тся вдоль
реки,  косясь  на воду  задними  окнами, а  передними равняясь на узкую,  но
бойкую  шоссейку,  соединяющую  ее  с  областью.  Дома в городке  сутулятся,
оседают, кренятся набок:  некоторые (их  меньше) омолаживаются,  украшаются,
делаются похожи на особняк Софрона  Зубова, другие  (их больше) ветшают и не
чинятся. Да еще недостроенный больничный корпус  Ивана Александровича, давно
оставленный за  нехваткой  средств: болезнью, поразившей  страну в последние
годы,  -  стоит  на  ветру, без крыши  и  опалубки,  зияет  пустыми окнами и
незарешеченными   стропилами:   как    памятник    его   нерасчетливости   и
неосмотрительности. Сам он все еще главный врач в здешней больнице: живет то
в Петровском, то на даче, много говорит о сельском хозяйстве, но рук о землю
не пачкает.  Он  тоже стареет, раздается  вширь, делается  медлительнее,  но
глядит  все  так же  зорко и  недоверчиво - "пень с глазами",  как зовет его
жена, с  которой  он живет по-прежнему и  даже меньше ругается (по старости,
наверно).  Райкома нет. Воробьев вернулся в милицию. Зайцев, живя  в Москве,
оказался замешан в  партийную торговлю оружием и, когда ему на  смену пришли
другие,  более   дерзкие  и  узнавшие  вкус  крови   хищники,  вынужден  был
эмигрировать в Швецию, где живет на валютную  пенсию, не знает, о  чем и как
разговаривать  с местными, и дожидается  своего часа. Гусев... Что сталось с
Гусевым, не знаю и не хочу знать, по правде говоря...
     Валентин  Парфеныч  погиб  в  лесу  при  невыясненных  обстоятельствах.
Алексей  живет в Москве.  С ним произошло примерно то,  что он  предсказывал
Ирине Сергеевне. Он поступил  в ординатуру при кафедре уха, горла и носа, но
не  очень ею доволен, и причины  тому нам известны, хотя, может быть, не они
самые главные.  Он пробовал писать Ирине Сергеевне - она раз ответила, потом
перестала: сочла ненужным. Алексей сначала много рассказывал о ней и о своей
жизни в Петровском  приятелям, но не находил  в  них отклика:  они  никак не
могли уразуметь, что же  в их отношениях было такого особенного. Он перестал
тогда говорить о них и едва ли не забыл со временем, но не забыл, конечно, а
просто воспоминание это легло на дно его душевного сундука -  чтоб  остаться
там  навечно.  Он  часто  пьет: не то чтобы спился, но попивает;  женился  и
развелся, хотя был ребенок, потом  снова повторил этот круг, уже без ребенка
- мать, к  которой он всякий  раз возвращается и которая вначале с сомнением
отнеслась к  его петровским подвигам, говорит теперь иной раз,  со  зла, что
лучше бы ему было там остаться.
     Сама   Ирина  Сергеевна  работает  детским  доктором  и  все   так   же
раздваивается в сознании у начальства (которое осталось в прежнем  составе и
объеме,  несмотря на все происшедшие со страной  перемены): с одной стороны,
безупречный  доктор,  с  другой  -  особа   не  вполне  благонадежная;   эта
сомнительная слава так  и осталась за ней  -  тоже несмотря на пронесшиеся с
тех  пор свободные ветры и веяния. Авторитет ее среди населения безупречен и
непререкаем, но она не умеет и не хочет им пользоваться...
     Она вышла  замуж  за  Кузьму  Андреича, и  на этом  можно  остановиться
подробнее...
     Примерно через месяц после смерти Ивана Герасимыча и отъезда Алексея он
пришел к ней домой, вызвал ее во двор и начал издалека:
     -Ирина Сергевна, вы слышали, конечно, мои  рассуждения про  два  отряда
сельской интеллигенции?
     -Слышала, Кузьма Андреич. Врачи да  учителя и никак не  сойдутся -  что
дальше?
     -Так вот я и подумал, если они не  сходятся, может,  нам с вами сделать
это,  не  дожидаясь?..  Я  так  и  сяк  вертел  -  думаю,  это  будет  самое
правильное...
     Она опешила.
     -Мне в такой форме никогда еще предложений не делали...- и поглядела на
него внимательней: он был  настроен шутливо, но заметно  волновался.-  Но вы
вроде устроены, Кузьма Андреич? Живете со всеми удобствами?
     -Какие там удобства? Я в школу переселился.
     -Как это?
     -Да так...-  Он глянул внушительно, напомнив ей прежнего учителя, затем
переменился,  стал больше похож  на ученика.-  Ничего,  жить можно.  Вечером
никого нет. Это же не больница...
     Она  поглядела  на  него  с невольным  сочувствием и пониманием,  какое
встречают побывавшие в темнице у других таких же.
     -Вообще,  мысль  интересная,-   призналась   она.-   Только   очень  уж
неожиданная... Приходите через неделю, Кузьма Андреич. А я пока подумаю.
     -Сорок дней  по  Ивану  Герасимычу?-  наивно  предположил  он,  и  она,
довольная, что он нашел ей оправдание, охотно с ним согласилась...
     На самом  деле  с  ней за несколько дней до этого случился казус. У нее
среди полного  здоровья,  но  после задержки  в  известной функции, случился
выкидыш -  как у коровы, больной ящуром, и  она  пребывала в замешательстве.
Кузьма Андреич по дороге  в школу передумал, не стал ждать недели, провел из
приличия одну бесконечную  ночь  в голых стенах, затем снова пришел к  Ирине
Сергеевне,  представился Прасковье  Семеновне,  сделал  какой-то  немыслимый
реверанс в ее сторону - та чопорно поджала губы, но не стала им мешать, ушла
на свою половину.
     -Можно мне остаться?- попросил  он.- Я могу  и  на террасе  заночевать.
Очень уж уныло в школе этой. Никогда не думал, что она такая неприветливая.
     -А как вы думали, Кузьма Андреич? Это как женщина: пока  к  ней в гости
ходишь,  она  к вам  лучшей  стороной  поворачивается,  а  жить с  ней - все
иначе...  Ладно. Только не говорите мне, что нас слишком мало. Это  на  меня
тоску нагоняет.
     -Я так больше не думаю... Наоборот, много слишком...
     Она прищурилась:
     -Что вы сказали?
     -Да говорю, в самый раз все. В самую тютельку.
     -Вот  видите?-   невольно  улыбнулась   она.-  Вы   тоже   умеете  быть
галантным...
     Кузьма Андреич, и правда, перестал вспоминать про Писарева с Успенским,
взывать к  гражданскому  чувству и  вообще  - говорить витиевато и  сердито:
почему он до сих пор вел себя иначе, не знаю, врать не буду. Может быть, так
действовала на него Валентина Егоровна, может,  каждый из нас  на  свой  лад
прощается с  юностью  и  иные вообще  не могут  с  ней  расстаться; а может,
поскольку жизнь  у нас  одна,  каждый имеет  право  на  перемены и  порой  -
немалые;  в  любом случае,  я за  него  не ответчик. В семейной  жизни  он с
ленцой, но  какой мужчина без этого? Зато он любит детей и охотно проводит с
ними время. Их двое. Живут  они вчетвером в квартире, принадлежавшей некогда
Зайцеву.  Тот, находясь в  Швеции, не смог удержать за собой  жилье,  и  его
отдали новой чете: два отряда - это  все-таки не один и не полтора, и к тому
же Ирина Сергеевна заменяет главного врача во время его отсутствия, а Кузьма
Андреич - Валентину Егоровну, ставшую с тех пор директрисой: ее теперь зовут
"директриса - это такая крыса" и  так далее. Она, конечно, сильно шпыняла  и
притесняла  Кузьму  Андреича:  после того как  он  от нее  съехал,  но когда
родился   первый  ребенок,  изменила  отношение  к  нему  и   признала  брак
состоявшимся; дети, в  глазах большинства  женщин, облагораживают даже самую
неудачную пару из всех мыслимых и возможных; впрочем, иногда она взглядывает
на   него  по-прежнему  обиженными   большими   воловьими  глазищами.  Живут
молодожены (если  можно назвать так  семью,  имеющую  двух  детей)  довольно
уединенно, но в праздники называют к себе коллег, да Ирина Сергеевна ходит в
гости к Прасковье Семеновне и опекает Марью Федоровну. Та все  больше теряет
память  и  впадает  в детство. Ирина Сергеевна  пыталась вначале наладить ей
жизнь дома, потом  положила в  больницу  на  детскую  койку: здесь  все-таки
больше  внимания  к  больным и уход  получше.  Дача  стариков стоит  пустая,
выморочная. Мать Ирины Сергеевны дважды приезжала к ней - посидеть с внуком,
потом с двумя и теперь разрывается между  дочерьми: один самолет что стоит -
да что поделаешь? Мишка  отслужил армию, вернулся, женился на  Тоньке, у них
тоже ребенок,  и  живут они  то  у  его,  то у  ее родителей:  какие  меньше
надоели...  Ящур  в  районе   держится:   отступил   немного  под   натиском
драконовских мер, но до конца не сдался - если какая-то болезнь поселяется в
организме, то ее не скоро оттуда выкуришь. Отношение к нему теперь спокойнее
первоначального. Компенсацию за коров выдали, но когда она  пришла, на нее и
в самом деле можно было купить только цыпленка.
     Зарплату обоим нашим героям, и врачу  и учителю, месяцами не платят, но
население  их  (Ирину  Сергеевну  в  особенности)  голодными  не  оставляет.
Остается ли что сверх этого, я не ведаю.
     Правящий класс наш  стал с  тех  пор еще отвратительнее, разнузданнее и
ненасытнее, но и мы хороши: потворствуем и попустительствуем ему в этом.
     Что  еще?.. Каменная баба, ровесница  времени и свидетельница  истории,
врытая по колена в землю, стоит в одиночестве среди степи, терпит жар, холод
и  прочие  лишения и  смотрит  на нас сочувственными, пустыми,  выплаканными
глазницами.


     Конец.