ил. -Потому и не едет,-  сказал хирург.-  Понял, что что-то
серьезное.  -Это  точно,-  сказал Пирогов.- Надо было санитарку  на  телефон
посадить. Теперь ехать  к нему надо. Самому - или Ирину Сергеевну послать: у
нее  это,  может  быть, лучше, чем у меня, получится...  Предчувствие у меня
нехорошее, а оно редко меня обманывает. -А с ним вообще хоть всю жизнь ходи,
не  ошибешься,- проворчал  хирург. -И это так...  Что-то мы  с вами сегодня,
Иван Герасимыч, в мыслях  сходимся.  -Не к добру,- согласился тот, и Пирогов
усмехнулся.  -Зайцев  еще  уходит,-  отвечая иным, уже  собственным  мыслям,
продолжал он.- Тоже ни к чему...-  но этого Иван Герасимыч уже не понял: был
слишком  далек  от  районной  дипломатии:  -А  он здесь  при  чем? -Да так,-
уклонился Пирогов.- Все одно к одному... Доктор новый,- снова притемнился он
и перевел насмешливый взгляд на  Ирину Сергеевну:- Она все. Возьми и возьми,
говорит, эпидемиолога. Накликала - заразу новую... Опять идет!..- В коридоре
послышались шаги Алексея Григорьевича, и сам он в  следующую минуту появился
на пороге.- Тушенка кончилась?.. Алексей ответил не сразу - он был склонен к
сценическим эффектам. -Ирину Сергевну  в Тарасовку вызывают!-  объявил он по
истечении  необходимого  времени.-  Тяжелый  случай.  Торцов  по  фамилии!..
-Смерти  только недоставало!-  сказал Пирогов, а  Ирина Сергеевна  порывисто
встала.- Едешь?  И я б с тобой, да  зван  на прощальный вечер к  Зайцеву.  И
машина там же! Со  всех сторон нагнали - гостей  свозить  и  развозить... Не
знаю, что  ты делать  будешь.  -На  попутных  поеду.  -Я  провожу,- вызвался
москвич.- Черт с ним, с обедом: я в больнице кусок перехватил.  -Да ты нигде
не пропадешь,-  сказал  Пирогов, а  Алексей  Григорьевич,  поблагодарив  его
взглядом за  поддержку,  продолжал: -И права у  меня  юношеские -  поведу, в
случае  чего: если найдем машину. -Не забудь с собой их  взять. Здесь  их на
каждом  шагу  спрашивают...-  Молодые  люди  вышли.-  Слыхали?-  подосадовал
Пирогов.-  Права  у него юношеские.  -Да вы  никак  ревнуете  его?-  сдерзил
хладнокровный  старик.-  Это   возрастное.  Сколько  вам?  -В  прошлом  году
пятьдесят исполнилось. Вам тогда нездоровилось. -А теперь каждый  день  так.
Об  этом только и думаю. Пирогов  удовлетворенно кивнул:  -Каждый о своем...
Что вот там? Хоть волком  вой. Каждую минуту что-то случиться может... Опять
он нагонял страху и зачем-то сгущал краски. Старик не мог не заметить этого.
-Да вы, сколько я вас помню, все одно говорите, а Петровка как стояла, так и
стоит  и ничего с  ней не делается...-  В  пылу  полемики он не заметил, что
вступил  в спор с  собственным скорбным взглядом  на  вещи, но  в погоне  за
истиной  Иван  Герасимыч  ни  перед чем  не  останавливался  и,  если  надо,
противоречил  себе же.-  Случиться  может,  конечно  - только  не с ней, а с
нами... Я вот в последнее  время о смерти думаю.  Тоже, скажу вам -  радости
мало. -А что о ней думать?- и тут не согласился с ним Пирогов: он рассеялся,
встал, чтоб  не  продолжать  бесполезный спор,  в  котором  две стороны, как
параллельные прямые, не могли сойтись вместе.- Это все - увертки ваши.  Пыль
в глаза пускаете. -Ничего себе - увертки!- Старик за все совместно  прожитые
годы так  и не смог привыкнуть к прямодушию начальника.- На вас  креста нет!
-Это  уж точно!- живо откликнулся  тот, скорее  довольный,  чем задетый  его
колкостью.-  Дьявол и  есть!  А  вы  не  замечали до сих пор? Сейчас  только
разглядели?...- и  ушел,  празднуя  новую победу над  своим  вечным  идейным
противником... Молодые люди вышли на тракт, соединявший Петровское с другими
районными центрами и подведомственными ей селениями. Они  долго  голосовали,
останавливая движущийся мимо  транспорт,  но он  либо направлялся  в  другую
сторону, либо мог  подбросить  до  половины пути, что было хуже,  чем ловить
попутку в  Петровском. Ирина  Сергеевна  относилась  к этим  неудачам как  к
чему-то   неизбежному   и  привычному,  Алексей   Григорьевич  же  -  как  к
собственному поражению.  -Что  ты не добьешься,  чтоб тебе постоянную машину
дали?-  не заметив в пылу досады, как перешел на  "ты", спросил он, провожая
взглядом   разбитую   инвалидную  коляску,  которая   не   соизволила   даже
притормозить в ответ на его  отчаянное размахивание. -Дают, когда есть. Одна
машина  на больницу. -Все у них  есть. Надо только трясти  их - как груши  с
дерева...  Ирина  Сергеевна  остановила комбайн, возвращавшийся  из районных
мастерских: комбайнер съехал  на  обочину, приметив Ирину Сергеевну, которая
недавно лечила его сына. Он мог бы отвезти их до Тарасовки, но для этого ему
пришлось  бы сделать изрядный  крюк, и Алексей Григорьевич  в  таком  случае
должен  был  тесниться с  Ириной  Сергеевной на  переднем сиденье,  что было
неудобно, или  того  хуже  -  висеть  на  подножке или болтаться в  бункере.
Алексей  Григорьевич  был  ко всему  готов,  но Ирина  Сергеевна,  помешкав,
раздумала,  и  комбайн  загромыхал  дальше. Алексей  Григорьевич решил,  что
нельзя более занимать выжидательную позицию и что пора приступить к активным
действиям. -Что за "Волга" стоит на площади?- Он давно приметил  эту машину:
наблюдательность  его  была  весьма  вороватого свойства. -Секретаря райкома
нашего.- Ирина Сергеевна думала, что пресечет этим нездоровые поползновения,
но только  раззадорила: его тянуло к сильным мира  сего, и он воспользовался
подвернувшейся  возможностью.  -Вот и  попросим  его.  Ему со  всего  района
сегодня машин понагнали,  а его собственная  тачка  без дела стоит - мы ее и
позаимствуем. Подумаешь: секретарь райкома.  Пусть знает,  что его врачам не
на  чем по району ездить.  Я уже  "Волгу" водил.  Пошли! -Вам не терпится за
баранку сесть? -Точно!- признался он.- Люблю быструю езду, а по степи гонять
-  чувствую, одно  удовольствие! -Никто  вам "Волгу"  не даст. -Это  мы  еще
посмотрим. И не  такие номера откалывали.  Чем начальство  выше, тем  с  ним
забавнее... У  него в запасе была не одна присказка  такого рода, и он щедро
делился ими при  случае.  Ирина Сергеевна  помедлила: она  была  уже  раз  у
Зайцева  и  не  желала  повторять  этот  опыт -  но  пошла-таки за  Алексеем
Григорьевичем: иногда и ей хотелось быть ведомой. Райком  был одним из самых
закрытых  и  охраняемых  советских  учреждений,  и  в обычное время  Алексею
Григорьевичу вряд ли удалось бы добиться приема у  Зайцева, но так уж вышло,
что тот день был для  первого секретаря прощальным  и  как бы  днем открытых
дверей: каждый  мог  попросить у него аудиенции  и решить вне  очереди  свои
проблемы. Ирина  Сергеевна в последний  момент  осталась-таки  в  приемной и
стала слушать  разговор оттуда,  из-за  неплотно прикрытой двери. В кабинете
кроме  Зайцева сидели  и,  наверно,  выпивали  перед  их приходом: Воробьев,
которого можно  было назвать  уже не  вторым  секретарем,  а  полуторным,  и
предрайисполкома Синицин, человек внешне и внутренне ничем не примечательный
и  потому  пользовавшийся  в  районе  большой популярностью:  те  двое  были
личностями и, стало  быть, -  препротивными. Алексей Григорьевич постучался,
вошел  и  начал  говорить одновременно: -Здравствуйте! Я вижу, все в сборе?-
Это  обращение он  считал одним из самых удачных: еще  со студенческой поры,
когда входил  с ним  в экзаменационную комнату.- У нас, Тимур Петрович,- (он
узнал  в  приемной  имя и  отчество первого  секретаря),-  срочное  дело!  В
Тарасовке новая инфекция - не совсем ясная, не исключена  эпидемия,  тяжелый
случай, может грозить летальным исходом, а все машины отдали вам на проводы!
-Неужели?- сказал первый секретарь и оглянулся с любопытством на соратников;
из всего сказанного Алексеем машины привлекли его внимание  в первую голову:
автомобиль  в  провинции,  да   и  не   только   там  -  дело  наиважнейшее.
Предрайисполкома, ведавший  материальным обеспечением районных  мероприятий,
встрепенулся: -Надо было. Из области десять человек приедут. Свои как-нибудь
доберутся.  -А зачем  с утра?- резонно спросил  Зайцев,  который  уезжал  на
следующий день  и  мог  позволить  себе  определенное  здравомыслие  и  даже
некоторую либеральность суждений.  -Да там - цветочками запастись,  съездить
кой-куда.  Машины  надо  помыть...-  от  души  врал  Синицин: на  самом деле
автомобили выстроились в ряд во дворе райисполкома и ждали его приказов. Так
было надежнее - предрайисполкома знал, что потом их не соберет: все  будут в
разъезде, а он будет висеть на  телефоне  и матюкаться. -И скорую  забрали?-
удивился  Зайцев:  по-видимому  не  одобряя  таких  действий.  -Нет.  Скорую
оставили,-  снова  солгал Синицин  и посмотрел украдкой на Алексея:  чтоб не
вмешивался. -Скорую  оставили,- уступил ему Алексей.- А детскую докторшу без
колес  оставили.  В  приемной  сидит. Позвать?  -Не  надо,- вмешался  второй
секретарь (или полуторный).- Видели.  А вы-то  кто такой,  собственно?..- Он
перенимал бразды правления и решил проучить зарвавшегося юнца, но Зайцев, не
желавший уходить и  на пять  минут  раньше срока,  жестом  остановил  его  и
предложил  незнакомцу:  -Вы б, правда,  представились для  начала?  -Алексей
Григорьевич!-   отрекомендовался   тот.-   Здесь  -   временно   исполняющий
обязанности  заместителя  главного  врача  по  санэпидработе,  а  в  миру  -
выпускник  московского медицинского института!.. Титул был  громкий, и  даже
Воробьев вынужден был на время умолкнуть.  Зайцев, пребывавший в благодушном
расположении духа,  отнесся к похвальбе Алексея Григорьевича снисходительно,
а постоянное место  жительства гостя его заинтересовало: -Москвич, говорите?
И где там живете? -В Дегунино.  А раньше на Красной  Пресне жил. Пока дом не
снесли.  -Но  Дегунино  -  это  ведь тоже  Москва?..- Зайцеву  было  приятно
похвастать перед теми двумя знаниями московской географии.- Я в Москве бывал
не  однажды.  -Конечно!- заверил  его  москвич.-  Скоро метро будет.  Зайцев
мельком кивнул.  Разговор занимал его  все более. -И давно у нас? -Четвертый
день... Или пятый?.. Один напрочь выпал. -И уже здесь?..- Зайцев поглядел на
тех  двоих,  приглашая их позабавиться  его прыткостью.-  А так и  надо. Кто
смел, тот  и  съел.  -Я тоже так считаю. Это и мое кредо  тоже. У нас  много
общего...  Тимур Петрович  поглядел на  него:  с тем  любопытством,  которое
начальству заменяет  порой все  прочие чувства.  Ирина  Сергеевна отошла  от
двери:   она  была  теперь  спокойна   за   коллегу,  за  которого  поначалу
тревожилась. Предрайисполкома здесь как-то преувеличенно и сам не зная  чему
засмеялся: надо было дать знать о себе, а не сидеть тупым чурбаном. Воробьев
- и тот скрепился, попытался улыбнуться, но  лицо его  вместо этого выдавило
коварную придворную ухмылку.  -Поэтому и  пришел к вам,- продолжал москвич.-
Где,  думаю, еще машину взять,  как не у секретаря райкома?.. Это был  явный
перебор. Зайцев тонко  улыбнулся,  не  зная,  как  выйти из затруднительного
положения, в которое был поставлен не  содержанием  просьбы, но  ее  формой.
Синицин пришел  ему на помощь: -А что за эпидемия? Я  не слыхал  что-то.  -У
детей. Язвы во рту и лихорадка.- Алексей Григорьевич еще ни  одного больного
в глаза  не  видел,  но судил о них с видом знатока и эксперта: так  и  надо
поступать в  начальственных  кабинетах.  -А это пусть,- успокоился Синицин.-
Бруцеллез - вот кто нам житья не дает. План из-за него не выполняем. -Суют в
рот что попало,- пренебрежительно отозвался Воробьев,- а потом у них язвы. И
машину  им подавай. -Все важно,- не согласился Зайцев, который, по положению
своему, должен  был блюсти  чистоту догмы.- Все связано единой цепью. Что-то
упустишь  -  потом  в  десять раз больше  усилий приложишь,  чтоб выправить.
Учебники  сейчас читаю,-  пояснил  он Алексею, будто тот  лучше  других  мог
оценить это.-  В высшую партшколу  поступаю. -В Москве? -А  где ж еще? У нас
других  нет...- и адресовался  уже  тем  двоим,  в назидание:- У детей язвы,
доярки из-за них не  спят, а у вас  из-за этого план  горит:  они  ни о  чем
больше не думают.  -А они вообще  ни о  чем не  думают,- проворчал Воробьев,
почувствовавший уже вкус  власти, но от дальнейшего спора, за ненадобностью,
отказался, и Зайцев продолжил  без  помех: -Все надо пресекать  в  корне,  в
момент его зарождения  - этому  нас учат классики. Иначе любой  пустяк может
стать решающим  фактором. И  вообще  -  береженого бог  бережет, хотя  его и
нету...- совсем уже по-домашнему  закончил он и спросил у Алексея, перейдя с
ним на "ты" на правах старого знакомого:- Один в Тарасовку едешь? -Говорю ж,
с Ириной Сергевной.  Слыхали  такую?  -Слыхал!- засмеялся тот, нисколько  не
задетый его  дерзостью: он ходил уже в  московской броне, защищавшей  его от
петровской  действительности.-  Сама,  смотрю, стала наставницей?  Прежде  в
наставляемых  ходила...- Ирина Сергеевна отсела от двери: хоть и не пошла  к
ним, перед их взыскующие  очи, но получила-таки очередную нахлобучку.- Ей бы
"Волгу" эту,- расщедрился  хозяин района: благо это ни к  чему  уже  его  не
обязывало.-  Вот кто  по району больше всех ездит.  -Я  и говорю!- подхватил
москвич.- Слово в слово! А в Тарасовку особенно надо дать! Святое дело! Чтоб
не стало  фактором!.. Он  уговорил  Зайцева. -И вправду  дать?- спросил  он,
оборотившись к  напарникам.- Все  равно  без дела стоит,  на солнце печется.
Сколько  нам  сидеть  еще?  Дела  передавать?  -Полчаса,  от  силы,-  солгал
зловредный Воробьев, но председатель взглянул на вещи шире и реальнее: -Часа
два. Никак не меньше. -Успеют,  словом.  Берите!- сказал он, и  это согласие
стало самым широким душевным движением его за все время районного правления.
-Я  сам ее поведу?- спросил москвич: как  нечто само собой  разумеющееся, но
это оказалось самым экстравагантным из всего в этот день им сказанного. -Это
уж дудки!- Зайцев  скорчил  изумленную  рожу.-  Райкомовскую  машину  самому
вести?!  Это  и  мне  не позволяется!..  Разбудите  Володьку:  он  в  машине
дрыхнет...  А ко мне  завтра зайдите, с утречка,- прибавил он напоследок.- У
меня  к вам пара  вопросов есть...  Вдруг понадобится,- оправдался  он перед
теми двумя,  зорко следившими  за  его партийной нравственностью.- Так-то  у
меня будет все: гостиница, талоны на  питание, билеты всевозможные, но вдруг
найдется   что,  о  чем  не  подумали...  Те  отнеслись  к  его  объяснениям
недоверчиво, но  оставили свои  сомнения  при  себе и  вернулись  к  папкам,
инструкциям  и  циркулярам, а молодые  люди пошли  искать  и  будить шофера,
которого  все,  несмотря на его  зрелый  возраст,  звали Володькой. -Дело  в
шляпе,- похвастался Алексей,  выйдя из кабинета.- Считай,  ключ от машины  в
кармане... -Слышала уже,- сказала она.- А меня в наставницы произвели. -А ты
этого не хочешь?-  спросил  он, и она не  то  не нашлась чем ответить, не то
поленилась...  34 -До врача хоть  бы  дожил!  Приедет  она?  Совсем посинел,
бедненький!.. Мать  остановилась среди  избы.  Отец сидел за столом. Больной
ребенок лежал в  душном запечье,  за тряпкой. Мать только сейчас стала, а то
поминутно бегала к ребенку; отец, сумрачный, сидел не вставая. За дверью,  в
другой половине  избы, шумели дети,  запертые  в ожидании доктора. Последнее
затягивалось. -Ну и ладно! - сказал вдруг хозяин и криво усмехнулся.- Их вон
еще  сколько...  Мать возмутилась: -Что мелешь?!. Зачем  рожать  было?  Отец
поднял  голову,  прислушался,  заворчал:  -Лучше  б  врачу  чистое полотенце
приготовила! В прошлый раз дала - тебя б той тряпкой по роже!  Со стыда чуть
не сгорел!  -Не сгоришь! Умывальник  почини  лучше! Опять из кружки лить?  В
доме  все не как у людей,  из рук валится! Ни одна дверь не  запирается,  на
крючках все! Муж отступил, сбавил тон: -Все равно, все перетрясут!.. За ними
успеешь... -Не пил бы, успел. Повесила  я ей  полотенце...-  и снова  ушла к
больному. Младший закричал  за дверью: -Папк, выпусти! На двор хочется! -Лей
в  окно,- приказал тот. -А они не дают!  В зад  толкают! Отец  вскипел: -А я
сейчас  кочергу  возьму, ребра  им переломаю!..  Шум  за  дверью стих. Стало
слышно, как  сопит за занавеской больной ребенок. В тишине чуткий слух отца,
промышлявшего  на досуге  охотой, уловил шаги, но он не сказал об этом. Мать
вернулась  встревоженная:  -И  дышит  плохо!  Беда  совсем!  -Вылечит,-  уже
увереннее сказал отец.- Константина же вылечила. -Пока солнце взойдет,  роса
очи выест... Где  хоть фершал твой? -Ей пошел звонить...  Идут вон...- Дверь
отворилась, и в  избу вошли медики:  Ирина Сергеевна, Алексей Григорьевич  и
местный  фельдшер  Семен   Петрович.  -Сильно   задержались?..-  Хозяйка  не
ответила,  но по  лицу  ее Ирина Сергеевна  поняла,  что  пришла вовремя. Ей
передалось  волнение  матери, и она нахмурилась:-  Где  он?  -Тут  лежит!..-
Хозяйка  засуетилась,  указывая  на закуток за печью.- А тут  руки  помойте!
Рукомойник у нас сломался, починить никак не можем -  я вам из кружки полью,
ладно?  -Опять  в душный угол  положили?- спросила  докторша,  моя руки  над
широкой миской. -Думали, там теплее будет. Не знаем же: неученые. -В прошлый
раз об  этом говорили. -А вы запомнили?.. Верно, был разговор... Полотенчико
возьмите.  Ирина  Сергеевна  начала  вытирать руки.  -Давно  болен?  -Третий
день...  Отец вступил  в  разговор, неожиданно  и грустно:  -С поля приехал:
смотрю,  плохой совсем. -Почему раньше  не вызывали? -Не беспокоили: думали,
обойдется... Семен Петрович лечил,- не без скрытого яда прибавил отец, держа
зло на фельдшера, и тот  крякнул: будто сбился на  миг  с дыхания. -Пойдемте
посмотрим. Поможете мне... Ирина Сергеевна ушла с матерью к ребенку. Мужчины
остались в  горнице.  -Не  похоже  ни на что,- пожаловался  фельдшер, спасая
лицо: не перед хозяином, а перед приезжим доктором.- Назначил антибиотики, а
ему только хуже...- Отец глянул с осуждением:  не прямо  на него,  а чуть  в
сторону, и он сменил  разговор:- Что запер их? Дети к этому времени забегали
и  зашумели снова. -Малого беспокоят...- нехотя сказал отец и  прислушался к
тому,  что  происходило  за  печью.-  Смотреть  бегают...-  Он насторожился,
готовый оборвать шум за дверью,  но постеснялся доктора: тот все рассеивался
и глядел по сторонам  - как на смотринах  или на художественной  выставке...
-Из чего  стены  ваши?..- Алексей подошел  к  стене, потрогал пальцем  сухую
землю.  -Из  дерну!-  буркнул отец и неприязненно  блеснул глазами.  -Вместо
кирпичей кладут?..-  спросил тот  и,  не получив ответа, еще раз осмотрелся.
Изба,  со сложенными  из  дерна  стенами,  с крохотными  окнами-бойницами, с
тусклой,  висящей на  голом  проводе  лампочкой,  бросилась  ему  в глаза  и
осталась в его памяти... Вез их  сюда личный  водитель Зайцева Володька. Они
разыскали  его  в  машине, где он спал  на заднем сиденье,  укрывшись от мух
газетами. В ту пору существовало два вида персональных шоферов: одни спали в
свободное  время, другие "левачили" - Володька безусловно относился к первой
категории. Выслушав  необычное распоряжение, он пошел  в райком, получил там
необходимые  подтверждения и вернулся с улыбкой, означающей готовность ехать
хоть на край света. Улыбка эта была широка, любезна  и непроницаема  и могла
служить  эмблемой представляемому им учреждению.  Машину  он вел  искусно  и
умудрялся  при этом есть: разворачивать  бутерброды с обкомовской  колбасой,
распечатывать бутылку с  простоквашей - с вечной дремотой своей, он и поесть
не  успевал  вовремя. Алексей Григорьевич, довольный успехом у начальства  и
наслаждаясь  ездой на  гибких рессорах,  распространялся  на  общие  темы  и
делился  опытом с помалкивавшими  спутниками:  -С  ними,-  он  имел  в  виду
руководителей   разного   уровня,-   чем   нахальней,   тем   проще.   Людей
предприимчивых у нас  мало, сами они  по  рукам и по  ногам  связаны - вот и
сидят-ждут, когда  к ним кто-нибудь придет и их потешит. Им свое нужно. Вашу
эпидемию они  в  гробу  видали, а вот  где, поним