амек, но не смутилась:
     -Это  вы про те деньги?  Так  они за  рыбалку: инженер сам ловить ее не
умеет, их вот нанял - за небольшую плату.
     Пирогов не стал спорить с ней, оборотился к ее другу:
     -Он  у   вас  рыбалкой  подрабатывает?..  Ты  извини  меня,  Геннадий,-
сфамильярничал он.- Это я так, к слову, без зла всякого.
     -А  мы на  "ты" уже перешли?- натянуто осведомился тот.- На  брудершафт
вроде не пили?
     -Я старше.
     -Правда?  А я этого не заметил...-  Его слова  можно было посчитать  за
комплимент,  но  впечатление   было  обманчивым:  прозвучали   они  колко  и
враждебно, и благоразумный Пирогов оставил их без внимания...
     Они сели за стол, стали пить - все кроме Ирины Сергеевны. Она не хотела
мешать любовный хмель с пьяным:  берегла ясность мысли для любовных объятий,
чтоб  были ярче и памятнее,  - дорожила  теперь не только  минутами телесной
близости,  но и остающимися после них воспоминаниями и не хотела,  чтоб  они
были замутнены парами  алкоголя.  Геннадий мешкал за столом и  все  подливал
себе самогона. Ирине Сергеевне захотелось вовлечь его в беседу:
     -Геннадию не нравится разговор наш?
     -Точно!- откликнулся тот.- Ни одного путного слова не сказали!
     -Скажи  тогда,- осадила его Татьяна.-  За  тебя стараются, а ты  еще  и
ломаешься... А он всегда так: станет в стороне и ждет - а потом, видишь  ли,
не так все сделали!
     -Когда я в стороне стоял?!- грозно нахмурился он.
     -Не стоишь, не стоишь... Смотришь только, как другие работают.
     -За других стараться?.. Лакеи в двадцатом году отошли!
     -Почему в двадцатом?-  спросил Иван Александрович, поскольку  остальное
было ясно. Геннадий не удостоил его ответом, и Татьяна объяснила за него:
     -Это у него бабка так говорила. С Поволжья. Померла недавно.
     -Наверно, долго шло до них?
     -Наверно... До кого-то  и вообще не  дошло... Что не едите ничего?  Для
кого я целый день старалась?..
     Ирина Сергеевна все не могла забыть про Колю. Без него стол был для нее
не полон.
     -Коля так и будет там сидеть?-  спросила она у матери, которая, похоже,
забыла о сыне. Оказалось, не забыла, а все рассчитала.
     -А почему нет?- хладнокровно отвечала она.- У него там телевизор.
     -Пусть познакомится хотя бы. Они ж запоминают на всю жизнь такие вещи.
     -Надо  разве?..-   усомнилась  Татьяна,   потом   передумала,   сказала
Геннадию:- Приведи его. Раз  гости хотят. Может, еще  пригодится... Возьмете
его  к себе  фельдшером?- обратилась она к Ивану Александровичу, и Геннадий,
уже   поднявшийся  за  Колей,  остановился  послушать:  как   он  выйдет  из
положения.-  Пусть  этот  пункт  сторожит. Хорошее дело,  я  смотрю.  Если с
правильного конца взяться.
     Пирогов не любил давать лишних обещаний.
     -Когда  он  фельдшером  станет...- Он  хотел  сказать:  "меня здесь  не
будет", но поостерегся: незачем дразнить судьбу и накликать на себя старость
раньше  времени  -  особенно в  присутствии  двух  молодых  женщин. Геннадий
прекрасно его понял, сказал с торжеством и с открытой издевкой в голосе:
     -Я ж говорю: когда ему нужно, он молодой, когда не нужно, старый. У нас
есть такие на заводе... - и теперь только пошел за Колькой.
     -Ершистый   молодой   человек,-   заметил,   когда   он   вышел,   Иван
Александрович,  и это тоже прозвучало как  бы шутливо,  а на деле - всерьез:
Геннадий допек его придирками.
     Татьяна попыталась выгородить приятеля:
     -Да обычный он... Не знаю только, что с ним сделалось сегодня... Что за
вожжа  под  хвост  попала...-  и  поглядела,  в  поисках  ответа,  на  Ирину
Сергеевну,   которая   поняла   уже   причину    перемен,   но   прикинулась
несмышленышем...
     Геннадий вернулся  с Колей. По  виду обоих, по выражению их лиц,  можно
было  заключить,  что  разговаривают  они  редко. Мальчик  боялся взрослых и
избегал их общества - Ирина Сергеевна была  для него редким исключением. Его
спросили, сколько ему лет, в каком классе учится и кто у него учительница.
     -Анна Максимовна,- послушно  и старательно  отвечал он.- Но она болеет,
сейчас Валентина Егоровна ее заменяет. Завуч наш.
     -Хорошая она? Завуч этот?..- Иван Александрович, наслышанный из верного
источника, сильно в этом сомневался.
     -Хорошая,- отвечал Коля.- Строгая потому что.
     -И хорошо это?
     -Хорошо. Иначе мы балуемся.
     -Это ты его научила?- спросил Пирогов Татьяну.
     -Господь с вами. Сама в первый раз слышу.
     -В школе так говорят,- объяснил Коля.- И еще говорят, про учителей надо
говорить только хорошее. Они нас учат.
     -Раз говорят, значит, так и есть,- рассудила мать.- Уроки выучил?
     -Выучил... Сочинение будет... Не напишу, наверно.
     -Что за сочинение? Никогда не было.
     -Что-нибудь  из  жизни... Кузьма  Андреич  приходил - говорит: алло, мы
ищем таланты. Ему Анна Максимовна не давала это делать, а Валентина Егоровна
разрешила.
     -Напишешь,- успокоил его Пирогов.- Если б другое что, а из жизни каждый
может. Про птичек напиши - как они на ветках чирикают.
     -Кузьма Андреич говорит, нужно про человеческие отношения.
     -Еще чего?!-  Татьяна близко к сердцу принимала его задания.- Какие еще
отношения?
     -Кто к кому как относится.
     -Ну и напиши,- но он думал уже об этом и возразил:
     -Хорошо бы. Да  не разбежишься... Напишу, как к Петьке Рябову отношусь,
а он прочтет и мне ума врежет.
     -А у тебя кулаков нет - сдачи ему дать?
     -Есть... Но у него сильнее.
     -Ладно.-  Мать   не  любила  длинных   речей   и  еще  более  -  долгих
размышлений.- Будет  день,  будет  и пища. Дадут  сочинение  писать, тогда и
будешь  думать... Мне только покажешь,  что ты там из  жизни своей выбрал...
Проводи его, Ген.
     -Чай, сам  дорогу  найдет,-  сказал  Геннадий.-  Я  ему в  конвоиры  не
нанимался.
     -Сказали: что видишь,  то и пиши,- пожаловался Коля, но они не обратили
на его  слова должного  внимания,  и он,  поколебавшись, вышел  -  а  только
привыкать стал к блестящей компании...
     -Преподают,  гляжу,  по-новому,-  сказала мать,  когда  он  ушел.-  Нас
арифметике учили - числа складывать.
     -Это  Кузьма  Андреич  экспериментирует,- сказал  Иван  Александрович.-
Таланты ищет.
     -Какие  могут  быть  таланты?  На  гармошке  если только  играть да  на
пуговицах бабьих? Правда, Ген?..-  Ей  наскучили гости, и она перекинулась к
своему угловатому и шероховатому возлюбленному.- Есть у тебя таланты?
     -Чего-чего,  а  это найдется.- Геннадий, польщенный  ее  предпочтением,
обнял  ее  за  плечи,  но  это  не  мешало  ему  коситься  украдкой на Ирину
Сергеевну...
     При расставании Татьяна снова оживилась и заулыбалась.
     -Хорошо, что пришли. Посидели, языки почесали. Может,  не так что - так
вы не обессудьте:  сойдет для первого разу. Привыкнуть  нужно друг  к другу,
притереться... Пошли,  значит?..- Она  еще раз, на прощанье,  обвела лукавым
взором собравшуюся  в путь  бездомную парочку.- Уходят зачем-то. Здесь разве
плохо?.. Куда идете хоть?
     -Куда  господь  бог  пошлет,  да  куда  кривая  выведет,-  сказал  Иван
Александрович.
     -Тут на бога надежда маленькая!- засмеялась она.- Черта,  скорей, звать
надо... Если  не  найдете ничего, сюда возвращайтесь.  Дом  большой  - места
хватит... Однако, где-то вы все-таки устроитесь, думаю. Ирина Сергевна часто
теперь по вечерам отлучается.
     -Не  знаю,  где она  шастает,-  лицемерно  сказал Иван  Александрович и
мельком  осмотрелся, оценивая возможности Татьянина крова.-  У  вас  нельзя.
Дети.
     -И вообще не дом свиданий,- ввернул Геннадий, который, хоть и был снова
как бы согласен  с ним,  но  влепил отчетливую дерзость. Иван  Александрович
хмыкнул от неожиданности, Ирина Сергеевна  потупилась, Татьяна накинулась на
сожителя:
     -А ты  тут при чем?!. Кто так с  гостями  прощается?! Тоже мне - хозяин
нашелся!..-  Геннадий  осекся и  озлился,  и ей, только что  смягчившей  его
грубость,  пришлось  сглаживать собственную:- Разве можно  так?! Всех гостей
моих разгонишь! Медведь какой! И ведь парень незлой, добрый!..- но Геннадий,
запомнивший ей слова про хозяина, был занят в эту минуту не этим: в сенях, в
шубе  и в  кружевной  косой  шали  -  как яхта  под  белым  парусом,  стояла
недосягаемая и желанная Ирина  Сергеевна. Она нашла себе  иную гавань и была
готова к  немедленному  отплытию,  а он, испытывая  жар любовной  лихорадки,
терзался ревностью и  накипал новой,  до  того ему  неизвестной, только  что
обретенной злостью. Она ушла с главным врачом, даже не глянув в его сторону,
и  он и это запомнил. (Один вовремя не поздоровался, другая не попрощалась -
такие пустяки и решают судьбы человечества.)
     Иван Александрович и Ирина Сергеевна вышли на улицу. Фонари не  горели,
но  они знали здесь каждый метр дороги, каждую тропинку - да зимой  и выбора
меньше: знай иди себе по накатанному...
     -Зачем ты так с ним говорил?- упрекнула она.
     -Это он мне дерзил, не я ему... Как я разговаривал?
     -Свысока... Ума большого для этого не надо. Так ведут себя, когда хотят
от себя отвадить.
     Он подумал вслух:
     -Так оно, наверно, и было... Зачем он мне?.. Народ ушлый.  И ей палец в
рот не клади, и с ним рядом не сядешь...
     Он посмотрел на нее сбоку.  Ирина Сергеевна была задумчива и не слишком
счастлива. Правда, она не стеснялась больше возможных  очевидцев,  будто  бы
наблюдавших за ней из окон, чтоб разнести затем новость по поселку: привыкла
или  притерпелась  к  своему двусмысленному положению  -  но  другая  забота
бередила ее душу.
     -Из-за  меня хоть бы постарался,- сказала она.-  Ты ж в  гостях у  меня
был... Больше ходить не к кому...
     -Это верно,- вынужден был признать он.- В приличные дома нас с тобой не
пустят...-  но  и здесь нашел отдушину:- Одно утешение, что  там  не  лучше.
Здесь до драки чуть дело не дошло, а там скука смертная.
     -Что ж:  на свете интересных людей нет?- не  поверила Ирина  Сергеевна:
она ведь была много его моложе.
     -Вот  мы  с тобой интересные и  есть - других не надо... Понюхай лучше,
какой воздух свежий. Легкие будто прочистило.
     -У тебя трудности с дыханием?..
     Но в воздухе,  действительно,  произошли  с  утра какие-то  подвижки  и
перемены.  По-видимому,  атлантические  массы  перекинулись  через  Урал   и
принесли с собой ростки  будущего времени года: кругом ничего не изменилось,
снег лежал  теми  же сугробами,  что накануне, но в  воздухе  была та первая
сыринка, с которой начинается капель весны и ее ручьи, и само половодье...
     -И правда, водой запахло... Лето скоро... Куда отдыхать поедешь?
     Он не понял коварства, таившегося в простом вопросе: делался беспечен и
глуп от вина - как и многие другие тоже.
     -Не  знаю  еще...  Может,  в  Прибалтику...  Хочу  тебя  на  свое место
поставить - на время отпуска.
     Ее мгновенно разобрала досада.
     -И приказ уже  составил? Благодарю за оказанное доверие... Эх, Иван, не
будь я такой однолюбкой, не ходила бы за тобой как на привязи, давно бы тебя
бросила.
     -Что так?
     -За твои ляпсусы!.. Не понимаешь?.. Любимая женщина спрашивает его, как
он летний  отпуск провести думает, а он ее на свое место ставит!.. Зачем оно
мне? Мне на своем хорошо.
     До него дошло наконец.
     -Извини. У  меня  от самогона мозги мутятся.  Надо  было водку с  собой
взять... Может, с тобой еще куда-нибудь поедем...
     -И этого мог не говорить. Это еще хуже... Давай кончим этот  разговор -
пока совсем не переругались... Куда мы идем с тобой?
     -Во флигель - куда еще?
     -В  санпропускник этот?..-  заколебалась  она,  но только из  приличия:
такое окончание вечеринки подразумевалось само собою.
     Но когда они крадучись, в обход дошли до флигеля, оказалось, что ни он,
ни она не взяли с собой ключа от входной двери.
     -На тумбочке оставил... Вот, черт!.. Но у  тебя ж  свой был: специально
делали?- досадовал он, ища по привычке виноватого среди подчиненных.
     -Зачем он мне, когда  мой кавалер рядом?.. Я связку  выложила, она  мне
карман оттягивает, шубу портит. От дома только есть.
     -Туда идти? Там Геннадий... Может,  окна открытыми оставили?..- но окна
и  форточки тоже  были  заперты:  Таисия  славилась  своей  памятливостью  и
осторожностью.
     -Форточку  разобью,- решил Иван Александрович.- Потом  окно  вскрою.  А
утром столяра  вызову:  скажу,  документ  позарез был  нужен....-  Он  начал
вскарабкиваться на окошко -  это далось ему с трудом и  не сразу.- Сказал бы
кто, что я  ночью, в день защитников Родины, как тать какой, в свою больницу
полезу? Ущерб ей нанесу?..
     -Не  надо!-  трусливо  одернула  она  его.- Тише!.. Услышат  же!..-  но
охмелевшему  Ивану  Александровичу  все  было  нипочем: он разбил  стекло  в
форточке, влез в окно, повредил и  едва  не выломал непрочную раму, наследил
подошвами на столе и на подоконнике...
     Во флигеле  в ту ночь было бы холодно, но выручила вовремя  подоспевшая
оттепель.

26

     С  этого дня все  словно сговорились и  ополчились против них, отовсюду
посыпались толчки и удары, и неизвестно  было, откуда  ждать следующий и как
от него защититься.
     На  другой день в больнице только и говорили что о ночном взломе. Ирина
Сергеевна проснулась  затемно,  попыталась растолкать Ивана  Александровича,
внушить ему, что пора идти  на  работу, но он пробубнил спросонок, что  он и
так  на  ней, и  уснул наново. Ирина Сергеевна  подобной твердостью духа  не
обладала и  ушла одна,  понадеявшись, что он  приведет  флигель  в порядок и
вызовет столяра. Иван  Александрович  проспал  вплоть до самой пятиминутки и
вынужден был спасаться бегством: то есть наскоро  влезть в штаны и пуститься
рысью  в  зал  конференций.  Никто  поначалу  не  обратил  внимания  на  его
взъерошенный  вид  и  халат,  застегнутый   не   на  ту  пуговицу.  Пока  он
расспрашивал  дежурных  врачей  и  изучал  сводку,  ежедневно  подаваемую  в
область,  кто-то наткнулся на разбитое стекло и  позвал больничного сторожа.
Сторож был  известен больнице  как  дядя Петя. Он  использовался скорее  как
дворник,  нежели  охранник: чистил дорожки от  снега зимой и  от  листьев  в
остальное время года, а еще  дольше - сидел в хибарке возле ворот и поднимал
и опускал ручной  шлагбаум; в Петровском  тогда наркоманов не было и грабить
больницу  было некому. Он  настолько  отошел  от  своей исконной  сторожевой
функции, что умудрился до сих  пор  ничего не  знать о том, что главный врач
использует флигель  не по  назначению, в далеких от  службы целях,  и, когда
увидел следы и последствия взлома  с проникновением, то  совершенно  потерял
голову  и на  свой  страх  и  риск  вызвал  в  больницу патруль  милиции.  С
патрульным приехал заместитель  районного начальника: дело было необычное и,
как всякое из  ряда вон  выходящее  событие,  вызвало общее  любопытство, не
обошедшее  стороной и  высокое  начальство.  Поскольку  дверь была  заперта,
влезли в  раскупоренное окошко и открыли санэпидотдел  изнутри:  здесь взору
профессионалов  и  добровольных  сыщиков   предстал   разобранный  диван   с
неприличной  сумятицей  простыней и двумя  тесно  соприкасающимися,  как  бы
целующимися подушками.
     -Любовники влезли,- сказал заместитель начальника, имевший большой опыт
розыскной  работы.- Простыни, однако, оставили. Думают еще раз прийти: можно
засаду ставить...
     Горячие головы предлагали немедленно снять отпечатки пальцев  и главное
- подошв с подоконника, по  которым легко было выйти на  преступника, потому
что в Петровском мало  кто ходил в ботинках: все больше в сапогах и валенках
- но заместитель, не любивший плясать под чужую  дудку и знавший,  что в его
работе  лучше  семь  раз отмерить, чем один  - отрезать, придержал их  пыл и
направил свои стопы  к Ивану Александровичу: если не за разъяснениями, то за
советом  и,  возможно, -  успокоением.  Иван Александрович только что кончил
пятиминутку.  Он вел ее в  этот день без обычного  своего  блеска и  как раз
собирался умыться  и побриться, когда в кабинет вошли четверо: замначальника
милиции, рядовой милиционер, дядя Петя и Таисия, которая знала, конечно, что
за птица ночевала в ее гнезде, но помалкивала и  притворялась сонной тетерей
- сама же в душе на чем свет стоит кляла любвеобильного и  безответственного
руководителя.  Тому  пришлось  ломать комедию.  Он хорошо  знал милицейского
офицера  и,  не зайди дело  так  далеко, шепнул бы ему  на  ухо, что было  в
действительности,  но  теперь,  когда  поднялся  шум,  это  признание  могло
навредить  ему: заместитель, при  всем  их  взаимном уважении,  вернувшись к
себе,  непременно бы  сообщил новость отделению,  и к вечеру  все Петровское
знало бы, что  главный  врач сам к  себе  залез  в  форточку. Пирогов  сумел
спустить дело на тормозах и обещал сам во  всем разобраться - тем  более что
Таисия, осторожно  ему помогавшая,  заверила милицию  в том, что  из флигеля
ничего не  пропало.  До  снятия  отпечатков пальцев  и  подошв  дело,  таким
образом, не дошло, но сообща и  сгоряча было  решено: дяде Пете в конуре  не
сидеть,  денег с въезжающих не брать, а ходить  днем и ночью по  территории,
смотреть, целы ли рамы и форточки, и  при необходимости заглядывать в окна -
едва не стучать в колотушку. Ничего хуже Иван Александрович ни для него,  ни
для  себя самого  придумать не мог, но так уж заведено, что, когда  приходит
роковой час, мы сами роем себе яму и подписываем свой же приговор.
     Явка была  безнадежно  провалена: нечего было  и думать о том,  чтоб  в
ближайшее  время  воспользоваться ею  снова. Мало  того. Общественный разум,
движущийся,   как   известно,  в  потемках  и   медленно   жующий  огромными
нерасторопными  челюстями, однажды  вцепившись во что-нибудь, в конце концов
всегда  домелется  до  истины.  Один вспомнил  прогулки  главного  врача  по
территории в  вечернее  время,  другой - его  растрепанный  вид  и  небритую
физиономию на пятиминутке в  день случившегося, третий - перекошенный халат,
в котором  одна  пола  с  избытком  перехлестывала  другую:  все  вместе  же
уверились в том, что во флигеле был не кто иной, как сам Иван Александрович,
а  с  кем  -  тут  досужие  головы не  то  гадали  вслух,  не  то  про  себя
догадывались. Никто  не  мог  понять  только  одного:  зачем  было  лезть  в
форточку, когда есть ключ от  двери - тут народная фантазия останавливалась:
она строит свои  догадки на логической цепи событий  и  не хочет принимать в
расчет случайности, для нее слишком пресные и посредственные.
     -Черт знает что!- кипел и жаловался  Иван Александрович,  вызвав к себе
для этого  Ирину Сергеевну,  которая в  целях конспирации прихватила с собой
кипу амбулаторных карточек.- Своими руками все разрушил! Загубил такую хату!
Дядя Петя этот! Я им всем ставки поснимаю!
     -Очень хорошо, что так получилось,- не то дразнила его Ирина Сергеевна,
не то  говорила  правду.- Только теперь поняла, какая гора с плеч свалилась.
Это то же, что спать на вулкане, было...
     Иван Александрович ее не слушал.
     -Ко  мне на дачу  поехать? Там  железка есть:  если  теплей  станет, ее
хватит...  Но  там снегу: не до колен даже,  а по уши,  не продерешься: хоть
бульдозер вызывай...  Дети были - надо было  их  подбить на это дело... И ты
тоже! Всегда надо друг друга подстраховывать. Пожалела шубу свою, а я теперь
один обо всем думай!
     -Так и должно быть: ты у нас начальник. Можно идти?
     -Что вечером делаешь?.. А, черт, забыл совсем! Памяти никакой нету...
     На этом  пагубные последствия празднования  Дня  защитников  Родины  не
кончились, а только начались.
     Спустя три дня Татьяна, не постучавшись, вошла к ней, на  ее  половину.
Она была сама не своя: несобранная, нечесанная, дурная...
     -Случилось что?- сразу же спросила ее Ирина Сергеевна.
     -Геннадий отсутствует.
     -Как это?
     -Ни дома, ни на работе...- Татьян