еще с
кем?
     -А  потому!..- и  Миша,  выведенный  из себя ее  нарочитым небрежением,
взбунтовался,  шагнул  к  ней  и  схватил за  руки:  сжал  как  клещами  или
наручниками. Тоня разразилась заклинанием, выученным ею еще в училище:
     -Адзынь, салага,  третий  сорт, щас как звиздну по организму, тресну по
одному  месту!..-  и  поскольку он не  отпускал ее,  повторила то  же  более
доходчиво:- Что вцепился? Заклинило тебя, что ли? Склещенило?
     Алексей встревожился: у него были на то свои основания.
     -Эй, петухи, не драться!.. Сейчас весь дом на ноги подымете...
     И  в самом  деле: на  крыльцо снова  вышла Марья Егоровна - на этот раз
сопровождаемая  хозяином.  Миша все  держал  Тоню  за  руки:  в своего  рода
объятиях на расстоянии.
     -Да пусти  ты!- прикрикнула  она и  вырвалась  на волю.- Схватился, как
механик за трактор!..
     Хотя она и сказала это вполголоса, отец расслышал.
     -Есть тут кто-то,- уверенно произнес он, оглядываясь.
     -Ну и есть,- сказала жена.- Тебе что до этого?
     -Твои же грядки потопчут?
     -Мои  грядки давно с землей сровнялись,- возразила она.- Скажи лучше  -
завидуешь.
     -Чему?..- Он все  вглядывался  в темноту, но идти в кусты и шарить  там
ему не  позволяло нравственное  чувство.- Этому-то?..  Вчера одна  на  ферме
глаза строила.
     -И ты что?- с пренебрежительным любопытством спросила она.
     -Да вот  -  не  сразу  понял.  Недогадлив стал. Утром укусят,  к вечеру
почешусь... Не Тонька там?
     -Не думаю. Не такая уж она дуреха, чтоб этими делами дома заниматься.
     -Какими?- не понял он.
     -Да  такими...  Доктор,  наверно.  Хлеб  с  колбасой  понес  кому-то...
Глазастый. Кого-нибудь, да высмотрел.
     -Все такими были... Воздух хороший. Так бы и дышал им.
     -Дыши -  кто не  дает?  Умирать, что  ль,  собрался? Тебя  ж  никто  не
торопит?
     -А она всегда рядом.
     -И думать о ней поэтому не надо. Когда надо, сама найдет.
     -Думать не думать, а помнить следует.
     -Зачем?- Они привыкли спорить по  этому поводу.-  Что этим изменишь? Не
ты первый, не ты последний.
     -А мне до других дела нет. Я сам по себе.
     -И я тебе никто?
     -Почему? Ты вроде свой кусок...  Ладно, захочет, сама придет. Пошли...-
Хозяин  вернулся  в дом,  а за  ним - Марья  Егоровна: воровато  оглянувшись
напоследок в непроглядную черноту сада.
     Тоня встрепенулась. Они с Мишей все еще стояли друг против друга.
     -Побегу!  Надо и совесть  знать.  Прощай,  Мишенька!..- и  на  полпути,
обернувшись, пропела:  -Со свиданьицем вас, Алексей Григорьич! Осторожней: у
нас ступеньки на крыльце скрипучие!..
     Она  скрылась в доме. Ирина  Сергеевна покраснела, но этого  в  темноте
никто не заметил: у молодых людей были  свои  заботы. Алексей посочувствовал
Мише, заметно приунывшему:
     -Не жалует она тебя?
     Миша думал то же, но выразил иначе:
     -Да мне, понимаешь, ребята сказали: она того, это самое, а я две недели
хожу и все без толку,- и помрачнел еще больше.
     -Хочется?
     -А  то  нет?..-  и  глянул  с  неудовольствием: как бедняк  на  богача,
снизошедшего до него вопросами о его материальном положении.- Я отцу говорю:
не  женишь меня, я тебе  диван одним местом сворочу. Это мы шутим, конечно!-
спохватился  он  и поклонился  Ирине  Сергеевне,  пришедшей  от  его  слов в
замешательство.- Вы извините, если что не так.
     Алексей отпустил ему грехи:
     -Все так. Мы медики... Знаешь, почему не выходит у  тебя? Ты хитришь, а
женщины простых любят...-  Это он над Ириной  Сергеевной теперь  потешался.-
Они все всерьез любят и надолго. Надо и нам такими быть.
     -Ты  научишь,-  негромко  упрекнула его Ирина  Сергеевна,  но  Миша был
другого мнения:.
     -А почему не научить, если знает? Надо делиться опытом...- Он подошел к
тому рубежу в жизни, когда обращаются в  новую веру.- Надо поведение менять.
Я тоже заметил: как от  них добиваешься  чего, они все наоборот делают...- и
не желая  обсуждать  с чужими  людьми столь личные и интимные  темы, пошел к
себе: не  через калитку,  конечно,  а сквозь  забор,  в  котором давно  были
проделаны для этого многочисленные прорехи и отверстия.
     -Способный  парень,- похвалил москвич и поглядел с  легкой насмешкой на
коллегу:- Что призадумались, Ирина Сергевна? Миша вас не устраивает?
     -Что, мол, я лечу их, когда  из  них такие  дяди вырастают? - завершила
она  его мысль.- Нет, не это. Думаю, что все надо делать вовремя. А  любовью
заниматься - в особенности... Молодых бог опекает и за руку водит.
     -Вовремя -  это  точно! Минуту упустишь - потом  год не воротишь!..-  и
снова,  и решительней, приступился  к  ней, но  она вывернулась из  его рук:
будто он сделал нечто противоположное ожидаемому.
     -Перестань! Что за манеры у тебя?.. Ты как учитель один. Тоже - теорему
Пифагора мне  рассказывал,  будто  я  ее не  знала, - очень ему  "штаны" эти
нравились, а потом целоваться полез.
     -Спасибо за  сравнение...  Когда  это было? Теорему  Пифагора  в  пятом
классе проходят.
     -В  восьмом. Повторяли перед  экзаменом. Я  тогда видная  была, рослая,
заметная... Меня все глазами провожали.
     -А ты?
     -А я скромная была - серьезная, как ты говоришь. Как этот Сеня.
     -И чем кончилось?
     Она помедлила:
     -Тебе все знать надо?.. Сам говоришь, не надо в чужие дыры лезть...
     -Своей нет - поэтому.
     -Нахал ты после  этого... Не  нашего поля ягода, как Торцов  говорит...
Уеду  вот, как два года отработаю,  в  деревню свою, рязанскую - там молодые
люди  тихие, мечтательные,  про любовь говорят, за  руки  не хватаются...- и
поглядела  на  него:- Что ж ты так за женщинами ухаживаешь? Наговорил  с три
короба - и  все  гадости...  Разве  можно о таких вещах говорить?  Сказал бы
что-нибудь легкое, приятное... Поцеловался бы для приличия...
     -Попробовал только что. Не заметила?
     -Было что-то непонятное. Ткнулся в грудь, как кутенок в мамку.
     -Типун на языке вскочил - поэтому. Вообще-то я специалист в этом  деле.
Обожают.
     -Не очень верится... Что ты вообще болтаешь?
     -Не  могу... Рот болит... И чувствую  себя нехорошо. Поэтому и  развел,
наверно, эту антимонию...
     -Не вовремя это у тебя,- успела только сказать она: по инерции.
     -А когда болезнь вовремя?
     Она пригляделась к нему, встревожилась:
     -Что у тебя?.. Тут  же  не видно  ничего. Пойдем на свет. Под фонарь на
улице... Что за день сегодня?!.- и поглядев с суеверным чувством ему  в рот,
обнаружила, при  свете  фонаря, те же  язвы,  что и у тарасовских  детей, а,
пощупав лоб, нашла его потным и дышащим жаром. Со стороны эта врачебная пара
производила,   наверно,   странное   впечатление:  дикарей,   обменивающихся
ритуальными приветствиями, или актеров, разыгрывающих немую сцену.
     -Полный набор?- удостоверился Алексей.-  А я  сам только  сейчас понял.
Умный слишком стал - самому противно.
     -Помолчи,- сказала она, медленно собираясь с мыслями.- Это все меняет.
     -Что меняет?..- Она отмолчалась.- Что у меня?
     -То  же,  что у  других,-  словчила она, уже справившись с собой: будто
белый халат надела.
     -А  у других  что?  Это  совсем  другой интерес  принимает:  когда  сам
заболеваешь.
     -То же, что  у  тебя.  Пошли  -  не  разговаривай.  А  то  язвы  болеть
начнут...- и  повела его  к  дому, затем  -  по ступенькам, которые вовсе не
скрипели:  Тоня  придумала  это  ради  красного  словца  или  из  девической
вредности - постучала.- Открывайте!..-  крикнула она, не желая входить в дом
без спроса, забарабанила в дверь сильнее.
     -Кто колотит так?! - удивилась Марья Егоровна, выйдя.- Кому неймется?
     -Принимайте  больного,-   сказала  Ирина  Сергеевна.-  Положите  его  в
отдельное помещение.
     -Так он вроде один у нас ночует?
     -Особую посуду ему дадите и полотенце,- распоряжалась Ирина Сергеевна.-
Белье потом  надо  перекипятить  будет.  Я  приду завтра  - в  больницу  его
отправлю.
     -Меня на дому надо вести!- заныл тот.- И сидеть со мной. Как  с больным
ребенком!
     -И вправду заболел?- поняла наконец хозяйка.- Что-то скоро слишком... Я
думала, вы не за тем стучитесь.
     -Подцепил  заразу местную.- Ирина  Сергеевна не обратила внимания на ее
игривые намеки.- Нет у них, в Москве, иммунитета.
     -Откуда  ж  ему там взяться,- рассудила  Марья  Егоровна,- когда его  и
здесь  днем с огнем не сыщешь? Пойдем,  Алексей Григорьич, положу я  тебя  в
комнату  отдельную,  дам тебе  миску  особую, железное  ведро тебе  рядом  с
кроватью поставлю - будем тебя дезинфицировать...


38

     Шла вторая неделя болезни Алексея  Григорьевича. За это время лихорадка
спала,  чувствовал он  себя  сносно - только язвы  во рту болели  и саднили:
трудно было  есть и  даже разговаривать. В  больницу его не  взяли: оставили
дома  до  выяснения  диагноза,  для   чего  решили  непременно  уже  вызвать
профессора,  как  если  бы  Алексей,  с  его  московской  значительностью  и
предполагаемыми столичными связями, оказался последней каплей, переполнившей
чашу  общественного терпения. В ту минуту, когда мы подбираем отложенную  на
время нить повествования, он находился в своей комнате и возле его  кровати,
будто она посещала  больного в больнице, сидела Марья Егоровна. На ней  было
недавно  вынутое  из  сундука,  еще  державшее   на  себе  запах  нафталина,
старомодное  суконное коричневое платье с кружевными  оборками, делавшее  ее
похожей на школьницу:  оно не  молодило ее, но как бы скачком, минуя юность,
возвращало в детство; она говорила что на ум придет  и сравнивала, от нечего
делать, нынешние времена с минувшими, отдавая теперешним предпочтение.
     -Сейчас,  можно  сказать,  все  есть,- доказывала  она -  без  большого
энтузиазма,  но  с искренним  убеждением: она была природная оптимистка.-  А
что? Мяса нет? Колбасу раз в квартал  завозят? А вот у нас в тридцать первом
году: я тогда на Волге рыбачила  - голод был: так трупы  по дороге ездили...
Не верите? А я как сейчас помню: мой сосед  Васька на  телеге сидит,  лошадь
его везет, а  он ничего уже не видит  - умер, пока  ехал. Хорошо  - учитель,
добрая  душа,  лошадь  остановил  и  повез  на кладбище.  Помер,  а  она  не
чувствует!..- Она остановилась на этом  факте как  на особо примечательном.-
Это разговор один, что они покойника чуют.  Может, и чуют, когда от него дух
уже идет, а пока теплый, не  ощущают... Чего  не ели только? Кору с деревьев
толкли, с травой вместе вываривали, а что проку? Ноги сильней пухнут, а есть
так же хочется. Поранишь щиколку, а  из нее  вода течет! Правда!.. Опять  не
верите?
     -Почему? Голодные отеки называется.
     -Видите! Всему есть название.  А сейчас  - живи не хочу, все есть, даже
неинтересно.
     -А что приоделись? При параде?
     Ей польстила такая наблюдательность.
     -Я  ж  говорю, у вас  глаз  зоркий...  Это  годовщина  у  нас  сегодня.
Пятнадцать лет как живем вместе.
     -Отмечать будете?
     -С кем? Этого не знает никто  - в газетах  об этом не сообщали. Посидим
просто, пирога попробуем: как удался он.
     -Значит, праздновать будете.
     -Какой же это  праздник? Вторую свадьбу не празднуют. Мы и тогда с  ним
не отмечали. Помогать  друг другу сошлись  - как в колхоз вступили. Да я вам
это говорила уже, наверно... Говорила или нет?
     -Не  помню. У меня от этой инфекции всю память отшибло. Нравились  хоть
друг другу?
     Она сдержанно усмехнулась.
     -Его надо будет спросить... Вроде не противны были, раз прожили столько
вместе.
     -И платье с той поры?
     -Еще раньше куплено. Но когда сходилась с ним, я, верно, его носила.
     -Поэтому и надели сегодня?
     -Да нет, оно у меня как бы выходное, что ли.
     -С того времени?
     -Да я редко на люди выхожу. С тех пор ничего, кажется, не купила.
     -А что так?
     -Да что деньги  на пустяки тратить? В моем-то  возрасте?.. В молодости,
правда,  любила принарядиться... Зайдете к нам? От  моих борщей отказались -
может, пирог понравится?
     -Рот болит. Глотать больно. Не болезнь, а наказание.
     -Да  что ж это за болезнь у вас такая?!- не в первый  раз уже удивилась
она.- Как хоть называется?
     -Сами толком не знаем. Бруцеллез,  говорят.  Сегодня  профессор придет,
скажет окончательно.
     -Не похоже. Бруцеллез-то мы видели...- Она испытующе поглядела на него,
по-своему оценивая его состояние.- Стопочку вам поднести можно, я думаю.
     -Да и я того же мнения. Приду, конечно.
     -Докторша ваша не заругается?
     -А мы ей не скажем.
     -Ладно.- Она приняла заказ  к исполнению.- Еще один прибор  поставлю. И
нам  хорошо: не  так  скучно. Это  в будни вдвоем хорошо, а в  праздник люди
нужны, верно? Не надо вам чего?
     -Все есть.
     -И  то сказать - сиделка у вас такая, что мне после нее делать нечего.-
Ирина Сергеевна каждый день ходила к  Алексею и вела его как больного: то ли
оттого, что  один  врач должен вести всякого  пациента до благополучного или
иного исхода,  то ли потому, что считала себя в какой-то мере виновной в его
заболевании. Алексей пытался  воспользоваться этим, соблазнить ее и склонить
к сожительству, но она только отшучивалась и не думала вступать с ним в иные
отношения, кроме  чисто  дружеских  и врачебных.- Опять  свою  книгу  читать
будете?..- Марья  Егоровна с любопытством поглядела на старый том в  кожаном
переплете, не похожий на привычные ей книги: это  были изданные до революции
мемуары Казановы. Алексей в  последний момент  перед  отъездом, на проводах,
взял почитать их у приятеля, не известив его об  этом.  Он  предлагал  Ирине
Сергеевне послушать из нее отдельные страницы, которые едва  ли  не наизусть
выучил за время своей болезни.- Интересная?
     -Есть кое-что. Жаль, один том всего. Их, оказывается, девять.
     -Из Москвы привезли? У  нас таких нет... Может, мне  потом дадите? А то
читать  нечего.  Семка-то  теперь не ходит.-  Она  встала.- Пойду  готовить.
Тоньку позову. Одна не управлюсь: тоже стала ленивая.
     -Где она?
     -С Мишкой  в комнате  занимаются.  Не попал,  гулена,  в  институт -  в
технику теперь готовится. Там, говорит, позже экзамены. Тонька!..
     -Что, мам?..- В двери, с  легкой заминкой, показалась  Тоня, еще больше
истончавшая за последние полторы недели, гибкая,  как хворостина, в коротком
платье, из которого торчали  худые загорелые  ноги. Глядела она послушно, но
невнимательно.
     -Помоги пирог ставить.- Мать пошла на кухню.
     -Приду сейчас,- сказала ей вслед Тоня.- "Горе от ума" дочитать надо.
     -Докуда дошли?- спросил Алексей.
     -Как  часы  в  прихожей бьют.  Конец  первой  картины...  Что  пришел?-
оборотилась она к Мише, которому наскучило сидеть одному, или он приревновал
ее к доктору: вышел из темного коридора и стал рядом.- Иди читай дальше.
     -А зачем?- возразил тот.- И так все ясно.  Там, оказывается, не Фамусов
- типичный представитель, а Чацкий.
     -А у меня сошло,- сказала она.- Фамусов был как типичный.
     -А Семка  что  не  ходит?- спросил Алексей.- Принес бы  что-нибудь  про
разведчиков.
     -Да  Мишка  запретил.  А зачем?-  спросила она Мишу.-  Так  хоть  книги
носил... Он в институт поступил,- похвасталась она.- В библиотечный.
     -Вот где книг-то будет! - позавидовал Алексей.
     -Обойдешься!- отрезал Миша.- Все равно не читала.
     -Может быть, теперь бы стала? От нечего делать?
     -Тонька!- снова, и настойчивее, позвала мать, и Тоня подчинилась,  ушла
на кухню: стала, в сравнении с прежним, податливей и сговорчивей.
     Миша проводил ее цепким, сторожким взглядом.
     -Ну что, Михаил? Ты, гляжу, в дом уже вхож? Куда поступаешь?
     Миша  присел  на стул, освободившийся после Марьи  Егоровны,  пригладил
волосы, отвечал с неприветливой солидностью в голосе:
     -Не знаю еще.  Может,  на парикмахера...  А  что?  Работа не  пыльная и
денежки водятся.
     -Зачем тогда "Горе от ума" читаешь?
     -Для  Кузьмы Андреича. Он же ходит. Думает,  я в инженерный поступаю...
Вы ему не говорите только. Неудобно.
     -Морочите ему голову?.. А Тонька тебе, гляжу, понравилась?
     -Есть кое-что...- Миша огляделся и прибавил, веско и неприязненно:- Там
про нее говорили всякое. Я справки навел: оказывается, ничего и не было.
     -Навел справки все-таки?
     -А как же? Не корову покупаю.
     -Какой экзамен завалил?
     -Литературу, конечно. Ее читать надо,  а мне лень пока. Я, когда старый
буду, читать начну. Хорошее  вообще занятие.  А  что?  Интересно  знать, как
раньше  люди жили,  как теперь  при капитализме  живут...- Он явно тяготился
беседой  и косился  на дверь,  но Алексей не  отпускал  его:  ему, как и его
хозяевам, было скучно одному - хотя и не в праздник...
     -Здесь остаться решил? В город же хотел перебираться?
     -А зачем?..- Он прислушался к тому, что делается на кухне.- Везде можно
жить. Голову только на плечах иметь надо.
     -Умный стал.
     -А  жизнь  такая:  кого  хочешь научит... Кузьма Андреич пришел...-  не
столько  услышал, сколько догадался  он - по  каким-то косвенным, одному ему
известным признакам.-  Сейчас ругаться начнет...- и заранее пригнул голову в
покорном ожидании...
     Кузьма Андреич вошел без спросу  и без стука - как входит преподаватель
в класс: он уже чувствовал себя здесь  как дома или, верней - как в школе. В
этот день  он пылал  истинным  гневом  на своего  подопечного - или особенно
искусно  этот гнев  разыгрывал:  кто знает, что в  душе  у  распекающего вас
учителя.
     -Ты здесь, мошенник?!- загремел он, едва  увидел Михаила:  как лавина с
гор сорвалась.- А я его ищу везде!.. Ты почему на экзамен не пошел?! Не стал
сдавать, а всем говорит, что провалился! Хотя с учителем занимался!..- и сел
к столу в позе изготовившегося к бою стрелка или судебного исполнителя.
     Миша, застигнутый на месте преступления, пустился во все тяжкие:
     -Испугался, Кузьма Андреич! Думал,  не  напишу!  Ошибки  в каждом слове
делаю! Но все равно - сидим здесь сейчас, "Горе от ума" читаем!
     -Читают,-  подтвердил и  Алексей,  пытаясь  спасти  соседа,  но  Кузьме
Андреичу не нужны были ни его помощь, ни посредничество:
     -Врешь!..- Он воззрился на Мишу черным, мстительным взглядом.- Я ж тебя
насквозь  вижу!..  Все-таки  есть в  тебе что-то  коммерческое!.. Тебя ж  по
дороге сманили! Рыбу пошли глушить, так ведь?!
     -Так,- мрачно признал Миша, решая кончать со всем враньем сразу.
     -А наши  занятия - коту под хвост?!.- Тот красноречиво смолчал.- Ответь
мне  одно только!  Ты с самого начала знал, что  сдавать не пойдешь,  или по
дороге так решил?!
     Зачем  это нужно было  Кузьме Андреичу, знал он  один,  но  Миша, снова
пойманный с  поличным:  уже  не  в  делах,  но  в  глубоких  и тайных  своих
побуждениях - встрепенулся:
     -Почему,  Кузьма Андреич?! Разве наперед все  знаешь?..  Вот  "Горе  от
ума", к  примеру,  взять - там, вдуматься если, разные варианты могут  быть.
После первой картины!..
     -Молчи уж!- припечатал литератор.- В настоящей книге  никаких вариантов
нет -  все вперед прописано! Нигде Чацкий не приживется и никуда  Фамусов не
денется!  Как  и в жизни! Как  в наших с  тобой отношениях!.. Хожу  к  нему,
беспокоюсь, а он мне преспокойно очки втирает! Знал же все заранее,- воззвал
он  к решету Мишкиной  совести,-  а со мной так, для форсу, занимался: вот я
какой, со мной сам учитель возится! Так ведь?!.
     Миша  так не  думал: он  вообще не заметил,  чтобы учитель  уделял  ему
слишком много  времени и  внимания,  и подозревал в душе, что он тоже делает
это для форсу, но  всякая игра имеет  свои правила,  и он умолчал  об этом -
лишь изобразил на мосластом лице своем некое подобие траура.
     -Куда   пойдешь  хоть?-  спросил  Кузьма  Андреич   голосом  потише   и
побезразличнее.
     -Трактористом. Уборка вот кончится.
     -Там ведь тоже учиться надо?
     -Зачем? Мотор я знаю, вождение - тем более.
     -А  техн