.  -- Голос  Кулума  зазвенел: --  Пожалуйста,  отец,  вскрой
письмо!
  -- Это  известие подождет. Винифред умирала, когда ты уезжал. Ты  ждешь
чуда?
  -- Я надеюсь на него, да. Я молил о нем Господа.
  -- Пойдемте вниз, -- пригласил их Струан.
  Аккуратные ряды серебряных слитков таинственно посверкивали в полумраке
трюма, отражая свет покачивающегося фонаря. Воздух здесь был сперт и насыщен
сладковатым дурманящим запахом сырого опиума. Кругом кишели тараканы.
  -- Эго невозможно,-- прошептал Робб, касаясь серебра рукой.
  -- Я  и не знал, что в  каком-то одном  месте на земле может  оказаться
столько  серебра, --  произнес Кулум, потрясенный увиденным не меньше своего
дяди.
  -- Оно все здесь, можешь не сомневаться, -- сказал Струан.
  Робб дрожащей рукой взял один слиток, чтобы увериться,  что это не сон.
-- Невероятно.
  Струан рассказал им, как он подучил это серебро. Он передал им все, что
говорил Дзин-куа, не упомянув  лишь  о печати, четырех половинках монеты,  о
пяти  лаках,  которые предстояло вложить в  землю на Гонконге, о пяти лаках,
которые  нельзя было трогать,  а также об одном лаке для  Гордона  Чена.  Он
описал им морское сражение с Броком. Но ни словом не обмолвился о Мэй-мэй.
  --  Ах  он проклятый пират! -- негодовал Кулум.  -- Лонгстафф  прикажет
повесить Брока и Горта, когда услышит об этом.
  --  С какой стати? -- поинтересовался Струан.-- Брок виноват  в этом не
больше меня. Он просто случайно столкнулся со мной в темноте.
  -- Но это не ложь. Ты можешь доказать, что он...
  -- Я не могу и не стану ничего доказывать. Брок сделал  попытку, она не
удалась, вот и все. Это дело касается только его и меня, и никого больше.
  -- Мне  это не нравится, -- угрюмо  сказал Кулум. -- Закон предписывает
по-иному смотреть на преднамеренное пиратство.
  -- Все счеты будут сведены. Когда я сам решу, что время пришло.
  -- Господи,  помоги нам, мы спасены, --  чуть  слышно пробормотал Робб,
голос его дрожал. -- Теперь мы без помех  осуществим  все наши международные
финансовые  планы. Мы станем самой  богатой компанией на Востоке. Благослови
тебя Бог, Дирк. Ты совершил невозможное. --  Теперь наше будущее обеспечено,
восторженно  думал  Робб.  Теперь  денег хватит,  чтобы  удовлетворить самые
экстравагантные вкусы  Сары.  Тетерь  я могу немедленно  отправляться домой.
Может быть, Дирк  еще передумает и никогда не уедет отсюда, никогда не будет
жить в Англии, забудет  про парламент. Все  наши тревоги  позади.  Теперь  я
смогу купить замок и  зажить  в мире и  спокойствии, как  какой-нибудь лорд.
Сыновья  женятся,  дочери  выйдут замуж,  я  смогу обеспечить  им  безбедное
существование,  и еще  детям  их  детей останется.  Родди  сможет  закончить
университет. Он  станет банкиром и  никогда не  узнает, что такое Восток. --
Благослови тебя Бог, Дирк!
  Кулум  тоже пребывал в экстазе. Это не просто деньги, кричал ему  мозг,
это власть!  Возможность покупать оружие, покупать  голоса,  чтобы диктовать
свою  волю парламенту. Здесь, передо мной,  решение всех проблем чартистов и
чартистского  движения.  Как  Тай-Пэн  я  смогу  использовать  власть  этого
богатства -- а потом и еще большего  богатства -- для достижения благородной
цели. Благодарю  тебя, Боже,  истово  молился  он, что  Ты не оставил  нас в
трудный час, в час испытаний.
  Теперь Кулум по-другому  смотрел на отца.  За последние недели он много
размышлял над  словами Струана о богатстве власти,  о их назначении и о том,
что они дают человеку.  Постоянно общаясь с Глессингом,  прикоснувшись к той
огромной власти,  которой обладал на Востоке  Лонгстафф,  ловя сочувственные
улыбки  или наблюдая открытую радость  по поводу гибели "Благородного Дома",
он понял: человек без титула  или богатства --  сам  по себе -- беззащитен в
этом  мире. Струан почувствовал  алчность, овладевшую  Роббом и Кулумом. Да,
сказал он себе. Но  будь  честен.  Деньги,  такие деньги  способны совратить
любого. Посмотри на  себя. Ты  убил восемь,  десять человек, чтобы сохранить
их. И убил  бы  еще  сотню.  Посмотри,  что  они заставляют  тебя  делать  с
собственным сыном и собственным братом.
  --  Есть одна  вещь, и  я хочу, чтобы  вы  ее очень  хорошо усвоили, --
заговорил он. -- Эти деньги даны мне в долг. Под мое слово. Я отвечаю за них
перед Дзин-куа. Я. Не "Благородный Дом".
  -- Я не понимаю тебя, Дирк, -- поднял голову Робб.
  -- Что ты сказал, отец? Струан достал Библию.
  -- Сначала  поклянитесь  на  Священном Писании,  что все, что  я скажу,
останется нашей тайной, тайной трех человек.
  -- Неужели нужно клясться? -- удивленно произнес Робб. -- Разумеется, я
и так никогда ничего не скажу.
  -- Так ты клянешься, Робб?
  -- Конечно.
  Он и Кулум поклялись, коснувшись рукой Библии.
  Струан положил книгу на серебряные слитки.
  --  Эти  деньги  будут  использованы  для  спасения "Благородного Дома"
только  при том  условии, что  если  кто-либо  из вас  станет Тай-Пэном,  он
согласится:  во-первых, целиком посвятить нашу компанию поддержке Гонконга и
торговли с Китаем  во-вторых, навсегда сделать Гонконг тем местом, где будет
располагаться   главная  контора  компании    в-третьих,  принять   на  себя
выполнение  всех обещаний, данных мною  Дзин-куа, и держать мое слово  перед
ним  и его наследниками  в-четвертых, взять с преемника, которого он выберет
Тай-Пэном  себе  на смену,  клятву,  что  тот будет  делать то  же  самое  и
в-последних,  -- Струан  показал рукой  на Библию,  -- обещайте сейчас,  что
сколько бы лет ни просуществовал наш  торговый  дом, только христианин,  наш
родич, сможет стать его Тай-Пэном. Поклянитесь в этом на Священном  Писании,
так же как  вы заставите поклясться на Священном Писании  своего преемника в
соблюдении этих условий, прежде чем передадите ему власть.
  Наступило молчание. Затем Робб. хорошо зная своего брата, спросил:
  -- Нам известны все условия, которые поставил Дзин-куа?
  -- Нет.
  -- Каковы же остальные?
  --  Я назову их после того, как вы поклянетесь. Можете доверять мне или
не доверять, дело ваше.
  -- Получается не очень-то честно.
  -- То,  что  это серебро здесь, не  очень-то  честно, Робб. Я  не  могу
рисковать.  Это не детская  игра. И  в данный момент я не  думаю о вас как о
своих родственниках. Ставка делается на столетие. На два столетия вперед. --
В неверном свете раскачивающегося фонаря глаза Струана горели зеленым огнем.
-- Отныне для "Благородного Дома" время  будет  идти по-китайски. С вами или
без вас обоих.
  Воздух  в трюме сгустился почти ощутимо. Робб почувствовал, как взмокли
его спина и плечи. Кулум ошеломленно смотрел на своего отца.
  -- Что  для  тебя означают слова "целиком  посвятить компанию поддержке
Гонконга"?
  -- Развивать и  охранять его, сделать остров постоянной  базой для всех
торговых операций. А торговля имеет целью открыть Китай для остального мира.
Весь Китай. Он должен войти в семью народов.
  -- Это невозможно, -- покачал головой Робб. -- Невозможно!
  -- Что ж, может  быть. Но именно этому "Благородный Дом"  посвятит  все
свои усилия.
  -- Ты хочешь  сказать, поможет Китаю стать мировой державой? -- спросил
Кулум.
  -- Именно.
  --  Это опасно!  -- вскричал Робб. --  Это сумасшествие! На земле и без
того хватает забот, чтобы помогать еще и  бесчисленным толпам язычников! Они
же поглотят нас, как болотная трясина. Всех нас. Всю Европу!
  -- Сейчас каждый четвертый человек на земле -- китаец, Робб. Нам выпала
редкая возможность помочь  им.  Обучить  нашим  обычаям. Британским обычаям.
Дать им закон,  порядок, справедливость. Христианство. Ибо  рано или  поздно
настанет  день, когда они  ринутся  из  своих пределов --  сами  по  себе. Я
говорю, что мы должны направить их по нашему пути.
  -- Это невозможно.  Их  не  переделать. Никогда.  Такая попытка заранее
обречена на неудачу.
  -- Таковы условия. Через пять месяцев ты -- Тай-Пэн. В свое время Кулум
придет тебе на смену -- если окажется достоин.
  --  Господи  на небесах!  --  взорвался  Робб. --  Так вот  к  чему  ты
стремился все эти годы?
  -- Да.
  -- Я всегда знал, что у тебя есть  какая-то непонятная  мечта, Дирк. Но
это... это уже слишком. Не берусь судить, чудовищно это или удивительно. Мне
просто не дано тебя понять.
  -- Может быть, -- ответил Струан, и в голосе его зазвучал металл. -- Но
это  условие  твоего  выживания,  Робби,  твоего  и твоей семьи, и залог  их
будущего.  Ты станешь Тай-Пэном  через пять  месяцев. И будешь им по крайней
мере один год.
  --  Я уже заметил  тебе однажды, что, по-моему, это еще одно неразумное
решение, -- горячо заговорил Робб,  и лицо его исказилось.  -- У меня нет ни
твоих  знаний, ни твоей хитрости,  чтобы вертеть Лонгстаффом  или удерживать
"Благородный  Дом"  на  первом  месте  во  всей  этой  кутерьме  с  войнами,
перемириями, новыми войнами. Или справляться с китайцами.
  -- Знаю. Я знаю, на какой  риск иду. Но  Гонконг теперь наш. Эта  война
закончится так же быстро, как и предыдущая. -- Струан махнул рукой в сторону
серебра. -- Вот  это -- скала,  которая  не скоро рассыплется  по песчинкам.
Отныне все будет решать торговля. А торговать ты умеешь.
  -- Нет, тут дело не только в торговле. Есть еще корабли, которыми нужно
управлять, пираты, с которыми нужно драться. Брок, которого нужно держать  в
узде, и тысячи других проблем.
  -- За пять  месяцев мы  сумеем решить основные. Со всеми  остальными ты
справишься.
  -- Справлюсь ли?
  -- Справишься. Потому что благодаря этим деньгам, мы теперь стоим более
трех миллионов. Уезжая, я заберу с собой один. И двадцать  процентов прибыли
пожизненно. Ты сделаешь то  же самое. -- Он взглянул  на  Кулума. -- К концу
твоего срока мы будем стоить десять  миллионов, потому  что я смогу защитить
вас и "Благородный Дом" из парламента и сделаю компанию баснословно богатой.
Нам  больше  не  нужно будет полагаться  на сэра  Чарльза  Кросса,  Дональда
Макдональда. Макфи,  Смита,  Росса  и всех, кого  мы поддерживаем, чтобы они
отстаивали  наши  интересы.  Я буду делать  это  сам.  И  я  буду  постоянно
приезжать на Гонконг, так что тебе не о чем беспокоиться
  --  Мне нужно  лишь достаточно  денег,  чтобы спокойно засыпать ночью и
мирно просыпаться утром, -- сказал Робб. -- В Шотландии. Не на Востоке. Я не
хочу умереть здесь. Я уезжаю со следующим кораблем.
  -- Год и пять месяцев, о которых я прошу, это не много.
  -- Это требование, Дирк, а не просьба.
  -- Я  гебя ни к чему не  принуждаю.  Месяц назад,  Робб,  ты был  готов
принять пятьдесят  тысяч  и удалиться на покой.  Прекрасно.  Это предложение
остается в силе. Если же ты  хочешь  получить  то, что по  праву принадлежит
тебе, -- более миллиона фунтов,  -- ты получишь  их не позже, чем  через два
года. -- Струан повернулся к Кулуму: -- От тебя,  парень, мне нужно два года
твоей жизни, Если ты станешь Тай-Пэном -- еще три года. Всего -- пять лет.
  --  Если я не соглашусь на эти  условия, тогда мне  придется уехать? --
спросил Кулум, чувствуя, как у него заныло сердце и пересохло в горле.
  --  Нет.  Ты  по-прежнему останешься партнером, хотя и  младшим. Но  ты
никогда не  будешь  Тай-Пэном.  Никогда,  Мне  придется найти и  подготовить
кого-то другого.  Год -- как раз тот срок, который  справедливо попросить --
или, как он говорит, потребовать -- у Робба. Он уже одиннадцать  лет в деле.
-- Струан взял в руки слиток серебра. -- Тебе еще предстоит доказать, что ты
достоин занять  его место, Кулум, даже если ты сейчас согласишься. Ты будешь
лишь предполагаемым преемником, не более того.  Я не дам тебе жиреть на моем
поте  или поте Робба. Это закон клана и хороший закон жизни  вообще.  Каждый
человек должен стоять на своих собственных ногах. Конечно,  я буду  помогать
тебе всем, что в моих силах -- пока я жив, но ты сам должен показать, на что
способен. Только настоящий мужчина имеет право стоять на самом верху.
  Лицо Кулума вспыхнуло.
  Робб в упор смотрел на Струана, ненавидя его.
  -- Тебе  не нужен Тай-Пэн через пять месяцев. Тебе просто нужна  нянька
на год, не в этом ли все дело?
  -- Обещай мне  остаться здесь на  пять лет, и  ты сможешь сам  выбрать,
кого захочешь.
  --  Значит,  я могу прямо сейчас  устранить Кулума  в обмен на обещание
отдать тебе еще пять лет?
  -- Да,  -- не задумываясь ответил Струан. -- Я думаю, из мальчика вышел
бы толк, но окончательное решение осталось бы за тобой. Да.
  -- Видишь,  что  власть  делает  с человеком,  Кулум?  --  сказал  Робб
натянутым голосом.
  -- Нынешний вариант "Благородного Дома" мертв без этих денег, -- сказал
Струан безо всякой злобы. -- Я изложил вам свои условия. Решайте.
  -- Я понимаю, почему тебя ненавидят в этих морях, -- произнес Кулум.
  -- Понимаешь ли, дружок?
  -- Да.
  -- Ты  никогда  не  знаешь  этого,  не  узнаешь по-настоящему, пока  не
истекут твои пять лет.
  -- Значит, у меня нет выбора, отец. Либо пять лет, либо ничего?
  --  Либо ничего, либо все, Кулум.  Если  тебя устраивает быть  в  жизни
вторым,  отправляйся сейчас на палубу. Я  хочу,  чтобы ты  понял одно: стать
Тай-Пэном "Благородного Дома"  означает, что ты должен приготовиться к тому,
чтобы  жить  в  одиночестве,  быть ненавидимым  многими, иметь  некую  цель,
высокую и  бессмертную, и без колебаний приносить в жертву любого, в ком  ты
не  уверен.  Поскольку  ты мой сын, я сегодня предлагаю  тебе,  безо всякого
испытания,  возможность получить  верховную власть  в Азии. То  есть  власть
делать  почти все на свете.  Я не предлагаю этого с  легким сердцем. Я знаю,
что это такое -- быть Тай-Пэном. Выбирай же, клянусь Богом!
  Кулум не мог оторвать  взгляд от Библии.  И от серебра. Я не хочу  быть
вторым, сказал он себе. Теперь я это знаю. Тот, кто остается вторым, никогда
не сможет  сделать  ничего  достойного.  У  меня  впереди  бесконечно  много
времени,  чтобы поразмыслить  об  этих условиях,  о Дзин-куа  и  китайцах  и
заняться   решением  мировых  проблем.  Возможно,   мне  даже  не   придется
переживать,  стану я Тай-Пэном  или  нет: может  быть,  Робб решит, что я не
подхожу для этого. О Господи, сделай так,  чтобы я оказался достойным, пусть
я  стану  Тай-Пэном, чтобы обратить эту  власть  на  пользу добру. Пусть она
явится средством  для достижения Твоей цели