к  знаменитому портному,  который шьет костюмы "чуточку лучше",  чем  в
самом Париже.  Но девушка у Совинского была первоклассная, это Юрий вынужден
был признать сразу.  Высокая, глаза - как лазеры, фигурка - мечта двадцатого
века,  сплошные вертикали,  вызов силам притяжения и  гравитации,  разве что
покойная Юрина теща Айгюль могла сравниться с этой девушкой, но ведь та была
балерина,   уникальная  женщина,  чудо  природы,  а  эта,  пожалуй,  обычная
секретарша или продавщица из  парфюмерного магазина,  -  кого же другого мог
подцепить  Совинский!  Одета  девушка  была  в  легкий  зеленый  костюмчик с
довольно длинной юбкой.  Юрий  сразу  оценил  это,  потому  что  "мини" идет
коротконожкам, такая мода специально выдумана для них, чтобы хоть как-нибудь
исправить ошибку природы.  Эта же  девушка разбиралась в  модах,  все на ней
было ладно,  все скромно,  но скромность какая-то странная, точно с вызовом.
Даже цвет костюма она подобрала так, чтобы он оттенял цвет ее больших черных
глаз,  отчего  они  становились словно бы  черно-зелеными,  напоминали нечто
библейское.  Юрий был  почему-то  убежден,  что  все  библейские красавицы -
Вирсавия,  Фамар, Эсфирь, Ревекка - были зеленоглазые, так же, как пророки и
апостолы.  Библию  он,  конечно,  не  читал,  но  это  не  мешало ему  иметь
совершенно определенное и  твердое  представление о  тех,  кто  населял  эту
старую, толстую книгу!
     - Ну,   здоров!   -   сказал  Юрий   Совинскому,   сразу  принимая  тон
превосходства и  легкой насмешливости,  столь естественный в  его  обращении
почти со всеми людьми. - Тебя что, отправляют в одну из развивающихся стран?
И  ты  заехал попрощаться?  Из  Москвы через Киев на Жмеринку и  Тананариве?
Граждане отъезжающие,  проверьте,  не  осталась ли в  ваших карманах совесть
провожающих!  Граждане провожающие,  немедленно смените выражение ваших лиц!
Не впадайте в отчаянье и не лейте слез!
     - Здоров!   -  Совинский  нисколько  не  удивился  Юриной  болтовне.  -
Знакомься. Это Анастасия.
     - Слушайте!  -  хлопнул  себя  Юрий  по  бедрам.  -  Вы  красивая,  как
манекенщица!
     - А если я и впрямь манекенщица? - лукаво покосилась на него Анастасия.
     - Этого не может быть! Люка, ты веришь в такое?
     - Но это правда, - утверждала Анастасия.
     - И я держу вашу руку?
     - Очевидно.
     - Люка,  ты свидетель! - весело разглагольствовал Юрий. - Все уже было.
К  так  называемым  электронным машинам  каждый  день  прикасаюсь.  С  самим
академиком Карналем за руку каждую неделю,  а  то и чаще.  А его руку знаете
кто пожимает? Даже генсек ООН, президенты, кинозвезды и мультимиллионеры! Но
чтобы вот так манекенщицу - за руку? Да никогда!
     - Юка, не дури! - шутливо погрозила ему Людмила.
     - Но  ведь это мистика!  Люка,  ты  веришь в  то,  что происходит?  Ну,
Совинский -  это тоже так называемый сюрприз.  Мы с  тобой тоже до некоторой
степени что-то и кто-то...  Но все-таки мы - это просто мы, а тут перед нами
существо высшего порядка!
     - Но почему именно высшего? - засмеялась Анастасия.
     - Я вас предупреждал,  что Юрий любит балагурить, - сказал Совинский, -
у него... чрезмерность речи, или как бы это определить...
     - Не  слушайте этого типа!  -  закричал Юрий.  -  Он  бы  все перевел в
выполнение и перевыполнение! А вы цветок, орхидея, украшение жизни, божество
и  вдохновенье!  Перед вами надо становиться на колени,  бить лбом о  землю,
проливать слезы из-за собственного несовершенства!
     - А что скажете вы,  Людмила, на такие восторги вашего мужа? - спросила
Анастасия.
     - Она   уже   получила  соответственное  количество  комплиментов,   не
волнуйтесь!  Мы два года женаты!  Все выдал!  Но вы у нас впервые...  и я...
Почему вы стоите передо мной?  Вы должны немедленно сесть, чтобы не утомлять
свои экстраноги! На таких ногах держится все прогрессивное человечество!
     - В самом деле,  садитесь,  - пригласила Людмила. - Выбирайте, где кому
нравится.  Юра,  ты начинаешь говорить банальности. Включай первую тормозную
систему.  Открой балкон.  Анастасия, может, вы хотите посидеть на балконе? У
нас чудесный вид на залив. Вы часто бываете на Русановке?
     - Бываю,   но  не  часто.  Я  живу  в  Михайловском  переулке,  знаете,
кооперативный дом журналистов? Он там довольно некстати торчит перед Софией,
как  напоминание  о  беспомощности  некоторых  архитекторов.   Я  бы  вообще
запретила застраивать исторический центр Киева.  Но, как видите, сама живу в
этом доме, еще и горжусь: "У меня квартира в центре, рядом с самой Софией".
     Юрий решил "не услышать" слов Анастасии. Мгновенно понял, что она хочет
перевести разговор с глуповато-шутливого тона,  который он сразу придал ему,
на серьезный,  может,  даже слишком серьезный, когда сразу становится видно,
кто есть кто и почем у кума пчелы.
     - Прошу,  прошу,  - затарахтел он, разрываясь между балконом, диваном и
креслами...  -  Приземляйтесь, наслаждайтесь, требуйте... Люка - грандиозная
хозяйка, я же в этом деле никудышный. Я только бригадир техников - ни больше
ни  меньше.  Иван знает,  объяснять не надо.  Трудовой день закончен,  имеем
право...  Будьте как  дома и  как  свои,  то  есть как  одна так  называемая
семья...  Для экономии усилий Людмилу зовите просто Люкой,  а я когда-то был
Юрий,  теперь для удобства употребления -  просто Юка.  Ивана мы  на  работе
называли просто "И",  но  это было до  нашей эры,  не знаю,  какое он выбрал
теперь  приближение  к  языку  компьютеров,   хотя  к  языку  слов  мы  тоже
приспосабливаемся,   исходя   из   требований  двадцатого  века.   У   Ивана
колоссальное чувство юмора,  и  он  не обижается,  не правда ли?  А  как вас
сократить, Анастасия? Туся? Сюта? Тена? Ная? На?
     - Мне как-то  не  хотелось бы сокращаться,  -  глядя на залив,  сказала
Анастасия. - Кстати, с Иваном мы познакомились именно благодаря моему имени.
     - Я  думал,  благодаря чему-то другому,  -  почти разочарованно хмыкнул
Юрий.
     Людмила попросила извинить ее,  метнулась на кухню,  поглядеть, как там
утки,  сразу вернулась,  но  стояла на пороге,  готовая каждую минуту бежать
туда, где жарилось, откуда шли невероятные ароматы.
     - Случилось именно так,  -  Анастасия оторвала взгляд от залива, села в
кресло напротив Совинского.  -  На вечере в  парке.  Летняя эстрада.  Ничего
особенного.  Эстрадники,  дешевые хохмы, халтурка... Потом один решил как-то
встряхнуть  слушателей,   предложил  выйти  на  сцену  девушкам,  чьи  имена
начинаются на "А",  а парням попытаться отгадывать имена.  Скука была такая,
что я  тоже полезла на сцену.  И вот всех отгадали,  потому что у всех имена
модные:  Аделина,  Алевтина,  Аида... Крик, шум, хохот... Все, кого угадали,
прыгали вниз, осталась я одна. Никто не мог даже представить, что есть такое
старомодное имя.  И  тут встает где-то в задних рядах высокий парень в сером
костюме  и  спокойно  говорит:  "Анастасия".  Эстрадник  заявляет:  "Раз  вы
угадали,  то сведите девушку вниз".  Он подходит,  берет меня за руку. Молча
берет...
     - И это был наш так называемый Иван? - радостно вскричал Юрий.
     - Почему же "так называемый"? - удивилась Анастасия.
     - Осторожность никогда не мешает.
     - Это действительно был Иван.  Мы  тогда познакомились,  а  встретились
только этой весной в Приднепровске.
     - Вы показывали новые моды металлургам?  - сразу вцепился Юрий, радуясь
выгодному для  него  перескоку разговора.  -  Пока живы металлурги,  моды не
умрут!
     - Я  была там по поручению газеты,  -  спокойно,  как бы специально для
Юрия, сказала Анастасия.
     - На досуге вы еще и пишете для газеты?
     - Пожалуй,  наоборот:  на  досуге  я  выступаю иногда в  Доме  моделей,
работаю же я в газете.
     - Тогда можете напечатать завтра некролог в своей газете!
     - Некролог?
     - Ну  да,  вы убили меня своею необыкновенностью!  -  Юрий поднял вверх
руки.
     - Какая же тут необыкновенность? - Анастасия взглянула на Людмилу.
     - Не  обращайте внимания,  -  спокойно  сказала  та.  -  У  Юки  просто
заскакивает язык.
     - Неужели? Он ведь электронщик! А починить нельзя?
     - Починить? - Юрий даже подпрыгнул от этого слова. - Мой так называемый
язык?  Должен вам сказать,  что у вас чувство юмора еще колоссальнее,  чем у
меня,  если уж быть скромным до конца... Но почему же мы все еще сидим не за
столом?  Люка,  будет что-то  для епетита кормов?  А  если пауза,  то могу я
показать Анастасии квартиру? Ивану неинтересно, я знаю.
     - Нашел что  показывать,  -  пожала плечами Людмила,  -  музыку поставь
какую-нибудь или включи телевизор...
     - Это мы  успеем,  -  успокоил ее  Юрий,  -  сегодня пятница,  а  "Клуб
кинопутешествий" только в  воскресенье.  Когда же  нет  кинопутешествий,  то
можно устроить так называемое путешествие по квартире.  У  нас самая большая
малометражная квартира в Советском Союзе, Анастасия, чувствуете?
     - Ты гостеприимный хозяин, - сказал Совинский.
     - Хозяин? Это не я! Это Люка так называемая хозяйка. А я так называемый
зять академика Карналя.
     - Не говори чушь! - недовольно бросила ему Людмила.
     - А  кому у нас дают три комнаты на двоих?  Какой совет ветеранов и при
каком райисполкоме допустит такое вопиющее нарушение советских законов и для
кого?  Для  так  называемых молодоженов?  Но  сказано было:  "Дочь академика
Карналя,  зять академика Карналя..." И нам пошли навстречу. Прекрасно, когда
тебе идут навстречу, правда, Иван?
     - Наверное, неплохо, - спокойно отозвался Совинский.
     - Ты это пережил хоть раз?
     - Много раз.
     - Но не с квартирой.
     - Угадал. Чего не было, того не было.
     - Ты посмотришь нашу квартиру?
     - Но ведь ты приглашаешь только Анастасию.
     - Потому что женщины любопытны, как Ева. Анастасия, хотите посмотреть?
     - Охотно,  -  встала  с  кресла  Анастасия.  -  Только  обещайте меньше
объяснять. Я люблю смотреть и думать.
     - Ясно.  Неизгладимость профессии.  Манекенщицы всегда  молчат.  Только
двигаются. Как в немом кино. Но журналисты, напротив, расспрашивают обо всем
на свете. Вы спрашиваете - я отвечаю. Люка, не давай скучать Ивану!
     Юрий галантно поклонился Анастасии, пропустил ее перед собой в коридор,
слышно было, как он объявляет: "Это место для думания".
     - Боже,  я совсем забыла про уток!  - воскликнула Людмила и побежала на
кухню.  Совинский несмело пошел за  ней,  но через минуту они возвратились в
большую комнату.  Людмила почти затолкала Ивана туда.  - Ты гость, почему же
ты должен торчать в задымленной кухне!


                                  3

     После замужества Людмилы они встретились впервые.  Тогда она как-то  не
осознавала, какой удар нанесла Совинскому. Почему-то считала, что между ними
была  только дружба,  любовь -  это  Юрий,  а  Иван -  ничего общего с  этим
чувством.  В  своей наивной жестокости дошла даже до  того,  что  пригласила
Совинского на свадьбу, вместо этого он пошел к Кучмиенко, подал заявление об
уходе.  Кучмиенко обрадованно наложил  резолюцию об  освобождении.  Все  так
просто... и безжалостно.
     Они подошли к балкону,  на дворе уже темнело,  но вода в заливе еще как
бы  светилась неугасимым синим светом,  оба  засмотрелись на  эту  недалекую
воду,  прислушиваясь к веселому гомону,  долетавшему оттуда,  молчали, потом
Людмила сказала:
     - Какая она красивая!
     - Вода? - сделал вид, что не понимает, Совинский.
     - Я говорю об Анастасии.
     - Это не имеет значения, - буркнул он.
     - Намного красивее меня. Да что я говорю? Она просто красавица, а я...
     - Не имеет значения, - повторил Совинский.
     Они снова помолчали,  не спешили с разговором, как будто были тут одни,
отослали Юрия с  Анастасией на  край света и  до  их возвращения имеют целую
вечность.
     - Часто  говорят,  что  женщинам свойственно предчувствовать,  -  снова
начала Людмила.  -  Как математик,  я должна бы отрицать это, но... Теперь я
занимаюсь  филологией,   эмоциями,   неуловимым,   интуицией,   чувствами  и
предчувствиями...   Мне  кажется,   что  тогда  я  руководствовалась  именно
предчувствием.
     Совинский  не  ответил,   да  и   что  бы  он  мог  ответить  на  такую
неопределенность.  Он  только как-то  странно согнулся,  и  у  него из горла
вырвался короткий звук:  то  ли  удивления,  то  ли отрицания,  то ли просто
что-то бессмысленное.
     - Наверное,  какой-то  голос  мне  тогда  говорил,  -  продолжала  свое
Людмила, - что ты встретишь девушку намного лучше, чем я.
     - Не имеет значения, - упорно повторил Иван.
     - Не имеет,  не имеет!  -  передразнила его Людмила. - Ты такой же, как
был... Что же тогда имеет значение, если не это?
     Иван попытался засмеяться.
     - Что?  Ну,  хотя  бы  то,  что  мы  с  тобой стоим вместе...  в  твоей
квартире... в самой большой малометражной квартире в Советском Союзе.
     - Кстати,  имей в  виду...  -  не  то  в  шутку,  не то всерьез сказала
Людмила, - мой Юка страшно агрессивная личность. Я совсем не уверена, что...
что  пока мы  тут  с  тобой...  что он  в  это время не  пытается поцеловать
Анастасию.
     - Почему  ты  называешь  его  Юкой?   -  спросил  Совинский,  никак  не
отреагировав на ее предостережение.
     - Потому что он называет меня Люкой.
     - Это что - любовь?
     - Скорее игра. А любая игра должна иметь единые правила... Видишь ли, в
Юке очень много несерьезности,  какого-то  дерзкого мальчишества.  Наверное,
это мне и нравилось. Тогда.
     Совинский  снова,  теперь  уже  пугая  Людмилу,  всхлипнул  горлом.  Не
верилось,  чтобы в  таком большом теле  рождался столь слабый,  мучительный,
почти детский всхлип.
     - Прости. - Она ласково дотронулась до его большой теплой руки. - Тогда
я  была  глупее,  чем  сейчас.  Меня  пугала и,  если хочешь,  угнетала твоя
чрезмерная серьезность. Хотелось спрятаться иногда от твоих глаз... Человеку
иногда хочется беззаботности...
     - Но ведь не на всю жизнь, - вздохнул Совинский.
     - Не на всю,  -  послушно подтвердила Людмила.  Она снова помолчала. Не
было надежды,  что Совинский поведет разговор дальше.  Собственно,  говорить
надлежало только ей -  она имела все права, потребность, необходимость. - Мы
живем счастливо.  Это и теперь уже можно сказать. Ибо что такое, собственно,
счастье?  Немного обыкновенного благополучия,  покоя,  взаимопонимания - вот
тебе и идеал.
     - Не знаю, не пробовал. Может, потому и повторяю, что для меня ничто не
имеет значения.
     - Ну так я могу тебе немного объяснить.  Потому что уже имею опыт...  и
принадлежу к так называемым счастливым,  как выражается мой Юка.  Ты знаешь,
что   я   работаю   над   лингвистическими   проблемами   для   кибернетики.
Проблемно-ориентировочные  машинные  языки.  Фортран,  Кобол,  Алгол,  Лисп,
Анкол,  Снобол,  Симскрипт,  Симула,  РТЛ,  Алмо, Эпсилон... Мы конструируем
искусственные  языки  для  общения  человека  с  машиной,  пытаемся  достичь
взаимопонимания  между  машиной  и  человеком,   хотя  это  звучит  довольно
необычно.   Что  такое  язык  для  нас,   кибернетиков?   Это  прежде  всего
коммуникативный  код,   и  наша  задача  -   изучить  язык  с  точки  зрения
формализованной  теории,   определить   нормативность,   достичь   наивысшей
стандартизации на все случаи значений.  Тогда мы удовлетворены,  мы достигли
своего идеала,  мы счастливы.  А что такое язык на самом деле?  Весь ли он в
правильностях  и  нормативности  синтаксических построений  или  в  сплошных
нарушениях и отступлениях от нормы?  В живой речи иногда даже молчание может
быть  исполнено наивысшего значения.  Людей  объединяет,  делает людьми язык
естественный, страстный, полный воображения. Стандарт обедняет, разъединяет,
отталкивает.  Можно ли представить себе людей, которые бы дома объяснялись с
помощью газетных фраз или трибунной фразеологии?..  А  жизнь подчас,  внешне
даже совершенно счастливая,  начинает напоминать общение с  помощью машинных
языков  или  стандартных газетных фраз...  Конечно,  когда  своевременно это
заметишь  -  борешься,  жизнь,  как  и  язык,  привлекательна именно  своими
неправильностями,  отклонениями от  норм,  может,  даже от  здравого смысла.
Например,  сейчас все  пугаются демографического взрыва,  отовсюду раздаются
запугивания угрозой  перенаселения,  обыватель радостно  подхватывает голоса
новейших современных пророков,  ибо  дети  мешают  ему  наслаждаться жизнью.
Особенно "передовым" в  этом  вопросе оказался обыватель киевский,  так  как
Киев,  если я не ошибаюсь, занимает в Союзе последнее место по естественному
приросту  населения.  Родители,  когда  дети  женятся,  уговаривают их:  "Не
спешите с детьми. Поживите для себя..." А что такое "поживите для себя"? Вот
мы живем два года, а Юка до сих пор не хочет ребенка...
     - Ты уже говорила об этом кому-нибудь?
     - Тебе первому.
     - Почему же именно мне?
     - Сама не знаю.  Вырвалось. Это и не жалоба, а... жизнь. Ты знаешь, что
такое жизнь.  С  малых лет  работаешь,  до  всего дошел собственными силами,
готовенького, как мы с Юрием, ты не получал.
     - Юрий такой же специалист,  как и я. Если не лучше. У него технический
талант. Редкостный.
     - Да   я   не  о   талантах...   Наверное,   я   в   самом  деле  стала
формалисткой-структуралисткой,  как Ноам Хомский. Для него язык - это просто
бессодержательный инструмент передачи смысла.  Вот так и  у меня...  Увидела
тебя и растерялась.  Если бы ты пришел один,  этого бы не было. Но ты привел
эту... Анастасию. А женщины ревнивы. Даже если не имеешь никакого права, все
равно ревнуешь.
     Совинский отодвинулся от Людмилы, сказал куда-то на балкон, в воздух, в
сторону залива:
     - Я тебя любил. И до сих пор... не перестаю...
     - Молчи! - испуганно вскрикнула Людмила. - Зачем все это?
     - Но теперь это не имеет никакого значения.
     Она все же была намного рассудительнее,  чем он. Даже удивительно было:
откуда  могло  браться  в  этой  хрупкой молодой женщине столько твердости и
рассудительности по сравнению с  Совинским,  таким массивным,  таким с  виду
уверенным в  себе,  но  в  действительности всякий раз пасовавшим?  Но разве
физические данные,  если можно применить их к  человеческой внешности,  были
когда-нибудь прямым свидетельством и отражением тех бурь и штормов,  которые
властвуют в человеческом сердце?
     Иван  походил  на  горный  массив,  весь  в  мучительных  судорогах,  в
страдании,  в  безнадежном  тяготении  к  небу,  в  страстном  молчании,  но
угадываются в нем мучительные стоны, невысказанные жалобы, клокочущие голоса
страстей,   далекие  громы  бурь,  которым  никогда  не  дано  вырваться  на
поверхность.
     - Ты  всегда  придавал  слишком  большое  значение  символам,  -  снова
заговорила Людмила. - А для счастья этого недостаточно. Слово "люблю", когда
просто произносится,  это что?  Символ,  звук,  колыхание воздуха. Нужно еще
что-то.  Этого нельзя объяснить.  У меня есть подруга в Обнинске. Она физик,
муж ее тоже физик,  имя... Двое детей, чудесные мальчишки. Она ассистентка у
мужа  в  лаборатории.  Часто ездит за  границу,  его  без  конца приглашают.
Работа,  семья,  друзья, любовь, - казалось бы, все есть, все прекрасно. Так
нет  же.  Наташа много лет любит другого человека.  Почему любит?  Не  может
объяснить.  Да  и  кто  может?..  Тот  человек  часто  бывает  в  Обнинске в
командировках. Тоже физик, хотя и не светило. Обычный физик. Даже не из тех,
кто  шутит.  Знаешь,  когда-то  они выпустили книжку "Физики шутят",  и  там
Наташин муж фигурирует,  а того нет.  Тот обыкновенный, рядовой. И все же...
Он приезжает,  не звонит Наташе,  никому не сообщает о своем приезде,  кроме
тех,  к кому придется обратиться по делу,  сидит в гостинице, смотрит в окно
своего номера.  И вот Наташу будто толкает что-то в сердце, она бросает все,
бежит в сквер напротив гостиницы,  останавливает