ка
она заснет, потом обычным  тоном отдал  слугам необходимые распоряжения -- и
все это время сердце его сжималось от боли.
  Затем  он  поспешил  на флагман  и обратился к  главному врачу флота  с
просьбой рассказать все,  что тому известно о коре некоего  дерева,  которое
излечивает лихорадку.
  -- Сожалею,  мой  дорогой мистер  Струан,  но все это бабушкины сказки.
Существует легенда  о  графине  Хинхон,  жене испанского  вице-короля  Перу,
которая в семнадцатом веке привезла в Европу какую-то кору из Южной Америки.
Кора получила название "иезуитской",  иногда ее еще называют "хинная корка".
Считалось, что если принимать ее с водой в растолченном виде, она излечивает
лихорадку.  Но  когда ее опробовали в Индии, она не дала  абсолютно  никаких
результатов.  Оказалась совершенно  бесполезной!  Проклятые  паписты  готовы
наобещать  что угодно,  лишь бы обратить побольше  неискушенных  душ  в свою
веру.
  -- Где, черт меня побери, могу я достать хоть немного этой коры?
  --  Право, не  знаю,  мой дорогой  сэр. В  Перу, наверное.  Однако  чем
вызвана ваша тревога? Куинз  Таун теперь опустел. Если вы не вдыхаете ночных
испарений, то можете не беспокоиться насчет лихорадки.
  -- Один из моих друзей только что заболел малярией.
  --  А!  Что   ж,  тогда  рекомендую  укрепиться  сердцем   и  начать  с
мужественной  дозы  каломели для очистки желудка. Без промедления.  Конечно,
обещать ничего не могу. Мы не откладывая поставим ему пиявки.
  После этого Струан побывал  у  главного армейского  доктора, а затем по
очереди у всех менее значительных  врачей  -- и военных, и гражданских.  Все
они говорили ему одно и то же.
  Потом Струан вспомнил,  что Уилф Тиллман еще  жив. Он тут же отправился
на плавучий опиумный склад Купера-Тиллмана.
  Тем временем  Гордон  Чен  вернулся в Тай Пинь Шан  и послал за десятью
начальниками Триад, бывшими у него в подчинении. Вернувшись от  него, каждый
из  этих  десяти человек в  свою  очередь вызвал к  себе  десять начальников
рангом пониже. Слух о том, что  необходимо найти кору  какого-то  особенного
дерева, распространился с невероятной быстротой. На сампанах и джонках молва
об этом перелетела  через  пролив  на  Кулун, откуда в самом скором  времени
достигнет  деревушек, деревень, больших и малых городов.  Выше по побережью,
ниже  по  побережью, в глубине страны. Через  несколько часов все китайцы на
Гонконге -- и Триады, и не  Триады  -- знали, что кто-то ищет  кору  редкого
дерева. Они  не  знали,  кто  и зачем, слышали лишь,  что за  нее  назначено
огромное вознаграждение. Эти сведения  достигли и ушей мандаринских шпионов.
Они тоже принялись за  поиски коры, но их прельщала не  только  награда: они
понимали, что эту кору, возможно,  удастся использовать как приманку,  чтобы
выявить главарей Триад.
  -- Извините, что прибыл без приглашения, Уилф. Я... -- Струан замолчал,
потрясенно глядя на Тиллмана.
  Тиллман опирался спиной на  взмокшую от пота  подушку, его  лицо  цвета
старой нестираной простыни страшно  исхудало  и больше напоминало  обтянутый
кожей череп, чем лицо живого человека  белки глаз стали грязно-желтыми.
  --  Входите, --  произнес он  едва  слышно.  И тут Струан  увидел,  что
Тиллман, чьи зубы всегда были такими крепкими, ровными и белыми, стал совсем
беззубым.
  -- Что случилось с вашими зубами?
  -- Каломель. Ее действие на некоторых людей... -- голос Тиллмана устало
смолк. В следующую секунду  в его глазах появился странный  блеск: -- Я ждал
вас. Мой ответ: нет!
  -- Что?
  -- Нет. Просто нет и  все. -- Голос набрал силу. --  Я ее опекун, и она
никогда не станет вашей женой!
  -- Я пришел не для того, чтобы просить ее руки. Я лишь заглянул узнать,
как вы себя чувствуете и как малярия...
  -- Я вам не верю!  --  Голос Тиллмана задрожал на истерической ноте. --
Вы просто надеетесь, что я умру!
  -- Какая чепуха! Зачем мне желать вашей смерти?
  Тиллман слабой  рукой поднял  колокольчик, лежавший  на  заскорузлом от
пота покрывале, и позвонил. Дверь открылась, и в каюту вошел огромный  босой
негр, раб Тиллмана.
  -- Джебидия, попроси массу Куппера и миссис немедленно прийти сюда.
  Джебидия кивнул и закрыл за собой дверь.
  -- По-прежнему помыкаете человеческими созданиями, Уилф?
  --  Джебидия доволен  своей  участью,  черт  бы тебя побрал!  Вы живете
по-своему, мы -- по-своему, грязная ты свинья!
  -- Чума на вашу жизнь, проклятый работорговец.
  Второй корабль Струана навсегда  запечатлелся в его памяти, и шотландца
до сих  пор иногда мучили по ночам кошмары: ему снилось, что 6н опять  вышел
на нем в открытое море.  Получив после Трафальгара свою долю призовых денег,
он  выкупил  себя  из  королевского  флота и  записался юнгой на  английский
торговый  корабль, бороздивший просторы Атлантики.  Лишь когда  они были уже
далеко  в  океане, он обнаружил, что  капитан занимался незаконной торговлей
черным товаром и направлялся  в Дакор за  грузом рабов. Оттуда корабль пошел
через южную Атлантику и штилевую полосу экватора в Саванну  мужчины, женщины
и дети копошились в трюме, как черви.  Неделя тянулась за неделей.  В ушах у
него не  смолкали их предсмертные крики и плач, нестерпимая вонь душила его.
Он  был  в  ту  пору  всего  лишь  восьмилетним мальчишкой  и ничего не  мог
поделать. В Саванне он сбежал с корабля.  Это был единственный в  его  жизни
корабль, который он бросил.
  --  Вы даже хуже тех, кто доставляет вам рабов  из Африки, -- сказал он
голосом, звенящим от едва сдерживаемой ярости. -- Вы  просто покупаете живую
плоть, выставляете ее на помост и подсчитываете  барыши. Я видел рынок рабов
и знаю, что это такое!
  -- Мы хорошо обращаемся с ними! -- взвизгнул Тиллман. -- Они всего лишь
дикари,  а мы  даем  им хорошую сытую жизнь. И  это так! -- Он  откинулся на
подушку, собираясь с силами  его лицо  подергивалось, он  отчаянно завидовал
здоровью  и  силе  Струана  и чувствовал приближение конца. -- Моя смерть не
принесет тебе выгоды, да проклянет тебя Господь на веки вечные!
  Струан повернулся к двери.
  -- Тебе лучше подождать. То, что я намерен сказать, тебя заинтересует.
  -- Меня не заинтересует ничего из того, что можешь сказать ты!
  --  Ты называешь  меня  работорговцем?  А  как  ты  сам заполучил  свою
любовницу, гнусный лицемер? Дверь распахнулась, и в каюту влетел Купер.
  -- О, привет, Тай-Пэн! Я не знал, что вы на борту.
  -- Привет, Джефф, -- ответил Струан, с трудом беря себя в руки.
  Купер взглянул на Тиллмана:
  -- Что случилось, Уилф?
  --  Ничего.  Я хотел  видеть тебя  и мою племянницу.  Вошла  Шевон и  в
изумлении остановилась на пороге.
  -- Хэллоу, Тай-Пэн. Вы хорошо себя чувствуете, дядя?
  -- Нет, дитя мое. Мне очень плохо.
  -- В чем дело, Уилф? -- спросил Купер.
  Тиллман слабо кашлянул.
  -- Тай-Пэн  заглянул  ко  мне "с визитом". Я решил что  это  подходящий
случай,  чтобы  уладить одно  важное дело.  Завтра  у  меня ожидается  новый
приступ  лихорадки,  и  я,  наверное...  в  общем.   --  его  тусклые  глаза
повернулись к  Шевон,  -- я  с  гордостью извещаю тебя, что Джефф официально
попросил твоей руки и я с радостью дал ему свое согласие.
  Шевон побледнела.
  -- Но я пока не хочу выходить замуж.
  -- Я очень тщательно все взвесил.
  -- Я не хочу!
  Тиллман приподнялся на локте, что стоило ему больших усилий.
  --  Довольно.  Ты поступишь  так, как  я  скажу!  -- прогремел он. Гнев
придал  ему  силы. --  Я  твой  законный  опекун. Я  уже  несколько  месяцев
переписываюсь с твоим отцом. Мой брат  официально одобрил  этот брак, если я
окончательно решу, что  он послужит к твоей пользе. А я решил, что послужит.
Следовательно...
  -- Что ж, я такого решения не принимала, дядя. Мы живем в девятнадцатом
веке, а не в средневековье. Я еще не хочу выходить замуж.
  -- Меня нисколько не интересуют твои желания, и ты совершенно права: мы
живем в  девятнадцатом веке. Ты обручена. И  ты выйдешь замуж. Твой отец и я
надеялись, что за это  время, пока  ты здесь, Джефф сможет оценить тебя. Это
произошло.  -- Тиллман в  изнеможении опустился на подушку. --  Это в высшей
степени достойный союз. И дело это решенное.
  Купер подошел к Шевон:
  -- Шевон, дорогая. Вы знаете о моих чувствах. Я  и понятия не имел, что
Уилф собирался... я надеялся...
  Она отшатнулась от него и нашла глазами Струана.
  -- Тай-Пэн! Прошу вас, скажите моему дяде. Скажите ему, что он не имеет
права так поступать...  он  не может  обручить меня... скажите  ему,  что не
может!
  -- Сколько вам лет, Шевон? -- спросил Струан.
  -- Двадцать.
  -- Если ваш отец и ваш дядя одобряют этот брак, у вас нет выбора. -- Он
посмотрел  на Тиллмана: -- Полагаю, вы имеете письменное подтверждение своих
слов?
  Тиллман показал на письменный стол.
  -- Письмо лежит вон там. Хотя это и не твоего проклятого ума дело.
  --  Значит,  все  законно,  Шевон.  Вы  младший  член семьи  и  обязаны
подчиниться  воле своего  отца.  -- Струан с  печальным лицом  повернулся  к
двери, но Шевон остановила его.
  -- Вы знаете, почему меня продают? -- заговорила она в порыве отчаяния.
  -- Попридержи язык, девчонка! -- вскричал Тиллман.  -- С тех самых пор,
как  ты  сюда приехала, ты доставляла нам одни  лишь хлопоты и беспокойство.
Пора тебе  наконец вспомнить о приличиях  и об уважении  к тем, кто старше и
лучше тебя.
  --  Меня продают за долю  в  деле,  -- с торечью произнесла она. --  За
пакет акций компании "Купер и Тиллман".
  --  Это не  так!  --  возразил Тиллман,  и лицо его  исказила уродливая
гримаса.
  --  Шевон, вы  слишком взвинчены сейчас,  -- начал  Купер  с несчастным
видом. -- Это все от неожиданности и...
  Струан сделал  шаг вперед, намереваясь обойти ее, но она  не  отпускала
его.
  --  Подождите,  Тай-Пэн. Это сделка.  Я  знаю, как рассуждают политики.
Политика -- очень дорогое занятие.
  -- Придержи язык! -- закричал Тиллман,  но тут же  вскрикнул от  боли и
повалился на постель.
  -- Не получая доходов отсюда,-- быстро продолжала она дрожащим голосом,
-- отец  не сможет позволить  себе оставаться сенатором.  Дядя -- старший из
двух братьев, и если  он умрет, Джефф будет вправе выкупить долю Тиллманов в
деле за чисто номинальную сумму, и тогда...
  --  Полно, Шевон, -- резко оборвал ее  Купер. --  Это не имеет никакого
отношения к моей любви к вам. За кого вы меня принимаете?
  --  Будьте честны,  Джефф.  Ведь  это  правда,  не так  ли? О выкупе цо
номиналу?
  --   Да,  --  ответил  Купер   после  хмурой   паузы.  --   При   таких
обстоятельствах я мог бы выкупить  долю  Тиллмана. Но  я  не  заключал такой
сделки. Я не покупаю себе служанку. Я люблю вас. Я хочу, чтобы вы стали моей
женой.
  -- А если я ею не стану, согласитесь вы не выкупать долю дяди?
  -- Не знаю. Это решение я приму, когда придет время. Ваш дядя точно так
же мог бы выкупить мою долю, если бы мне пришлось умереть раньше него.
  Шевон опять повернулась к Струану:
  -- Пожалуйста, купите меня, Тай-Пэн.
  -- Я не могу, девочка. Но я также не думаю, что и Джефф вас покупает. Я
знаю, что он любит вас.
  -- Пожалуйста, купите меня, -- повторила она упавшим голосом.
  -- Не могу, милая. Это против закона.
  -- Нет, не  против. Нет,  не против. -- Что-то  надломилось в ней,  она
уронила голову на  грудь и горько разрыдалась.  Купер  осторожно обнял ее, в
его глазах читалась мука.
  Когда Струан  вернулся на "Отдыхающее Облако" Мэй-мэй еще спала, но сон
ее был беспокойным.
  Опустившись в кресло  рядом  с постелью и не сводя  с нее глаз, он тупо
подумал о том,  что же ему теперь делать с Гортом и Кулумом. Он понимал, что
должен немедленно отправиться в Макао. Но не раньше, чем выздоровеет Мэй-мэй
-- о  Господи,  верни ей здоровье.  Может быть, мне стоит послать "Китайское
Облако"  и Орлова...  или Маусса?  Или  все-таки  подождать?  Я  предупредил
Кулума, чтобы он был  осторожен -- но вот послушается ли  он меня? О Господи
Иисусе, помоги Мэй-мэй.
  В полночь в дверь каюты постучали.
  -- Да?
  Неслышно  ступая, в  комнату вошел  Лим  Дин. Он взглянул на Мэй-мэй  и
вздохнул.
  -- Большой Толстый Масса приходить Тай-Пэн видеть, мозна? Хейа?
  Поднимаясь  по  трапу  в  свою  каюту  на  следующей   палубе,   Струан
чувствовал, как ноют у него спина и плечи, как отяжелела голова.
  --  Извините, что  пришел  незваным и так поздно, Тай-Пэн,  -- произнес
Морли Скиннер, поднимая  с кресла  свое потное, оплывшее жиром тело. -- Дело
весьма важное.
  -- Всегда  рад встрече с прессой,  мистер Скиннер. Садитесь, прошу вас.
Выпьете  что-нибудь? -- Он  постарался перестать думать о Мэй-мэй и заставил
себя сосредоточиться, понимая, что это не праздный визит.
  --  Благодарю  вас.  Виски. -- Скиннер  жадными  глазами вбирал  в себя
богатый  интерьер  просторной  каюты:  зеленые  китайские  ковры  на  хорошо
отдраенных досках пола,  кресла, кушетки,  запах  чистой  промасленной кожи,
соли и пеньки   и легкий  сладковатый  тягучий запах опиума из трюмов внизу.
Масляные лампы  с аккуратно подрезанными фитилями давали чистый теплый свет,
оттенявший  на  потолке  черными полосами тяжелые  бимсы главной  палубы. Он
сравнил ее с  жалкой дырой,  в которой  сам  ютился на Гонконге: протершаяся
обивка,  кругом  грязь, вонючий  спертый  воздух  в  крошечной  комнатке над
большим  помещением, где размещался  печатный пресс. -- Я признателен вам за
то, что вы согласились увидеться со мной в столь поздний час, -- сказал он.
  Струан поднял свой бокал:
  -- Ваше здоровье.
  -- Да, здоровье. Это хороший тост  в  наше злое  время.  Взять хотя  бы
малярию, да и все остальное. -- Его маленькие поросячьи глазки сверкнули. --
Я слышал, у вас есть друг, который заболел малярией.
  -- Вы знаете, где можно достать хинную корку?
  Скиннер покачал головой:
  -- Нет, Тай-Пэн. Все, что мне доводилось читать про нее, говорит о том,
что эта штука -- вроде блуждающего огонька, в руки не дается. Легенда, одним
словом. --  Он вытащил из  кармана гранки  еженедельника "Ориэнтл  Тайме"  и
протянул  листы Струану: -- Я тут подумал, возможно, вам захочется взглянуть
на редакционную  статью о  сегодняшних  скачках. Завтра  выйдет  специальный
выпуск.
  -- Благодарю вас. Вы для этого хотели меня видеть?
  -- Нет,  сэр. -- Скиннер  жадно проглотил виски  и  посмотрел  в пустой
бокал.
  -- Если хотите еще, наливайте, не стесняйтесь.
  --  Благодарю  вас. --  Скиннер грузно двинулся к графину, его слоновий
зад и ляжки вздрагивали, как студень, при  каждом шаге. -- Хотел бы я  иметь
вашу фигуру, мистер Струан.
  -- Тогда не ешьте так много. Скиннер рассмеялся.
  --  Еда тут совершенно ни при чем. Вы либо толстый, либо  нет. Это одна
из тех вещей, которые Господь Бог определяет  при рождении раз и навсегда. Я
все  время  был крупным. -- Он наполнил свой бокал  и вернулся на место.  --
Вчера вечером ко мне в руки попала кое-какая информация. Не могу открыть вам
источник, из которого я ее  получил, но мне захотелось  обсудить ее с  вами,
прежде чем я ее напечатаю.
  Что за скелет и в  чьем шкафу ты учуял своим длинным носом, мой дорогой
друг, подумал  Струан. Их так  много, выбирай любой. Я лишь надеюсь,  что ты
выбрал правильный.
  -- "Ориэнтл  Тайме" принадлежит мне, да. Насколько мне известно, только
мы с вами знаем об этом. Однако я никогда не говорил вам, что публиковать, а
что   не   публиковать.   Вы   редактор  и  издатель.   Вы   несете   полную
ответственность,  и  если  то, что  вы напечатаете,  окажется клеветой,  вас
привлекут к суду. Привлечет любой, кто будет оклеветан.
  -- Да, мистер Струан. И я ценю  свободу, которую вы мне предоставляете.
-- Его глаза,  казалось, нырнули еще глубже в заплывшие  жиром складки лица.
-- Свобода предполагает ответственность -- перед самим собой, перед газетой,
перед обществом. Правда, не обязательно  именно в таком порядке. Но  на этот
раз  все обстоит иначе... видите ли... как бы это сказать?.. "взрывная сила"
данного известия очень велика. -- Он достал обрывок бумаги. Лист был целиком
испещрен  скорописными  значками, прочесть  которые  мог только  он. Скиннер
поднял глаза: -- Договор Чуэн-пи отвергнут Короной, и Гонконг вместе с ним.
  -- Это какой-нибудь новый анекдот, мистер Скиннер? -- Струан озабоченно
подумал,  насколько  убедителен  был Блор.  Все  ли  ты рассчитал правильно,
дружище, спросил он себя. У парня, кстати, прекрасное чувство юмора: Жеребец
взял мундштук. Правда, "тяжеловоз" подошло бы больше.
  -- Нет, сэр, -- ответил Скиннер.  -- Наверное, мне лучше прочитать вам.
-- И он прочитал вслух, почти слово в слово, то, что написал в  своем письме
сэр Чарльз  Кросс и что Струан предложил Блору  под большим секретом шепнуть
на ухо Скиннеру. Струан решил,  что  Скиннер  был  как  раз  тем  человеком,
который  сумеет расшевелить торговцев, пробудить в них злость и негодование,
чтобы  они  не  дали  Гонконгу  погибнуть,  и начали -- все вместе  и каждый
по-своему  -- бороться  против  Каннингтона,  как боролись много  лет  назад
против Ост-Индской Компании и в конце концов взяли над ней верх.
  -- Я в это не верю.
  --  Думаю,  вам  все-таки следует в это поверить, Тай-Пэн.  --  Скиннер
допил свой виски. -- Вы позволите?
  -- Конечно. Принесите сюда весь графин. Тогда вам не нужно будет ходить
взад и вперед. Кто передал вам эту информацию?
  -- Этого я не могу вам сказать.
  -- А если я буду настаивать?
  --  Даже в этом случае. Если  я назову имя, для меня  как для газетчика
все   сразу   будет   кончено.   Здесь   затронуты  очень  важные   принципы
профессиональной этики.
  -- Газетчик прежде всего должен иметь  газету,  -- без обиняков объявил
Струан, испытывая его.
  --  Верно.  В  этом и  заключается  риск,  на  который я  пошел,  решив
поговорить с вами. Но если вы и так поставите вопрос, я вам все равно ничего
не скажу.
  -- Вы уверены, что это правда?
  -- Нет. Но я так думаю.
  -- Когда было отправлено это сообщение? -- спросил Струан.
  -- 27 апреля.
  -- Вы  серьезно  считаете, что оно могло  попасть сюда  так быстро? Это
просто смешно!
  -- Я  сказал то  же самое. И тем не  менее я считаю, что эта информация
достоверна.
  -- Если это так, тогда нам всем конец.
  -- Вполне вероятно, -- ответил Скиннер.
  -- Не вероятно, а совершенно точно.
  -- Вы  забываете  о  могуществе  прессы  и  о том, чего  могут добиться
торговцы, объединив свои усилия.
  --   Мы   недостаточно  могущественны,  чтобы   тягаться  с   министром
иностранных дел. Да и время против нас. Вы собираетесь напечатать это?
  -- Да. В свое время.
  Струан покрутил в  руке  хрустальный  бокал, наблюдая игру света в  его
резных гранях.
  --  Я  бы  сказал,  что  когда  вы  это  сделаете,  паника   поднимется
невиданная. И вы тут же попадете на ковер к Лонгстаффу.
  --  Меня  это  не  беспокоит, мистер  Струан.  -- Скиннер был озадачен:
Струан  реагировал на известие совсем не так, как он предполагал.  Разве что
Тай-Пэн уже и так обо всем знает, в сотый раз сказал он себе.  Но тогда я не
вижу никакого  смысла в том, чтобы посылать ко мне Блора. Блор прибыл неделю
назад, а за эту неделю Тай-Пэн вложил в Гонконг бесчисленные тысячи  тэйлов.
Если он знает о судьбе  договора, это было бы  актом маньяка-самоубийцы. Так
чьим  же  курьером  был  Блор? Брока?  Маловероятно.  Потому что Брок тратит
деньги так  же безоглядно, как  и Струан.  Скорее всего, это  генерал... или
адмирал...  или  Монсей.  Монсей!  Кто,  как   не  Монсей,   имеет  связи  в
министерских кругах? Кто, как не Монсей, ненавидит Лонгстаффа и метит на его
место? Кто, как не Монсей, жизненно заинтересован в том, чтобы идея Гонконга
увенчалась  успехом?  Потому  что  без сильного  Гонконга Монсею  не сделать
карьеры в Дипломатическом Корпусе. -- Похоже, что с Гонконгом покончено. Все
деньги, все силы, которые вы вложили -- все мы вложили -- в него, смахнули в
сторону, как крошки со стола.
  -- Гонконг нельзя оставлять. Без этого острова все порты на материковом
побережье, котор