да
бинокль. -- Смерть господня, да это пароход!
  Корабль был  черным, узким, уродливым,  с острым  носом. Из приземистой
трубы  валил  дым. Он имел две мачты и парусную оснастку,  но сейчас шел без
парусов,  со  злобным  пыхтением двигаясь против  ветра. На  корме  трепетал
красный кормовой флаг.
  -- Ты только посмотри на этого омерзительного вонючего выродка, который
набрался наглости идти под флагом королевского флота.
  Кулума ошеломила злобность, звучавшая в его голосе.
  -- В чем дело?
  --  Этот  проклятый  ржавый  блудодей  --  вот  в  чем дело! Ты  только
посмотри, как он дышит!
  Кулум  поднес  к  глазам  бинокль.  Корабль  показался  ему  совершенно
безобидным. Ему уже случалось видеть такие колесные пароходы. В Ирландии они
использовались в качестве пакетботов уже лет десять. В бинокль он мог видеть
два огромных  гребных колеса посередине,  одно  с левого,  другое  с правого
борта, клубящийся дым  и  пенистый  след на воде. На  корабле имелись пушки.
Много пушек.
  -- Я не вижу в нем ничего страшного.
  -- Ты  посмотри на волну за кормой! А курс! Прямо против ветра, клянусь
Богом! Он идет прямо на восток.  Против ветра. Нет, ты погляди  на  него! Он
обставляет   наш   корабль   так,   словно   "Голубое  Облако"  какой-нибудь
толстобрюхий бриг в руках безмозглых  обезьян, а не клипер с одной из лучших
команд на свете!
  -- Но что в этом плохого?
  --  Все.  Теперь на Востоке  появился пароход. Он совершил невозможное.
Этот  ржавый,  железнобокий,  с  паровой машиной  вместо  сердца  сукин сын,
отвратительное   отродье  Стефенсона,  добрался  сюда   из  Англии,  вопреки
омерзению  океана и презрению всех  его  ветров. Если  смог один,  сможет  и
тысяча. Это и есть прогресс. И начало  новой  эры! -- Струан схватил  пустую
винную бутылку и  с  размаху запустил  ею в скалу.  --  Вот чем нам придется
пользоваться  лет  через двадцать-тридцать  Этими  растреклятыми  кастрюлями
вместо кораблей, клянусь Богом!
  --  Он действительно  уродлив,  если  сравнивать  его с  парусником.  С
"Голубым Облаком". Но то, что он  может идти против ветра -- вообще забыть о
нем, -- означает, что он будет быстрее, экономичнее и...
  -- Никогда! Уж только не  быстрее, никак не при бак-штаге.  И отнюдь не
надежнее на  плаву.  А  взять  шторм.  Этот  ночной  горшок  перевернется  в
мгновение ока и камнем  пойде г ко дну. И он  совсем  не так экономичен, как
кажется: приходится брать на борт дрова для котлов или уголь. И он никуда не
годится для перевозки чая. Чай --  продукт  нежный,  чувствительный, в  этой
вони  он  мигом  испортится.  Чай  придется  доставлять  парусниками,  хвала
Создателю!
  Кулума уже стала забавлять горячность отца, но он этого не показывал.
  -- Да. Но  пройдет время,  и они  станут совершеннее. И  если один смог
добраться сюда, то, как ты говоришь, сможет и тысяча.  Я думаю,  нам следует
покупать пароходы.
  --  Ты  можешь покупать их. и правильно сделаешь. Но черт  меня побери,
если я когда-нибудь  приобрету хоть одно  из  этих смердящих чудовищ. Будь я
проклят, если "Лев и Дракон" будет развеваться на нем, пока я жив!
  --  Интересно, все моряки испытывают к  ним те  же чувства,  что  и ты?
Кулум задал вопрос небрежным тоном, согретый изнутри.
  -- Вопрос прямо-таки  дурацкий!  Что  у тебя  на  уме.  Кулум? -- резко
проговорил Струан.
  --  Просто  размышляю  о  прогрессе, Тай-Пэн.  --  Кулум  оглянулся  на
пароход. -- Интересно, как он называется.
  Струан подозрительно посмотрел на сына. Он знал, что мозг Кулума сейчас
напряженно  работает, но  не  представлял, какие планы  рождаются  в  данный
момент у него в голове. Странно, сказал  он себе. В первый раз ты  подумал о
Кулуме как о постороннем человеке, а не как о своем сыне, не как о "Кулуме",
"парне" или "твоем мальчике".
  --  Благодарение  Богу,  моего  века  не хватит, чтобы  увидеть  смерть
паруса. Но этот  сукин сын возвещает нам о смерти Китайского клипера. Самого
прекрасного корабля, когда-либо бороздившего океаны.
  Он  зашагал  вниз по направлению  к  Абердину.  Позже  пароход  подошел
достаточно  близко,  чтобы  они  смогли  прочесть  его  название.  Это  была
"Немезида".      Корабль      флота      Ее      Величества      "Немезида".



Книга третья

  Два фрегата, окутанные клубами порохового дыма,  с ревом извергали один
бортовой  залп  за  другим по первым  из китайских фортов  на  траверзе Бог,
десятимильной протоки,  охранявшей  подходы к  Кантону.  Бог  была укреплена
мощными фортами  и имела такое  узкое  устье, что  могло показаться,  будто,
войдя в  него, фрегаты поставили себя в крайне опасное положение, граничащее
с самоубийством: места для маневра почти не было, и пушки фортов с легкостью
могли в упор расстреливать атакующие корабли, которые, постоянно меняя галс,
медленно  продвигались  вверх  по  течению.  Но  пушки  прочно   сидели   на
неподвижных лафетах и не могли вести прицельный огонь, а поколения продажных
городских чиновников Кантона столетиями предоставляли  укреплениям осыпаться
и  обрастать мхом. Поэтому  несколько  ядер, выпущенных  фортами больше  для
вида, легли справа и слева от фрегатов, не причинив им вреда. .
  От  кораблей отошли  катеры,  и  морские  пехотинцы  лавиной хлынули на
берег.  Форты были  взяты  быстро  и  без  потерь,  поскольку их  защитники,
сознавая свою беспомощность, благоразумно отступили. Солдаты заклепали пушки
и оставили в каждом форте по несколько человек. Остальные вернулись на борт,
и фрегаты  продвинулись еще на милю  к северу, где начали обстрел  следующих
фортов, подавив их сопротивление с той же быстротой.
  Позже их встретил целый флот джонок и  брандеров,  но  и этот  флот был
потоплен.
  Легкость, с которой два фрегата смогли расправиться с таким количеством
джонок, объяснялась  их превосходством  в огневой мощи, а также  тем, что их
оснастка  и  паруса  позволяли  им двигаться  в любом направлении при  любом
ветре.  Джонки не могли лавировать, как фрегаты, не могли  они идти и против
ветра. Джонки  строились для китайских вод и устойчивых муссонов, фрегаты --
для завывающей кутерьмы Ла-Манша,  Северного моря и Атлантики, где шторм был
обычным делом, а буря -- нормой жизни.


Глава 1

  -- Стрельба по сидячим  уткам,  и  только, -- с  отвращением проговорил
адмирал.
  --  Верно, -- кивнул Струан. -- Но  их потери незначительны,  а о наших
вообще можно не говорить.
  -- Решительная победа  -- вот наша  цель,  --  изрек  Лонгстафф. -- Вот
зачем  мы   здесь  Горацио,  напомните  мне,  чтобы  я  попросил  Аристотеля
запечатлеть сегодняшний штурм Бог.
  -- Да, ваше превосходительство.
  Они стояли на квартердеке флагмана Ее Величества "Возмездие", отстав на
милю  от   прокладывающих   путь  фрегатов.  Позади  них  шли  главные  силы
экспедиционного  корпуса с "Китайским  Облаком" впереди  --  Мэй-мэй  и дети
находились на его борту втайне от всей команды.
  -- Мы отстаем, адмирал, -- недовольно заметил Лонгстафф. -- Неужели  вы
не можете догнать фрегаты, ну?
  Адмирал подавил в себе раздражение. В последнее  время быть  вежливым с
Лонгстаффом давалось ему нелегко. Месяцы мелочной опеки, месяцы распоряжений
и  приказов, которые тут же отменялись, эта война, больше похожая на рядовые
маневры -- его уже тошнило от всего этого.
  -- Мы продвигаемся достаточно быстро, сэр.
  -- Ничего подобного.  Мы все время лавируем: правый галс,  левый  галс,
правый, левый. Абсолютно пустая трата времени. Пошлите сигнал на "Немезиду".
Она может взять нас на буксир.
  -- Взять на буксир  мой флагман?!  -- проревел адмирал,  побагровев  от
возмущения. -- Этому  набитому опилками колбасному заводу? Тащить на буксире
мой  семидесят  ичетырех-пушечный  линейный  корабль?  Взять на  буксир,  вы
сказали?
  --  Да, мой дорогой, именно  на  буксир, -- сказал Лонгстафф.  --  И мы
окажемся в Кантоне не в пример быстрее!
  -- Никогда, клянусь Богом!
  --  Тогда я переведу свою  штаб-квартиру на пароход!  Спустите катер на
воду. Вся эта ревность просто  смешна.  Корабль есть корабль, двигает им пар
или парус, а нам нужно войну  выиграть. Можете подниматься ко  мне на борт в
любое  время,  какое сочтете для себя  удобным.  Я был бы  рад,  если бы  вы
отправились со мной, Дирк. Пойдемте, Горацио. -- Лонгстафф удалился, негодуя
на адмирала с его невозможными представлениями, на постоянные  раздоры между
армией и флотом:
  кто, мол, кем  командует, и  чье мнение имеет больший вес, и кто должен
первым  выбирать  место  для  килевания кораблей  и  для  своих  палаток  на
Гонконге, и какая это война: морская или  сухопутная, и кто перед кем должен
иметь предпочтение. К тому же в глубине души  он  был все  еще  зол на этого
хитрого  дьяволенка Кулума  за то,  что тот обманом  выудил  у него подпись,
лишившую Тай-Пэна его вожделенного круглого холма, -- заставил его поверить,
что Тай-Пэн одобрил решение построить там церковь,  -- и тем самым  поставил
под  угрозу  дружеские  отношения,  которые  Лонгстафф  так тщательно  и  на
протяжении стольких лет выстраивал с этим опасным человеком, используя его в
своих целях.
  И Лонгстафф был уже сыт  по горло строительством колонии, его мутило от
льстивых  просьб  и настойчивых  требований, всех этих  гнусных дрязг  между
торговцами. И он был просто взбешен тем, что  китайцы отвергли этот чудесный
договор,  который  он,  и  только   он,   столь  великодушно  предложил  им.
Чертнязьми, думал  он, вот я -- тащу всю Азию на своих  плечах, принимаю все
решения, не  даю  им всем  перегрызть друг другу глотки, веду войну ко славе
Англии, охраняю ее торговлю, клянусь Господом, а где благодарность? Да я уже
несколько лет  как должен быть пэром! Затем гнев его поулегся,  ибо он знал,
что  совсем скоро Азия вновь стане  г покорной, колонии Гонконг уже не будет
грозить  опасность,  и  отсюда  во все  стороны  потянутся  нити британского
могущества. По  непререкаемому  повелению  губернатора. Вместе с  должностью
губернаторы  обычно  получают и титул. Сэр  Уильям Лонгстафф -- черт возьми,
это звучит  неплохо.  А поскольку губернаторы колоний  являются одновременно
главнокомандующими всеми колониальными силами, и  их слово как прямых предст
авителеи королевы имеет силу закона, он сможет поступать с этими напыщенными
адмиралами и генералами как ему заблагорассудится. Чума на них всех, подумал
он и почувствовал себя лучше.
  Итак, Лонгстафф разместился на борту "Немезиды".
  Струан отправился туда вместе с ним. Пароход или не пароход, он будет в
Кантоне первым.
  Через  пять  дней  флот  бросил  якорь  у Вампоа, река  позади них была
усмирена.  Тут же прибыла депутация купцов  Кохонга для ведения переговоров,
их прислал новый наместник Кантона Чинь-со.  Но  по совету Струана депутацию
отослали обратно,  гак и не выслушав, а на  следующий день  англичане заняли
кантонское поселение.
  Когда  торговцы появились на  причале,  все  старые  слуги  ждали их  у
парадных дверей  их  факторий. Поселение  выглядело  так,  словно  европейцы
оставили  его только вчера.  Китайцы ни  к чему не притронулись в отсутствие
хозяев. Все вещи были на месте.
  Площадь  была  отдана  под  палатки  морских  пехотинцев,  а  Лонгстафф
разместился   в  фактории  "Благородного   Дома",  Вновь  прибыла  депутация
Ко-хонга, и вновь ее  отослали назад. Англичане  начали открыто  и с большой
тщательностью готовиться к захвату Кантона.
  И  днем и ночью над Хог Стрит и  улицей  Тринадцати Факторий не умолкал
людской гомон,  здесь покупали, продавали, крали, дрались. Бордели  и винные
лавки не знали отбоя от посетителей. Многие  упивались до  смерти, некоторые
кончали жизнь с перерезанным горлом, другие просто исчезали. Владельцы лавок
дрались  за  место, цены  поднимались и падали, но  всегда оставались самыми
высокими, какие только мог переварить рынок.
  В третий  раз депутация наместника запросила аудиенции  у Лонгстаффа, и
опять Струан убедил  капитан-суперинтенданта отказать им в  приеме. Линейные
корабли расположились  на  траверзе  Жемчужной реки, а  "Немезида", спокойно
попыхивая,  курсировала вверх и вниз по течению, наводя ужас на китайцев. Но
джонки и сампаны продолжали заниматься  своим делом,  поднимаясь и спускаясь
по  реке,  как обычно. Из глубины страны поступали чай и  шелка этого  года
склады Ко-хонга по оба берега реки ломились от товаров.
  Затем, ночью, прибыл Дзин-куа. Тайно.
  --  Здластвуй,  Тай-Пэн, --  сказал он, входя  в небольшую  столовую  в
личных апартаментах Струана.  Старик опирался на руки  двух  своих рабов. --
Харасо, что ты моя видеть есть. Почему ты моя ходить видеть нет, хейа?
  Рабы помогли ему сесть, поклонились и вышли. Старик казался старше, чем
всегда, морщин на лице прибавилось. Однако глаза смотрели молодо и светились
умом. Он  был одет в  длинный  шелковый бледно-голубой халат и штаны того же
цвета, крохотные ноги были  обуты в мягкие тапочки.  Легкая куртка  зеленого
шелка  на пуховой подкладке защищала его  от сырости и холода весенней ночи.
На голове красовалась многоцветная шапочка.
  -- Здравствуй, Дзин-куа. Мандарин Лонгстафф сильно сердитый  стал.  Нет
хотеть, чтобы этот Тай-Пэн повидал друга. Ай-йа! Чаи?
  Струан нарочно принял  Дзин-куа  без  сюртука, в  одной  рубашке, желая
сразу показать, что очень зол на него из-за монеты  y Фан Чоя. Чай разлили в
чашки, и  появились слуги с подносами  всевозможных деликатесов,  специально
заказанных Струаном.
  Струан положил немного дим сум на тарелку Дзин-куа, потом на свою.
  -- Чоу оч-чень сильно харосый, --  похвалил угощение Дзин-куа, с прямой
спиной сидя на своем стуле.
  -- Чоу сильно плохой, -- извиняющимся тоном  произнес Струан, прекрасно
зная,  что лучшего  в  Кантоне  не  найти. Слуга принес  уголь для камина  и
положил  в  огонь  несколько  палочек  благовонного  дерева.  Тонкий  аромат
наполнил маленькую комнату.
  Дзин-куа аккуратно и с большим изяществом поглощал крошечные дим сум  и
потягивал  китайское  вино,  которое  было  нагрето  --  все  китайские вина
подавали теплыми -- как раз до нужной температуры. Он был согрет вином и еще
больше  тем,  что его подопечный вел себя  безукоризненно, как вел  бы  себя
тонкий, проницательный противник-китаец.  Подав  дим сум среди  ночи,  когда
обычай предписывал есть это блюдо только  в первой  половине дня,  Струан не
только подчеркивал  свое неудовольствие, но и  проверял,  как много известно
старику о его встрече с Ву Квоком.
  И хотя Дзин-куа  был в  восторге  от того,  что  его наставничество  --
вернее,  наставничество  его  внучки  Тчунт  Мэй-мэй   --   приносило  столь
изысканные плоды,  его  не оставляли смутные опасения.  Риск, на  который ты
решился,  когда начал  обучать  варвара  манерам  цивилизованного  человека,
бесконечно велик, говорил он себе. Ученик может слишком хорошо усвоить урок
глазом не успеешь моргнуть, как он сам станет управлять своим учителем. Будь
осторожен.
  Поэтому  Дзин-куа  не  сделал  того, что  поначалу  намеревался сделать
выбрать самый маленький дим сум с креветками и предложить его собеседнику на
весу,  повторяя жест  Струана на корабле Ву Квока. Это явилось бы  изящным и
тонким  намеком на то, что  Дзин-куа  во всех деталях известно  о  разговоре
Струана с Ву  Квоком. Вместо этого он  взял палочками  один из  обжаренных в
масле  пельмешков, положил  его себе  на  тарелку  и  не  торопясь съел.  Он
чувствовал,  что  на данный момент  разумнее  скрыть  свою  осведомленность.
Позже, если у него будет желание, он может помочь Тай-Пэну избежать нависшей
опасности и показать, как спастись от надвигающейся катастрофы.
  И, пережевывая дим сум, он в  который раз подумал о невероятной тупости
мандаринов и  маньчжуров. Черепашье дерьмо! Презренные, питающиеся  навозом,
не  знающие  своей  матери  идиоты! Пусть  отсохнут  у  них  члены  и  пусть
внутренности их источат черви!
  Все  было  подготовлено  и  осуществлено так  хитроумно,  думал он.  Мы
заставили варваров воевать там, где это было нам удобно, и  в нужное для нас
время. Война решила  их  экономические  проблемы,  но  мы, проиграв  ее,  не
уступили  им  ничего значительного. Торговля,  как  и  раньше,  продолжалась
только через Кантон. Таким образом. Срединное Царство по-прежнему оставалось
недоступным для настырных европейских дикарей. И получили они лишь крохотный
вонючий островок, который, едва только на него ступила нога первого кули, мы
уже начали отвоевывать обратно.
  И Дзин-куа принялся смаковать  нюансы изумительного  по тонкости плана,
который строился на жадности императора и его страхе, что Ти-сен может стать
угрозой трону, и  заставил императора  своими руками уничтожить собственного
брата. Божественный  замысел! Ти-сену расставили такую красивую  ловушку,  с
такой  проницательностью наметили его  в  жертвы  еще  задолго  до последних
событий. Он явился идеальным инструментом для сохранения  лица императора  и
всего Китая.  Но после стольких лет терпения и интриг,  после полной  победы
над  врагами  Срединного  Царства  этот  алчный,  грязный,  шелудивый пес --
император  --  совершил  чудовищную,  невероятную глупость,  отвергнув столь
выгодный договор!
  Теперь эти британские варвары по-настоящему разозлились, и это понятно:
они  потеряли  лицо  перед  своей  дьяволицей-королевой  и  ее  бестолковыми
приспешниками. А  нам  сейчас придется начинать все  с начала,  и выполнение
древнего предназначения Срединного Царства -- облагородить  варварский  мир,
вывести  его из Тьмы к  Свету: одна  земля с одним  правительством  и  одним
императором -- опять отсрочено.
  Дзин-куа  не  огорчался, что придется  начать все заново, ибо знал, что
дело это растянется на века. Он был лишь слегка раздражен ненужной задержкой
и тем, что была упущена прекрасная возможность.
  Ладно, сейчас  самое  главное  Кантон, напомнил  он себе.  Прежде всего
нужно   выкупить  наш   любимый  Кантон.  Какой  минимальной  суммы  следует
добиваться? Какой?..
  Струан весь кипел внутри.  Он ожидал, что  Дзин-куа возьмет один из дим
сум  с креветками  и  предложит ему, держа на весу.  Должен ли  я заключить,
спрашивал он  себя, что старику  не известно о том, что Ву Квок  использовал
первую из четырех монет? Он ведь не может не понимать, что означают поданные
к столу дим сум? Гляди в оба, парень.
  -- Многа  бум-бум  корабаль,  хейа? -- произнес Дзин-куа после  долгого
молчания.
  --  Много еще у Лонгстаффа  есть, беспокойся  нет.  Очень  плохо  когда
мандарин худой голова иметь.
  -- Ай-йа, -- закивал Дзин-куа. -- Мандарин  Чинь-со сильно худой голова
есть. Император говорить одинаковый, что Ти-сен. -- Старик провел пальцем по
горлу и рассмеялся. -- Пффт! Когда  Лонгстафф  уступать  нет, война  есть --
толговать нет.
  -- Война есть, торговлю брать можно. Лонгстафф сильно злой есть.
  -- Скок'ка тэйлов помогать сильно злой доблый  есть, хейа? --  Дзин-куа
спрятал руки в  рукава своего шелкового халата, откинулся на спинку кресла и
терпеливо ждал.
  -- Не знаю. Сто лаков, может.
  Дзин-куа знал, что сократить эту сумму вдвое к общему удовлетворению не
составит труда. А пятьдесят лаков для Кантона  не так уж  разорительно, если
учесть, что город беззащитен. Но и в  этом случае он изобразил на лице ужас.
И тут же услышал, как Струан сказал:
  -- Добавить сто лаков. Выкуп.
  -- Добавить сто чего? -- Теперь ужас старика был неподдельным.
  -- Выкуп  мне, -- резко проговорил  Струан. -- Нет нравится  награда за
голову  моей рабыни и  моих чилло маленький.  Мандарин Чинь-со  очень сильно
плохой.
  -- Награда за голова чилло?  Ай-йа! Оч-чень  сильно плохой господа мать
мандарин, оч-чень! -- возмутился Дзин-куа,  притворяясь удивленным. Он молча
возблагодарил свой йосс за то, что вовремя услышал про назначенную награду и
сумел  быстро и  толково все уладить:  сразу  же известил  через  посредника
английскую  шлюху,  -- а  значит,  и Струана --  на случай, если  кто-нибудь
попытается получить деньги  за  Мэй-м