во покрикивал он, шлепая
рукой по  крашеной  доске,  на которую мелом заносил  котировку  лошадей. --
Майор Трент  -- на  черного  жеребца  по  кличке Сатана, фаворита  в  первом
заезде. Ставки поровну. Остальные лошади идут три к одному!
  -- Черт бы  тебя побрал, Хиббс, -- раздраженно бросил Глессинг, оплывая
потом на несносной жаре. -- Три к одному для всех остальных означает, что ты
в любом случае  останешься  в  выигрыше.  Дай мне шесть к  одному  на  серую
кобылу. Ставлю гинею!
  Хиббс бросил косой взгляд на доску и хрипло зашептал:
  -- Для вас, капитан, сэр, пусть будет пять. Одна гинея. На Мэри Джейн.
  Глессинг отвернулся. Он весь кипел от  негодования, что он не в Макао и
что  обещанное Кулумом письмо  все  еще  не  прибыло.  О Господи, думал  он,
изнывая от  тревоги, прошло уже столько времени, я должен был бы получить от
него известие. Какого дьявола, чем можно объяснить  такую задержку? Хотел бы
я знать, что сейчас делает этот мерзавец Горацио. Неужели он опять взялся ее
пилить?
  Он  угрюмо побрел  вниз к  паддоку  и  увидел стоящих вместе Струана  и
Сергеева,  но  в  эту  минуту  к  ним  присоединился  Лонгстафф,  и  он,  не
останавливаясь, прошел мимо.
  --  На кого вы  поставили, ваше высочество? -- с  веселым видом спросил
Лонгстафф у князя.
  --  На  мерина,  --  ответил  Сергеев,  опираясь  на  трость.  Всеобщее
возбуждение и запах лошадей взбодрили его, и постоянная боль  в бедре мучила
его сейчас гораздо меньше. Он было пожалел, что не может сам сесть  в седло,
но тут же  благословил судьбу за то, что вообще пережил такую рану. И вместе
с судьбой благословил Струана. Он знал, что без  операции Тай-Пэна он был бы
уже мертв.
  -- Ла-ла, ваше высочество, -- пропела Шевон, приближаясь к ним под руку
с Джеффом Купером. Она была одета в поблескивающее зеленое платье, от солнца
ее  защищал  оранжевый  зонтик. --  Вы  посоветуете мне  что-нибудь? --  Она
одарила их всех улыбкой. В особенности Струана.
  -- Если говорить о лошадях, то лучше всех вот этот мерин, но кто лучший
наездник, я не знаю, Шевон, -- ответил Сергеев.
  Шевон  взглянула  на  большого каурого  коня,  его шерсть блестела,  он
возбужденно поводил глазами.
  --  Да,  -- сказала она, и  в глазах ее  сверкнули озорные искорки.  --
Бедная лошадка! Если бы я была лошадью и все  это делали со мной, клянусь, я
бы не ступила вперед ни шагу. Ни для кого! Это варварство!
  Они рассмеялись вместе с ней.
  -- Вы ставите на мерина, Тай-Пэн?
  -- Не знаю, --  сказал он, волнуясь за Мэй-мэй. -- Мне как-то больше по
душе вон та молодая кобылка. Но  окончательный  выбор, я, наверное,  сделаю,
когда они встанут на линию.
  Шевон на мгновение задержала на нем испытующий взгляд,  пытаясь понять,
не говорит ли он загадками.
  -- Давайте  рассмотрим  ее поближе, -- предложил  Джефф с  принужденным
смешком.
  --  В  самом  деле,  Джефф,  дорогой,  почему  бы вам  не  пойти  и  не
посмотреть? Я останусь здесь и подожду вас.
  --  Я  пойду  с  вами, --  сказал  Лонгстафф,  не  замечая раздражения,
промелькнувшего на лице американца.  Купер раздумывал секунду-другую,  потом
они вместе отошли.
  Брок вежливо приподнял шляпу,  проходя мимо  Шевон, Струана и Сергеева,
но  задерживаться  не  стал. Он  был рад,  что Струан решил не участвовать в
скачках, поскольку сам он ездить верхом не любил и вызов, брошенный им вчера
Струану, сорвался у него с языка непроизвольно. Будь этот дьявол  проклят во
веки вечные, привычно подумал он.
  -- Как ваша рана, ваше высочество? -- спросила Шевон.
  -- Прекрасно. Я почти что снова здоров благодаря Тай-Пэну.
  --  О, я  здесь  ни  при  чем, --  ответил  Струан,  смущенный похвалой
великого  князя. Внизу  у паддока он заметил Блора, увлеченно беседующего  о
чем-то  со  Скиннером. Интересно,  подумал  он, не ошибся ли я, поставив  на
этого парня.
  -- Скромность  вам к  лицу,  сэр, -- сказала  Шевон Струану,  грациозно
приседая  перед ним в  коротком реверансе. --   o le e o lige [Благородство
обязывает (фр.)], кажется, так это звучит?
  Струан заметил, что Сергеев смотрит на девушку с открытым восхищением.
  --  У  вас  прекрасный корабль,  ваше  высочество.  Русская  бригантина
водоизмещением в восемьсот тонн несла четыре мачты. И много пушек.
  -- Я почту за честь предоставить капитану возможность показать его вам,
--  ответил Сергеев.  -- Возможно,  мы могли  бы поговорить  с вами о... его
отдельных качествах более подробно. Когда вы будете готовы.
  -- Благодарю  вас,  я с  удовольствием принимаю  ваше  приглашение.  --
Струан собирался продолжить разговор, но в этот момент к  ним подлетел Блор,
весь в пыли и запыхавшийся.
  --  Мы почти  готовы  начать, Тай-Пэн... вы  выглядите потрясающе, мисс
Тиллман...  добрый день, ваше высочество, -- выпалил он единым духом. -- Все
ставьте свои деньги на  четвертый номер в четвертом заезде, решил скакать на
ней сам...  ах да,  Тай-Пэн,  я  проверил  жеребца  вчера вечером.  Он  взял
мундштук, так  что мы вполне можем использовать  его в  следующих скачках...
Ваше высочество, позвольте мне  проводить вас  на  ваше место, вы открываете
первый заезд.
  -- В самом деле?
  -- Разве его превосходительство не говорил с вами об этом? Черт по... я
хочу  сказать,  вы  бы не согласились  это сделать?  -- Никогда в жизни Блор
столько не работал, и никогда еще это не доставляло ему такого удовольствия.
-- Пожалуйста, пойдемте, я провожу вас.-- Он торопливо повел Сергеева сквозь
толпу.
  -- Приятный молодой человек этот Блор,  -- заметила Шевон, радуясь, что
наконец осталась наедине со Струаном. -- Где вы отыскали его?
  --  Он сам отыскал  меня, --  ответил  Струан. -- И я рад этому. -- Его
внимание вдруг привлекла перебранка возле одной из палаток. Несколько солдат
из  оцепления  выталкивали за линию какого-то китайца. Большая круглая шляпа
свалилась с его головы -- и вместе с нею длинная косичка. Это был Аристотель
Квэнс.  --  Извините,  я оставлю  вас на секунду, -- пробормотал  Струан. Он
торопливо подошел к солдатам и встал  перед маленьким  человечком, прикрывая
его своим огромным телом: -- Все в порядке, ребята, это мой друг!
  Солдаты пожали плечами и отошли.
  -- О, чугунные тестикулы Громовержца, Тай-Пэн, -- задыхаясь, проговорил
Квэнс,  поправляя на себе одежду. -- Ты подоспел как раз вовремя. Храни тебя
Господь!
  Струан нахлобучил шляпу ему на голову и увлек его за полог палатки.
  -- Какого дьявола ты здесь делаешь? -- прошептал он.
  -- Я должен был увидеть скачки, клянусь  Богом. -- Квэнс поправил шляпу
так, чтобы косичка падала на спину. -- И еще мне нужно поговорить с тобой.
  -- Сейчас не время! Морин где-то здесь в толпе. Квэнс съежился.
  -- Господи, спаси и сохрани!
  -- Вот-вот, хотя зачем  Ему это делать, я не представляю. Исчезай, пока
тебя  никто  не  видел.  Я слышал, она  заказала  билеты домой на  следующую
неделю. Если она заподозрит... в общем, сам будешь выкручиваться!
  -- Только первый заезд, Тай-Пэн? -- взмолился Квэнс. -- Прошу тебя. И у
меня есть для тебя кое-что важное.
  -- Что?
  Квэнс  рассказал   пораженному  Струану  о  том,  что  Горт  сделал   с
проституткой.
  --  Чудовищно! Бедная девочка при  смерти.  Горт сумасшедший,  Тай-Пэн.
Просто сумасшедший.
  --  Дай  мне знать,  если девушка  умрет. Тогда мы...  ладно,  мне  еще
предстоит подумать о том, что  мы предпримем. Спасибо, Аристотель.  А теперь
тебе лучше исчезнуть, пока еще есть возможность.
  --  Только  первый  заезд?  Пожалуйста,  ради  всего   святого!  Ты  не
понимаешь, что это значит для бедного старика.
  Струан  огляделся вокруг. Шевон подчеркнуто не замечала  их.  Он увидел
проходившего мимо Глессинга.
  -- Капитан!
  Когда Глессинг узнал Квэнса, глаза у него полезли на лоб.
  -- Клянусь Юпитером! А я-то думал, что ты давно в открытом море!
  -- Окажите мне  услугу, хорошо? --  быстро заговорил  Струан. -- Миссис
Квэнс  стоит  сейчас  у  большого  шеста.  Не согласились  бы  вы  побыть  с
Аристотелем,  не попадаясь ей на глаза? Лучше всего отвести его вон туда. --
Струан  указал на  теснившихся  сбоку  от  ипподрома  китайцев. -- Пусть  он
посмотрит первый заезд, потом отведите его домой.
  --  Ну, конечно. Господи, Аристотель,  я рад  тебя  видеть, -- Глессинг
повернулся  к  Струану:  --  Вы  не получали  вестей  от  Кулума?  Я  ужасно
беспокоюсь за мисс Синклер.
  -- Нет. Но  я  поручил Кулуму  навестить  ее  сразу же,  как только  он
приедет. Письмо может прийти в любую минуту. Я уверен, с ней все в порядке.
  -- Надеюсь, что так.  Да,  вот только куда же  мне проводить Аристотеля
после заезда?
  -- К миссис Фортерингилл.
  -- Вот это да! И как там внутри, Аристотель? -- спросил Глессинг, не  в
силах сдержать своего любопытства.
  -- Ужасающе, мой мальчик, до смерти ужасающе. --  Квэнс схватил его  за
руку, и голос его сразу как-то осел.  -- Я не могу там глаз сомкнуть, и пища
отвратительная. Ничего, кроме куэнтуса на завтрак, обед, к чаю и на ужин. Ты
не можешь одолжить мне несколько гиней, Тай-Пэн?
  Струан возмущенно фыркнул и отошел.
  -- Что такое "куэнтус", Аристотель?
  -- Это... э... ну, вроде каши. Струан вернулся к Шевон.
  -- Это ваш друг, Тай-Пэн?
  -- Есть  друзья,  которых замечать  не  политично,  Шевон. Она легонько
стукнула его по руке веером.
  -- Совершенно излишне напоминать  мне  о политике,  Дирк. Я  скучала по
вам, -- нежно добавила она.
  -- Вот как, -- сказал он, сознавая, что жениться на Шевон было бы легко
и  очень разумно. Но  невозможно. Из-за Мэй-мэй. --  Почему вы хотите, чтобы
вас написали обнаженной? -- неожиданно спросил он и по выражению ее глаз тут
же понял, что его догадка была верна.
  -- Это Аристотель вам сказал? -- Ее голос звучал ровно.
  -- Господи милостивый, нет. Он никогда бы этого не сделал. Но несколько
месяцев  назад он решил подразнить  нас. Сказал, что получил новый заказ. На
обнаженную натуру. Так почему же?
  Она вспыхнула, прикрылась веером и рассмеялась.
  -- Гойя написал портрет герцогини Альбы. Дважды, если не ошибаюсь.  Она
стала знаменитой на весь свет. Его глаза весело прищурились.
  -- Вы воплощенный демон зла, Шевон. Вы действительно  позволили  ему...
э-э... ознакомиться с предметом?
  -- Это  было  его  высокое  право  художника. Мы  обсуждали  идею  двух
портретов. Вы не одобряете?
  --  Держу  пари, что ваш дядюшка -- и отец  -- подпрыгнули бы до небес,
узнай они об этом или попади эти портреты в дурные руки.
  -- А вы бы приобрели их, Тай-Пэн?
  -- Чтобы спрятать?
  -- Чтобы наслаждаться.
  -- Вы необычная девушка, Шевон.
  -- Возможно, я просто презираю  лицемерие. -- Она пристально посмотрела
на него. -- Как и вы.
  --  Да. Но вы живете в  мире мужчин, и некоторые вещи вам просто нельзя
делать.
  --  Существует так много  "некоторых"  вещей, которые я бы очень хотела
сделать.  -- Раздались приветственные крики,  и  лошадей вывели для  парада.
Шевон  приняла окончательное решение: -- Наверное, я покину  Азию.  Не позже
чем через два месяца.
  -- Это звучит почти как угроза.
  --  Нет, Тай-Пэн. Я просто влюблена -- но влюблена  и в жизнь тоже. И я
согласна с  вами: ставку  нужно делать, когда  все участники заезда стоят на
линии. -- Она  стала  обмахиваться веером, молясь  про себя,  чтобы риск, на
который она пошла, оправдал себя. -- Кого вы выбираете?
  Он не повернул головы, чтобы посмотреть на лошадей.
  -- Все ту же молодую кобылу, Шевон,-- сказал он.
  -- Как ее имя? -- спросила она.
  -- Мэй-мэй, -- произнес  он, глаза его  струили нежность. Ее веер замер
на мгновение, потом размеренные покачивания возобновились.
  -- Заезд  не проигран, пока победитель не утвержден судьей и не увенчан
гирляндой.
  Она  улыбнулась  и  зашагала  прочь  с  высоко поднятой головой,  более
прекрасная, чем когда-либо.
  Молодая кобыла проиграла заезд. На каких-то полголовы. Но проиграла.
  -- Ты так скоро вернулся, Тай-Пэн? -- чуть слышно произнесла Мэй-мэй.
  -- Да. Скачки мне надоели, и я беспокоился за тебя.
  -- Я выиграла?
  Он покачал головой.
  Она улыбнулась и вздохнула.
  --  Ну и ладно, не беда.  --  Белки  ее глаз стали красными, золотистая
кожа лица посерела изнутри.
  -- Доктор приходил?
  -- Нет еще. --  Мэй-мэй повернулась на бок, поджав ноги, но легче ей от
этого  не стало. Она  убрала  подушку, но  и  это  не  помогло,  поэтому она
подтянула  ее  обратно. --  Твоя  бедная  старая  Мать  просто  стареет,  --
проговорила она с вымученной улыбкой.
  -- Где у тебя болит?
  --  Нигде,  везде.  Мне  надо  хорошо  выспаться,  и  все  пройдет,  не
беспокойся.
  Он помассировал ей шею и спину, гоня от себя мысли о самом страшном. Он
распорядился приготовить свежий  чай и легкую пищу и постарался уговорить ее
поесть, но у нее совсем не было аппетита.
  На  закате в комнату вошла  А Сам, она приблизилась к Мэй-мэй и сказала
ей несколько слов.
  -- Пришел врач. И Гордон Чен, -- перевела Мэй-мэй Струану.
  -- Хорошо!  -- Струан поднялся на ноги и потянулся всем телом, затекшим
от долгого сидения.
  А Сам  подошла к  ящичку, в котором хранились драгоценности, и  достала
оттуда  маленькую статуэтку из слоновой  кости. Статуэтка изображала лежащую
на боку обнаженную  женщину. К огромному удивлению Струана, Мэй-мэй показала
на  различные  части крошечной фигурки и потом долго  что-то говорила А Сам.
Когда она закончила, А Сам кивнула и вышла  озадаченный Струан последовал за
ней.
  Врач оказался уже пожилым человеком. Его длинная косичка была тщательно
умащена,  длинный  древний халат протерся до ниток.  У него были удивительно
ясные  глаза   несколько  длинных волосков  росли из  бородавки  на щеке. На
тыльной  стороне  тонких  рук выделялись  набухшие синие вены,  пальцы  были
длинными и тонкими.
  -- Прошу  прощения,  Тай-Пэн, -- сказал Гордон и  поклонился вместе  со
стариком. --  Это Ки Фа  Тан, лучший  целитель в  Тай Пинь Шане.  Мы  пришли
сразу, как только смогли.
  --  Благодарю вас. Прошу вас,  проходите сю... --  он замолчал, увидев,
что  А Сам подошла  к  доктору, низко поклонилась и протянула ему статуэтку,
отметив те самые ее части, которые указала ей Мэй-мэй. Сейчас она пространно
отвечала на вопросы старика.
  -- Что это он, черт возьми, делает?
  -- Ставит диагноз,  -- ответил Гордон Чен,  внимательно слушая А Сам  и
доктора.
  -- По статуэтке?
  -- Да. Было бы неприлично, если бы он стал осматривать саму госпожу без
особой надобности, Тай-Пэн. А Сам объясняет ему, где госпожа чувствует боли.
Пожалуйста, запаситесь терпением, я уверен, это лишь легкое недомогание.
  Доктор  молча созерцал  маленькую фигурку. Наконец  он поднял глаза  на
Гордона и что-то тихо сказал.
  --  Он говорит, что это  не простой  диагноз.  С  вашего разрешения, он
хотел бы осмотреть госпожу.
  Сгорая от нетерпения, Струан проводил их в спальню:
  Мэй-мэй  опустила  полог  кровати.  Отделенная  от  них  полупрозрачной
тканью, она лежала на широкой постели едва различимой тенью.
  Врач  прошел  к кровати,  встал сбоку от Мэй-мэй  и  опять погрузился в
молчание.  Через несколько минут  он тихо  проговорил  несколько слов. Левая
рука Мэй-мэй послушно высунулась из-под полога. Старик взял ее в свои руки и
пристально рассмотрел. Потом положил пальцы на пульс и закрыл  глаза. Пальцы
начали легонько постукивать по коже.
  Шли минуты. Пальцы все так же медленно постукивали  по  ее руке, словно
ища что-то, что было невозможно найти.
  -- Что он делает теперь? -- спросил Струан.
  --  Слушает  ее  пульс,  сэр, -- шепотом ответил Гордон. --  Мы  должны
стоять очень тихо. В каждой кисти есть  девять пульсов.  Три на поверхности,
три немного  ниже и  три в самой глубине. Они скажут ему о причине  болезни.
Прошу вас, Тай-Пэн, будьте терпеливы. Слушать пальцами невероятно трудно.
  Мерное постукивание продолжалось. Это был единственный звук в  каюте. А
Сам  и Гордон  Чен  не отрываясь следили  за доктором, завороженные.  Струан
беспокойно пошевелился,  но  не издал ни звука.  Доктор словно  погрузился в
какой-то мистический транс. Потом постукивание вдруг прекратилось, и доктор,
будто  схватив наконец  долгое  время  ускользавшую  жертву, сильно  надавил
пальцами. В течение минуты он стоял неподвижно, как статуя. Потом он опустил
ее кисть на покрывало, и Мэй-мэй молча  протянула ему правую руку. Процедура
повторилась.
  И опять после многих минут томительного  ожидания постукивание внезапно
оборвалось.
  Доктор открыл глаза, вздохнул и  положил руку Мэй-мэй на покрывало.  Он
сделал знак Гордону Чену и Струану следовать за ним и вышел из каюты.
  Гордон закрыл  за ними дверь.  Врач засмеялся  тихим  нервным  смехом и
начал говорить спокойно и быстро.
  Глаза Гордона широко раскрылись.
  -- В чем дело? -- резко спросил Струан.
  -- Я не знал, что Мать носит ребенка,  Тай-Пэн. -- Гордон повернулся  к
доктору  и  задал новый вопрос. Старый китаец говорил долго. Потом наступило
молчание.
  -- Ну, что он сказал, черт возьми?
  Гордон посмотрел на него, безуспешно пытаясь сохранить спокойный вид.
  -- Он говорит, что Мать очень больна, Тай-Пэн. Что яд проник в ее кровь
через нижние конечности. Этот яд собрался в печени, и печень теперь... -- он
замолчал,  подыскивая слово, -- ...разладилась.  Скоро  наступит  лихорадка,
плохая лихорадка. Очень плохая лихорадка. Потом  пройдут три или четыре дня,
и снова лихорадка. И снова опять.
  -- Малярия? Лихорадка Счастливой Долины?
  Гордон повернулся к старику и перевел вопрос Струана.
  -- Он говорит, да.
  --  Все  знают,  что  малярию  вызывают ночные газы --  никакой не  яд,
проникший через  кожу, клянусь Богом, -- рявкнул Гордону  Струан. -- Она  не
была там уже несколько недель!
  Гордон пожал плечами.
  -- Я лишь передаю вам его слова, Тай-Пэн. Я не доктор. Но этому доктору
я бы поверил... думаю, вам следует доверять его словам.
  -- Как он собирается вылечить ее? Гордон расспросил старика.
  -- Он  говорит следующее, Тай-Пэн: "Я вылечил несколько человек из тех,
кто  страдал  от  яда  Счастливой Долины.  Все  выздоровевшие  были сильными
мужчинами, они приняли некое лекарство перед третьим приступом лихорадки. Но
теперь болеет женщина, и, хотя ей двадцать первый год, она сильна,  и дух ее
подобен огню, вся  ее сила уходит в ребенка, который уже шесть месяцев зреет
в ее чреве".  -- Гордон встре-воженно замолчал. -- Он опасается за госпожу и
за ребенка.
  -- Скажи ему, пусть пошлет за этим лекарством и начнет лечить ее  прямо
сейчас. Не дожидаясь приступа.
  -- В этом вся беда. Он не может  этого  сделать, сэр. У него больше  не
осталось такого лекарства.
  -- Тогда скажи, пусть достанет сколько нужно, клянусь Богом!
  -- На  Гонконге  его  нет,  Тай-Пэн.  Он  в  этом уверен.  Лицо Струана
потемнело.
  -- Хоть сколько-нибудь, но должно быть. Скажи ему,  пусть достанет -- я
заплачу любую цену.
  -- Но, Тай-Пэн, он...
  -- Кровь господня, скажи ему!
  Последовал быстрый обмен фразами на китайском.
  -- Он говорит,  что  на Гонконге лекарства больше нет. Что его не найти
ни  в Макао,  ни  в  Кантоне.  Что это лекарство  изготовляют  из коры очень
редкого  дерева,  которое растет где-то  в Южных Морях или  в  землях  по ту
сторону океана. То малое количество,  которое у него было, перешло к нему от
отца, тоже целителя, который в свою очередь получил его  от своего  отца. --
Гордон  беспомощно добавил:  --  Он говорит, он совершенно уверен в том, что
лекарства не осталось совсем.
  -- Двадцать тысяч тэйлов серебром, если она выздоровеет.
  Глаза  Гордона широко  раскрылись. Он  подумал  мгновение, потом быстро
проговорил что-то врачу. Они оба поклонились и заторопились к двери.
  Струан достал носовой платок, отер пот с лица и вернулся в спальню.
  -- Хейа, Тай-Пэн, -- сказала Мэй-мэй  голос ее звучал  совсем слабо. --
Какой у меня йосс?
  -- Они ушли за лекарством, которое вернет тебе здоровье. Так что можешь
не переживать.
  Он успокоил ее,  как мог, устроил поудобнее на кровати,  подождал, по