ак любой другой, а на море даже лучше любого другого. Я устал быть Страйдом
Орловом, горбуном.  Не потому ли  я так испугался, когда Тай-Пэн  сказал: "В
октябре ты пойдешь на север, один"?
  Он  задумчиво  посмотрел  через  борг  на  черные  волны,  стремительно
пробегавшие мимо. Ты есть то, что  ты есть, и море ждет. И ты капитан самого
прекрасного корабля  в мире. И был, был в твоей жизни миг. когда ты заглянул
в человеческое  лицо  и увидел там зеленые глаза, изучавшие  тебя просто как
человека. Да, Зеленые Глаза, подумал  он,  и тоска отпустила его, я пойду  с
тобой хоть в ад за то мгновение, которое ты мне тогда подарил.
  -- Эй вы, там, увальни! Ну-ка живо к брамселям! -- крикнул он.
  И  по  его  приказу  люди  начали торопливо  карабкаться наверх,  чтобы
забрать еще больше силы у ветра. А потом, когда он увидел на  горизонте огни
Макао,  он приказал  взять  на парусах  рифы  и  осторожно  --  но  всегда с
максимальной скоростью -- провел клипер в мелководную гавань, сверяя курс по
выкрикам лотового, делавшего промеры на носу.
  -- Очень искусно, капитан, -- раздался за его спиной голос Струана.
  Орлов вздрогнул и резко обернулся:
  -- О, я  вас не видел. Вы подкрадываетесь к человеку,  как  привидение.
Катер готов к спуску  на воду. -- Потом он добавил небрежно: --  Я  подумал,
почему бы мне самому не войти в бухту вместо того, чтобы ждать до  рассвета,
когда прибудет портовый лоцман.
  -- Вы прочли  мои мысли, капитан.  -- Струан посмотрел  на  огни  и  на
скрытый  в  ночной  тьме  город,  начинавшийся  у  самой   кромки  воды,   и
забиравшийся затем на самый верх окрестных холмов. -- Бросьте якорь на нашей
обычной стоянке. Мою каюту будете охранять лично. Вы не должны входить в нее
-- никто не должен. Всем оставаться на корабле. И языком не трепать.
  -- Эти распоряжения я уже отдал.
  --  Когда португальские власти  прибудут на борт, извинитесь, что мы не
стали  дожидаться лоцмана, и заплатите все  положенные  сборы. А  также мзду
китайцам. Скажите, что я на берегу.
  Орлов благоразумно поостерегся спрашивать, как  долго  Тай-Пэн  намерен
отсутствовать.
  Горизонт начал едва  заметно  светлеть, когда "Китайское Облако" бросил
якорь в  полумиле  от  все еще  неразличимых  в  сереющей  тьме  причалов  в
юго-западной  части  гавани. Подходить  к берегу ближе  крупные  корабли  не
рисковали:
  залив  был  очень неглубок и  потому  опасен  и  почти бесполезен.  Это
послужило  еще  одной  причиной   того,   что  Гонконг   стал  для  англичан
экономической необходимостью. Торопя катер  к  берегу, Струан  заметил южнее
штаговые  огни еще  одного клипера -- "Белой Ведьмы". Кроме него, на якоре в
гавани  стояли  несколько европейских  кораблей  помельче.  Сотни  джонок  и
сампанов бесшумно сновали туда-сюда.
  Струан   быстро  зашагал  вдоль  пирса,   который   "Благородный   Дом"
по-прежнему арендовал  в Макао.  Он увидел, что большое здание их  компании,
также арендованное у португальцев, погружено во тьму. Это был четырехэтажный
дом  с  колоннами,  стоявший  в  дальнем  конце  усаженной  деревьями   raia
[Набережной (порт.)]. Он повернул на  север и пошел вдоль набережной, огибая
здание китайской таможни. Потом пересек широкую улицу и начал подниматься по
отлогому склону холма к церкви Святого Франциска.
  Он был рад вернуться в  Макао, вернуться к цивилизации, мощеным улицам,
величественным соборам,  красивым  домам в  средиземноморском стиле,   raca
[Площадям (порт.).] с  фонтанами  и  большими парками со  множеством цветов,
наполнявших воздух своим благоуханием.
  Когда-нибудь и Гонконг  станет таким  же, сказал он себе, если  поможет
йосс. Затем он  вспомнил Скиннера, и Уэйлена,  и малярию, и Мэй-мэй на борту
"Китайского Облака",  -- она так похудела и ослабла, а  ведь  до  следующего
приступа оставалось всего два  или три дня. И что  там с  "Голубым Облаком"?
Корабль скоро должен быть дома.  Обгонит ли он  "Серую Ведьму"? Или  он  уже
отстал на тысячу миль и лежит на дне океана? А остальные клиперы? Сколько их
суждено мне потерять в этом году? Лишь  бы "Голубое  Облако"  пришел первым!
Как там Винифред?  И все ли в порядке с Ку-лумом, и  где  сейчас  Горт, и не
сегодняшний ли день назначен судьбой для сведения старых счетов?
  Город был по-прежнему погружен в предрассветный  сон. Но  он чувствовал
на себе внимательный взгляд невидимых китайских глаз. Он поднялся на вершину
холма и пересек прекрасную  raca de  ao Fra ci co.
  К северу по  другую  сторону площади,  в самой высокой точке перешейка,
вставали укрепления  и  стены древнего  форта Сан Паулу де  Монте. А  за ним
начиналась, китайская  часть Макао: узкие улочки, лачуги, лепившиеся друг на
друга,  покрывали  всю  северную  сторону  холма, редея  по  мере того,  как
спускались вниз по склону.
  Дальше  на полмили  протянулся  участок  ровной  земли   перешеек здесь
сужался  до  каких-нибудь ста пятидесяти  ярдов. Здесь  были разбиты  парки,
аллеи  яркими пятнами изумрудной зелени выделялись небольшой ипподром и поле
для крикета, давным-давно построенные агличанами, которые преданно ухаживали
за ними два с лишним столетия. Португальцы не  одобряли скачек и не играли в
крикет.
  В ста ярдах  за полем для  крикета  поднималась  стена:  здесь кончался
Макао и начинался Китай.
  Стена толщиной десять футов имела двадцать футов в высоту и тянулась от
берега  до берега.  Только после того, как  она была  построена  триста  лет
назад,  император  согласился отдать  португальцам  эту  землю  в  аренду  и
позволил им селиться на ней.
  Посреди   стены    возвышалась   сторожевая   башня   с   единственными
величественными  воротами.  Ворота в Китай всегда были  открыты, но ни  один
европеец не имел права ступить за них.
  Сапоги Струана  громко  простучали  по  булыжникам, когда  он торопливо
пересек площадь. Открыв высокие кованые железные ворота епископского дворца,
он  прошел  через сад, который  создавался неустанным  трудом в течение трех
веков. Когда-нибудь у меня будет такой же, пообещал он себе.
  Все так же громко стуча каблуками, Струан миновал мощеный передний двор
и подошел к  огромной  двери. Он  дернул  шнур  звонка  и  услышал  звяканье
колокольчика, эхом  прокатившееся по  дому, потом настойчиво  дернул его еще
раз и еще.
  Через некоторое время в нижних окнах мелькнул свет фонаря, и он услышал
приближающиеся шаги и ворчливое бормотание по-португальски. Дверь открылась.
  --  om dia [Добрый день (порт.)]. Я хочу видеть епископа.
  Полуодетый заспанный слуга  уставился на него, не узнавая и  ничего  не
понимая, затем возмущенно изверг еще один поток португальских слов и потянул
дверь на  себя. Но  Струан  выставил вперед ногу, рывком  распахнул дверь  и
вошел  в  дом. Он  свернул  в  первую  попавшуюся  комнату  -- это  оказался
роскошный, со множеством книг вдоль стен рабочий кабинет -- и сел в кресло с
резной спинкой. Потом опустил взгляд на стоящего с открытым ртом слугу.
  -- Епископа, -- повторил он.
  Получасом   позже    Фалариан   Гинеппа,   епископ    Макао,    генерал
римско-католической   церкви,   надменно  вступил   в  комнату,  захваченную
Струаном. Это был высокий патриций с римским крючковатым носом, высоким лбом
и  худым  высохшим  лицом.  Груз своих пятидесяти  лет  он носил с юношеской
легкостью. Епископ был одет  в  пурпурную  мантию и шапочку того же цвета, с
худой  шеи  свисало усыпанное  драгоценными камнями распятие. Темные  сонные
глаза смотрели враждебно. Но едва их взгляд упал на Струана, как раздражение
и  сонливость прелата  словно  рукой сняло.  Епископ остановился на  пороге,
насторожившись каждой клеточкой своего тела.
  Струан встал.
  --  Доброе  утро, ваше  светлость.  Извините, что  я без  приглашения и
потревожил вас в столь ранний час.
  -- Добро пожаловать во имя Господа, сеньор,  -- мягко ответил  епископ.
Он указал рукой на стул. -- Я думаю,  небольшой завтрак? Вы разделите его со
мной?
  -- Благодарю вас.
  Епископ   отрывисто  сказал  что-то  по-португальски   слуге,   который
поклонился и торопливо вышел.  Затем он  медленно  приблизился к окну, держа
пальцы на распятии, и  долгим  взглядом посмотрел на встающее солнце. Далеко
внизу, в  заливе,  он  увидел "Китайское  Облако",  клипер стоял  на якоре в
окружении  множества сампанов. Какое  срочное дело, размышлял он, привело ко
мне Тай-Пэна "Благородного  Дома"? Этого врага, которого я так  хорошо знаю,
но с  которым никогда раньше не встречался. --  Я признателен вам  за  такое
пробуждение. Рассвет сегодня поистине великолепен.
  -- Да.
  Оба  собеседника выказывали  отменную учтивость,  хотя  на  самом  деле
почтения друг к другу не питали.
  Для  епископа   Струан  олицетворял  расчетливых,  злобных,  фанатичных
англичан-протестантов, которые презрели законы Божеские, которые  -- обрекши
себя вечному проклятию -- отринули Папу, как  некогда иудеи отринули Христа
а этот человек к тому  же был среди них одним из первых:  именно он, чуть ли
не в одиночку, уничтожил Макао, а вместе с Макао  и безраздельное господство
Святой матери-церкви среди азиатских язычников.
  Для Струана же  епископ воплощал в себе  все то, что  шотландец  всегда
презирал  в  католиках:  догматичный  фанатизм  добровольно  оскопивших себя
властолюбцев,  которые  во  имя католического Бога  высасывали  богатства из
бедняков,  каплю за  кровавой каплей,  и строили  из этих капель  гигантские
соборы для прославления Божественного, каким они его себе представляли  они,
подобно  идолопоклонникам,  посадили в Риме человека --  Папу, -- сделав его
непогрешимым судьей всех остальных людей.
  Слуги в ливреях почтительно внесли серебряные подносы, горячий шоколад,
почти невесомые булочки из воздушного теста и свежее масло, а  также джем из
кумквота [Род цитрусовых.], которым славился монастырь францисканцев.
  Епископ  прочел  молитву,  и  латынь  еще  больше  усилила  раздражение
Струана, но он не сказал ни слова.
  Завтрак прошел в молчании. Колокола многочисленных церквей прозвонили к
заутрене,  и  тишину заполнил неясный,  гортанный  хор  монашеских  голосов,
читавших молитву в соборе.
  После  шоколада  был подан кофе  из Португальской Бразилии --  горячий,
сладкий, крепкий, с изысканным ароматом и вкусом.
  Епископ шевельнул рукой, слуга открыл драгоценную шкатулку  для сигар и
предложил ее Струану.
  --  Эти из  Гаваны,  если  вам такие нравятся.  После завтрака я обычно
наслаждаюсь "даром" сэра Уолтера Рэли человечеству.
  -- Благодарю вас.
  Струан  выбрал сигару.  Слуги  поднесли  им  огонь  и по знаку епископа
удалились.
  Епископ поднял глаза, наблюдая за струйкой табачного дыма.
  --  С какой стати Тай-Пэн "Благородного Дома" вдруг ищет  моей  помощи?
Помощи паписта?
  -- Вы  можете  поспорить --  и не  проиграете, ваша светлость, -- что я
прибегаю  к ней  не  с легким сердцем. Вы слышали что-нибудь о хинной корке?
Иезуитской коре?
  --  Вот  как. У вас  малярия.  Лихорадка  Счастливой  Долины,  --  тихо
произнес епископ.
  -- Сожалею, но вынужден разочаровать вас.  Нет,  у меня нет малярии. Но
ею  болен  человек,  который  мне очень дорог.  Хинная  корка  действительно
излечивает малярию?
  Пальцы  епископа поиграли  огромным перстнем на  среднем пальце,  потом
коснулись распятия.
  --  Да.  Если малярия  Счастливой Долины --  это та же малярия, которой
болеют  в   Южной  Америке.  --   Его  взгляд  стал  пронзительным.   Струан
почувствовал его  силу, но  глаз  не опустил, глядя в лицо епископу с той же
твердостью.  -- Много  лет назад я был миссионером в Бразилии. Я заболел там
их малярией. Но хинная корка исцелила меня.
  -- У вас есть хинная корка здесь? В Макао?
  Последовало молчание, которое  нарушалось лишь  негромким постукиванием
ногтей   прелата   по  кресту   Струан  сразу   вспомнил  китайского  врача,
постукивавшего пальцами по запястью Мэй-мэй.  Он спросил себя,  правильно ли
он все рассчитал -- относительно епископа.
  -- Я не знаю, сеньор Струан.
  -- Если хинная корка излечивает нашу малярию,  то  я  готов  заплатить.
Если вам нужны деньги, вы их получите. Власть? Я дам  вам ее. Если вам нужна
моя душа,  она  ваша -- я  не  разделяю ваших  взглядов,  так что это  будет
стоящий  обмен.  Я  даже   с  радостью   пройду  через   церемонию  принятия
католичества,  но  это  было  бы лишено всякого смысла,  как  мы оба  хорошо
понимаем. Я  дам вам все,  что вы  хотите, если только это в моей власти. Но
мне  нужна кора.  Немного. Я  хочу вылечить  от  лихорадки одного  человека.
Назовите вашу цену.
  -- У вас весьма необычные манеры для того, кто пришел как проситель.
  -- Да. Но я исхожу  из  того, что, несмотря на мои манеры -- или на то,
что вы думаете обо мне, а я -- о вас, -- нам обоим есть, что предложить друг
другу.  Есть  ли у вас хинная корка? Если есть, то излечивает ли она малярию
Счастливой Долины? И если да, то какова ваша цена?
  В комнате  стало очень тихо,  и  в  этой  тишине навстречу  друг  другу
устремились два потока разума, воли, мыслей.
  -- Сейчас я не могу дать  ответа ни на один из этих вопросов, -- сказал
наконец епископ. Струан поднялся.
  -- Я вернусь сегодня вечером.
  -- Вам не нужно возвращаться, сеньор.
  -- Вы хотите сказать, что не будете иметь со мной дела?
  --  Я  хочу сказать,  что  сегодня  вечером может  быть  слишком  рано.
Понадобится время,  чтобы  оповестить каждого целителя страждущих и получить
ответ.  Я  снесусь с вами сразу же,  как только ответ  будет получен. На все
ваши вопросы. Где вас искать? На "Китайском Облаке" или в резиденции?
  -- Я пришлю человека, который будет постоянно ждать у вашего порога.
  -- В этом нет нужды. Я дам вам знать. -- Епископ остался сидеть в своем
кресле. Затем, видя, насколько глубока тревога Струана, он мягко добавил: --
Не беспокойтесь, сеньор. Я пошлю людей в оба места, во имя Христа.
  --  Благодарю вас. --  Уходя,  Струан  услышал,  как епископ сказал ему
вслед: "Ступайте  с  Богом",  но не остановился.  Входная  дверь  с  треском
захлопнулась за ним.
  В неподвижной тишине маленькой  комнаты епископ глубоко  вздохнул.  Его
взгляд упал на  драгоценное распятие, висевшее  у  него  на груди. Он  молча
помолился.  Затем послал за своим секретарем и распорядился  начать  поиски.
Вновь оставшись  в  одиночестве, он разделил себя на те три  самостоятельные
личности, которые каждый генерал  католического ордена должен был сочетать d
себе единовременно. Во-первых, Божий помазанник Петр, первый епископ Христа,
со   всей  высокой   духовностью,  которую   это   предполагало.  Во-вторых,
воинственный защитник Церкви в  мирских  делах, со  всеми  необходимыми  для
этого  качествами. И,  наконец,  простой человек,  который  верил  в  учение
другого простого человека, который был Сыном Божьим.
  Епископ глубже сел в кресло и предоставил этим трем граням себя  самого
спорить друг с другом. И стал слушать их.


Глава 4

  Струан поднимался по мраморным ступеням резиденции "Благородного Дома",
усталый,  но  со странным  чувством  покоя в душе.  Я сделал  все,  что мог,
подумал он.
  Едва он подошел к двери, как она широко и торжественно распахнулась. Ло
Чум,  старший  над всеми  слугами "Благородного  Дома"  в  Макао,  лучезарно
улыбнулся  ему беззубым  ртом.  Это  был  крошечный старичок с  лицом  цвета
пожелтевшей слоновой кости  и  улыбкой гоблина. Он  находился в  услужении у
Струана с тех самых  пор, когда  Струан  впервые смог позволить  себе нанять
слугу.  На  нем  была  длинная белая  рубашка,  черные  штаны и  сандалии на
веревках.
  --  Хелло-а, Тай-Пэн. Ванна готовый,  завтрак  готовый, одежды готовый,
чего Тай-Пэн хочит, мозна. Ладно.
  --  Хейа, Ло Чум. --  Струан не переставал  поражаться  тому,  с  какой
быстротой распространялись все новости. Он ни минуты не сомневался, что если
бы, едва  ступив  на  берег, он бегом пробежал  по пирсу и  направился прямо
сюда, дверь распахнулась бы перед ним  точно так же, и  Ло  Чум точно так же
стоял бы на пороге.
  -- Ванна, одежда можно.
  -- Компрадор  Чен Шень был ушел. Говорил обратный приходить девять час,
мозна?
  -- Можно, -- устало ответил Струан.
  Ло  Чум  закрыл входную дверь,  заторопился  впереди Струана  вверх  по
мраморной  лестнице и  открыл дверь  в спальню своего господина.  От большой
чугунной  ванны  поднимался пар --  как всегда   на  маленьком столике стоял
стакан  молока --  как  всегда   бритвенные  принадлежности  были  аккуратно
разложены, свежая рубашка  и остальная  одежда лежали на кровати -- все, как
всегда. Хорошо быть дома, подумал Струан.
  -- Тай-Пэн хочит колова чилло в ванну, хейа? -- Высокое, пронзительное,
тонкое хихиканье, похожее на ржание жеребенка.
  -- Ай-йа, -- Ло Чум. Всегда говорит оч-чень плохие вещи, всегда говорит
корова чилло в  ванне джиг-джиг, все ему ладно, -- проворчал Струан,  снимая
грязную одежду. -- Разбуди массу Кулума, скажи здесь можно!
  -- Масса Кулум дома спать нет.
  -- Куда масса ушел? -- спросил Струан.
  Ло Чум собрал с пола одежду и пожал плечами:
  -- Весь ночь нет, масса. Струан нахмурился:
  -- Каждую ночь одинаково, хейа? Ло Чум покачал головой:
  -- Нет, масса. Один, два ночь здесь спать.-- Он заспешил к двери.
  Струан  погрузился  в  воду,  встревоженный  сообщением  об  отсутствии
Кулума. Господи,  надеюсь  у парня  хватит ума не  совать  носа в  Китайский
квартал.
  Ровно  в  девять  утра  напротив   дома  Струанов  остановился  богатый
паланкин. Чен Шень, компрадор  "Благородного  Дома", грузно выбрался из него
на  мостовую. Он  был в багряном  одеянии, шапочку  его украшали драгоценные
камни,  и  он  держался  с  большим  достоинством,  очень  хорошо  сознавая,
насколько величествен его вид.
  Он  поднялся по ступеням, и дверь ему открыл сам Ло Чум -- как  всегда.
Это давало  Чен Шеню огромное лицо,  ибо  Ло Чум лично открывал дверь только
Тай-Пэну и ему.
  --  Он  ожидает  меня?  --  спросил  Чен Шень  на  одном из  кантонских
диалектов.
  --  Разумеется,  ваше  превосходительство. Простите, что я устроил вашу
встречу так рано, но я полагал, что вы захотите быть первым.
  -- Я слышал, он покинул Гонконг в страшной спешке.  Вы не знаете, в чем
дело?
  -- С корабля он направился прямо к Тай-Пэну длиннополЫХ, И...
  --  Это я уже слышал, -- нетерпеливо оборвал его Чен Шень.  Он никак не
мог  понять,  что понадобилось Струану в монастыре, да  еще  так срочно.  --
Честное  слово, Ло Чум, я не знаю, почему я с таким терпением отношусь к вам
и почему в эти тяжелые времена я продолжаю платить вам каждый месяц, дабы вы
держали меня  в курсе всего,  что  происходит.  О  том, что корабль стоит  в
гавани,   я  узнал  раньше,   чем   вы  сумели   меня   известить.  Поистине
отвратительное пренебрежение моими делами.
  -- Я очень  прошу простить меня, ваше превосходительство, -- ответил Ло
Чум. -- Конечно, Тай-Пэн еще привез на корабле свою наложницу...
  -- A! -- Хорошо, подумал Чен Шень. Я буду рад вернуть ей  детей и снять
с себя ответственность за них. -- Это  уже  лучше, хотя я и сам  узнал бы об
этом  не  позже, чем через час.  Какие еще жемчужины драгоценной  информации
есть  у  вас,  которые  оправдали  бы  в  моих  глазах  столь   значительное
вознаграждение, получаемое вами все эти годы?
  Ло Чум поднял глаза к небу, показав белки.
  -- Какую  мудрость  мог  бы  я,  низкий  раб,  положить к  ногам такого
мандарина, как вы? -- заговорил он  с  горестным  видом. -- Тяжелые  настали
времена, господин.  Мои жены не дают мне покоя, требуя  денег, а мои сыновья
тратят тэйлы на азартные игры  так, словно серебро это рис, который растет у
них  под  ногами.  Печально. Только зная заранее нечто  очень  важное, может
человек защитить себя  от  ударов  судьбы. Страшно даже  подумать, что такие
знания могут достичь ушей недостойного.
  Чен  Шень начал поигрывать своей  косичкой, он  сразу сообразил, что Ло
Чум разнюхал нечто особенное.
  -- Я согласен с вами. В такие трудные