одят  обычно  к  последствиям прямо
противоположным тем, которые на них возлагают: не наводят мостов к прошлому,
но,  напротив,  их сжигают  -  и  в  таких случаях  особенно болезненны  для
участников. Так что  Иван Александрович  зря затеял  этот  разговор... Но, с
другой стороны,  с ним никогда нельзя  было знать в точности, чего он хочет.
Может  быть, он этого обратного результата и добивался - и догадка эта стала
истинной и  конечной причиной  неожиданной хандры Ирины  Сергеевны...  Визит
Алексея Григорьевича  к первому секретарю обкома и состоявшийся  между  ними
телефонный разговор вызвал, как  начальный удар в биллиарде,  многочисленные
столкновения  чиновных шаров, их отскоки от бортов и даже прямые попадания в
лузы. Завотделом Потапов позвонил Сорокину и сразу напал на него: в прямом и
в переносном смысле - едва не обрадовался представившейся  возможности: -Что
у  тебя там делается?!  Консультантами  не можете  село обеспечить?!  Умеете
только  по  городу  на  скорой гонять!  Может,  их  в  район  надо  выслать,
специалистов   твоих?!   Чтоб   толку  больше  было?!.   Это   была  особая,
начальственная манера распекать: говорить  нарочито темно и бессвязно, чтобы
подчиненный не  только потел, выслушивая  выговор, но еще  и ломал голову  и
выворачивался наизнанку, силясь понять, в чем он провинился. Но  Сорокин  не
был, в полном смысле слова, его подчиненным - кроме того,  у него был редкий
дар решать подобные задачки и выходить сухим из воды, что больше всего в нем
и бесило. -Так это  не ко мне,- с дерзким спокойствием  прервал он Потапова,
едва услыхал, что речь  идет о  Кабанцеве.- Это наука. Я тут зачем? Мне моих
хватает. -Как - наука?- опешил  Потапов, который,  руководя слишком  большим
числом людей  одновременно, никак не мог разобраться, с какого, так сказать,
боку они ему  подвластны  и  подотчетны.  Сорокин  объяснил ему: терпеливо и
благодушно, как  сделал бы это новичку в кадровых  вопросах, что Кабанцев  -
доцент института и  в этом качестве  курируется отделом науки,  который тоже
подчинен Потапову, но минуя Сорокина; выходило, что Сорокин  ни  при  чем, а
Потапов все-таки за все  в ответе. Ошалев  от  такой дерзости, Потапов забыл
отчитать его за то,  что в области, по его данным, свирепствует эпидемия,  о
которой он ничего  не знает,  бросил трубку и  перезвонил в отдел науки, где
ему  почтительно, но  твердо  разъяснили,  что  институт  усовершенствования
врачей  принадлежит  системе  союзного министерства здравоохранения и,  имея
ведомственное подчинение, относится-таки к медикам. Надо было  либо в Москву
звонить, уточнять и жаловаться, либо  снова Сорокину - Потапов  плюнул и, не
испытывая более своего терпения, позвонил Кабанцеву.  Тот все еще сидел дома
и  второй день подряд ждал вызова к Гусеву. Потапов, вымещая на  нем  дурное
настроение, приказал ему, вместо этого, немедленно отправляться в Тарасовку.
-Зачем?-  робко  заупрямился  инфекционист.  -А зачем,  сам  должен  знать!-
прикрикнул тот, верный себе и не объясняя лишнего, хотя Кабанцев до  сих пор
вроде бы числился его  человеком  и даже  союзником -  так  что тому,  после
такого  распекания,  впору  было  либо вешаться,  либо немедленно бежать  на
автобусную станцию. Первое его побуждение  именно таким и было,  но потом он
поодумался, скрепился  и решил  ехать в  Петровское  наутро, но,  как сказал
Гусев,  первым автобусом: чтоб потом не было нареканий, что  приказ выполнен
не дословно... Он сильно обозлился на тех, кто его подставил. Получив разнос
от Потапова, он справедливо вывел отсюда, что на него нажаловались: не иначе
как Ирина  Сергеевна, которую он держал утром за  локотки,  - и главное, его
лишили доступа  к  Гусеву. То  что  это произошло из-за никому не  известной
сельской докторши, его не удивляло: слабые для  того и существуют на  свете,
чтоб о  них  иной раз спотыкались сильные. Надо знать, как высоко ценится  в
провинции  (да и не только там) признание высокопоставленных лиц, которое, в
случае врачей, проявляется именно в таких доверительных вызовах, и как долго
его  добиваются - чтоб понять всю черноту злости,  охватившей сердце Михаила
Дмитриевича. Прежде чем  ехать в Петровское, он заглянул вечером в областную
санэпидстанцию.  Там  выслушали его  жалобы  и разделили чувства в отношении
Петровской больницы и его руководителя: - Ему все мало? Он сам этого доктора
выпросил? Ему помощь нужна? Получит ее!  Пришлем ему комиссию!.. И все та же
докторша?  Которая у  всех  инфекции находит? И ей  поможем, не  оставим без
внимания...  Вы  поезжайте  пока,  Михал  Дмитрич: раз  начальство требует -
соберете информацию, а что делать с ней, мы разберемся...- и с таким двойным
назиданием  и  поручением  Кабанцев отложил  все  свои дела (которых у него,
признаться,  было  не  так  уж много)  и  отправился  первым,  шестичасовым,
автобусом  в Петровское, не  вызвав даже  оттуда машину, что  непременно  бы
сделал   в  рядовых  обстоятельствах.  Одно   это  должно  было  насторожить
многоопытного  Пирогова,  но  он и  без  того  находился  как бы  на осадном
положении и  готовился  к худшему...  В больницу Кабанцев прибыл  за полтора
часа до  появления  в ней дневных  врачей  и,  браня  себя  за  мальчишеское
усердие, а Пирогова - за ни с чем не сообразную спесь и гордыню, спрятался в
рощице по соседству с воротами, откуда  можно было наблюдать за движением по
дороге: здесь его месть вызрела окончательно. Просидев  битый час на жестком
пеньке, он как ни  в  чем  не бывало вошел  в кабинет к Пирогову, только что
здесь   объявившемуся,   и   объяснил   ранний  визит  случайным   стечением
обстоятельств: -Машина попутная была - дай, думаю, загляну до работы.  Потом
жарко будет,  развезет, да  и времени особого нет.  Я ведь один на кафедре -
крокодил мой на пляже греется, а я здесь маюсь...  Что у тебя за инфекция?..
Выслушав  с десяток  похожих друг на друга, как проштампованных, случаев, он
поскучнел,  сбросил  с себя наигранную и  неубедительную живость,  глянул на
Пирогова  с  недобрым  чувством: -В авантюру  меня  втянуть хотите? Откуда я
знаю, что за язвы? Кого мне благодарить за все это? Я  же из-за вас главного
клиента своего лишился. Болели б и болели - велика беда?  Никто ж  не  умер?
-Нет пока.- Пирогов по природе своей был умеренным оптимистом. -И не помрут.
Что суетиться тогда?.. Да даже если б и так?.. Ирина все эта - не помню, как
по батюшке. Полная такая, интересная. На сеновал  бы с  ней завалиться... -Я
понял, о ком  вы,- прервал его Пирогов,  потому  что тот готов был  уточнять
второстепенные детали и далее.- Детская докторша наша. Понятно, что в первую
очередь беспокоится.  Случаи-то детские.  -Другие и не обращаются... Вы б  в
младенчество ее  перевели.  Микропедиатром. Там инфекций меньше: материнский
иммунитет действует. -А она  за всех. И микро- и  макро-. -Да?..- и Кабанцев
поглядел  на  Пирогова так, будто  он сказал нечто из ряда вон выходящее.- А
этот  кто? Который у  секретаря обкома  был? У меня  на  него зубище:  как у
мамонта. Тут Пирогов оказался вполне с ним  солидарен: -Да и у меня тоже. Не
знаю, как  от него избавиться. -Но это ж вы его за  мной послали?  -Да упаси
бог! Что я: себе враг или вчера родился? Жаловаться надо по инстанции: этому
меня еще в армии научили. -Это вы правильно говорите. Но отвечать  все равно
вы будете. -А  кто  же? Жду уже. Идем больных смотреть? -Зачем?..  Вы и  без
меня хорошо их описали.- У него сложился план действий.- Профессору оставим.
Договорились? Я на вас зла не держу: спустим все на тормозах - он приезжает,
вы ему это подсовываете. Пусть бруцеллез свой ставит. Он ведь ничего другого
не  знает. Да и  старые  болезни  лучше новых: привыкли к ним - вроде  так и
надо.  -А что  на  самом деле? -А я знаю? Откуда мне? Такой  же,  как  и вы,
докторишка...  Грипп какой-нибудь.  Учебники  смотрели? -Смотрел, конечно. У
меня хороший справочник немецкий. С картинками. -По-немецки шпарите? А я вот
ни  один язык не осилю - наверно, так и помру в невежестве... Немецкий - это
хорошо.  Только у них ведь наших болезней нет: живут  чисто слишком.  Нам бы
китайский  освоить, они ближе как-то  - да не  поймешь ничего,  в иероглифах
этих...  Не знаю,  Иван  Александрыч,- окончательно надумал  он.- Ничего вам
путного не скажу  и, наверно,  раскланяюсь..- и оглянулся в  поисках  двери.
-Сначала напишите  что-нибудь,- Пирогова  было не так просто обвести  вокруг
пальца, и  он удержал  его за рукав.- Два слова - не больше...-  и  рассыпал
перед  ним свободной рукой  стопку амбулаторных  карт  и больничных историй.
Кабанцев взглянул на них с  откровенной досадой: -Так их  смотреть надо.  -А
кто мешает? Одного-двух хотя  бы...- Здесь он приврал: в больнице был только
маленький Торцов,  которого Ирина Сергеевна умыкнула из Тарасовки. -Этого не
могу!  Не положено!-  запричитал тот.-  Мне после них к начальству с визитом
идти - кто ж мне  это позволит? -А без записи не получится,  не выйдете,-  и
Иван   Александрович   воспользовался  даже   сильнодействующим   московским
средством: - Не то  снова придется кое-кому в область ехать... Кабанцев косо
поглядел на него, соизмерил  его угрозу с собственными. -Скажете, приехал  и
не написал ничего?..  Так  я ж не отказываюсь  - профессора только предлагаю
дождаться. Он прибудет скоро. Иван Александрович придвинул к нему карточки и
согласился на полумеры: -Ладно. Напишите хотя бы, что надо его вызвать. Чтоб
не  от  меня шло...  И  свое мнение  припишите.  Кабанцев посмотрел с  немым
укором: -Вы все  свое?.. Я ж их не видел. -Пойдемте  тогда смотреть,- уперся
Пирогов,  а Кабанцев  разгорячился: -Заразу  эту?!  Которая  неизвестно  как
передается?!.- и замолк, сообразив, что сказал лишнее. -Пишите без осмотра,-
дожал   его  Пирогов  и  протянул   авторучку.  -Упрямый  вы  человек,  Иван
Александрович.  Знаете, что если я руку  приложу, то на меня ответственность
свалится.  И москвича  мне подсунули.  Заодно с  ним  - только за его спиной
прячетесь. Хотите снова ко мне его послать. А он с самим Гусевым по телефону
разговаривает. Москвич  - поэтому, наверно... Что ж вы так? Это был  шантаж,
подстраивающийся  под  дружбу, но  Пирогов  на него не поддался.  -Этому,  я
думаю, вы и сами не верите. Мне от него одни неприятности. Но раз уж съездил
он к вам, можно и воспользоваться. С худой  овцы,  как  говорится.  Оставьте
закорюку  какую-нибудь,-  как бы уступил  и сбил цену он.- А то меня на  той
сосне  вздернут.  За  то, что  я  с вами не проконсультировался.  -Это-то  я
понимаю!-  закивал тот.-  Хотите,  чтоб  я  рядом  висел? Легче вам от этого
будет? -Вам ничего не будет. Вы можете не знать. Это если  студент не знает,
ему курс не  зачитывают, а вы  в своей должности вне всякого сомнения... Что
вы пишете?..-  заглянул  он в  историю болезни, боясь, что  Кабанцев напишет
что-нибудь вроде того, что доволен ведением истории болезни и не имеет к ней
претензий. -Пишу, что больше всего данных за бруцеллез. Все  равно, крокодил
мой то же самое напишет - зачем я с ним  спорить буду?..- и Кабанцев во всех
подложенных   ему  историях  болезни   и  амбулаторных  картах  вывел  нечто
одинаковое  и  расплывчатое,  где  простое  "не  знаю"  было выражено  столь
замысловато, что запись могла приличествовать не одному только доценту, но и
самому   профессору,  и  даже   члену  Большой   Академии...  Совершив  этот
гражданский подвиг, он никуда не поехал,  а  остался в кабинете - в ожидании
законного вознаграждения. Пирогов, понаторевший в житейских делах, понял его
без слов и пошел  к больничному сейфу, служившему кроме хранения бумаг еще и
баром.  -Водку или коньяк? -А от чего  пьянеют меньше? Водка -  она все-таки
зимой лучше. -Машину дадим,- сказал Пирогов:  ему было  жаль коньяка, но  он
выставил его - наказал себя: нечего было хвастаться. -Армянский? Это хорошо.
Но его нельзя, наверно, без закуски? Развезет, боюсь...
     -Закуска  в больнице  не  проблема.- Пирогов  в последний  раз мысленно
выругал себя за неуместную щедрость, подошел к окну и крикнул - после  этого
в кабинет, как по волшебству, внесли заготовленные заранее тарелки. Кабанцев
оглядел  накрытый  стол, удовольствовался  им и решил сделать еще один шаг в
сторону петровских медиков.
     -У   вас,  учтите,  комиссия   будет,-  честно  предупредил  он.-  Сами
напросились.  Я постараюсь, конечно, написать получше, но все равно приедут.
Деревню эту  на  особый  режим ставить  надо.  Раз Гусев  в курсе.  Спросят.
Смотреть надо всех поголовно - с общей  термометрией и изоляцией заболевших.
Бруцеллез ведь: хоть и знакомая болезнь, а все равно - вспышку допустили, за
это по головке  не погладят. Цифры заболеваемости испортите..- и взглянул на
вещи с иной стороны: из мнимого сочувствия  и стремления к объективности:- А
кто у вас будет этим заниматься? Деревню термометрировать, когда термометров
нет? Ни здесь, ни в области. И хлорки, кстати,  тоже?..- Он повертел в руках
стакан -  с явным желанием его наполнить.- Все знают, что нет,  а каждый раз
как из  другой  страны  приезжают: мало ли что нет - требуйте от начальства,
чтоб было. А кто ж сунется к нему с этими требованиями? Если  москвич только
ваш, пропади он пропадом...
     Охмелев,  он и  подавно расхотел ехать, а утолив  голод и жажду,  начал
намекать на иные свои потребности и кончил тем, что попросил позвать к столу
Ирину   Сергеевну,  которая  днем  раньше  произвела  на  него  неизгладимое
впечатление. Тут Ивана Александровича  прорвало: он потерял терпение, велел,
не   спрашивая   его   согласия,   подкатить  машину   под   окна  кабинета,
собственноручно  усадил  в  нее   сопротивляющегося  инфекциониста,  который
торговался и был согласен уже не на Ирину Сергеевну, а на любую медсестру ее
осанки и  комплекции, и  просился купаться. Пирогов обещал ему все это в его
следующий приезд в Петровку, кивнул Лукьянову,  с которым они в  эту  минуту
едва  ли не  помирились, и тот повез его  в область - без всякого уважения к
его персоне, швыряя на поворотах, будто вез не доцента,  а мешок с цементом.
Кабанцев хоть и был пьян, но все  это запомнил и свой отчет составил в самых
невыгодных для Петровской больницы формулировках...
     Впрочем, он в любом случае поступил бы так же...
     Пирогов после отъезда гостя, не совсем трезвый, взялся за одно дело, за
другое, затем  все бросил и пошел в амбулаторию: подышать свежим  воздухом и
побыть в обществе людей, не занятых мыслями о карьере.
     В амбулатории сидели  трое: Иван  Герасимыч, Ирина Сергеевна  и Алексей
Григорьевич,  который в последние дни здесь как бы окопался и проводил много
времени.  Пирогову,  после  Кабанцева,   и   москвич  показался   приемлемой
личностью.
     -Не могу больше,- сказал он и сел в  стороне.- Лучше с десятью ворюгами
дело иметь,  чем  с  одним чиновником. Народец наш  - так себе, а начальство
того лучше. Для кого жить, неясно.
     -Для  себя, наверно?- предположил  с невинным  видом Иван Герасимыч, но
Пирогов, почувствовав подвох, только досадливо глянул на  него и не удостоил
ответом.- Кто вас так достал?- спросил старик.
     -Кабанцев. Больных консультировал.
     -Так он же интриган известный? Зачем звали?
     Иван Герасимыч знал  в области каждого и всем  давал краткую  и, чаще -
нелестную характеристику.
     -Другие в отпуску. Да и  те не лучше... Не хотел записей оставлять. Еле
вынудил. А потом - еле выпроводил.
     -Что  он  написал?-  спросила Ирина  Сергеевна, интересовавшаяся прежде
всего делом.
     -Что на бруцеллез похоже, но нужно уточнить у профессора. У специалиста
по этому заболеванию.
     -У позера этого?- удивился  Иван Герасимыч.- Так он не скажет ничего. Я
от него ни одного путного слова не слышал. Слабая вообще кафедра. Вот у нас,
в Новосибирске, инфекционисты были...
     -В  одна  тысяча  девятьсот таком-то  году!- передразнил  его  Пирогов,
который не мог  не спорить с  хирургом - даже когда оба  говорили одно и  то
же.- Когда все это было?
     -Когда врачи были хорошие,- насупился старик.
     -Вот я и говорю. На колу мочало, начнем сказку сначала...
     -Бруцеллез?-  Ирина  Сергеевна  изобразила  на лице  сомнение:  она  не
любила, когда опровергали или ставили под сомнение ее диагнозы.
     -Бруцеллез  не бруцеллез, а комиссию  ждите. Кабанцев предупредил: чтоб
себя выгородить. Если бруцеллез, то  заболеваемость в области в  полтора-два
раза  подскочит  и  мы  виноваты  будем:  меры  профилактики  ослабили.  Акт
составят, мусор найдут на больничной территории - с этого обычно начинают...
Надо дяде Пете сказать, чтоб двор вылизал.
     -Он сам-то что про эти случаи думает?- спросил старик.- Если забыть про
профессора?
     -Не знает - и все тут. Может, грипп, может - еще что. Мы  вот не знаем,
да боимся, что с нас за  это стружку снимут, а с него все - как с гуся вода.
Он так и говорит. Он вообще, надо отдать ему должное, не церемонится - лепит
напропалую...
     -У меня справочник по инфекциям,- осторожно напомнил о себе Алексей: он
уловил перемену в отношении  к нему начальства.- Начал читать: дошел как раз
до  бруцеллеза: там  болезни  в  алфавитном  порядке  расположены.  Не очень
похоже.
     -Да  конечно  не похоже,- безразлично  согласился Иван  Александрович и
поглядел на Ирину Сергеевну.- В Тарасовку ехать  надо, смотреть всех подряд.
Начальство требует.
     -Поеду завтра,- обещала  она.- У меня как раз профилактика. И мальчишку
надо назад отвезти. Мать не едет: вы, говорит, забрали его, вы и везите.
     -Народ   такой,-  кивнул   Пирогов.-  Тоже   со  словами  не  жмутся...
Выздоровел?
     -Язвы остаются, но температуры нет и общее состояние хорошее.
     Пирогов засомневался:
     -Может, и правда  грипп это у  всех - какой-то особенный?.. А мы дурака
валяем - подставляемся?.. Роют ведь под нас... Или под меня, если хотите.
     -С чего бы?- не поверил ему старик.
     -Начальство в районе меняется.
     -А что ему медицина? Они о нас в последнюю очередь вспоминают.
     -Оно так, конечно...-  снисходительно  согласился Пирогов.-  Да тут эти
случаи, которыми мы им глаза мозолим. Да  еще толкач этот...- и, не глядя на
молодого москвича,  хотя  именно его имел в виду, начал  рассказывать  Ивану
Герасимычу:- Поехали в область с больным, и он с ним  - к  самому Гусеву. По
телефону с ним  случай  обсуждал.  Я Гусева всего пару раз издали видел - на
партактиве,  а  он  вот  разговора  удостоился.  А  потом выяснилось, что  в
приемной больной и  что у него не то чума, не то  холера, -  тут кошмар  что
началось. Мне Сорокин рассказывал -  давно, говорит,  у нас такого театра не
было. После этого все вдвое завертится. Завертелось уже, собственно говоря.
     -Вы  что-то  не  слишком  из-за   всего  этого  переживаете?-  подметил
недоверчивый старик.
     -А что толку? Переживай не переживай - дело сделано. Да  оно иной раз и
лучше,  когда  быстрее. Можно  соскочить,  в случае  чего.  С  поезда  перед
крушением... Если очень приставать начнут.
     -Что вы имеете в виду?- спросила теперь и Ирина Сергеевна.
     -Да то, что лучше иногда самому уйти, чем их дожидаться... Это  - как с
женщинами,- мимоходом кольнул он Ирину Сергеевну.- Кто первый бросает, тот в
выигрыше остается...- Так  что он теперь с Гусевым знаком. Заочно, правда...
Вы с Гусевым не знакомы, Иван Герасимыч?
     -Не  удостоен... Но думаю  -  птица  та  еще. Больного  ребенка к  нему
привез?..-  обратился  он к  Алексею,  перестав  ломать  голову  над  чужими
задачками.-  Вот  и молодец! Пусть  почешутся! После  этого  ведь  Кабанцева
прислали?
     -После.
     -Ну вот! Чаще бы их носом в дерьмо совать - глядишь, и лучше бы было.
     -Вы,  я  вижу,  тоже  в словах  не затрудняетесь?- выговорил  ему  Иван
Александрович, хотя испытывал в этот день тайное удовольствие от его ругани.
     -А что мне стесняться?- возразил с  вызывающим  видом Иван Герасимыч: в
последнее время он расположен был рубить