я его  жизнь
протекает  именно  там,  а не на улицах города,  ходить по которым у него не
было больше ни времени, ни желания...
     Школа оглушила ее давно  забытым  ором и гомоном: только  что  началась
переменка. Ученики  высыпали  в большой прогулочный зал - за ними потянулись
учителя: одурманенные занятиями,  рассеянные  от постоянного напряжения,  но
продолжающие машинально следить за своими подопечными. Кузьму Андреича  было
видно издалека:  мужчины в  школе всегда  заметнее женщин. Он поймал некоего
сорванца  из  четвертого  или  пятого  класса,  больно   крутил  ему  ухо  и
выговаривал за шалость:
     -Учителей обходить надо. А не тыкаться в них с разбегу головою...
     Мальчишка  вопил  что-то в знак  протеста -  старшеклассники,  стоявшие
рядом, дружно гоготали: как все подростки мира, они  не обнаруживали жалости
к малолетнему товарищу, но радовались нечаянному развлечению.
     -Так  головой ткнулся... Шишка,  наверно,  будет!..-  продолжал  Кузьма
Андреич, потешая старшеклассников и потрафляя их настроению: мужчины-учителя
нередко бывают заодно со старшими против шумной и беспокойной мелкоты, вечно
путающейся под ногами...
     Тут он увидел Ирину Сергеевну и расслабил свою хватку: не отдал еще уха
обидчику,  но  перестал его  выкручивать, а как бы  держал  на  поводке. Ему
сделалось неловко  при ее появлении: женщины тяготеют душой к более раннему,
нежному детскому возрасту и не дают его в обиду.
     -За что вы  его  так?- спросила она.- Так  и оторвать  можно. Пришивать
потом придется.
     -Носятся  как  угорелые,-  проворчал Кузьма  Андреич, но провинившегося
отпустил, и  тот отошел,  ворча про уже  оторванное  ухо и держась  рукой за
раскрасневшуюся ушную раковину.- А вы какими судьбами в наши университеты?
     -Пришла детей смотреть. Они ко мне в поликлинику не ходят.
     -Сами  к  ним пришли? От вас, гляжу,  не  скроешься... Посмотрите их на
предмет здоровья.  Особенно психического.  Так садануть!- снова  пожаловался
он, нащупывая сзади место ушиба.-  Приду домой, посмотрю, что там. Не шишка,
но пятно будет... Ненормальный какой-то.
     -Все   дети  такие,-  сказала  Ирина  Сергеевна.-  Вы  этого  разве  не
проходили?
     -Почему? Бывают  и  спокойные...- Он  обернулся  в  поисках  подходящей
иллюстрации.-  Семка   Квасов,   например...   Где   он?-   спросил   он   у
великовозрастных шалопаев.
     -В  классе остался,-  не без ехидства  отвечали те.- К следующему уроку
готовится.
     -Вот таких смотреть и нужно,-  вполголоса  заметила  Ирина Сергеевна, и
старшеклассники,  несмотря на принятые ею  меры предосторожности, услышали и
загоготали.
     -Вы больше  при них распространяйтесь,-  выговорил ей Кузьма  Андреич.-
Ну-ка,  ребята,  валите  отседова...- Те подчинились - не сразу,  неохотно и
только из мужской солидарности:  решили,  что учителю нужно посекретничать с
пришедшей докторшей: - Вам к медсестре идти надо,- сказал он ей, вместо всех
секретов.- К Галине Михайловне. Кабинет у нее на втором этаже.
     -А как живете вообще, Кузьма Андреич?..
     Ее  разобрало  кокетство:  неприступные на  вид мужчины  часто вызывают
такое желание, а Кузьма Андреич был сама строгость и воздержание.
     -Да так...- неопределенно протянул он:- Перебиваемся с хлеба на квас. С
кулька  в рогожку. Вечером  идти некуда... Скоро в областной театр поедем, в
оперный, но и  там - не столько оперу  будешь слушать, сколько по головам их
считать и призывать к порядку.
     -К каменной бабе не ходили больше?
     -С  лета? Не был ни разу. Сейчас  ее, наверно, снегом занесло...  Я  ее
сюда хотел привезти, в школьном дворе поставить...
     -И что же?..- но Ирина Сергеевна не дождалась ответа, потому что Кузьма
Андреич увидел приближающуюся к ним женщину лет сорока пяти (самое  малое) и
смолк: чтоб продолжить разговор уже в ее присутствии.
     -О   чем  разговариваете?-   спросила  она   и   с   недоброжелательной
приветливостью оглядела с  головы до ног гостью, не предусмотренную школьным
расписанием.- Мамаша чья-нибудь?
     -Наша докторша  детская. Пришла обход  сделать...- и учителя обменялись
взглядами: он - ободряющим, успокаивающим, она - недоверчивым и недоуменным:
"Мол,  ты-то  какое  имеешь к этому  отношение?"- Это завуч  наш,  Валентина
Егоровна,- представил он Ирине  Сергеевне  собеседницу, с  приходом  которой
лишился строгости и неприступности и заметно стушевался.-  Математику  у нас
преподает... А я литературу российскую,- прибавил он в конспиративных целях:
мы-де не знаем друг друга и прежде никогда не встречались.
     -Не   только   математику,-    неуживчиво   уточнила   та.-    Еще    и
обществоведение...
     Лицо  этой  женщины  состояло  из  углов,  тупых и острых, а тело  - из
плоскостей,  прямых  и  отвесных,  которые не  стояли  на  месте,  а были  в
постоянном движении (так что  математик,  если  б  взялся  за такую  работу,
должен  был бы описывать  ее не  только геометрическими  фигурами, но  еще и
прямыми и обратными пропорциями).
     -О каменной бабе говорили,- сказал  Кузьма Андреич.- О том, что я хотел
ее на школьном дворе поставить.
     -Был такой разговор,- признала она.- Слава  богу, что не сделали. Пусть
стоит, где стояла...
     На  Ирину  Сергеевну  нашел  тут  дух спорщика  -  или  же  она  успела
проникнуться сочувствием  к своему каменному  двойнику, заблудившемуся среди
степей и мерзнущему сейчас, по пояс или по грудь в снегу, в  белом, никем не
меренном пространстве:
     -Почему? Можно было б и поставить.
     -А откуда вы,  собственно, о ней  знаете?- спросила, что называется,  в
лоб Валентина Егоровна, и Кузьма Андреич начал из-за ее спины подавать Ирине
Сергеевне красноречивые сигналы о помощи.
     -Ходила смотреть с пациентами,- сказала докторша.-  А им Кузьма Андреич
показывал,- и он  остался доволен ее ответом и мысленно поставил ей  пятерку
по поведению...
     -Он  всем  ее показывает,- проворчала  Валентина  Егоровна: ревнуя его,
кажется, к степному истукану.- Не поставили, потому что она голая. Неодетая,
я имею в виду.
     -Так там не видно  уже  ничего. Все  ветром сдуло,- вступился  за  свою
каменную протеже Кузьма Андреич, но завуч была непреклонна:
     -Воображение  дорисует. Им  хоть  палку  посреди  двора  воткни  -  они
остальное додумают.
     -Можно  было  б  и  одеть,-  предложила  Ирина  Сергеевна.-  В  сарафан
какой-нибудь...
     Шутка ее  была совершенно  беззлобна, но Валентина  Егоровна  поняла ее
превратно:  как насмешку  над собой,  хотя  для  этого у нее  не было  ровно
никаких оснований.
     -Тогда это будет пугало!- отрезала она.- А мы  тут огорода не держим!..
Все равно  сдерут,- прибавила она уже  не  столь враждебно.- Или  будут  под
платье подглядывать... Ты знаешь, что сегодня учительский совет?- обратилась
она к  Кузьме Андреичу: таким  тоном,  будто тот только и думал  о том, чтоб
сбежать куда-нибудь с Ириной Сергеевной.
     -Помню, конечно.
     -Не опаздывай.  Важные вопросы поставили...- и ушла, унося с собой свой
крест  или   иную,   по   неграмотности   неизвестную   нам   геометрическую
конструкцию...
     -Начальство  сердится,-  заключил  Кузьма  Андреич.-  Сейчас  всем  пар
наставит. Хотя  я в этом классе руководителем...  Не хотите  в театр  с нами
пойти?- не подумавши, предложил он.
     -Боюсь, не к месту там буду... Что за спектакль?
     -"Пиковая дама". По  Пушкину... Может быть, и  так,-  согласился он  по
непродолжительном размышлении.- В следующий раз как-нибудь.
     -Когда пиковой  дамы не  будет?..- но тут прозвенел  звонок,  и  Кузьма
Андреич, засобиравшись на урок, не расслышал ее слов и  не оценил их лукавой
двусмысленности...
     Школьную  медсестру  Галину  Михайловну она нашла в кабинете. Медсестру
никто не предупредил, и она вконец оробела и растерялась, когда она вошла, а
когда представилась, у нее даже затряслись руки, и она бесцельно засуетилась
возле стеклянного шкафа и процедурного столика.
     -Да вы не беспокойтесь,- ободрила ее Ирина Сергеевна.- Я вас не стесню.
И  делать вам  ничего не надо. Мне сюда детей пришлют...- Она договорилась с
учительницей пения (для которой чем  меньше было саботажников на уроке,  тем
лучше), что  она будет  направлять  к  ней учеников, выбивающихся  из общего
хора,  и  в коридоре  ее  ждали  уже два сорванца:  судя  по  виду, лишенные
певческого таланта, но зато наделенные даром срывать уроки эстетики.
     -Они к вам в поликлинику не идут?- Галина Михайловна справилась с собой
и посмотрела на нее уже не трусливо, но испытующе:  как бы оценивая ситуацию
наново  и не зная,  к какому прибиться берегу. Всякое новое дело, даже самое
простое, требует разъяснений, и Ирина Сергеевна  еще раз терпеливо объяснила
ей, почему пришла  в школу, хотя для  приема существует кабинет поликлиники.
Медсестра  слушала невнимательно, думала  о своем  и,  пока  Ирина Сергеевна
смотрела присланных ей удальцов, исподтишка ее разглядывала - сама же сидела
без дела и без всякого движения, будто подглядывание это и было ее настоящей
целью.
     Ирина Сергеевна  попыталась привлечь  ее к делу, стала  расспрашивать о
школьниках, но  она помалкивала,  и временами Ирине Сергеевне казалось даже,
что  она  на нее в претензии или в  обиде. Тогда она решила сделать перерыв:
чтоб познакомиться с ней поближе и попытаться выяснить причину такого к себе
отношения.
     Галине Михайловне было лет  сорок семь - сорок восемь. Прежде  она была
безусловно красива или привлекательна: еще и теперь щеки ее сохраняли пухлое
воспоминание   о   молодости,  а   лицо  кокетливо  обрамлялось  золотистыми
кудряшками, но это были  остатки былой роскоши: сама мятая припухлость могла
обернуться скрытой отечностью, и Ирина  Сергеевна даже предположила, что она
пьет: это могло быть скрытой причиной и тайной пружиной всего ее поведения.
     -Как  вам живется здесь?- Ирина  Сергеевна отпустила на волю очереднего
пациента и, не  торопясь вызывать следующего,  поглядела на  собеседницу: ей
показалось вдруг, что они давно знакомы.
     -Работаю, как все.
     -Хорошо к вам относятся?
     Галина Михайловна удивилась вопросу, взглянула с недоумением.
     -Да вроде.
     -А  то я  думала  вас  к  себе в поликлинику  позвать.  У меня сестры в
кабинете нет и никак найти не могут.
     -Это  вряд ли.  Нехорошо с  мужем в одном  учреждении работать.  И  так
хватает...
     Ирина Сергеевна не успела даже насторожиться - до того была в этот день
беспечна:
     -А кто ваш муж?
     -Иван Александрович... Не знали разве?..- и поглядела уже в открытую на
обомлевшую Ирину Сергеевну...
     Столбняк,  нашедший при этих последних словах на бедную  докторшу,  был
красноречивее любых слов, и  Галина  Михайловна, считавшая до сих  пор Ирину
Сергеевну наглой и  бесцеремонной нахалкой  и  воительницей, пришедшей сюда,
чтобы увидеть,  оценить и вконец  уничтожить соперницу (у  страха ведь глаза
велики -  равно как и у ненависти), теперь  изменила свое  мнение и при виде
испытываемых тою мук немного смягчилась  - но не в такой степени, чтоб еще с
ней и сдружиться.
     -Об этом все знают... Мне в голову не пришло, что вам неизвестно...
     Теперь и  Ирина  Сергеевна,  хоть  и была, как говорят  врачи,  в шоке,
уразумела причину первоначальной  робости и  отчужденности этой женщины:  та
безусловно знала о  ее связи  с мужем. Галина Михайловна прочла на ее лице и
эти сомнения тоже и подтвердила их:
     -Я  с  вами давно  поговорить  хотела...  Но потом  раздумала: будь что
будет...- На лице ее появилось тут скупое,  сухое и едкое выражение - своего
рода  нравственная  оскомина, набитая  последними и далеко  не  первыми в ее
семейной жизни неприятностями.- Но вы сами ко мне  пришли...- Она все еще не
верила, что Ирина Сергеевна угодила к ней случайно.- Вы вправду не знали?
     -Нет, откуда?!.- отчаянно пробормотала та.
     Действительно  -  откуда? Она  была  нелюбопытна  и, пока  не сошлась с
Иваном Александровичем, знала  про его  жену только то, что она медсестра, а
бывшая  или  работающая,  этим  не  интересовалась;  потом  же,   когда  они
сблизились, тема эта стала для нее запретна: она хоть и  думала  каждый день
об этой  женщине,  но  у  нее не поворачивался  язык  спросить его или  кого
другого о  ней как о  живом,  реальном человеке. Ирина Сергеевна  вообще  бы
предпочла, чтоб она оставалась бесплотной, чтоб ее  нельзя было встретить на
улице: некая  тень или абстракция - хранительница очага, мать его  детей, но
не  более  этого.  Это была  трусость, за нее надо было платить, но  она  не
думала, что с такими пенями и процентами...
     Галина Михайловна  угадывала ее  чувства, но не собиралась входить в ее
положение: уж очень сердита была на мужа.
     -Я знаю, у вас с Иваном роман,-  сухо поведала она.- Вы даже Новый  год
вместе встречали...- и поглядела на нее в поисках истины. Натужное  молчание
Ирины  Сергеевны подтвердило худшие ее  опасения, и она заметно упала духом,
но  нашла  в  себе  силы  взглянуть на  дело  с  иного конца  и даже сказала
любезность:- Вы,  смотрю, хорошо на него влияете.  Сколько раз я просила его
наладить  отношения  с Иваном Герасимычем... Он обоих  вас позвал?- спросила
она затем, и Ирина Сергеевна, почувствовавшая опасность  уже  не для себя, а
для Ивана Герасимыча, поспешила ее разуверить:
     -Нет. Звали только меня. Иван Александрович сам пришел, своим ходом...
     Галина Михайловна молча выслушала это, на сей раз  поверила и перестала
плохо думать о хирурге, который ни за что  на свете  не пригласил  бы к себе
кого-нибудь - тем  более Ивана Александровича - с любовницей при живой жене,
которую давно знал, хотя и не дружил с ними домами...
     -Тогда ясно все...- и  поглядела с  откровенностью на Ирину Сергеевну -
теперь той пришел черед прятать глаза, теряться и глядеть мимо: будто она не
знала  школьного  урока.-  Вам надо  как-то  определиться...  Выяснить  свои
отношения... Если хочет, пусть уходит,  я держаться за  него не буду... Хотя
куда он  пойдет  от детей,  которых  единственно  на свете  любит?..-  и, не
отвечая на  риторический вопрос  свой, начала  наводить  порядок на  рабочем
столе,  давая  этим  понять  Ирине  Сергеевне,  что  настало  время  кончать
неурочный осмотр, и становясь на глазах  с каждой минутой все суше, строже и
неприветливее...
     Такого унижения Ирина  Сергеевна никогда в жизни не  испытывала. У нее,
правда,  и не  было  еще  никогда  столь далеко зашедшего романа  с  женатым
мужчиною.  23  После  этой  крайне неприятной для себя  встречи  она  решила
порвать с  Иваном Александровичем, хотя и не знала еще, как это сделать. Она
знала:   из  опыта   ли,   или   из   женского  предчувствия  -  что  обычно
предпринимаемые с этой целью действия: шумные сцены, слезы и объяснения - не
приносят  желаемых  результатов, но  только  раскачивают  маятник  страстей,
толкающий  нас  от любви к  ненависти  и обратно.  Любовь признает лишь свою
ровню  и  сражается  только  на своем  поле. Сторонние  соображения, внешние
угрозы и предупреждения для  нее неубедительны:  если  она кого и боится, то
только   измены  и  предательства  в  собственных   рядах  -   предпочтения,
оказываемого сопернику: ревность  - ее слабое место, и клин вышибают клином.
Она решила  поэтому  прикинуться  ветреной,  переменчивой  и  даже  порочной
женщиной, сменившей, из одной лишь  прихоти, своего любовника, и чуть ли  не
Наталью  Ефремовну взяла  себе в пример - у каждого из нас могут  быть такие
временные  ослепления  и  помрачения  рассудка.  Приняв  это  решение,  она,
сославшись на независящие  от  нее  обстоятельства,  прекратила  встречи  во
флигеле  и  стала  ждать  обстоятельств,  удобных  для   приготовленного  ею
розыгрыша.
     Такой случай вскоре представился.
     В   больнице  устраивались  учения  по   гражданской  обороне.  Занятия
проводились  раз или  два в  год -  в зависимости от  предписаний  области и
положения  дел  в мировой политике.  Все  медицинские  работники  молодого и
среднего  возраста  должны были "показать подготовленность к оказанию помощи
пострадавшим в условиях  массового  поражения" - так были изложены  задачи в
спущенном сверху документе. В больнице  развертывали фронтовой  госпиталь  и
члены комиссии измеряли, с часами в руках, скорость наложения шин и повязок,
комплектность противогазов и противочумных костюмов,  проверяли правильность
применения   искусственного   дыхания   и   возбуждения  угасшей   сердечной
деятельности,  и прочее, и  прочее. Увенчивали этот грандиозный театр боевых
действий  лыжный бросок  зимой  и кросс  по  пересеченной  местности  летом:
предполагалось, что в условиях применения  нового оружия скорость бега  тоже
будет иметь немалое значение. Пятикилометровая лыжня вела через большое поле
на окраину леса, к охотничьему домику, где  сидела судейская  коллегия и где
участников соревнований  ждали огонь, еда и выпивка, - учения  здесь  плавно
переходили   в   пирушку,  а   полезное  сочеталось  с  приятным:  к  общему
удовлетворению  участников.  В этой-то атмосфере  всенародно  разыгрываемого
Апокалипсиса Ирина Сергеевна и решила раскрыть свои обманные, меченые карты.
В этот  раз народу было на редкость много: приехали фельдшера и медсестры из
дальних и ближних медпунктов, да  и  в  самом  Петровском объявились средние
медицинские  работники  и  даже  доктора,  о   существовании  которых  Ирина
Сергеевна,  в силу  своей  домоседливости, мало что знала. Уже на  врачебных
занятиях,  перевязывая  детей, которые тоже участвовали  в  представлении  и
охотно  притворялись   тяжелоранеными,  она,  словно   получив  долгожданную
свободу, с любопытством поглядывала  на мужчин молодого и среднего возраста,
выбирая,  с  кем  из  них сыграть роль непостоянной  и падкой  на  увлечения
женщины. Все были, однако,  чересчур  заняты военной  игрой и лица  их  были
затянуты  марлевыми  масками:  обнаруживать в  таких  условиях  новоявленные
порочные  наклонности было бы, во-первых,  непросто, во-вторых,  не  слишком
убедительно. Помог ей, нежданно-негаданно, Самсонов из Анютина, который тоже
- почему, никто  не знал - явился на учения: прежде никогда не удостаивал их
присутствия. Он сбрил бороду,  помолодел, не  смахивал больше на  вороватого
мужика,  но по-прежнему  не  был похож  на доктора: скорее  -  на  скромного
мастерового  или тихого рецидивиста, недавно вышедшего  из мест заключения и
по этой причине принарядившегося. В самих  занятиях:  то есть в  перевязках,
измерении пульса и прочей белиберде - он не участвовал: стоял в  стороне как
бы  в роли  бокового судьи или  добавочного хронометриста, но  в лыжи влез с
превеликим  удовольствием:  будто  дома  был  лишен  такой  возможности.  Он
подождал  Ирину  Сергеевну, которая шла  в  его  сторону  и как раз решалась
прибегнуть к  его  помощи.  Она догнала его, не подумав,  что  флиртовать на
бегу, наверно, всего труднее.
     -Не стояли, небось, никогда на лыжах?.. Он пригнулся, опершись о лыжные
палки: в другом, не  в том, что  в прошлый раз,  более  приличном тулупе и в
пушистой ушанке - из волка или из сибирской лайки.
     -Почему? Приходилось...  Ирина Сергеевна,  давно не  практиковавшаяся в
этом виде спорта  (равно  как  и  во  многих  других тоже),  возмещала  свою
растренированность обычно свойственным ей усердием и, хотя и промахивалась в
ходьбе и  часто съезжала с  лыжни, но передвигалась в целом весьма проворно.
Он уступил ей след, сам побежал по рыхлой целине.
     -Там  же  неудобно?  -А  мы  иначе  не  привыкши,-  бойко  отвечал  он,
размашисто взрывая и  бороздя  сугробы.-  Думаете,  вам  кто  в  лесу  лыжню
протопчет?.. Не дождетесь этого... Лыжи только узкие - проваливаются. У меня
дома  снегоступы широкие,  на  них  и  по  воде  ходить можно...  Хотя я  не
пробовал, конечно...
     Они обогнали  одного бегуна, другого и со  стороны представляли  собой,
наверно, парочку, стремящуюс