ровинции и повязаны по рукам и ногам  житейской паутиной и
путаницей, то  могут  и  вас  к себе  зазвать и к вам напроситься,  и вы  не
сумеете отказать, потому что могут надолго на вас обидеться...
     Ирина  Сергеевна не имела  возможности  провести этот вечер в  компании
Ивана  Александровича, и они  обсуждали проблему  в  ее  самом отвлеченном и
неличном преломлении: неприменительно  к собственному положению. Это было  в
их второе сошествие во флигель, в котором на сей раз и натоплено было в меру
и их ждала еда, припасенная  Таисией, искупавшей таким образом свою недавнюю
бестактность.
     -Где будешь справлять?- спросила она его.
     -Придется, наверно, к  Тимоше идти,  с Раисой Петровной.  Там еще  одна
пара будет и,  может, еще  кто: Раиса  Петровна любит  кого-нибудь на десерт
позвать, для разнообразия.
     -А вы постоянные гости?
     -Стало быть, так. Скука смертная, а куда денешься?
     -А другая пара кто? Не из-за Раисы Петровны же ты туда стремишься?
     -Синицин с женой. Председатель райсовета здешнего.
     -Благопристойная публика... Хороший человек хоть?
     -Неплохой. Дипломат великий.
     -Не главный, значит. А самый важный кто?
     -Главный  здесь  -  первый секретарь райкома  Зайцев.  Мы  как  бы  его
ориентации  придерживаемся:  он,  кстати,  будет туда  из  области  звонить,
поздравлять - надо будет по очереди сказать что-нибудь подходящее.
     -Самый   главный  на   телефоне  будет?   А  вы   заранее   готовитесь?
Подобострастничаете?
     -Таковы правила игры. Стараемся,- и сам усмехнулся сказанному.
     -А  каждому по отдельности  он позвонить не может? Или  прийти к вам ко
всем?
     -Он в  области живет -  здесь у него служебная  квартира. В нашем доме,
больничном, между прочим.
     -А еще какие  круги есть?- Она все не унималась: не  могла простить ему
того, что он справляет праздник в ее отсутствие.
     -Тебе знать надо?..- Он склонился над ней,  стал водить  подбородком по
ее  груди: это  была  одна из его любовных прелюдий,  но  она  на  этот  раз
воспротивилась:
     -Погоди. Успеешь еще.  Продолжай, а то  нить рассказа потеряешь. Меня к
себе не зовешь - дай послушать хоть. У кого второй круг?
     Он откинулся  на спину. Диван  в этот раз  показался им шире  прежнего:
привыкли к нему и приспособились.
     -Есть еще Воробьев, второй секретарь. Этот из здешних и погрубее. Около
него народ попроще ошивается: мы, в сравнении с ними, вроде как белая кость,
чистюли и интеллигенты. У него, кстати, Анна Романовна будет.
     -С Иваном?
     -А как же? Куда она без него?.. Разоденутся так, что не узнаешь.
     -Вы с ним в контрах? С Воробьевым?
     -Как  с ним можно в контрах быть?  Так  - в прохладных отношениях. Если
обратится с чем, я ему не откажу, конечно, но, во-первых, не с тем желанием,
что для своих, а во-вторых - только в рамках законности. Чтоб себя перед ним
же не  компрометировать. Да  он  ко мне  и обращаться не  будет: сделает все
через Анну Романовну. Что тут обычно нужно? Больничный задним числом дать да
из запоя вывести.
     -Она это может?
     -У  них Иван это делает.  У него свой  метод. Ведро рассола дает  и  по
почкам лупит.
     -Интересно-то как... Что ж ты раньше мне всего этого не рассказывал?
     -Когда? В прошлый раз недосуг было, да и сейчас не очень. Времени много
занимает... Осталась бы на ночь, я б тебе не то еще рассказал.
     -На  ночь я с тобой оставаться не  буду:  это уже разврат полнейший.  А
Иван Герасимыч  у  вас на каком положении? Он  меня к  себе звал.  Не  знаю,
серьезно или нет.
     -Раз звал, значит, серьезно. Здесь с этим не шутят.
     -Не позовет, я с Колькой вечер проведу.
     -А это кто?- приревновал он (и она на это рассчитывала).
     -Сын хозяйки. Она уходит со своим парнем, а он один остается.
     -Вот с ним и справляй. А я к тебе приду попозже.
     -Как же ты хозяев оставишь?..
     Она  имела в  виду, конечно же,  не их,  а  ту, другую, ходившую за ним
неразлучной  парой в ее воображении, но не  могла  спросить о ней прямо - он
понял и отвечал двусмысленно:
     -Мы тут так друг другу надоели, что куда хочешь отпустят - был бы повод
или причина.
     -В Новый год таких причин  не бывает,- сказала она с легкой меланхолией
в голосе и сменила тему:- Ты мне про Ивана Герасимыча не сказал. Какое место
он у вас занимает?
     -Иван Герасимыч? Никакого. Он в Петровке не в счет.
     -Как это?- не поверила она ушам.- Почему так говоришь?.. Нехорошо.
     -Да он сам себя так вел всегда.
     -Как?
     -Бузотер. Выпивал, паясничал.
     -А тебе это не нравится?
     -Мне все равно, а другим поперек горла. Пьющий хирург... И сосед у него
был - тот еще тип. Буян известный.
     -Про него я уже слышала.
     -Видишь? Даже ты слышала...- Он с  любопытством поглядел на нее.-  Ты у
нас тоже строптивая?
     -Не строптивая, а работящая. Не люблю, когда работать мешают.
     -Это верно... Тебя  не поймешь: эти  качества  обычно несовместные... У
него  сын  молодым  погиб  в  аварии. Военный моряк  был. Из-за  этого он  и
повредился.
     -Опять нехорошо сказал.
     -Говорю,  как умею. Что это ты меня экзаменовать сегодня взялась?..-  и
снова приступился к ней - уже с более серьезными намерениями, а она уступила
ему  лишь  после  некоторого  сопротивления:  не умела сразу  переключаться,
переводить свои мысли на иные рельсы...
     Иван Герасимыч  пришел  к  ней  в кабинет тридцатого  и  сделал  вполне
официальное предложение: едва не волновался, произнося его.
     -Приду,  конечно, Иван  Герасимыч,-  обрадовалась  она.-  С  превеликим
удовольствием. -Вот и хорошо,- грубовато сказал он.- Форма одежды свободная.
Можешь на шпильках приходить, можешь в валенках. Себя только не забудь...
     Хотя Иван Герасимыч и предложил ей прийти в чем угодно, но сам оказался
в черной паре, которая шла ему: подчеркивала рост,  выгодно обрамляла  худые
плечи и падала отвесными  складками со стариковских бедер;  он был  все-таки
слишком тощ  для  нее.  Он  и галстук  сначала  повязал,  но быстро  от него
отказался, назвав удавкой: он с непривычки теснил ему глотку.
     -Иван Герасимыч какой нарядный!- заметила Ирина Сергеевна, снимая шубу.
Сама она была в выходном платье  из темно-вишневой тяжелой парчовой ткани, с
глубоким  вырезом и  короткими  рукавами:  оно,  по  общему  мнению,  хорошо
облегало и прорисовывало  ее  руки, плечи  и  шею.- Завидный кавалер  у вас,
Марья Федоровна.-  Она любила говорить  мужчинам  комплименты: не потому что
ждала от них сдачи той же монетой, а потому, что по натуре своей была  щедра
на  авансы  и забывчива на  долги.- Костюм  - как от портного только. Хорошо
сидит на вас, Иван Герасимыч.
     -Этому  костюму  в  обед  сто  лет  будет.-  На  Марье  Федоровне  были
старинные, из  серебра,  серьги  и  брошь  с гранатами.- Надевает его редко.
Случаев  не  представляется.  Когда  в  последний  раз  было?  Когда  соседа
провожали?
     -Когда  в театр областной ездили. Пять лет назад... Соседа - что его  в
костюме провожать? Я его, помню,  в телогрейке у пруда обмывал. В глине весь
изгваздался.
     -Неправда, Иван Герасимыч. Сперва за столом вчетвером сидели - ты тогда
в костюме был.
     -Разве? А я не помню. Проводы эти на неделю затянулись -  во всем успел
побывать. И в князи и в грязи.
     -Вы и в театры ездите?
     -Теперь  уже  не  ездим. Это у  нас  затейник  был,  Михал  Ефимыч:  он
организовывал. Фуксман или  Фиксвам - не  помню. Все  хотел передружить  нас
всех. Кота с собакою.
     -Я о нем слышала уже. Весело было?
     -Да  забавно... А  вообще -  все  одно.  Который  час  у  нас?-  и Иван
Герасимыч   щегольским  движением   заголил  руку,  справился  о   времени.-
Одиннадцать? То-то у меня живот подводит. Что так долго шла?
     -Метель метет  -  еле дом  ваш  отыскала...- На самом деле  к  хозяйке,
поменявшей в последний момент новогодние планы, пришел ее друг Геннадий и  с
ним  еще пара, и они ни за  что на свете не хотели отпускать ее - она насилу
вырвалась.- Не знаю, как назад дорогу найду.
     -А мы  и не дадим, не дожидайся!  Тебе уже пуховик до потолка  взбили -
утонешь в нем, не вынырнешь. Все честно будет: приставать не буду, я человек
порядочный.
     -Ну  что за  болтун!-  не  выдержала  Марья Федоровна.-  Сколько  можно
болтать попусту?!
     -А что ты хочешь? Ты посмотри  на нее: какой  разрез, какие  очертания!
Что я, каменный?.. Что-то вы похорошели в последнее время, Ирина Сергевна? К
чему бы это?..- и старик, заподозрив что-то, проницательно уставился на нее,
а она невольно смутилась.
     В гостиной стояла празднично убранная елка.
     -Где   елку  нашли,   Иван   Герасимыч?-  Ирина  Сергеевна  подошла   к
дереву-подростку:   от   него    веяло   воспоминаниями   детства,   и   она
расчувствовалась.- Свежесть какая!
     -В саду срубил.
     -Прежде не разрешал никогда.-  Марья Федоровна достала из  холодильника
заранее заготовленные закуски.- А сегодня, как тать какой, с топором во двор
вышел. Гулять так гулять, говорит.
     -А что жалеть?  Не  тот возраст: пора  подчищаться...  Там  их пять еще
осталось. Хватит, наверно? А, Ирина Сергевна?.. Жаль, ты детский доктор, я б
к  тебе лечиться пошел.  Анна  Романовна у  меня  участковый врач  - с  ней,
пожалуй, долго не протянешь.
     -Глупости не болтайте, Иван Герасимыч. Кто в Новый год об этом говорит?
     -Мрачно слишком? Сейчас выпьем - повеселеем...- Иван Герасимыч достал с
подоконника пузатый графин с  лимонно-желтой  жидкостью.-  Толстобрюшка моя.
Сколько с  ней переговорено всего, а  уж  сколько выпито!..-  и от актерской
полноты чувств едва не расшаркался перед хрустальной посудиной.
     -Дороже  нет  никого,-  подтвердила и Марья  Федоровна.-  Спать  с  ней
ложится.
     -Спать  не спать, а в тот  ящик меня с ней положите...- Иван  Герасимыч
начал разливать драгоценную  влагу  по  стопкам. Ирина  Сергеевна отстранила
рюмку:
     -Мне нельзя, Иван Герасимыч.
     -А это почему?
     -Я от вина меняюсь. Драчуньей становлюсь или плакать начинаю.
     -Родственная  душа,  значит?..  Так для  того и  пьют.  Как  еще  иначе
подерешься или в жилетку кому поплачешь?  Не поймет никто, а пьяному сам бог
велел. Верно, Марья Федоровна?
     -Молчи уж, Иван Герасимыч.
     -А у тебя одно на уме - меня стеречь да не пущать...- Он присмотрелся к
Ирине Сергеевне.-  А что это у тебя  глаза на мокром месте? Влажные...  Пила
уже сегодня? Не могла до нас вытерпеть?
     -Хозяйка  иначе  не пускала.-  Так  оно и было, но она  сама не  знала,
отчего разнюнилась.
     -И чем поили они тебя?
     -Самогоном, думаю.
     -Знаешь  теперь вкус его?  Вот он главный зачинщик  драк и есть, с него
тут все в бутылку и лезут. Ну что, проводим Старый год? Поехали...- Он выпил
одним глотком,  Ирина Сергеевна  - помешкав, Марья  Федоровна  -  без суеты,
размеренно.
     -Хороший,- одобрила она.- Откуда взял?
     -Зинка по старой памяти  подбрасывает.-  Зина  была  старшей  сестрой в
хирургическом  отделении,  где он прежде работал.-  В поликлинике я спирт не
беру,- сообщил он  Ирине Сергеевне.- Во-первых, дают  мало,  на инъекции  не
хватает, во-вторых, главному передают, а он  непременно припомнит. Не сразу,
а  при   случае.   Ничего   особенного   не  скажет,  а  не  захочешь  брать
вдругорядь...-  Иван Герасимыч  примолк, пережидая минутную  досаду.- Ладно,
господь  с ним. Его еще в этот  вечер вспоминать... Сколько уже? Одиннадцать
двадцать? Телевизор  включать не  будем? Все равно в Москве еще день,  никто
нас поздравлять  не станет. Там  когда справлять начнут, мы  уже  под столом
валяться  будем...  Ирина Сергевна,  скажи  что-нибудь... Что  это  она  все
помалкивает? Влюбилась, что ли?
     -Сама не пойму, Иван Герасимыч.
     -Если не понимаешь, значит, влюблена без  памяти. Опасное  дело. Лучше,
когда все ясно: тогда проходит быстрее.
     -Специалист!- съязвила Марья Федоровна.
     -А в этом  деле без вина не разберешься. И  каждый раз на ровном  месте
спотыкаешься. Как наваждение  какое!  Сейчас  все  рассказать  можно:  Марья
Федоровна не взыщет...
     -Кто сказал?
     -Да, конечно, не будешь: тебе уже не до этого.
     -А тебе до того?
     -Так не о нас же разговор, о ней: у нее все впереди.
     -И ты ее учить вздумал?
     -Учить не учить, а опытом поделиться можно.
     -Так у женщин, наверно, другой опыт, чем у мужчин? Сейчас мы двенадцать
часов, с этой чепухой, и пропустим.
     -Не пропустим:  я  слежу... Почему  разный опыт? Грешим  же  вместе? На
пару, так сказать?
     -Ну  и что,  Иван Герасимыч?-  подстрекнула  его  Ирина  Сергеевна:  ее
занимали сейчас как раз эти проблемы:- Каким опытом хотели поделиться?
     -Да что делиться?  Пустяки все, как Марья Федоровна говорит... Кажется,
совсем пошлая интрижка: с больной связался, с истеричкой...
     -Это еще с кем?!- взъерошилась его супруга.
     -Ты ее не знаешь.
     -Как я могу кого-то в Петровском не знать?
     -С этой  стороны  не  знаешь,  во  всяком случае...- и  продолжил  свою
исповедь:- Сам понимаешь, что пустое, а как к развязке дело идет, тут тебе и
слезы, и признания, и  сам размяк:  не знаешь, на вечер к ней пришел или  на
всю жизнь остаться...
     -Ничего себе!- поразилась  Марья Федоровна.- Кто ж это мог быть у него?
Когда это было?
     -Когда, когда - в прошлые года.
     Ирина Сергеевна вернула его к разговору:
     -Вы ж сказали - истеричка?
     -Так это разве сразу узнаешь? Это потом  ясно становится, а я тебе что,
психиатр - такие диагнозы с первого взгляда ставить?..  Домой придешь  - там
жена: ее тоже вроде любишь...
     -Слава богу, не  забыл!..- ввернула Марья  Федоровна, а  Иван Герасимыч
продолжал не смущаясь:
     -Ей  тоже  вроде на  всю  жизнь  обязался.  Разрывает  на части -  хоть
стреляйся...  А  потом время  пройдет, в себя придешь  - ну и  олух  ты был,
думаешь...
     Марья Федоровна посмотрела на него презрительно.
     -Все-таки  есть в  вас во всех что-то  отвратительное...  Давай, Ирина,
выпьем.  И правда,  не  люби  женатых: они все такие  -  раздвоенные!..-  но
переметнулась затем в стан врага своего:- Кого это она себе нашла?
     -Да вот сам думаю - кого? Нашелся кто-то - мужики еще не перевелись.
     -Почему мужик? Может, молодой человек с приятной наружностью?
     -Может,  и  парень,-  согласился,  уже  безразличнее,  Иван  Герасимыч,
поглядел  на часы и спохватился:- Двенадцать  почти?!  А мы тут  разговорами
занялись?! Давай! Чтоб был этот год лучше прежнего!..
     Потом  сели  смотреть  фотографии.  Иван  Герасимыч  принес  из спальни
большой семейный альбом в потертой бархатной обложке.
     -Сейчас всю нашу  подноготную увидишь. Врачи глазам верят, а не ушам...
Вот это мы с Марьей Федоровной. В твоем возрасте.
     -Вы одногодки?
     -Да вроде того... Она только всю жизнь была у меня за старшего.
     -Не  болтай чепухи!-  приказала она, ни в чем  не давая ему спуску.-  Я
тебя на полгода младше!..
     На  первой  странице желтый, потрескавшийся снимок  изображал  их обоих
вскоре  после  свадьбы:  судя  по  торжественности  их  вида  и  по  желанию
позировать  парой.  Оба  были,  конечно, иными,  чем теперь: Марья Федоровна
робела  и серьезничала  и  была  как  бы  ведома  своим  мужем,  но  в  этой
подчиненности  уже угадывалось последующее  главенство;  Иван  Герасимыч  же
глядел  ясным  соколом,  присевшим  лишь  для  того, чтоб  взлететь  повыше:
нетерпеливый, слегка  снисходительный, с  дерзким вызовом во всей долговязой
артистической фигуре - и тоже в черном костюме, только с бабочкой.
     -Никогда  бабочки не носил,  а  тут  нашел у приятеля,-  сказала  Марья
Федоровна.
     -У Володьки Осипова,- уточнил  Иван Герасимыч.-  Сейчас  завкафедрой  в
Симферополе.
     -И костюм все тот же?-  пошутила  Ирина Сергеевна, но Иван Герасимыч не
принял такого юмора:
     -Ну да, тот же! Тот истлел давно... Не такой уж я нищий.
     -А что?-  вмешалась Марья Федоровна, восстанавливая справедливость.- Не
первый, конечно, но третий. Хочешь, посчитаю?
     -Она все  считает. Отчего женщины так счет  любят  -  не знаешь,  Ирина
Сергевна?.. Это сразу после института. Я в Новосибирске кончал.
     -И Марью Федоровну там нашли?
     -Там и нашел. Прилип к ней, как ракушка к крейсеру.
     -Опять не так?- заподозрила та.
     -Все так.  Никаких претензий... А это наш единственный -  во всех своих
обличиях и регалиях...
     Сын их был запечатлен на ряде последовательных снимков: вначале грудной
младенец,  потом  трехлетний  мальчик, школьник, наконец - морской  офицер в
щегольском мундире, очень похожий на отца в его возрасте.
     -Что с ним случилось?- осторожно спросила Ирина Сергеевна, боясь задеть
рану в сердцах родителей, но Иван Герасимыч отвечал внешне бесстрастно и без
запинки: -Да  ерунда вышла... Поломка в  реакторе.  Он  на  атомной подлодке
служил. Надо было буксир вызывать и в порт идти,  а начальство решило своими
силами  неполадку  устранить.  -Боялись,   что   взорвется,-  сказала  Марья
Федоровна.  -Да не этого они боялись!- уже с  горячностью опроверг  хирург.-
Если  и боялись чего, так  что с должности сымут - за аварию в  чужих водах!
Они ж кем  угодно в таких случаях пожертвуют! Когда под ударом их звездочки!
Для них  же все остальные  - быдло!..- Он помолчал.- Не имели права  пускать
его туда. А он вызвался - добровольцем. Какую-то трубку там запаял, а туда и
носа совать было нельзя. Дурак!
     -Нельзя так о покойном, Иван,- сказала жена.
     -А как его еще назвать? Дурак - он и есть дурак... Вообще  не надо было
ему в этот флот идти. Я всегда был против.
     -Направили же?
     -Мало  ли  что?!- Иван  Герасимыч ощерился  в  неприятной, оскорбленной
гримасе.- Сказался б больным, изобразил психа опасного - его  б враз  оттуда
выставили, комиссовали -  ходил бы сейчас на торговом судне, а здесь  бы его
жена с  детьми дожидалась...  Они  ж не предупреждали никого об опасности!..
Сволочи!..- Он переждал вспышку застарелого  гнева.- Ладно, смотри дальше...
Это я в отделении. Заведовал когда-то. Сам заведующий,  сам доктор, и у меня
три сестры, как у Чехова, и четыре санитарки...
     На  снимке была видна небольшая  операционная. Иван Герасимыч склонился
над обнаженным  больным, глубоко уйдя головой  в его широко раскрытый живот,
рядом стояла медсестра:  та самая Зина, которая,  по старой памяти, наливала
ему теперь спирту.
     -А это когда было?- спросила Ирина Сергеевна.
     -Лет  двадцать тому?..- Иван Герасимыч обратился за помощью  к супруге,
которая не помогла ему  на  этот раз, занятая мыслями о сыне.- Я тогда лихой
был. Из операционной не вылезал, на мне весь район держался.
     -Видишь, Иван, себе же противоречишь,- Марья Федоровна додумала наконец
грустную думу.- Тоже на рожон лез. Как и сын твой.
     -Это ты не путай!- оборвал он ее.- Это разные вещи. Народ мы такой - за
здорово живешь работаем, свое где-нибудь в другом месте сорвем,  но жизнь-то
нам остается!.. Такого в России еще не было, чтоб право на жизнь отнимали...
Им же все нипочем: как с цепи какой сорвались!
     Марья Федоровна встревожилась.
     -Успокойся ты... Что раскипятился?
     -Да  я  спокойный  совсем  -  откуда  ты  взяла?-  и  снова  перевернул
страницу.-А это мы террасу сколачиваем.  Сосед мой: он работой руководил - и
здешний один, Петька Власов. Я ему грыжу сделал, так он мне помогать взялся.
Я ему говорю: нехорошо после операции, а он: ничего, только полезно.
     -Еще  бы!- к Марье  Федоровне вернулся ее  критический  дух.-  Когда не
столько строили, сколько пили.
     -Терраса же стоит?.. Не без  того, конечно... Во  всем результат важен,
все остальное - частности...
     Они  стали  смотреть  снимки  дальше,   как  вдруг  в  ближнее   окошко
забарабанили. Иван Герасимыч вздрогнул от неожиданности.
     -Кто  это?!.- В  Петровском в окно так запросто не  стучали: так  могли
поступить лишь  оч