ница? -Это  распространенное заблуждение,-  строго сказал
он.- В  каникулы мы  работаем.  Я,  например, дежурю в  школе по  вторникам.
-Когда там детей нет?- не унималась она.- Уходили б наши больные куда-нибудь
на  два  месяца. Верно, Алексей Григорьич?-  Она уже простила  ему  недавнюю
дерзость.- А  то - лето не лето, суббота не суббота. Алексей проникся к  ней
живейшим участием: -Работали сегодня? -У меня прием  по субботам. Еще вызовы
после обеда будут. -Тогда  точно  искупаться надо! Перед вызовами!-  Алексей
Григорьевич был схож, в  каком-то отношении, с  магнитной  стрелкой,  всегда
указывающей  одно направление.  Взгляд  его при  этом был так  выразителен и
глубок, что Ирина Сергеевна не смогла отказать ему вчистую, но пообещала: -В
другой раз как-нибудь... Когда купальник сошью...- и пошла не оглядываясь, а
походка ее приобрела и выиграла в легкости,  будто один разговор о купании -
и  тот прибавил  ей  бодрости  и  свежести.  Москвич  посмотрел ей  вслед  с
искренним сожалением. -Вот  с  кем купаться надо... Слушай,- оборотился он к
приятелю.-  Не хочешь на речку идти, пошли в кафе  тогда. Я - что ел, что не
ел, непонятно. Выпьем  за встречу:  я угощаю. Выпивку с  собой возьмем. Я из
Москвы классную  мадеру прихватил - крымскую. Есть еще "Наполеон", но он для
торжественного случая...  Учитель  заколебался.  Как  многие  провинциальные
интеллигенты, он был слаб на халяву и даже падок на нее. -У меня  с деньгами
туго,-  честно предупредил он, однако. -А они не нужны будут. Считай, идем с
тобой на  ревизию. Проверим  санитарное состояние Матвей Исаича. Тебя  Михал
Ефимыч  не водил разве? Тут учитель обиделся: ему показалось вдруг, что  его
приглашают в  качестве свидетеля - смотреть, как доктор снимает пробу. -А  я
тут  при чем? Я что делать буду? -То же самое, что я. Возьму тебя в качестве
представителя  общественности...  Всему  вас  учить  надо...  -Вы,  пожалуй,
научите,- защитился  учитель.-  Что  есть, и то потеряем...  Он не объяснял,
кого имеет  в виду,  говоря "мы"  и "вы", но  Алексей Григорьевич не замечал
этого:  не одобрял ни подобных противопоставлений, ни вообще - политики. -Ты
и  вправду  считаешь, что Ирина Сергевна - привлекательная женщина?- спросил
между тем Кузьма Андреич - без видимой связи с предыдущим. Москвич удивился:
-А ты не видишь?! Простору сколько, тело бесконечное, кожа гладкая! Есть где
разгуляться! Она на  пчелиную матку похожа, к  которой все  тянутся. Не имел
таких? -Не встречались. -Теперь,  считай,  встретил... Оболтус  ты  и бирюк,
хотя и учитель!..- выбранил  он Кузьму Андреича, но  он  простил ему ругань:
слова  Алексея  Григорьевича  произвели на  него известное  впечатление - он
верил  ушам больше, чем  глазам,  и, хотя и  преподавал сам, отличался порой
повышенной   внушаемостью...  Хозяин  вышел  из  сарайчика.  Марья  Егоровна
хлопотала под навесом, подогревая остывшие кастрюли. -Ушел  ухажер?- спросил
отец.  -Мишка?.. Не  видать.  Понравилась  ему, видно. Как ни выйдешь, стоит
посреди огорода,  глядит в нашу сторону.  -И доктор ушел?..  Напрасно его на
пансион взяла. -Вот ты чем недоволен? Не помешает. Ему банка тушенки на раз,
а  нам  на три дня  остатков. -Не нужна мне тушенка его!.- заворчал он.-  Не
понравится кухня  твоя,  ославит на всю Петровку. Да еще скажет, объедали мы
его. -За  месяц?- усомнилась  она.-  За  месяц  моя готовка  никому  еще  не
противела...  Напрасно  ты.  Неплохой  парень  вроде. -Все  они хороши. Пока
деньги не начнут считать... Все ему рассказала? А он тебе - много ли? -Нужны
мне новости его.- Она  налила  ему борща.- Меня б кто послушал - вот мне что
надо. И за шесть  десятков годов научилась я, чай, что можно  говорить, чего
нет...  Гляди, так козу и не подоила!- Снова раздалось  неутомимое блеяние.-
Вот холера!.. Самой доить придется! -А ты секи ее.  -Нет уж, сам своих детей
секи! Вот непутевая девка!.. Гляди,  новый идет!..- С улицы, от калитки, шел
еще  один подросток: преисполненный важности и значительности.- Совсем с ней
рехнулись. Как приехала,  так  отбою нет. Вот уж правда:  хочешь, чтоб  тебя
любили, ходи чаще в плаванье! -Хотел  бы  я знать,  чем  они там, в училище,
занимаются,-  проворчал  отец, а  мать,  как  водится,  перебежала  в другой
лагерь,  переметнулась на  сторону приемной дочери. -Да  тем же, чем  здесь.
Днем на  боку, вечером  на балу... Что тебе, Сеня?- спросила она  подростка,
который стал в отдалении и ждал, когда на него обратят внимание. -Тони нет?-
деловито спросил  он и сделал шаг вперед: как солдат,  рапортующий  офицеру.
-Здесь была, крутилась где-то...- Марья Егоровна даже огляделась по сторонам
в поисках отсутствующей Тони.- Ушла,  наверно. А что  тебе?  -Она  вечером в
клуб пойдет? -Может, и пойдет. Она нам, Сеня, не докладывается. Он помедлил.
-Я  ей  книжку  принес. Хорошая  книжка  очень  -  про разведчиков. -Там, на
танцах,  ей и  отдашь...  Или погоди -  дай погляжу...-  Она с  любопытством
полистала книгу, решила:- Сама отдам, когда придет,- и спрятала под  фартук.
-Я  пойду тогда,- сказал Сеня.-  Вы ей скажите, чтоб  на танцы  шла. -Скажу,
скажу, родной, непременно скажу. Ступай. О корень у калитки не споткнись...-
Она  проследила за  тем, как он  шествует по тропинке.- Споткнулся все-таки?
Все этот  корень  задевают  - никак  мой хозяин его  не  спилит...  -Тоже  в
институт собирается?- съязвил тот.- Не дом, а проходной двор. Постояльца еще
взяла.  -Ты все  об одном. Это деньги нужны. -А ты  все  о  них... Зачем они
тебе?  -Да  хоть в руках подержать.  Ты газеты любишь читать,  а я деньги. И
вдоль и поперек...


     31  Алексей Григорьевич и Кузьма  Андреич  направились в кафе: отметить
знакомство, огласить его звоном  бокалов и задушевными разговорами. Но  ясно
представлял себе эту цель и шел  к ней не сворачивая один доктор -  учитель,
человек мнительный  и  осторожный, все  оглядывался  по сторонам  и невпопад
задумывался: старался предугадать  последствия этого из ряда вон  выходящего
поступка  и  страшился  уронить  себя  и   корпоративное   достоинство  всей
петровской интеллигенции. -Будем  там как белые вороны сидеть,- предрек  он,
додумав все  до  конца  и  придя к неутешительным  для  себя выводам,  - но,
странное дело,  после  этого  не остановился, а,  напротив,  как бы сдался и
пошел без  оглядки.- Все это  - афера, и ничего больше... -Что -  афера?- не
понял  москвич.- В кафе вина распить? Я тогда  круглый аферист, потому что в
Москве только этим  и занимаюсь. -Ты был в нашем  кафе? -Нет: я здесь третий
день всего.  Но в кафешках вообще,  во всех  их подсобках и кладовках  как в
своих пяти пальцах ориентируюсь: я ж  по  гигиене питания специализировался.
Хирургия  -  это  у  меня  так,  хобби  и призвание,  а  здесь  -  проклятая
действительность. Кузьма Андреич выслушал все это с  недоверием. -Ты здешней
публики  не знаешь. Там дым идет коромыслом. -Вот  в такой обстановке и надо
пить. Чем проще народ, тем с ним пить приятнее. Это  тысячу раз проверено...
Кузьма  Андреич  поглядел на  него испытующе.  Он  начал  если  не  понимать
москвича,  то  воспринимать  как  данное  свыше  испытание и  как  стихийное
бедствие.  -Это  в  Москве,  может,  так:  выпили  и  разошлись,- сказал  он
все-таки.-  Больше  никогда  не  встретитесь,  а  здесь  любой   роман  -  с
продолжениями.  Да еще  какими...-  Он представил  себе на  миг разгневанную
Валентину  Егоровну.-  Тебе  этого  все  равно  не  понять - как  мне  бином
Ньютона...  Потом,  у  меня  с  Матвеем  отношения  неважные,-  прибавил  он
озабоченно  и  почти  виновато: какой-то  неотвратимый  рок  толкал  его  на
необдуманный шаг, и  он не противился ему, а  лишь предсказывал да взвешивал
его последствия.  -Что так?-  не одобрил москвич.- С директорами кафе ладить
надо. -Да у  него сын в слове "колбаса" три ошибки сделал - я ему за это три
балла  за год вкатил... И  слово-то  для  него  знакомое... Ладно,  идти так
идти...-  Он  только теперь, когда  дошел  до  своего переулка,  принял  это
решение.- Зайду домой, переоденусь. -А это зачем? Сам же говоришь  - простая
публика. -Вот именно... Чтоб хоть в  чем-то от них отличаться.  Общественное
место все-таки. -Надень джинсы. В них хоть  в кафе к Матвею, хоть на прием в
посольство. Кузьма Андреич остановился,  и оглядел его: он был иного мнения.
-По-моему, наоборот, в глаза бросаются. Как шкура  леопарда.  Одежда  должна
неброской быть. -Это ты своим школьницам скажи.  На уроке обществоведения...
Что ты хочешь  менять?..-  и Алексей  тоже оглядел его  с придиркой: но не в
поисках недостатков, как он только что, а напротив - с пафосом их отрицания.
-Тужурку надену,- сказал тот.- И туфли сменю.  Не в сандалиях же туда  идти.
-А  это почему? -Потому  что не в столице,- отвечал учитель - вопреки всякой
логике.-  У калитки постой,- прибавил он, поглядев на  полураскрытые ставни,
за которыми мелькнул знакомый образ.- Чтоб шума не было. -Какого? -Соседка -
дома,  кажется. -И что  с того? - спросил Алексей, но, не дождавшись ответа,
остался у калитки...
     Коротая  время, он извлек на  свет бутылку и начал изучать ее этикетку:
получив  как-то  в  подарок  ящик  этого  вина,  он   считал  себя  знатоком
массандровской мадеры. Последнего делать не следовало. Разглядывание бутылки
на  улице  плохо  характеризует  человека   и  служит   ему  самой  скверной
рекомендацией.  Валентина  Егоровна,  рассуждавшая  именно   таким  образом,
вначале   не  хотела  покидать  наблюдательного  пункта,  из  окон  которого
выглядывала  Кузьму Андреича,  но этот  поступок москвича, обличающий  в нем
законченного пьяницу, вывел ее из равновесия. Ее повело, и она, вместо того,
чтобы  остаться  дома и ограничиться благоразумными  советами и  наветами  с
глазу на  глаз, увязалась за Кузьмой  Андреичем - провожать  его до калитки.
Проводы  до калитки  -  это, однако,  уже целый обряд и ритуал, означающий в
жизни многое и  предусматривающий  отношения иные, нежели одного совместного
квартирного  найма.  С  другой стороны, если  ты уж вышла  проводить соседа,
поздоровайся  с  его  другом  и  представься  ему  (так  думал  уже  Алексей
Григорьевич,  любивший  ясность  в  человеческих  отношениях),  а  Валентина
Егоровна  и  носом  не повела  в  его  сторону, но продолжала твердить  свои
нравоучения: изредка лишь косилась на чужака, чтоб исподтишка разглядеть его
и  запомнить,   но  большую  часть   времени   оставалась  обращена  к  нему
подслеповатым сорочьим профилем. -Не распахивайте тужурку,  Кузьма  Андреич:
там местами подкладка порвалась, и купите  себе  десяток  яиц:  у вас яйца в
холодильнике кончились...
     Она   преподавала  математику.   Школьники   звали   ее   Биссектрисой,
руководствуясь при этом четверостишием, которому она сама, на  свою  же шею,
их  научила:  чтоб   лучше  запомнили   правило.   (Согласно  этому   стиху,
"биссектриса  -  это такая  крыса, которая  бегает  по  углам  и  делит угол
пополам" - сходство было разительное: она  тоже бегала по углам и, хотя и не
делила их, но выискивала в  них нарушителей.) Кузьма Андреич нахмурился: как
большинство мужчин, он давал уговорить себя не сразу, а ступенями, через ряд
последовательных уступок. -Это я на  обратном пути сделаю. -На обратном пути
их  уже  не будет. Яйца надо брать, пока их дают. Это - как железо,  которое
надо  ковать, пока оно куется!..- (Надо бы заметить, что все описанное здесь
происходило в эпоху развитого  социализма с присущим ему дефицитом продуктов
питания, но читатель и сам, наверно, об этом догадался.) -Что ж мне - в кафе
с  ними  идти?- неосторожно проговорился Кузьма  Андреич.- В шалман к Матвею
Исаичу? -Вы  в  этот вертеп направляетесь?!- изумилась  она.- В это во  всех
отношениях  сомнительное заведение?!. Хорошо, что я вас провожать вышла: как
чувствовала неладное... Это  ваша идея?-  спросила она, не выдержав, Алексея
Григорьевича  и  уставилась  на него  во все глаза. -Если  это можно назвать
идеей, то моя,- шутливо отвечал тот. -Нет, это идеей назвать нельзя!- горячо
опровергла  она себя же.-  Во всяком случае, добром она не  кончится!.. Мне,
что ли,  с вами пойти?..  Вы не  подумайте:  я  мешать  вам не буду! Сяду за
отдельным  столиком!.. Алексей в  ответ  только выразительно  хмыкнул,  но и
Кузьма Андреич  понял ее превратно. -Зачем? Валентина Егоровна рассердилась:
-Затем, что мне не хочется, чтоб ваше дело разбиралось потом на педсовете! Я
вас  всегда поддерживаю,  Кузьма  Андреич,  но  не все  в моих силах.  Вы же
знаете,  какая сейчас  ситуация  в  школе  и вообще  -  в  районе! -Какая?!-
испугался он.- Вы мне ничего про это не говорили! -Вы  про смену  начальства
ничего   не  слышали?!.   Сейчас  самое  время  -  на  каком-нибудь  пустяке
поскользнуться и полететь вверх тормашками!..  Впрочем,  это ваше дело.  Мое
дело - предупредить, а вы - как знаете!..- и криво усмехнулась.- Товарищ ваш
думает,  наверно: что  это она  из себя  выходит, старается?  А  я  за  всех
тревожусь и  за всех в ответе  - такой уж у меня характер!..-  и, угловатая,
жесткая, стремглав пошла к дому, наклонив вперед прямую, как доска, спину...
-Ну и мымра!-  удивился Алексей  Григорьевич.- У нас таких уже нету.  -Завуч
наш,-  хмуро  отвечал  учитель.- Живем  с  ней под одной  крышей.  -Поселили
рядом?- не угадал москвич: он и предположить не мог, что у  Кузьмы  Андреича
были с ней  отношения иного рода, а учитель не  стал разубеждать его: лишать
последних  иллюзий в  жизни. -Значит,  Ирина  Сергевна,  по  твоему  мнению,
неплохо выглядит?- спросил  он  вместо этого: чтобы  укрепиться в новом  для
себя  взгляде  на вещи. -Прима. Высший класс. Мисс Петровское - или  миссис,
неважно. -А ноги не слишком  полные?- усомнился  учитель.  -Так хорошо  же!-
воскликнул его приятель: чересчур громко, по мнению Кузьмы Андреича.- Будешь
вокруг них,  как мотылек вокруг цветка,  порхать и  увиваться!  -Тише ты!..-
осадил его тот, но глаза его неярко загорелись.- Я с ней один вечер провел,-
припомнил  он  раздумчиво,  Алексей  приготовился  к  рассказу  об  интимных
подробностях, но учитель  охладил его пыл:- К каменной бабе  ходили. На этом
все  и  кончилось. -Мне  потом  ее покажешь.  Я  с  каменными  бабами еще не
встречался... Не  стали опыта повторять? Бывает. -Какого?..  Прошлись просто
по Петровскому. -Ноги, пока  гулял, разглядывал? -Не я. Другие... Все видно,
когда по селу идешь... Как люди смотрят... Не одобрили, словом, нашу пару...
Хотя он и изъяснялся в высшей мере загадочно, москвич его понял. -Это класс!
Я б не  догадался!  Смотреть, как другие смотрят!  Этого  у  нас нет:  давно
утеряно! -А у вас негде. Не по улице же  Горького ходить - в вашей сутолоке.
Там  ни  до  кого дела  нет, никто  ни  на кого не  смотрит. -Это уж точно.-
Москвич  представил себе Кузьму Андреича, вышагивающего по Тверской с Ириной
Сергеевной и читающего  судьбу в  серых  лицах прохожих.-  Полное  ко  всему
безразличие. Но Ирина Сергевна ваша  -  клад. Такая и в Москве себя покажет.
Порода везде чувствуется. Кузьма Андреич вдруг сделался подозрителен.  -А ты
не специально это говоришь? -Зачем? -Может, сватаешь?- загнул Кузьма Андреич
нечто  вовсе  уж  невероятное,  и  Алексей  только глянул  на  него с острым
интересом.-  Ты  еще Наталью  Ефремовну не  видел,- сказал учитель  свысока,
отступая с боем и уходя от разговора, ставшего чересчур интимным. -Ноги были
худые  и  длинные? От  подмышек  росли? -Все  у нее  было,- сказал литератор
нравоучительно. -И кто всем этим пользовался?.. Любовник у нее был?- пояснил
москвич, потому что  тот не  понял  вопроса  в его первой  редакции.  -Жених
ездил,- уклончиво отвечал он,  самим тоном давая понять, что тут не все было
гладко. -Эти везде поспевают.  Очень удобная позиция: все права мужей без их
обязанностей. Самое удобное прикрытие...- Кузьма Андреич помалкивал, намекая
на  то, что все было еще  сложнее.- Еще  кто-то  был? Что  говорят  по этому
поводу летописи? -Летописи говорят разное,- Кузьма Андреич решил  прекратить
разговор, не  приносящий  ему ни  лавров, ни дивидендов, но это получалось у
него  не сразу:-  Говорят, главный врач руку  к этому приложил,- прибавил он
почти против воли, веско и значительно.  -Он у вас, гляжу, любовник главный!
-  и Алексей Григорьевич приревновал Пирогова  ко всем  женщинам Петровского
сразу.- То-то  он  молодых  от себя гонит.  И  с Ириной Сергевной у  него, я
слышал, роман  был?  Пока ты  ноги  измерял и разглядывал. -Был,-  признался
Кузьма  Андреич.- И кончился после того, как он с Натальей  связался. -В две
воронки  один снаряд не падает,- объяснил Алексей  логику  Ирины Сергеевны.-
Так, небось, рассудила... Это ты мне интересные вещи рассказываешь. А откуда
знаешь?
     -Земля  слухами  полнится. Особенно в школе... Значит,  Ирина  Сергевна
тебе  нравится?   -Нравится.  И  что  с   того?  -Значит,   и  другим  может
понравиться,-  самым  неожиданным образом  отвечал  тот  и умолк,  не  желая
распространяться  на  эту тему дальше... Кафе было как кафе:  клеенки вместо
скатертей,  металлические ножки под  столами и  стульями  вместо деревянных,
пьющие вместо едящих. Матвей Исаич, когда хотел похвастать своим заведением,
говорил, туманно  и многозначительно,  что в  нем  иной  раз устраиваются по
вечерам местные юбилеи и даже свадьбы - может, так оно и было, но сейчас оно
работало  явно по  дневному, а не  вечернему  графику.  Молодые люди сели за
столик. Кроме них еще двое сидели в дальнем углу и пили водку да официантка,
одна на  весь зал,  подсчитывала за  соседним столом выручку и доставала  из
карманов  кучи мятых рублей  и  трешек. Алексей  выбрал  место  рядом,  чтоб
привлечь  ее внимание, но она  ничего вокруг не  замечала. Основные  события
развертывались  у стойки,  где Матвей  Исаич  торговал привозным  кавказским
вином и где толпились посетители и  завсегдатаи вполне определенного  вида и
тремора  -  один краше другого: против них и предостерегала Кузьму  Андреича
его многоопытная попечительница. -Не зря наша литература торгашей не любит,-
не  вытерпел  тот,  поскольку никто  не подходил к  ним:  Кузьма Андреич  не
пользовался кредитом у Матвея Исаича  -  ни  денежным, ни моральным.-  Пойти
биточки взять?..-  За  прилавком  можно было не  только  вина  выпить, но  и
приобрести  по  умеренным ценам заранее разложенные  по  тарелкам блюда.- Я,
признаться, проголодался... А с ними это?..- и показал глазами под стол, где
их  ждала  жгучая крымская  мадера. -Я б  не  советовал.Уж очень они  синие.
Кузьма  Андреич поднял голову: -Думаешь, отравит? -Сам отравишься... Ничего,
спасем!-  прибавил он,  видя,  какое  впечатление  произвели  его  слова  на
легковерного учителя.- Не робей! С врачами - как за  каменной стеной: с того
света  вытянем... Сам придет, никуда он не денется. Я, пока мы сидим тут, на
целый  лист  нарушений  высмотрел.-  Алексей Григорьевич, действительно, все
вокруг  себя  примечал  и  как   бы  мысленно  записывал.-   Надо  посидеть,
психическую атаку  выдержать.  И мадера  подождет. Она к мясу хороша, а не к
биточкам, которые неизвестно  из  чего делаются. -Из  чего?!-  вдвое  против
прежнего испугался Кузьма Андреич. -Да из чего только  не делают. Я  в одном
кафе крысу видел разделанную... Ну  ладно. Ты уже и поверил. Нельзя ж так на
все  реагировать.  Ты лучше по  сторонам  гляди. Видишь,  твой приятель вино
разливает?  Я  тебя  сейчас  своему  ремеслу выучу - ты тогда не будешь  так
вздрагивать. Сколько ты у него нарушений санитарных норм нашел? Знаешь, есть
такие  картинки загадочные: сколько видите несоответствий?.. Кузьма  Андреич
забыл  о  синем  мясе и  переключился на кавказское вино.  Директор кафе был
тяжеловесный, неповоротливый,  но безусловно  смышленый и знающий свое  дело
виночерпий: волшебную, слегка мутноватую влагу он разливал  и отмерял всякий
раз одним и тем же наработанным, скупым и в то же время щегольским движением
руки, опрокидывающим бутылку и заполняющим стак