м инфекции, а ты усиливаешь?
     -Я же не  холеру им поставила,- Ирина Сергеевна  и  не думала  уступать
ему,- а  дизентерию...  И думаю,  была  она у них,- не удержалась  она,  как
Галилей на суде инквизиции: она была  самолюбива  и чувствительна в том, что
касалось  диагнозов, и  каждую  свою ошибку в этой  скользкой  и  ненадежной
области воспринимала как личную неудачу и едва не катастрофу.
     Иван  Александрович снова поглядел на Сорокина, но тот  по-прежнему  не
вмешивался,  а глядел в сторону, хотя несомненно слушал  и даже  получал  от
разговора некое удовольствие. Пирогов воззрился на Ирину Сергеевну:
     -Сколько времени ты работаешь?
     -Я же говорила  вам,  Иван  Александрович... Два года до  вас  и  у вас
месяц.
     -Это много... С инфекционистами до сих пор дела не имела?
     -Нет, бог  миловал.  Здесь,  я полагаю, главное - вовремя меры принять.
Чтоб потом не к чему было придраться.
     -Это ты напрасно так думаешь. Они всегда найдут к чему придраться - как
ты говоришь... И главное для них не это. А чтоб на их территории инфекций не
было.  Чтоб исчезли вообще, с  концами... Ну что вы скажете?- обратился он к
своему начальнику.- Как с ней быть?.. Слушай, Ирина Сергевна, ты в следующий
раз остерегайся инфекционные  диагнозы ставить.  Не ставь  их вообще, ладно?
Меня зови  посоветоваться... Не  потому,  что мы сомневаемся в твоем опыте и
знаниях, а уж очень ответственное дело: по шее за него дают... Заворот кишки
ставь,  гангрену, хоть шизофрению, а из инфекций только  грипп  в эпидемию и
ОРЗ: это хоть круглый год, этого они не считают. Я ж всегда под рукой.
     -В тот день вас не было.
     -Подождать могла.  Я не на неделю уехал: вечером  уже  дома был...- Она
помалкивала,  выжидала, и он  распространился далее,  хотя не находил  у нее
надлежащего  отклика: - Они  после тебя в  тот же день туда прикатили,  шмон
устроили, пыль нашли на шкафах,  на кухне ножи для мяса и овощей перепутаны,
швабры не маркированы...
     -Не подписаны?- спросила она, потому что со школьных и студенческих лет
добивалась от преподавателей ясности и точности в изложении.
     -Конечно. На каждой швабре написано должно быть, из какой она палаты. А
то, не  дай бог, из  одной комнаты в другую таскать начнут. Все по взысканию
получили, а школьному отделу в облздраве на вид поставили - за то, что плохо
за ними смотрят. Пыли на шкафах не видит... А знаешь все почему?
     -Чтоб лучше контроль осуществляли.
     -Да, жди! Это  тебе не экзамен...  Чтоб  в следующий раз дизентерию  не
ставили. Их за нее тоже по головке не гладят.
     -Ладно, учту в следующий раз,- согласилась для  видимости упрямая Ирина
Сергеевна: ей надоели  мужские жалобы,  облеченные в форму выговора.- Вас на
поносы буду звать...  Можно  идти?..-  и приняв их молчание за согласие и не
дожидаясь  формального  разрешения,  вышла, что со стороны  выглядело, может
быть, не слишком учтиво: как нежелание разделять их общество...
     -Разозлилась,-    прокомментировал    ее   стремительный   уход    Иван
Александрович.- Так-то  она девушка работящая, толковая... Не думал  только,
что такая строптивая.
     -Не знаю, куда ты  смотрел.-  Сорокин в  эту минуту протрезвел и глянул
проницательно. Хотя они  были приятели, но Иван  Александрович был с  ним на
"вы", а он - на "ты": как и  с другими  главными врачами в области.- А зачем
ты сам по вызовам мотаешься?
     -Не все другим доверить можно.
     -Этой  можно,-  безапелляционно  решил  тот.-  На  таких  ездить  надо.
Характера у нее на двоих хватит, так пусть за двоих и работает...
     Ирина  Сергеевна рассказала  Ивану Герасимычу  про вызов на ковер и про
последовавшую за ним обструкцию.
     -Да плюнь ты на них!- отмахнулся он.- Все ты правильно сделала. Хорошо,
так кончилось, а если б в  самом  деле холера? Тут  чего только не бывает...
Загнали б  тогда за Можай, с такой  философией. Они  ж всегда  найдут к чему
придраться,- слово в слово повторил он  главного, хотя  движим  был иными  и
даже противоположными чувствами.- И Сорокин мораль читал?
     -Нет, он как раз помалкивал.
     -А то я уже удивился.  Он мужик неплохой -  насколько это вообще  у нас
возможно... Авантюрист, правда, отчаянный  и  хитрый,  бестия,  но  это  его
как-то не портит,  не  пристает к нему... И  что  в начальство пошел? Чего я
понять в России не могу -  это когда неплохой  по натуре и  задаткам человек
вверх лезет.
     -Так если бы не лезли, было б совсем плохо?
     -А тут все равно никогда хорошо не будет.
     -Это вы напрасно, Иван Герасимыч. Эти взгляды ваши вредные.
     -А я  весь  такой - не заметила разве?.. Теперь будешь на  каждый понос
начальника звать?
     -Нет, конечно. Не всему надо верить, что начальство говорит.
     -Смотри, какая умная... Начинаете вы теперь с того, чем мы в свое время
заканчивали...


7

     Следующая история произошла уже не с ней, а со вторым  педиатром Раисой
Петровной, только что вернувшейся из отпуска и полной сочинских впечатлений,
которыми она  спешила поделиться с окружающими  -  хотели они,  или нет,  ее
слушать.  Ирина  Сергеевна  была  в  этом  деле  сторонней наблюдательницей,
нечаянной  свидетельницей,  но  оказалась  втянута  в  него  по  самые  уши,
вовлечена  в  роковой круговорот событий,  который тем вернее цепляет  нас и
всасывает в свою воронку, чем незначительней была изначальная тому  причина:
поскользнулись  ли  мы на ровном  месте, или нас  просто  толкнули  в спину.
Медицина - дело опасное, чреватое смертельными  исходами, и тот, кто однажды
решил заняться ею, должен постоянно готовиться к худшему...
     Она пришла как-то утром в воскресенье на дежурство в детское отделение.
Раисы  Петровны,  работавшей  до нее,  не  было:  доктора  в  больнице имели
обыкновение уходить  с дежурства немного  раньше срока, уверенные в том, что
их сменщики явятся вовремя. Медсестра, работавшая  накануне, задержалась и с
каким-то  странным  видом  поглядывала на  нее  из-за  ширмы, за  которую  в
коридоре отделения  клали больных, нуждающихся  в  непрерывном наблюдении  и
лечении: не слишком тяжелых, чтоб попасть в реанимацию, но достаточно - чтоб
их  не  помещали  вместе  с  остальными, орущими,  галдящими и  швыряющимися
подушками.  Ирина Сергеевна,  чувствуя  неладное, пошла  к  ней и,  к  ужасу
своему, обнаружила там под капельницей уже вполне мертвое тело восьмилетнего
мальчика, которого привезли два часа  назад с грибным отравлением и который,
судя по записям в истории болезни, не внушал тогда доктору никаких опасений.
Ирина Сергеевна  бросилась  щупать ему  пульс,  делать дыхание  рот  в  рот,
стучать  в грудь  над сердцем  -  совершать,  словом,  все  те  обязательные
поступки,  которые  в  девяти  случаях  из  десяти  не  приносят  облегчения
покойнику.
     -Когда  это  у  него?!-  отступившись  наконец от  трупа,  ошалевшая  и
оторопевшая,  спросила она  медсестру, грустно и недвижно  взиравшую на  все
происходящее.
     -Полчаса назад,- негромко отвечала она.
     -А ты куда смотрела?! В реанимацию надо было везти!
     -Я хотела...  Там врача  не было, а сестры не  захотели взять  под свою
ответственность.
     -А где врач был?
     -На операции с гинекологом... Потом он странно умер как-то... Жил-жил и
помер... На игле...
     -А Раиса Петровна?
     -Домой уже ушла... Назначила и сказала, чтоб сделала...
     Казалось,  она  что-то  знает или подозревает  и готова, если  спросят,
поделиться  догадками, но  Ирина  Сергеевна только  задним числом, подвергая
придирчивому досмотру  недавнее,  сообразила это  -  тогда же  отпустила  ее
восвояси: благо новая смена пришла и не хотела только принимать дел, пока не
прояснится ситуация  с  умершим.  Медсестра подчинилась,  но далеко не ушла:
села во дворе больницы  - тосковать, теряться в немом отчаянии и ждать своей
участи...
     Подобная  смерть - дело нешуточное,  детская  -  в  особенности.  Ирина
Сергеевна обязана была  вызвать  в больницу главного. К телефону подошла его
жена:  она  была медсестрой, супруги жили вдвоем,  дети учились  на стороне.
Сгоряча Ирина Сергеевна забыла поздороваться и представиться, так что  вышло
неловко - это  она  тоже  поняла только впоследствии. Иван Александрович был
настроен шутливо:
     -Опять понос?
     -Да нет... Здесь расскажу...
     -А сейчас  нельзя?..- Из-за  ее недомолвок и загадочного  тона  или  же
потому, что  начальствующим мужчинам свойственно ошибаться таким образом, он
вдруг  вообразил,  что недоговоренность ее самого романтического свойства  и
что  ей  захотелось  увидеться  с  ним  на  дежурстве.  Приехал  он  поэтому
незамедлительно:  гладко  выбритый,  надушенный  и  в  самом  приподнятом  и
снисходительном настроении - которое немедленно испарилось, едва он услыхал,
в чем дело.
     -А, черт!-  только  и  сказал  он,  увидав  в  закутке  за  ширмой  уже
побелевшее  и  на  глазах  стынущее  тело  маленького  покойника.  Лицо  его
искривилось в  болезненной гримасе,  а  Ирина  Сергеевна окончательно добила
его, сказав:
     -Там доза коргликона  в десять раз превышена... А учитывая  возраст,  и
все двадцать...
     -Какая доза?- не поверил  он,  потому  что  никто из нас не хочет сразу
верить в худшее...
     Пока он ехал или шел сюда, она изучила  историю болезни и нашла, что  в
составе злополучной капельницы рукой Раисы  Петровны  выведена десятикратная
доза препарата, сама по себе достаточная для смерти ребенка.
     -Что  она, не там  запятую поставила?..- Он взял в  руки историю, и ему
было  достаточно  взгляда, чтоб  во всем  разобраться:-  Нет,  лишний  ноль,
зараза, прибавила. Этого не  исправишь... Надо обстоятельства выяснять... Ты
когда пришла, он уже мертвый был?
     -Умер за полчаса до моего прихода.
     -А это откуда известно?- Он все уже ставил под сомнение.
     -Медсестра сказала.
     -Зинка?!. Это ее рук дело?! То-то она во дворе как пень сидела, когда я
мимо шел!.. А врачи где были?!.- Она пожала плечами в неведении, но он и без
того знал ответ: - По домам разошлись?! Сколько здесь таких историй было - и
все в пересменку,  в субботу или в воскресенье! Когда они уже чай дома пьют!
Полчаса им  надо выиграть! С кем  разбираться прикажешь? С  Зинкой и  Раисой
Петровной? Одна другой стоит!..
     Он послал за ними, отдал распоряжения насчет трупа, прибавил сумрачно:
     - Не пиши ничего. Ее  заново переписывать придется...- пошел к  себе и,
для пущего спокойствия, вернулся с полпути и взял историю с собою.
     Вскоре он вызвал ее к себе. В кабинете у него сидела Зина, с которой он
не хотел говорить без свидетелей.
     -Как  же ты  могла  ему  десять  кубов корглюкона ввести?-  возобновляя
прерванный  разговор,  наново  приступился он  к  медсестре  -  заплаканной,
трясущейся,  но  уже   готовой  к   сопротивлению:   в  Петровском  дорожили
сестринскими должностями.
     -Мне так врач написал!
     -А может, она ошиблась? Лишний нуль поставила?..
     Медсестра смолчала, но  вышло  это у  нее так выразительно и враждебно,
что  было  ясно, что она не  даст выехать за  свой счет  и  принести  себя в
жертву.
     -Где она была вообще? Когда ты капельницу ставила?
     -Написала и ушла. Я и сама удивилась: десять кубиков коргликона!..- Она
произнесла это нарочито громко.
     -Тише ты!.. Я вот тебя в стерилизаторскую переведу - чтоб ты  там, а не
здесь удивлялась!
     -За что?! Я детей люблю!
     -Вижу, как ты их любишь. Тебе и мальчишку, небось, не жалко?
     -Как - не жалко?!- истошно закричала она.- С утра реву!- и заплакала  в
подтверждение своих слов.- Такой хороший мальчишка был! И никакой капельницы
ему не нужно было! Сам бы выходился!
     -Тут она права,- сказал Иван Александрович Ирине Сергеевне.- Ему если и
лить что было, то  воду водопроводную. А мы любим, где надо  и  где не надо,
полный набор давать. Чтоб история болезни красивее выглядела. У него и пульс
нормальный был, и давление. Если верить ей, конечно, этой Раисе Петровне. Ты
ни с кем об этом не говорила?- спросил он Зину.
     -Реаниматолога только спросила - про коргликон.
     -И он что?
     -Говорит,  если  убить  кого  хочешь,  дай  десять  кубов...-  Это  она
произнесла едва ли не со злорадством, понимая теперь в полной мере прочность
своих позиций, но поспешила прибавить:-  Но я  это так, вообще, спросила. Не
про него. Он про него не знает ничего...
     -Ладно, иди домой...- Он высмотрел в окне Раису Петровну.
     Медсестра насторожилась, боясь сговора за спиною.
     -Я и посидеть могу.
     -Сказано, ступай!- повысил голос Пирогов.- Послушаю, что Раиса Петровна
скажет. С тобой ясно все...
     Зина нехотя подчинилась.
     -Не  хватало  очные  ставки   им   устраивать,-  пожаловался  он  Ирине
Сергеевне. Той стало неуютно.
     -А я здесь в каком качестве?
     -Это пока не ясно,- солгал он.- Разберемся...
     Раиса Петровна, ничего  еще не знавшая, разразилась  от порога  заранее
выдуманной ею светской ерундой и бессмыслицей:
     -Совсем  не выспалась:  дежурство было  хотя и  нетрудным,  но  все  же
дежурством, и в себя никак не приду после поездки - перемена  часовых поясов
все-таки. Вы  не были в  Сочи?-  благожелательно щурясь, спросила  она Ирину
Сергеевну,  хотя  еще   не  была  с  ней   знакома.-  Очень   советую.  Иван
Александрович,  я знаю, там бывал, но, помнится, лет десять назад? С тех пор
там  многое  изменилось и, говорят, к  лучшему...- Она подсела к ним с самым
непринужденным видом и тут только  заметила  неладное.-  Иду  сюда,  а  сама
думаю:  что бы  это  могло  быть?  Сплю на  ходу,  а мысль в  голове  так  и
вертится... Случилось что-нибудь?
     Иван Александрович поглядел  на нее так, будто в  первый раз  увидел, и
потупился.
     -Произошло кое-что... Это вы писали?..- он протянул ей историю болезни.
     -Почерк мой,- признала она.- Это тот совершенно очаровательный  мальчик
с грибным  отравлением? Как  сейчас  его  вижу.  Он был  в  очень  приличном
состоянии.  Они  опятами  отравились  -  видимо,  ложными... А что?  Не  так
что-нибудь?.. Я сегодня ушла немного пораньше: Тимоша просил утром банки ему
поставить.
     -Кто это с утра банки ставит?- не поверил и этому Пирогов.
     -А он их любит! Два  раза в день ставить приходится. Ему с ними дышится
легче... Не верите? Давайте его спросим...
     -Да  нет  уж.  Его в это  дело я точно  впутывать  не  буду... Умер он.
Ребенок  ваш  очаровательный.- Он  словно нарочно  тянул с  известием:  чтоб
получше к ней приглядеться.
     -Что вы  говорите?!- всплеснула руками она, но прозвучало  это так, как
если бы она где-нибудь на  улице услыхала о смерти шапошного знакомого: шума
много,  чувства  мало,  памяти   еще   меньше.  Пирогов  поморщился  от   ее
неосознанной, хотя и старательной фальши.- И отчего же?!
     -От назначений ваших.
     -Быть  этого не может!..- и с  удвоенным  усердием, почти  вслух прочла
свои  записи.-  Вы  имеете  в  виду  капельницу?..   Здесь   же  нет  ничего
особенного... Коргликона много?.. Он по кубику дается?..
     -До сих пор так было.
     -С этой поездкой в Сочи у меня  все пошло кругом...  Я с эуфиллином его
спутала!.. Видите, я  эуфиллина  один кубик,  вместо десяти, дала...  Что ж,
делайте со мной, что  хотите! Что считаете нужным!.. Это  после бессонницы и
после  смены часовых поясов  -  другого  объяснения  нет!..  Но  сестра куда
глядела? Она же видела, что тут натуральная описка!..
     Несмотря  на   салонное   самообладание,   она   начала  волноваться  и
кипятиться:  завертелась  юлой на  стуле, и  лицо ее  сразу стало надутым  и
неприятным.  Иван  Александрович тяжело вздохнул и  предложил ей  переписать
историю болезни. Она села в углу, приготовилась, но ничего  путного из этого
не вышло.
     -Что не пишете?- сумрачно спросил он.
     -Ничего в голову не идет...- и пожаловалась:- Со мной какая-то странная
история приключается. Как больных описывать - так слова сами  собой бегут, а
как выдумывать, так все куда-то пропадает...
     Иван Александрович выругался про себя, но  виду не  подал и продиктовал
необходимые записи.
     -Я  бы  так  никогда не написала,- польстила  она  ему.-  И чем кончать
будем?
     -Кончим  мы  с Ириной  Сергевной,-  не спрашиваясь  у Ирины  Сергеевны,
сказал он.- Вы домой идите. Банки не сняли - Тимоша, небось, пузырями пошел.
     Она  решила,  что он шутит, что  гроза  прошла  мимо,  и  почувствовала
облегчение.
     -Сам снимет.  Он у меня такой  - боевой товарищ... В следующий раз буду
внимательней,   Иван   Александрыч,-   клятвенно   пообещала   она.-   Жалко
мальчишку!..-  и,  покаявшись  таким   образом,   ушла:  сохраняя  на   лице
приличествующее случаю сострадание и понятное в ее положении замешательство.
     -Ну что ты скажешь?!- только и сказал Пирогов.-  Как с гуся вода. Мне б
такие нервы.
     -А  что  вы  ее  не  выгоните?-  Ирина  Сергеевна не  была  жестокой  и
мстительной, но  к  виновникам  смерти детей относилась вполне  определенным
образом.
     -Ее не выгонишь.
     -Почему?
     -У нее муж - генерал-майор.
     -И что с того?
     Он неправильно ее понял:
     -Так он еще в здешней гражданской  обороне служит. Ходит туда за гроши:
лишь бы начальствовать... И знакомства у него в  области. С такими лучше  не
связываться.
     Она приняла это  к сведению, перешла к другому  предмету, остававшемуся
ей неясным:
     -А с чего вы решили, что я буду заканчивать историю болезни?
     -Не  ей  же  это делать. Она  и двух слов связать  не может...  Напиши,
Ирина. Тебе ничего за это не будет. Все ж будет известно - кому надо...- и в
его голосе было столько деликатного, просительного чувства, что она не нашла
в  себе  сил  отказать  ему   и  дописала  историю,   взяв  на  себя   часть
ответственности  за  все  происшедшее.  Он   проглядел  написанное,  остался
доволен:
     -Видишь, как у тебя гладко все выходит. Романы можешь писать.
     -Вот  этого-то  я  и  не хотела!-  Она  пожалела  уже,  что  пошла  ему
навстречу.
     -Ты думаешь,  я  хотел?..  Ладно,  Ирина Сергевна,-  заключил он, пряча
историю  болезни  в  дальний ящик.-  Я  у  тебя  в  долгу  -  как-нибудь  да
сочтемся...
     Ивану  Герасимычу она этого не  рассказала: почувствовала себя  если не
сообщницей, то укрывательницей преступления. Матери ребенка сказали,  что он
отравился грибами и его не смогли спасти,- она долго и во весь голос  рыдала
в день  выдачи тела: Ирина  Сергеевна извелась,  ее слушая. Все б осталось в
тайне, но Пирогов перевел-таки Зину - не в стерилизационный блок, а в другое
отделение:  чтоб  не  встречалась  каждый  день  с  Раисой  Петровной  и  не
напоминала  ей и всем  прочим об этой  смерти. Не  чувствуя  себя  связанной
обещаниями,  Зина - нарочно  ли, случайно  -  проговорилась о  случившемся в
тесной компании, после чего новость пошла кружить по Петровскому: как ястреб
или иной пернатый хищник. О ней не говорили, как о прочих занятных сплетнях,
в  открытую на  рынке или на  улице  - лишь перешептывались в  узком  кругу,
отчего она  только сильнее жглась и  кусалась: за Раисой Петровной  поползла
темная  слава  отравительницы  -  только  она сама да еще родители  мальчика
оставались  в счастливом неведении.  Ирину Сергеевну людская молва пощадила,
оставила в  покое: она,  в ее  представлении, во всем этом не  участвовала -
никто ведь не читал написанной ею post mortem истории грибного отравления...
     А Раиса Петровна долго  не могла от нее отстать: все приглашала к  себе
домой, "на вечерок"  - хотела воздать ей  должное и  достойно выделить среди
прочих.
     -У нас  завтра будут очень интересные гости, приходите,- как бы не видя
Ивана Герасимыча с Анной Романовной, сидевших тут же, обращалась она к ней.-
У нас здесь проблемы с общением, поговорить бывает не с кем, а иной  раз так
хочется.  Языки  почесать!..- восклицала она, некстати  оживляясь и призывно
улыбаясь.- Придете?
     Ирина Сергеевна  в