ил их начальнику - тебе что, говорю, жить надоело? У
тебя дочка  скоро рожать будет! Отскочили,  как мячики!- Все это он врал, но
делал это самозабвенно и упоительно.-  Ладно,- словчил он, видя, что Потапов
готов уступить, и не  желая вытягивать из  него  признания  как на дыбе.- Об
этом  еще поговорим.  Я тебе тут  одну вещь предложить хочу. Генеральную...-
Пирогов  решил, что  он  начнет всучивать  тому мумие, но ошибся: сам он был
все-таки птица  районного  полета, а не  областного.- Ящур  это  будет  - уж
поверь  мне:  я  на  расстоянии   чувствую.  А  это  болезнь   прежде  всего
ветеринарная. На это и надо  упор  делать. Пусть  они за  нее отвечают... Не
ясно?
     -Ветеринары - они к сельскому хозяйству относятся?
     -А к кому же?
     -К Михал Михалычу?.. Это идея неплохая. Он как раз в отпуске.
     -Вот!  -  удовлетворенно  протянул  Сорокин.-  Так  Гусеву это  дело  и
преподнесем,- и теперь только предложил свой товар, посчитав почву для этого
достаточно взрыхленной и  унавоженной:- Тебе, кстати, мумие не нужно? Привез
с Алтая.
     -А это что?
     -Птичьи  отходы. Лежали  триста  лет  под солнцем  алтайским,  всю  его
энергию саккумулировали - сила страшная! У меня на глазах у одной перелом за
неделю сросся, а до этого год  не вставала. А по мужской части!..- и Сорокин
сделал тут  жест,  означающий нечто вовсе уже безбрежное и бескрайнее.- Тебе
не надо?
     -Зачем?.. Попробовать если только.
     -Бери. Одну  катышку за полчаса до  этого  дела,  вторую  - как  только
начинаешь.
     -Сколько я тебе должен? Мне двадцать пять дай, для начала.
     -Двадцать шесть. Для круглого счета. А то начнешь  и не  кончишь...-  и
видя, что  тот полез  в бумажник, запротестовал:- О чем ты? Ничего ты мне не
должен! Со своих-то?..- и с  видимым сожалением отсчитал ему названное число
гранул.- За полчаса, не забудь. Подгадать надо.
     -Это  как раз не  вопрос,-  сказал  Потапов.-  Сколько надо, столько  и
будет,- и с хищным видом спрятал в карман знахарское снадобье.
     -Все йес и о'кей,- сказал Сорокин.- Расскажешь потом. А теперь  пошли к
Гусеву. Чтоб  с самого начала это дело приморозить. Чтоб потом локти себе не
кусать...- Потапов,  вконец  им замороченный, послушно  встал,  чтоб идти  к
первому секретарю.- А ты не ходи,- сказал  Сорокин Ивану Александровичу, все
время молчавшему.- Только помешаешь. К начальству надо вдвоем ходить. Одному
мало, а втроем -  много слишком... А  тебя если  увидит, вообще выгонит.  Не
потому, что не нравишься, а просто всех по первому разу выпроваживает. Новых
людей не любит. В коридоре нас подожди...- но Пирогов и не думал проситься к
первому  секретарю:  он пасовал перед ними  всеми -  если  в нем  и  бродило
бюрократическое вино, то самого невзыскательного местного разлива.
     В кабинете Гусева  Сорокин, напротив, начал с главного: надо знать, где
и  как читать азбуку -  одному с "А", другому с  "Я"  нужно. Он  извернулся,
закруглился     в    виде    уважительного     вопросительного    знака    и
полуфамильярно-полуугодливо предложил:
     -Сергей Максимыч! Я тут на Алтае был - хорошую штуку  привез очень.  От
всего помогает.
     -Так уж и от всего? И от уборки?
     -От  этого нет, но вся медицина  перед ней падает!-  и высыпал  на стол
черные горошки.
     -И  что это такое?..-  Гусев  заинтересовался: как и  все смертные,  он
любил, когда подчиненные  заводили разговор о том, что не  касалось дела, но
могло иметь отношение к нему лично.
     -Мумие.  Препарат восточной  медицины. Авиценна его  любил.  Боготворил
прямо. Все как рукой снимает. Потапов вон  двадцать пять штук взял. На  одну
ночь, наверно,- и подмигнул ему, чтоб не обижался: нужно, мол, для дела.
     -А  у него одно на уме. За  это  ему и попадает. Тут не знаешь, куда от
чирьев деться,  а он топает, как медведь. До  баб, наверно, всю ночь ходил -
поэтому... От чирьев сгодится?
     -Так именно поэтому и брал! Говорят, лучшее средство. Только  его тогда
не  пить  надо: чтоб побочных  действий не было - которыми Владимир  Сергеич
интересуется,-  снова  прошелся он  по  Потапову,  так  что  тот  надулся  и
усомнился:  так  ли нужно  это  для дела, или  же это  очередная подножка со
стороны его вечного соперника, - а примочки на шею класть.
     -Горошками?
     -Нет, горошки для другого - я вам массу  примочечную приготовлю: будете
шею себе  обкладывать  и  сверху  чем-нибудь теплым прикрывать. Оренбургский
платок  найдется? Старый, без синтетики. Примотайте:  шерсть,  сама по себе,
тоже лечит. Хорошо - волчья, а еще лучше - заячья....- Именно таким  обилием
частностей  он  и убеждал  самых  отчаянных скептиков: люди  могут отвергать
идею, но не в силах бороться с житейскими подробностями.
     -Но и  горошки можно взять? Они, наверно, не для одного  этого? Не  для
Потапова?
     "Все, зациклило!"- раздражился Потапов,  но на лице его отразилась одна
лисья преданность и шкодливость: так проказливый школьник признается в своих
проделках и готов первый над ними смеяться.
     -Да берите, конечно! Для того и принес! У одной на моих глазах давление
с восьмидесяти до ста сорока поднялось: встала и пошла ногами сучить - а  до
того целый год лежала!..
     Потапов  поднял  голову и задумался: он слышал эту  историю в несколько
иной ее интерпретации  -  но  вслух  этого  не  сказал:  был уже  повязан  с
Сорокиным.
     -Оно  у  меня  и  так  повышено,-  предостерег  Гусев,  почувствовавший
неладное в его молчании.
     -А оно, если повышено, понижает, если понижено, повышает!- но Гусев был
не так прост:
     -Ладно. Ты ври, ври, да не завирайся... Но горошки я все равно  возьму.
Сам если пить не буду,  родным вышлю... Это интересно вообще. Живем-то мы на
Востоке, а не на Западе... Ты только писать мне будешь всякий раз: кому, как
и от чего принимать.
     -Нет вопросов!- сказал Сорокин, и Гусев отобрал у него весь  его запас,
с которым он пришел в обком, но в данном случае Сорокин не роптал и мысленно
не бранился: понимал, что из всех возможных  вложений  капитала - это  самое
выгодное.
     -Ладно,-  сказал Гусев, аккуратно пряча кисет с мумие  в портфель.-  Но
вы, наверно, не за этим сюда пришли? Подарки кто-нибудь один несет, а вдвоем
просить обычно ходят? Чтоб  не  сразу выставили...- и поглядел  каверзно  на
обоих.
     -Да тут  такая  штука, Сергей  Максимыч.  Ты разрешишь,  я  уж  начну?-
обратился он за извинением к Потапову.- Я лучше владею материалом.
     -Гони!- приказал Гусев.- В ваших делах никто ничего не смыслит.
     -Не совсем так, но в  общем и целом верно,- состорожничал Сорокин.- Так
вот. В Петровском вспышка инфекции...
     -Знаю. Оттуда нахал  один приезжал - я с ним  по телефону разговаривал.
Бруцеллез.
     -Так вот - не бруцеллез, Сергей Максимыч, а ящур.
     -А это еще что?
     -Коровий насморк, но им и люди болеют...
     Гусев воззрился на него непонятливо и пренебрежительно:
     -И дальше что? Я тут при чем? Пусть дальше сморкаются... В чем дело-то?
     -В  том,  что этот  ящур почище  бруцеллеза будет. При нем скот стадами
сжигают и на целые районы карантин накладывают.
     -А  мне этого  не  говорил!-  обиделся  Потапов, но и Гусев оторопел  и
переменился в лице:
     -Ладно, ты меня не пугай только!.. Мало нам бруцеллеза этого? На каждом
совещании  обосранные  ходим...  Ваши  ж  доктора  сказали, это  бруцеллез?!
Кабанцев с этим! С модным парикмахером!
     -Они  не   мои,-  уверенно  сказал  Сорокин.-  Мои  правильный  диагноз
поставили.
     -А чьи же?!- Гусев угрожающе насупился.
     -Это  сложный  вопрос.   Мы  с  Владимиром  Сергеичем   как   раз  этим
занимаемся...-  и  Сорокин поглядел на Потапова, приглашая его в свидетели.-
Система  врачебного  усовершенствования. Подчиняется  напрямую  министерству
здравоохранения.
     Гусев понял, что уткнулся в очередной  административный тупик, которыми
так богаты отечественные лабиринты, и отступил:
     -Те еще усовершенствователи!.. Кто знает про все это - про ящур ваш?
     -Никто  пока. Мы  да  Пирогов, Иван Александрыч,  бывший  главный  врач
больницы  этой, да  еще  пара  докторов его...  Ко мне  прежде всего с  этим
приехал. В приемной ждет.
     -Пусть сидит. Не раззвонил никому? Молодец какой... А почему бывший?
     -Так его за бруцеллез и выгнали. Что вспышку допустил.
     -Да?..  Это мы  умеем...-  и  Гусев  насмешливо  поглядел  на Потапова,
который не  защищался и уже одним этим признал свою неправоту,  а на большее
Сорокин пока не рассчитывал.- А с другой стороны, пусть оно так и остается,-
сказал осторожный руководитель.- Надо разобраться еще,  есть  он, ящур этот,
или нет его... Кто сейчас в Петровском? Зайцева  учиться послали?  Тоже - на
усовершенствование?
     -Воробьев,- подсуетился  услужливый  Потапов, но Гусев одернул его: тот
все еще был в опале.
     -Сам знаю... Думаю... Как его?
     -Егор Иваныч,- подсказал  Сорокин,  и  Гусев  его помощь принял, набрал
номер  телефона и  позвал  Воробьева.  На  лице его отобразилась любезность,
обычно ему не свойственная и потому для подчиненных опасная:
     -Егор  Иваныч? Как у тебя  дела  там?  Это я, Гусев  Сергей Максимыч...
Решил позвонить: думаю, как новому человеку на новом месте?.. Не новый?.. Ну
хорошо,  если  так... Слушай,  как  у  тебя  со вспышкой этой?.. Снизили  на
тридцать процентов? Это хорошо. А никаких новых действий  не предпринимаешь?
Обследований или  консультаций каких-нибудь? Ты  гоняй медиков -  они только
болтать  да  обещать умеют,  а  дела от  них  не дождешься...  Уже  начал?..
Ладно...  Пришлю...  Давай...-  и  бросил  трубку,  не  простившись.-  Хочет
симпозиум устроить: профессора с ветеринаром свести. То, что как раз надо. У
нас есть ветеринар приличный?
     -Есть, кажется.
     -Вот и  пошлите его. На симпозиум этот. И профессора туда же -  ему там
самое место... Пусть съездит - специалист ваш,  кому  верить можно -  только
пусть  пока помалкивает. Подождем ясности с этим ящуром...  И как твое мумие
подействует,- окоротил он Сорокина, уже ходившего в именинниках,  и поглядел
на  него  с острасткой:  чтоб  не  задавался  раньше времени.-  Теперь  все,
надеюсь?..- и глянул иным, откровенным образом: чтоб поскорей выметались.- В
театр  идите  на  премьеру,-  прибавил  он только.- В  драмтеатре  "Тартюфа"
ставят.
     -Так это когда будет?!- опешил Потапов.- Только роли раздали.
     -Через  месяц. Чтоб заранее знали: день этот  не  занимали.  Какую роль
Семеновой-Черной дали?
     -Молодухи  -  не  помню, как по  имени,-  сказал Потапов, отвечавший  в
обкоме за театры.
     -Марианны?
     -Наверно. Я в классике плохо разбираюсь,- честно признался тот.
     -Просили  за  нее,-  лицемерно  объяснил  Гусев.- Это  мы с  тобой  еще
обсудим, - сказал он Потапову и, против всякой логики, съехидствовал затем:-
А в чем ты вообще разбираешься? Как кобыл от жеребцов отличать?.. Тоже вот -
пустили  козла в огород. Да ты ему еще  пилюли эти дал... Ладно. Валите  оба
отсюдова...-  и Потапов  вышел  обескураженный,  не  зная,  плакать  ему или
смеяться, а за ним Сорокин, у которого таких проблем не было.
     В приемной их дожидался Пирогов.
     -Все нормально,- сказал Сорокин.- Погодить надо. Мы  с тобой  обо  всем
этом еще переговорим. Такие дела пошли, что не всякому расскажешь.
     -Про  Михал  Михалыча  забыли,-  вспомнил Потапов, который  должен  был
держать в голове слишком много дел сразу.
     -Не все  в  один  присест.  Что раньше  времени  на  рожон  лезть?..- и
обнадежил обоих:- Будем ждать, как мумие подействует...
     Егор  Иванович  вызвал  к  себе Анну  Романовну. Он сидел  в зайцевском
кабинете. Был глубокий вечер. На его столе была  настольная  лампа с толстым
зеленым стеклом, почти  не пропускавшим света,- она оставляла стены и окна в
полумраке и высвечивала только яркий круг на письменном столе. Точно так  же
и мысль самого  Воробьева, несмотря на все его  усилия и понукания, освещала
лишь то, что было  у него под носом, в непосредственной от него близости, но
не могла пробиться и пролить свет на то, что лежало рядом, но чуть сбоку. Он
не мог понять одного: с какой стати  позвонил ему Гусев и стал расспрашивать
о бруцеллезе. За этим крылась загадка, но Анна  Романовна  не могла помочь в
ее решении:
     -Может, просто поинтересоваться хотел, посочувствовать?
     Он глянул с недоумением.
     -Да  ты что?..  Что  тебе  тут,  детский  сад?  Или  у  меня  в  Кремле
родственники?.. Не такие у нас с ним отношения.
     -Не знаю, Егор Иваныч. Я человек маленький.
     -А я и не говорю, что большая. Но хоть на мысль навести можешь?
     Она поневоле задумалась:
     -Не  знаю. Я в  этом  не  участвовала. Утром  только  выслала  Сорокину
докладную - так он сам об этом просил.
     -Может,  это  как-то  связано?..  Сорокин  - та  еще  штучка.Что ты ему
написала?
     -Ничего особенного. Обычное.
     -Не то, что будешь в Москву на Пирогова жаловаться?
     -Да что вы говорите, Егор Иваныч?..- и Анна Романовна поглядела на него
вразумляюще.- У меня  одна мысль только  -  как домой пораньше сбежать, пока
Иван  совсем  от рук не отбился.  Готовить же  перестала, с этими нагрузками
новыми.
     -А то  у  нас был один,- некстати припомнил Воробьев.- Писал, что у нас
колодцы  отравлены, - разбираться приезжали... Я  вот тоже не знаю.  Тут  же
нужно, чтоб война началась - чтоб он за трубку взялся. Не звонит никому - за
него  это другие  делают,  а  здесь  - нате...  Может,  это  другая  болезнь
какая-нибудь?.. Не бруцеллез вовсе?.. А с другой  стороны, что ему до этого?
Ему  все эти болезни - до  Африки... К тому же мероприятия  мои одобрил,-  с
важностью прибавил  он.-  Я симпозиум организую: ветеринара  с  вашим братом
рядом сажаю, хочу  обоих выслушать, а он  говорит, именно это делать и надо.
Журавлева  присылает:  это  его  ветеринар  личный  -  он   мне  уже  звонил
оттудова...  Значит, бруцеллез, раз  так?  Какая  еще  болезнь  у  нас  двух
специалистов требует?
     -Никакая. Нету больше.
     -Значит, она и есть.  Готовься к симпозиуму. Он здесь, в этом кабинете,
будет... Пирогова бы обо всем расспросить,- чуть ли не передумал он  затем.-
Он поумней тебя будет.
     Анна Романовна подняла голову.
     -Так за чем дело стало? И взяли бы его?- Она тоже за словом в карман не
лезла.
     -Так потому  и не  беру,  что умнее. Мороки много слишком...  Пусть  он
однако тоже поприсутствует... Ладно, как говорится, бог не выдаст, свинья не
съест... Или наоборот: бог не съест, свинья не выдаст? Тут не знаешь, кого в
чем опасаться...
     На следующий день в его кабинете собрались представители многих древних
профессий:     присутствовали     Егор     Иванович,     Анна     Романовна,
профессор-инфекционист, областной ветеринар  Журавлев и  местный  по фамилии
Запашный. Ждали еще Пирогова, который  по рассеянности задерживался - а если
говорить  по существу,  то решил прийти  после начала слушания дела: чтоб не
отвечать на лишние вопросы,  которые должны  были повлечь  за собой столь же
ненужные ему ответы. Профессор сидел как на  иголках: через два часа у  него
была назначена встреча со скорняком,  который шил ему шубу из левого меха, в
коей  он  должен  был  перещеголять  самого  Шаляпина в  дохе, запечатленной
Кустодиевым - вспоминая  об этом, он невольно щурился и вздрагивал. Запашный
развлекал Воробьева, а  с ним заодно и  всех  других, рассказом о  лошадиных
болезнях:
     -Колика приключается от объядения и от быстрой езды:  если вскоре после
кормежки - а также от простуды, зеленого гнилья и другого вредного корму - и
от запора...
     Он  любил старый слог.  Дома у него была  старинная, едва  не  наизусть
выученная  им книга  по  коневодству:  он заимствовал  оттуда целые отрывки,
справедливо полагая, что лучше все равно не скажешь.
     -Зеленого  корма они не любят -  это так,-  признал Воробьев, который в
начале  службы   имел  дело  с  конной  милицией   и  теперь,  как  охотник,
соприкасался иной раз с исчезающим лошадиным племенем.- У меня была одна - у
нее от травы живот вздуло и пошла ногами сучить.
     Ветеринар извлек из своей книжной памяти и по этому поводу тоже:
     -Лошадь делается беспокойна, топает, скребет передними ногами. При этом
часто на свой живот озирается...
     Профессор вспомнил про скорняка и мельком огляделся.
     -Вот-вот. Так оно и  было.- Воробьев  призвал всех  к столь же  верному
воспроизведению истины.- А делать-то что? Если в следующий раз случится?..
     Предположение  это,  в  наш  век  служебных  машин  и  многоцилиндровых
двигателей, было самое невероятное, но ветеринар дал необходимую справку:
     -Гашеную известь хорошо  внутрь дать  и прямую кишку очистить.  Введя в
нее правую руку, смазанную маслом...
     Воробьев засмеялся - он любил лошадей, но не до такой степени.
     -Это  я тебя тогда позову. Но  говоришь ты хорошо. Доходчиво. Не то что
некоторые.
     -Книги хорошие  есть,- скромно объяснил тот.-  Ясно написанные. Сынишка
только в моей последние  страницы вырвал - не найду никак. Говорит, затолкал
в печку. Папка  слишком много ее  читает, говорит. Маленький - а понимает...
Наверно, в трубу вылетели...
     Профессор  очнулся  от  спячки,  в  которую   они  вогнали  его  своими
непрофессиональными суждениями:
     -Кто  заболел?.. О чем мы вообще?.. Зачем меня вызвали?!.- Когда он был
в  ударе,  то поражал слушателей  блеском импровизаций,  но и у  него бывали
тупые, лишенные  вдохновения  пустоты, когда  он воспринимал  мир  как  рыба
сквозь стекло аквариума: тускло и обесцвеченно.
     Воробьев помолчал: держа дыхание и сбивая профессора с темпа - этому он
тоже научился в милиции.
     -О лошадях,- объяснил он, когда счел это нужным.- Не увлекаетесь?
     -Нет,- отрекся,  с чистым сердцем, профессор.- С коровами и овцами имею
иной раз дело по службе, а лошадей давно в глаза не видел.
     -А  я  наоборот!- Ветеринар  обрадовался  тому, что нашел человека, так
удачно  его  дополняющего.-  Коров не признаю,  а  лошадей обожаю. Мы с вами
хорошую бы пару составили...
     Профессор  примолк, не зная,  как  отнестись к этому комплименту, потом
вспомнил о шубе, заерзал, заволновался.
     -Хорошие чучела, между  прочим, делает,- отрекомендовал Воробьев своего
таксидермиста.- Можете, в случае чего, обращаться...
     Тут подоспел Пирогов.
     -А мне-то они зачем?- ввинтил он, ни в чем не разобравшись.- Покойников
потрошить и мумии из них делать?
     Профессор  и на  него уставился  с  искренним  недоумением, Воробьев же
оскорбился:
     -При  чем  здесь  мумии?  Если  я  чучела  люблю?.. Может,  для  того и
охочусь... Все-таки нет в вас выдержки, Иван Александрыч..
     -Есть такая  беда,- охотно согласился с  ним Пирогов.-  Всю жизнь маюсь
из-за этого...
     Профессор посмотрел на часы, ужаснулся увиденному, изломил дугой брови,
взвился над стулом, взмолился:
     -В чем все-таки задача наша?! Я вникнуть никак не могу!
     Воробьеву, уже раздосадованному Пироговым, не понравились ни этот изгиб
бровей, ни трагические интонации:
     -Разговариваем... Так просто нельзя посидеть? Редко же видимся...
     -В этом кабинете?!
     -А чем вам мой  кабинет не нравится?-  насторожился  Воробьев.-  Он для
всего  годится...- и, выдержав  надлежащую паузу,  пошел затем,  в интересах
дела, на попятную, на уступки:- Хотя можно и начать, с другой стороны...- Он
оглядел  докторов, сидевших вперемежку  в белом и  в  черном, как фигуры  на
шахматной доске:-  Отчего  у  нас  инфекции  в гору  пошли  -  вот  чего  мы
собираемся. Что это за болезнь такая, которой переломить хребет нельзя?
     Профессор взметнулся над столом выше прежнего.
     -Так выяснили уже! Бруцеллез, афтозная форма! Вам не передавали разве?!
     У  Воробьева  оставались сомнения  на  этот  счет,  и  он  обратился  к
Пирогову:
     -И вы так считаете?
     -Так прямо и говорить?- потянул тот.
     -А как же?- о