ожет означать металл,  даже если это серебро?  Но все зависит от
людей.
     - А зачем эти бубенчики?
     - Их  нашивают на одежду маленьким детям.  В  пустыне легко потеряться.
Ветер  мгновенно заметает следы  и  относит человеческий крик.  Бывает,  что
ребенок оказывается по одну сторону бархана,  а  мать -  по другую.  Мать не
слышит плача ребенка,  ребенок не слышит зова матери. Ветер уносит голоса, а
пустыня бескрайняя,  можно разминуться навеки.  Туркмены обречены звать друг
друга всю жизнь.  У нас нет даже такого слова - "шепот", потому что мы знаем
только крик,  но и крик теряется на ветру. Лишь такой непрерывный звон может
донестись до твоего слуха.
     - Ты  боишься потеряться,  Айгюль?  Хочешь,  чтобы я  тебе позванивал с
Украины, а ты мне - из Туркмении? Но ведь я и так обещал вам с мамой писать.
Потому что никогда не забуду Капитана Гайли.
     - У тебя девять бубенчиков и у меня девять, - не слушая его, продолжала
Айгюль.  -  Когда-нибудь мы еще раз встретимся и сложим эти бубенчики, и мне
будет столько лет, сколько серебряных бубенчиков в наших руках.
     - Когда же это будет?
     - Через четыре года.
     - Целая вечность!
     Солнце било прямо в  лицо Карналю,  но он не отворачивался,  потому что
неожиданно понял,  что  на  маленькую Айгюль нужно смотреть именно при таком
ярком солнце.  Словно бы  впервые увидел ее удлиненные черные глаза и  дивно
высокую шею,  нежную и беззащитную.  Почувствовал себя рядом с этой девочкой
тоже ребенком,  забылось все,  что  было позади.  Может,  детство его  уже и
кончилось, но юность еще не начиналась.


                                  7

     Анастасия еще раз взглянула в зеркало и с удовольствием отметила, что у
нее  длинная  и  красивая шея.  Такая  шея  прибавляет женщине  уверенности.
Вспышки радости в  черных  глазах  всякий  раз,  когда  смотришь на  себя  в
зеркало.  Самовлюбленность?  Почему  бы  и  нет?  Каждая женщина должна быть
влюбленной в себя.  Больше или меньше, в зависимости от обстоятельств. Когда
влюбленность не на кого направить, направляют ее на себя.
     Соседи  по  купе  тактично  вышли  в  коридор,   чтобы  дать  Анастасии
возможность  прихорошиться.   На  полках  остались  их  портфели.  Одинаково
потертые,   одинаково  набитые,  типичные  портфели  людей,  которые  лучшую
половину  своей  жизни  убивают  в   командировках.   Анастасия  не   любила
командировок.  В чужом городе чувствуешь себя беспомощной, никому не нужной,
а это для женщины всего нестерпимее.
     В  Приднепровске Анастасию никто не встречал.  Как и  должно было быть.
Ведь не запланировано.  Не тот уровень.  В  гостинице "Украина" (кажется,  в
каждом  городе  есть  гостиница с  таким  названием) Анастасию встретили без
энтузиазма.
     - Место в общежитии, - предложила дежурная.
     - Не в мужском, надеюсь?
     Дежурная шуток не понимала.
     - Берете?
     - Придется.
     До  металлургического завода  надо  было  добираться  трамваем.  Второй
номер. Первый, как объяснили Анастасии, шел к вузам, а вузов в Приднепровске
больше,  чем  в  столице.  Прекрасно!  Всегда  приятно узнавать что-то  тебе
неизвестное.  Трамвай  шел  долго-долго.  С  одной  стороны  были  городские
кварталы,  с  другой  -  заводы.  Задымленные,  черные,  могучие,  километры
толстенных трубопроводов,  какие-то эстакады, мостовые переходы, причудливые
переплетения металлических конструкций,  вагоны, движение видимое и скрытое,
конец света и  рождение света.  Впечатления не  для молодой нежной женщины -
дух твой угнетается и возносится,  пугаешься огромности и запутанности, в то
же время сожалеешь,  что до сих пор не знала о  существовании этой жизни,  с
которой ничто  не  может сравняться,  перед которой мельчают не  только твои
личные заботы,  но и все то,  что до сих пор ты считала важным и исполненным
высокого смысла.
     В  комитете  комсомола металлургического завода  удостоверение редакции
республиканской молодежной газеты произвело впечатление верительной грамоты.
Какие-то   девушки  бросились  разыскивать  секретаря,   еще  одна  девчушка
добровольно прикомандировалась к Анастасии,  заявив, что готова сопровождать
ее.
     - Собственно,  я  и не на завод,  -  сказала Анастасия,  -  а в связи с
приездом к вам академика Карналя.
     - Это того знаменитого кибернетика?
     Девчушка знала, оказывается, больше, чем сама Анастасия.
     - Вы  не  могли бы  сказать хотя бы  приблизительно,  к  кому он должен
приехать? - спросила она девчушку.
     - Не приблизительно,  а точно.  К Совинскому. К кому же еще? - Девчушка
ни капельки не сомневалась.
     - Кто это? Начальник цеха? Главный инженер? Директор?
     - Просто Совинский. Никакой не начальник. Да мы его можем вызвать сюда.
     - Зачем же? Если можно, я хотела бы пройти к нему. Где он? На заводе?
     Девчушка не мигая смотрела на Анастасию, та даже забеспокоилась.
     - Почему ты так смотришь? Что случилось?
     - Вы живете в столице? И всегда там жили?
     - Ну, не совсем. Какое это имеет значение?
     - А там что - уже "мини" не носят?
     Анастасия засмеялась.
     - Кто хочет -  носит.  А я всегда носила на пол-икры. Мне так нравится.
Может, потому, что у меня худые ноги.
     - Но ведь вы такая стройная.
     - Это,  наверное,  потому, что любила кататься на лошадях и на коньках.
Еще сызмалу.
     - На коньках - я тоже.
     - У тебя красивые ноги.  И "мини" тебе идет.  А этот Совинский...  Он у
вас давно?
     - Я  не знаю.  У  нас много людей.  Одних комсомольцев две с  половиной
тысячи. А вы слышали о Совинском?
     - Только об академике Карнале.
     - Ну, про академика все слышали.
     Анастасия мысленно усмехнулась. Все, кроме нее.
     Они довольно долго бродили по  заводской территории,  шли мимо огромных
строений цехов,  проходили большие и меньшие дворы;  в громыханье металла, в
грохоте и  гудении земли эти  две красивые,  стройные девушки казались здесь
случайными,  чужими,  но так можно было подумать лишь про Анастасию, которая
пробиралась   сквозь   заводские   лабиринты   осторожно,    с   опаской   и
нерешительностью,  а  девчушка из  комитета комсомола шла  впереди  с  такой
уверенностью,  будто  родилась здесь  и  не  представляла себе  иной  среды.
Наконец дошли. Странное помещение среди гармонически целесообразных строений
завода.  Высокое, горбатое, некрасивое - не то барак, не то старая котельная
или какой-то заброшенный склад.  Довольно обшарпанное, так и просится, чтобы
его подцепили бульдозером и вытолкнули оттуда, не оставив и следа.
     - Здесь, - сказала девчушка.
     - Что это?  -  Анастасия не могла понять,  как сохранилось на заводской
территории такое допотопное сооружение.
     - После освобождения тут  была временная ТЭЦ.  Днепрогэс был  разрушен,
энергии  завод  не  имел,  поставили временную ТЭЦ.  Так  и  сохранилось это
помещение. Теперь тут хозяйничает Совинский. Да вы сами увидите!
     Они вошли в  длинный свежепобеленный коридор.  Напротив входа на  белой
стене  висел лист  ватмана,  на  котором был  нарисован длинноногий чернявый
парень, несущий под мышками по электронной машине. Анастасия сразу же узнала
парня. У него было лицо, не поддающееся шаржированию. Большие глаза, большой
нос,  полные губы,  красиво вылепленный лоб,  большая голова.  В  таком лице
художнику  ухватиться  не  за  что.  Он  обречен  просто  повторять  натуру,
соответственно увеличивая или уменьшая ее, - вот и все.
     - Совинский! - невольно вырвалось у Анастасии.
     - Вы его знаете?
     - Догадалась.
     А  сама еще не верила.  Неужели он?  Сколько прошло лет?  Три,  четыре,
пять? Случайное знакомство в Пионерском саду, короткий разговор, все исчезло
бесследно,  никогда не вспоминала о Совинском, как не вспоминают об облачке,
пролетевшем по небу,  или о  листке,  который упал с  дерева и  зацепил тебе
плечо.
     Девчушка  повела  Анастасию  по  зигзагообразному  коридору,  узкому  и
невероятно высокому. Толкнула дверь С приколотым листком ватмана, на котором
было написано "Орггруппа". В тесной комнатке над столом склонилось несколько
человек.    Анастасия   выделила   среди   них   одного.    Воспоминание   и
действительность соединились,  сомкнулись,  как два магдебургских полушария,
разъединяемые неумолимыми силами времени. Совинский?
     Он тоже оглянулся на вошедших и разинул рот от удивления.
     - Чудеса! - хмыкнул, поправляя свой довольно поношенный толстый свитер.
- Анастасия! Вы ко мне? Одну минутку, товарищи.
     Девчушка мигом исчезла,  сообразив,  что  ей  тут делать больше нечего.
Иван подошел к Анастасии, она подала ему руку.
     - Никак не ожидала вас здесь встретить.
     - Так вы не ко мне?
     - Разве  это  имеет  значение?  Представьте себе,  что  я  предвестница
чьего-то приезда. Существа высшего порядка.
     - Но какое же отношение? Вы...
     Они  вышли  в  коридор,   потому  что  те,   у  стола,  уже  улыбались,
прислушиваясь к чудному разговору.
     - Когда мы  с  вами  познакомились,  я  была  манекенщицей,  -  сказала
Анастасия. - Вы, наверное, не в состоянии вообразить, что может делать здесь
манекенщица?
     - В самом деле!..
     - Между прочим,  я всегда ловлю себя на мысли,  что все мои разговоры с
мужчинами какие-то...  бессмысленные,  что  ли.  С  тех  пор,  как  я  стала
журналисткой.
     - Так вы журналистка? - удивился Совинский.
     - Если  вы  сумели запомнить мою  прежнюю профессию,  то  легко сможете
привыкнуть к мысли о новой.
     - Запомнил, потому что очень уж редкая профессия.
     - Не я, а профессия?
     Иван сконфузился.
     - Видите ли, я был тогда в таком состоянии...
     - Что не помешало вам запомнить манекенщицу...  Но я вас,  видите, тоже
запомнила,  хотя  не  знала о  вас  ничегошеньки.  Потому что  вы  ведь  мой
спаситель.
     Оба засмеялись, вспомнив события, которые сблизили их на один вечер.
     Анастасия рассорилась в  тот  вечер  со  своим  женихом (будущим мужем,
будущим брошенным мужем,  будущим забытым навсегда мужем) и, со зла слоняясь
по  городу,  забрела  в  Пионерский сад.  Наткнулась на  скучающую  компанию
молодежи на  летней эстраде,  где  какой-то  умник из  штатных развлекателей
выдумал забаву: приглашал на сцену девушек, имена которых начинались на "а",
а парням предлагал отгадывать их имена.  Девушек приглашали только одиноких.
Правда,  не обошлось,  видно,  без обычного в таких случаях обмана,  так как
преимущественное большинство тех, кто вышел на сцену, сразу было отгадано. А
может, это произошло потому, что у девушек были довольно обычные имена: Аля,
Аня,  Ася.  Постепенно исчезли со сцены Ариадны, Адели, Асели, Аиды. Наконец
осталась одна Анастасия, над которой нависла угроза так и не сойти со сцены.
Звучали имена:  Аэлита,  Аспазия...  Публика изо  всех  сил  демонстрировала
интеллигентность и эрудицию, но всегда ли человека может спасти эрудиция?
     Прыткий  развлекатель,  которому Анастасия сообщила на  ухо  свое  имя,
кричал:
     - Проще, проще! Ближе к нашей эпохе! Еще проще!
     Наконец кто-то  негромко произнес -  Анастасия.  Но  на  сцену долго не
хотел выходить.  Когда же поднялся, Анастасия невольно пожалела, что тут нет
ее жениха: подразнила бы его как следует!
     Победитель конкурса свел Анастасию вниз,  они сели рядом, дальше уже не
прислушивались и  не  присматривались,  что  там  еще выдумает развлекатель,
настороженно изучали друг друга. Парень не проявлял желания к беседе, первой
начала Анастасия:
     - Интересно, как вы угадали?
     - Не угадал, а вспомнил.
     - Не понимаю.
     - Видел вас в журнале мод.
     - Почему же сразу не сказали?
     - Не хотелось.
     - Но мы с вами не в равных условиях. Вы знаете мое имя и профессию, а я
о вас - ничего.
     Он  назвал имя,  но  не больше.  Когда Анастасия попросила проводить ее
домой, замялся.
     - Боитесь компрометации?  Вы влюблены?  Или засекречены? - допытывалась
Анастасия.
     - Все  может  быть,  -  уклончиво ответил  Иван.  -  Я  провожу вас  до
троллейбуса. Идет?
     И все. Больше не виделись и не вспоминали друг о друге.
     - Вы и тогда приезжали из Приднепровска? - спросила Анастасия.
     - Нет, я работал у Карналя.
     - Странно,  я о вас ничего не знала тогда,  не знаю и теперь,  а вы обо
мне - все.
     - Зато вы знаете намного больше меня.  Например, про академика Карналя.
Он что, сказал вам, что приедет?
     Анастасия заколебалась.  Говорить правду не хотелось,  но еще больше не
хотелось признать свое поражение, ибо поражений женщины боятся более всего.
     - Просто я узнала, что завтра он будет здесь.
     - Вы  не  могли привезти лучшего известия!  Просто не верится.  Неужели
едет? Это я послал ему телеграмму, и если он...
     - Вы тут в командировке? - пришла ему на выручку Анастасия.
     - В командировке?  Я сбежал от Карналя!  Живу здесь в Доме специалиста.
Это только так называется.  На самом же деле -  общежитие. Имею комнату, все
остальное в конце коридора. - Он засмеялся.
     - И что вы тут?..
     - Внедряю  передовую  технику...   Электронику  в  народное  хозяйство.
Слышали о таком?
     - Немного.  Если хотите,  не видела электронной машины. Только в кино и
на снимках.
     - Могу показать.
     Он  был  совсем не  такой,  как  тогда  в  парке.  Ни  скованности,  ни
нерешительности,  полон энергии и...  какой-то чуть ли не детской наивности.
Схватил Анастасию за руку, почти бегом потащил ее по коридору. Они вбежали в
неожиданно просторное и высокое помещение (многоэтажная пустота -  так можно
было бы назвать этот странный простор). Совинский показал на самом дне этого
побеленного,  как  и  все  вокруг,  зала  невысокие  металлические  шкафы  в
сероэмалевом блеске,  простенькие пульты,  металлические стульчики, длинные,
тоже металлические, столы.
     - Вот они!
     - Боже, какие они серые! - невольно воскликнула Анастасия.
     - Ну, ну, прошу вас, осторожнее! - Совинский отпустил ее руку, взглянул
на Анастасию почти враждебно.  -  Это не Дом моделей. Тут дело не во внешнем
виде. Это, если хотите, абсолютно мужской мир.
     - Так вы женоненавистник! - засмеялась Анастасия.
     - Может быть. Хотя слово "машина" - женского рода.
     - И именно сюда приедет академик Карналь?
     - Если приедет, то сюда.
     - Я же вам сказала: приедет.
     - Вы хорошо знаете академика? А о Кучмиенко слыхали?
     - Нет.
     - А знаете историю с Айгюль?
     - Нет, не знаю... К сожалению...
     - И про Людмилку - тоже?
     Она не  знала ничего.  Совинский сообразил это слишком поздно.  Немного
помолчал,  наивность и мальчишество с него сбежали, вздохнул, сказал деловым
тоном:
     - Тогда пойдемте к моим хлопцам.
     - Спасибо, не хочу вам мешать.
     - Тогда до завтра?
     - Очевидно,  если вы  не захотите поинтересоваться,  что я  буду делать
нынче вечером.
     Совинский хлопнул себя по лбу.
     - В самом деле, что вы будете делать сегодня вечером?
     Анастасия небрежно помахала сумочкой.
     - К  сожалению,  вы опоздали с этим вопросом.  По крайней мере,  на три
года. Если бы вы спросили тогда в парке...
     - Тогда я не мог.
     - А теперь?
     - Теперь не знаю, имею ли право.
     - Вы же знаете, право завоевывается.
     Они все еще стояли в помещении с блоками электронной машины. Дважды или
трижды туда наведывались какие-то  парни,  но,  увидев Совинского,  тактично
исчезали. Анастасия обратила на это внимание.
     - Вас здесь ценят.
     - Я  обычный  рабочий-электронщик,  хотя  имею  специальное техническое
образование.  Правда,  у Карналя я страшно много зарабатывал.  Почему-то так
выходит,  что инженеры-кибернетики имеют твердую зарплату, чуть побольше ста
рублей,  а мы могли выгонять и до трехсот.  Потому что мы практики,  без нас
машина не "оживет",  не заработает,  не станет машиной.  И  вообразите себе:
Кучмиенко не стал отдавать своего сына в институт, он сделал его техником, и
мы с Юрой Кучмиенко... Но зачем я вам об этом рассказываю?
     - В самом деле,  я же не знаю никакого Кучмиенко... Хотя стараюсь знать
как можно больше.  Может,  из-за этого и  ушла из Дома моделей.  Там страшно
неинтересная  жизнь.  Ограниченность,  невыносимость женского  мира.  Женщин
нельзя оставлять одних.  Это просто угрожающе. Они не могут, как мужчины. Им
непременно нужно вырваться за пределы своего окружения.  Природа,  культура,
история,  - не знаю, что там еще, - все это толкает их к миру мужчин, тут уж
ничего не  поделаешь.  И  мне мир мужчин нравится намного больше.  Он  может
существовать... как бы сказать?.. Самозамкнуто, что ли.
     Иван смотрел на Анастасию немного испуганно. Не ожидал он от нее такого
взрыва.
     - Никогда  бы  не  подумал,  -  начал  он,  но  Анастасия не  дала  ему
закончить.
     - Знаю,  что вы хотите сказать.  Удивляетесь,  почему такие мысли? Была
папиной дочкой. Росла среди мужчин. Среди солдат. Вы не были в армии?
     - Ну, академик Карналь...
     - Он не дал вам служить в армии...  Как ценному специалисту...  Не имею
права  судить  о  вашей  ценности.  Но  почему же  вы  ушли  от  академика и
очутились?..    -    Она    повела    рукой,    передернула    плечами.    -
Электронно-вычислительные машины,  чудо техники, двадцатый век, НТР - и этот
памятник послевоенной нищеты? Как это согласовать?
     - Мы  не  можем ждать.  Пока проект,  пока выкроят где-то там в  планах
реконструкции площадь,  пока утвердят,  пока построят специальное помещение.
Не месяцы - годы... Вы могли бы ждать своего счастья целые годы?
     - Готова ждать всю жизнь.
     - Я  неправильно поставил вопрос.  Собственной судьбой мы действительно
вольны распоряжаться как угодно, но когда идет речь о прогрессе...
     Анастасия отступила почти до двери и,  собственно,  уже уходя, спросила
совсем о другом:
     - А  вам...  хотелось бы снова работать у академика?  Не здесь,  а там?
Ведь ваше счастье там. Я не ошиблась?
     Совинский ответил не сразу.  Пошел за Анастасией,  уже в коридоре глухо
сказал:
     - Академик меня больше не позовет... И никто не позовет...
     Она  чуть  не  сказала:   "А  если  бы  я  позвала?",  но  своевременно
спохватилась, закусила губу. Попыталась перевести все в шутку:
     - Вы называли какое-то экзотическое имя.
     - Айгюль.
     - Кто это?
     - Это трагическая история.


                                  8

     Одессу ничем не удивишь. Одесситы плавают по свету, для них открыты все
дива земли,  неба и  моря,  они знают даже о том,  чего еще нет на свете,  а
может, и не будет никогда, они слышали все языки, видели все цвета кожи, они
беззаботно ходят по  живописно-запутанным улицам своего города,  не  думая о
том,  что  где-то  в  трюмах стоящих на  рейде кораблей спят негры,  японцы,
норвежцы и турки, они влюблены в свою необычность и в свое всезнайство - кто
же мог бы их еще удивить?
     Но когда на Дерибасовской,  а потом на Приморском бульваре,  а затем на
Привозе,  а  потом еще и на других улицах под платанами,  под акациями,  под
каштанами появился старый,  как мир,  темнолицый человек в огромной лохматой
белой папахе,  а рядом с тем человеком -  высокая,  тоненькая, стройнее всех
тополей в  Одессе девушка,  Одесса не  могла не  удивиться.  Ведь корабли не
доплывают до Каракумов,  а туркмены,  наверное,  никогда не бывали в Одессе.
Это был их  первый посланец,  и  он неминуемо должен был растеряться в  этом
чуточку беспорядочном городе,  среди кричащих и  размахивающих руками людей,
среди суеты, спешки и так густо понаставленных один возле другого домов, что
хватило бы их на целый десяток Каракумов.
     Туркмен и девушка блуждали по Одессе не потому,  что искали что-то и не
могли найти.  Старик хотел посмотреть, где будет жить его внучка, откровенно
говоря,  ему  не  очень понравился этот город,  тут даже ветер был совсем не
такой,  как дома, - он то залегал намертво, то вырывался из-за каждого дом