,  он  и  сюда  приехал среди ночи  тоже  ради Карналя.  Почему-то
подумал,  что тот сегодня будет у дочки,  а отставать от академика Кучмиенко
не  хотел нигде и  никогда.  Всюду за ним!  Оберегать,  помогать,  угадывать
желания, настроения, особенно же после смерти Айгюль, которую тот так любил.
Плохо,  что не застал здесь Карналя, еще хуже, что зацепился за эту молодежь
и теперь не знает, как отцепиться. После его масштабов - эта малометражка, в
которой тебя  вдобавок ко  всему еще  и  презирают.  Какая странная все-таки
жизнь!  Отец умер, свиносовхоз перекантовали в какой-то там комплекс. Полина
разбилась.   Черти  ее  носили  с  той  неистовой  туркменкой.  Тоже  мне  -
заслуженная артистка!  Никакие звания не помогают,  когда человек дикий. Вон
Карналь тоже -  академик, а попробуй возьми его голыми руками! Всю жизнь так
и  норовит выскользнуть из-под разумного влияния и руководства.  Сам дикий и
жену такую нашел, а ты возле них страдай!
     Кучмиенко зевал до треска в челюстях, ерзал за столом, усаживался и так
и этак, клонил голову то на одну сторону, то на другую, напускал на себя вид
пренебрежительный,  сонный или,  напротив,  взбодренный - ничто не помогало.
Молодые  танцевали  себе  что-то  медленное  и  нескончаемое.  Юрий  щелкнул
выключателем,  оставил  в  комнате  приглушенный свет,  им  хотелось интима,
нежности,  загадочности,  а  Кучмиенко чихал  на  все  интимы,  он  привык к
размаху,  принадлежал к людям,  готовым поставить свою кровать на Крещатике,
обедать на  вершине Эльбруса,  осветить себя всеми огнями Братской ГЭС.  Все
мое, все для меня.
     А  между  тем  он  лишил  себя  всего  сам,  забравшись в  тесноту этой
малометражки,  очутившись и  заключении среди  этих  бездушных молодых.  Ему
отведена  унизительная  роль  непарного  числа,   он  безмолвный  свидетель,
наблюдатель и подслушиватель,  он может сидеть, может выйти на балкон, может
сбежать по  ступенькам и  броситься в  залив -  никто этого не заметит:  они
упиваются своею молодостью, красотой, независимостью.
     Кучмиенко забавлялся вилкой, ножом, чайной ложечкой, барабанил пальцами
по столу,  надувал щеки,  пытаясь подстукивать под мелодию танца,  но музыка
была ему неизвестна,  у  него ничего не  выходило,  с  горя дернул несколько
рюмок водки,  на душе немного повеселело,  тьма раздвинулась,  перед глазами
заиграло радугой,  он как бы поплыл на волнах музыки и приглушенных голосов,
был,   правда,   лишь  слушателем,   но  довольствовался  и  этим,  так  как
бессознательное подслушивание давало ему возможность оказаться над теми, кто
говорил.  Это превосходство доставляло не только удовольствие,  но и  давало
власть,  он  отдавался своей новой роли  охотно,  даже вдохновенно,  забыл о
своей солидности,  не  терзался больше чрезмерностью своей телесности,  стал
легким,   невесомым,   невидимым,   превратился  в   сплошное  летящее  ухо,
подслушивающее  устройство,   летел  за   двумя  парами,   как  злой  ангел,
вклинивался то в один разговор,  то в другой, а они перебрасывались словами,
ничего не  замечая,  пренебрегая его  присутствием и  участием,  захваченные
собой, безжалостные в своем увлечении, а иногда и великодушии...
     Иван. У меня словно бы чувство вины перед товарищем Кучмиенко.
     Анастасия. Он какой-то беспомощный.
     Иван. Я, кажется, оскорбил его.
     Юрий. Мне кажется: ты оскорбил меня.
     Людмила. Юрин отец прошел войну.
     Иван (Юрию). Тебе я сказал правду.
     Юрий. А что такое так называемая правда?
     Иван. Правда - предупреждение, что дальше так жить нельзя.
     Людмила.  Жизнь  -  это  не  постоянные победы  и  успехи.  Иногда  это
поражения, утраты. Рано или поздно узнаешь о них. Сам или кто-нибудь скажет.
Папа любит повторять: оппоненты нужны для оттачивания мыслей.
     Юрий. Нужны, но кто их хочеть иметь?
     Людмила. Игра должна иметь единые правила.
     Иван. Есть правила игры и правила борьбы.
     Юрий. Иван всегда отличался так называемой прямотой. Что это такое? Это
означает: говори правду всегда тому, кому она неприятна.
     Анастасия. А могли бы вы не говорить сегодня о делах?
     Юрий. В таком случае давайте разъединимся и соединимся снова.
     Пары поменялись. Юрий толкнул Людмилу к Совинскому, сам выхватил у него
Анастасию,  на магнитофоне сменилась кассета,  музыка была теперь с каким-то
рваным ритмом,  хотя и негромкая,  приглушенная, так что Кучмиенково ухо без
помех могло и дальше кружить над парами и улавливать все,  что говорилось. А
сам он тем временем,  как сосед-танцор,  молча и методично опрокидывал в рот
маленькие рюмочки,  аппетитно чавкал,  выбирал  самые  вкусные кусочки утки,
которую почти никто не  ел.  Теперь он уже был убежден,  что недаром приехал
сюда,  его  присутствие  здесь  необходимо.  Еще  неизвестно,  как  оно  все
повернется, до чего доведут эти намеки и эта прямота. Что они там говорят?
     Юрий. Все люди - просто люди, а вы - божество.
     Анастасия. Так называемое?
     Юрий (смеется). Само собой.
     Анастасия. Вы часто смеетесь.
     Юрий.  Добавьте:  охотно.  Я смеюсь,  Люка серьезная. Разделение труда.
Разнообразное выражение лиц.
     Анастасия. Я бы не сказала. У вас преобладает однообразие.
     Юрий. А именно?
     Анастасия. Отсутствие деликатности.
     Юрий. Так называемая деликатность не что иное, как трусость, отсутствие
воображения.  Например,  Иван.  С начальством скромный и тихий.  С девушками
вежливый,  как одессит.  А  в  вопросах любви не  мешает порой иметь немного
здорового нахальства.
     Анастасия. Самовлюбленные люди всегда считают, что в них все влюблены.
     Юрий. Ваша красота не уменьшается от таких резкостей.
     Анастасия. А вы всегда верите лишь в то, чего вам хочется.
     Юрий. Вы уже догадались?
     Анастасия. Но желания так непостоянны.
     Юрий. Да вы так называемая штучка!
     Анастасия (смеется). И это еще не все.
     Юрий. Я только что подумал, как было бы здорово поцеловать вас, а вы...
У вас много общего с Иваном.
     Анастасия. Наверное, это нас и сблизило.
     Юрий. А что было бы, если б мы с вами встретились раньше, чем...
     Анастасия. Можно не продолжать. Ничего бы не было.
     Юрий. Все равно я бы поцеловал вас даже после этик слов.
     Анастасия. Держитесь на безопасном расстоянии.
     Юрий. А чем измеряется так называемое безопасное расстояние?
     Анастасия. Рассудительностью.
     Они умолкли,  и  Кучмиенко мигом "переналадил" свою аппаратуру на волну
Совинского  и  Людмилы.  Все-таки  малометражное  строительство  имеет  свои
неоспоримые преимущества.  Тут можно слушать людей даже тогда,  когда ты  на
восьмом этаже,  а они на первом. Когда-то, еще студентом, Кучмиенко приходил
к хлопцам в общежитие, и они подслушивали, что делается в девичьих комнатах.
Но  там  стены были толстые,  еще довоенные,  приходилось прижимать к  стене
пустой  стакан,  используя  его  как  резонатор.  А  тут  не  нужны  никакие
резонаторы,  никакое физико-математическое образование.  Кто  хочет слушать,
тот услышит!
     Людмила.  Его нельзя ни перевоспитать,  ни изменить.  Да и сердиться на
него нельзя.  Никто долго не выдерживает.  В нем все так естественно.  Может
показаться,  что  он  живет только ради  собственного удовольствия,  но  это
впечатление обманчиво. Он очень добрый.
     Иван.  Я  вычитал где-то  стишок.  Запомнил четыре  строчки.  Послушай:
"Живе,  пристроена батьками i  мужей  прибрана до  рук,  та  сама  чиста моя
память, та найрозлучнiша з розлук...".
     Людмила.  Ты не слышал о  случае на охоте?  Это так характерно для Юки.
Папа устроил ему охоту на  кабана.  Собралось много известных и  неизвестных
людей, ну, сам понимаешь...
     Иван. Королевская охота.
     Людмила.  Папа не может ходить с ружьем, он вообще против убийства, ну,
предложил, чтобы взяли Юку. Стали они там на номера, попрятались, ждут, пока
егери нагонят на них вепря.  А  выскакивает неожиданно лиса.  Все пропускают
лису, так как ждут кабана, а выстрел вспугнет его, все затаились, совершенно
естественно.  Все, кроме Юки. Он прицеливается и бьет в лисицу. Не попадает,
лиса убегает, а все охотники проклинают потихоньку стрелка-нарушителя. Но не
беда. Кабана еще нет, он не услышал выстрела, где-то бежит. Опять все стоят,
ждут.  Опять  выскакивает огромный заяц  и  прямо  на  охотников.  Его  тоже
пропускают,  кто же  станет ради зайца пугать кабана.  Но Юка прицеливается,
бьет сразу из обоих стволов,  заяц летит кувырком,  Юка ревет от восторга, а
кабан  тем  временем,  напуганный выстрелами,  убегает в  сторону...  Можешь
представить,  что  спасло Юку  только то  обстоятельство,  что там собрались
интеллигентные люди.  Юка  сам  зажарил зайца  в  овощах и  вине,  пригласил
академиков,  и они заявили,  что неизвестно еще, кто прав. Юка, который убил
зайца,  или те охотники, которые хотели убить кабана, но кто знает, убили бы
его или нет... Почему ты молчишь?
     Иван. Но я ведь все сказал.
     Кучмиенко всегда придерживался принципа,  что в  жизни непременно нужна
солидарность. Например, солидарность Кучмиенко - это уже нечто. Всегда можно
противопоставить ее  разобщенности тех,  кто  живет врассыпную или что-то  в
этом роде.  С  точки зрения соблюдения фамильной солидарности не было смысла
слушать дальше разговор Людмилы и  Совинского,  так как тут могли прозвучать
слова,  не  очень  одобрительные в  отношении Юрия,  Кучмиенко усилием  воли
переключился на  другую  пару,  от  которой  можно  было  ждать  чего-нибудь
повеселее.  К  сожалению,  молодые не  приблизились друг  к  другу вплотную,
танцевали все на  том же расстоянии,  которое определялось девичьей техникой
безопасности,  но Юрий,  кажется, не особенно расстраивался, был весел, даже
находчив.
     Юрий.  У меня внизу сосед.  Не этот танцор, а солидный парень, земляной
жук. Я уговорил его посадить виноград. Но виноград тянется к солнцу, а между
нижним соседом и солнцем случайно-закономерно очутился я. И что же? У соседа
корни,  а у меня на балконе лозы и плоды. Такая картина повторилась и с моей
любовью,  Иван нашел Людмилу и влюбился в нее, а я не искал, потому что знал
ее с  детства,  и  женился на ней.  Как в песне:  "И Родина щедро поила меня
березовым соком,  березовым соком". Мой тесть характеризует меня знаете как?
Бездарный,  ленивый,  математических  способностей  не  имеет,  со  старшими
дерзок, со сверстниками нахален...
     Анастасия. А дальше?
     Юрий.  Вы имеете в виду так называемые ближайшие планы? Ближайшие планы
- построить  гараж  для   "Жигулей",   купленных  нам  академиком  Карналем,
отрастить бороду, достать кожаную куртку. Вы в этом разбираетесь, пойдет мне
кожаная куртка? Черная?
     Анастасия.  Мне почему-то показалось,  что она у  вас уже есть.  Я  как
будто бы видела вас в ней.
     Юрий.   Здесь  вы  немного  работаете  на  опережение.   У  вас  просто
компьютерные способности.  Только компьютер и может так быстро думать. Но он
так  же  быстро  и  передумывает.  В  девушках  я  бы  такую  способность не
приветствовал.  Как поется в известной песне: "Только все суета, ведь не вся
еще жизнь прожита".
     Кучмиенко знал  о  несерьезности своего  сына,  но  как-то  никогда  не
задумывался над ее размерами. Оказывается, она просто ужасающа! Недопустима!
Как можно доверять таким мальчикам серьезную работу! Руки словно бы золотые,
а  язык мелет черт знает что!  Если представить себе такое в масштабе целого
государства  -   это  просто  ужас!  Если  бы  то  был  кто-то  посторонний,
какой-нибудь чужеродный элемент,  какая-то неконтролируемая личность,  а  то
ведь родной сын!
     Кучмиенко с  возмущением отвернулся от Юрия.  Что думает о нем Людмила?
Как могла она жить целых два года с  таким несерьезным мужем?  Кажется,  она
еще и защищает его?
     Людмила. В этой истории с зайцем Юка буквально убил своей аргументацией
отца,  напомнив ему его же собственные слова: "Всегда есть какой-то оптимум,
какая-то точка, до которой следует вести исследование, но после которой надо
воспользоваться  плодами  науки".  Мол,  охота  на  зайца  была  именно  тем
оптимумом, после которого...
     Иван.  Тогда я  сделал бы  для тебя что угодно.  Бросился бы  с  пятого
этажа. Выступил бы с критикой самого академика Карналя. Начал бы курить.
     Людмила. Зачем же столько жертв?
     Иван.   Но  есть  вещи,  которые  невозможно  завоевать  ни  силой,  ни
достоинством,  ничем.  Сплошная загадочность и  неопределенность.  Например,
девичья красота...
     Людмила. Юка любит повторять, что красота угнетает.
     Иван. Но, угнетая, возносит и, вознося, угнетает. У меня есть знакомый.
Нейрохирург.  Делает трепанации.  Открывает череп и заглядывает в мозг. Не в
электронный,  как мы с Юрием,  а в настоящий. Представляешь, какие перед ним
открываются картины? Штука сильнее всех компьютеров на свете. Я не спрашивал
его, но думаю, что у многих вместо мозга что-то подобное поролону.
     Людмила. Ты намекаешь на легкомыслие? Но смех - это еще не легкомыслие.
Это просто веселье, радость...
     Иван. Я ни на что не намекаю.
     Пора было вспомнить о порядочности.  Кучмиенко медленно встал, прошел к
балкону, его никто не заметил - толкали его плечами, женские волосы касались
его щек.  Он мог бы расставить руки или прижать их,  съежиться или кружиться
по комнате, его бы не заметили. Чудеса! Он стоял, дышал прохладой с балкона,
с залива,  на той стороне Днепра,  подсвеченные прожекторами,  сияли золотые
купола Лавры,  плавали в  темном воздухе,  над  киевскими огнями,  киевскими
ласковыми горами.  Все-таки жизнь - чудесная вещь, только мертвые могут быть
равнодушны ко  всему,  а  человек,  пока жив,  жадно впитывает все живое:  и
образы,  и звуки.  Когда же судьба посылает тебе в дар вот такой вечер,  как
сегодня, грех им пренебречь, потому что побыть среди молодых - все равно что
самому помолодеть вдвое!
     Кучмиенко опрометью бросился назад,  его ухо направилось на  Анастасию.
Совинский тюфяк, если до сих пор льет слезы по Людмиле, имея под рукой такую
девушку.  Да,  собственно, он всегда отличался неумением устроиться в жизни,
оставил фирму  Карналя,  хотя  его  там  высоко  ценили,  теперь  где-то  на
металлургическом заводе запихивает вычислительный центр в барак,  надеясь на
успех,  стал специалистом по  внедрению АСУ и  начинает с  какого-то барака.
Неудачник  и  никчемный  человек.   Нет,   Кучмиенко  хотел  слушать  теперь
Анастасию, прежде всего Анастасию, может, только ее.
     Анастасия.  Я  не отношусь ни к  белым воротничкам,  ни к синим.  Меня,
собственно, не трогает ваша научно-техническая революция. Даже про академика
Карналя  я  узнала  совершенно случайно  и  совсем  недавно.  Моделировать и
показывать модную одежду -  это всегда вне конкуренции.  Даже во время войны
сменили у нас форму для солдат.  Я сегодня возила Ивана по Киеву, и мы с ним
заспорили.  Он мне о высокой, сознательной роли рабочего класса, а я ему - о
наших привилегиях.  Кто-то  чувствует себя неполноценным.  Как  ваш  веселый
сосед.  Потому  что  он  только танцовщик,  хотя  и  считается членом вашего
коллектива.  Правда,  смотреть на  него  собираются целые толпы,  но  только
тогда,   когда  захочется  им,   а  не  самому  танцору.   Но  вот  возьмите
специальность манекенщицы.  Почему она оказалась поднятой на такую высоту? В
Дом  моделей  приходят  самые  известные женщины.  Героини  Труда,  народные
артистки...
     Юрий. Уважают?
     Анастасия. Заискивают - вот в чем ужас.
     Юрий. Иван тоже заискивает.
     Анастасия. При чем тут Иван? Я о другом.
     Юрий.  Недокумекал.  Тот галстучек на нем - плоды чьей производственной
деятельности?
     Анастасия. Мы только сегодня утром увиделись после Приднепровска. Кроме
того,  в  Доме моделей я  бываю теперь только по  приглашению.  Я  работаю в
газете. Кажется, уже говорила об этом...
     Слово   "Приднепровск"  ударило   Кучмиенко   чем-то   тяжелым,   почти
металлическим.  Блаженная расслабленность пропала мгновенно, мозг действовал
точно,  как вычислительная машина,  перебирал варианты, отбрасывал ненужное,
доискивался истины.  Так,  так, так... Приднепровск... Совинский... Комичная
АСУ в здании военного периода...  Телеграмма Карналю...  Странная поездка...
Таинственное  возвращение...   Плутовство  Алексея  Кирилловича...  Сплошное
плутовство.  Всюду и  во всем плутовство!  Женщина.  Всегда ищите женщину!..
Неужели эта?..  Нужно узнать!  Немедленно!  Не  выходя из этой малометражной
квартиры!  Ох,  академик! Вот так святой да божий! Вот так чистая наука! Вот
так тоска по незабвенной Айгюль! Но ведь девушка стоит греха!
     Кучмиенко потер ладони.  Скоростное потирание рук применял всегда перед
решающим поступком. Вернулся к столу, налил себе рюмку. Трах! Для маскировки
послушаем еще немного. Пищат, как желтые цыплята.
     Иван.  Я часто задумываюсь вот над чем. Есть мужчины бездарные, лодыри,
пьяницы,  подхалимы,  просто обманщики.  Они что-то там комбинируют, крадут,
выкручиваются,  лгут,  делают подлости,  унижаются.  Но  у  них есть жены и,
наверное,  любовь.  Какая же это любовь? И что такие мужчины говорят женщине
наедине? И верят ли им женщины? Ведь женщины так чутки!
     Людмила.   Ты  забыл,  что  и  женщины  могут  быть  всякие.  Например,
авантюристки.
     Иван. Но, кажется, это нехарактерно для нашею общества.
     Людмила. А мужчины - характерно? Или ты намекаешь на Юку?
     Кучмиенко готов  был  выскочить из-за  стола  и  схватить Совинского за
грудки.  Какое нахальство -  так  говорить о  его  сыне!  Ну,  веселый,  ну,
несерьезный,  чрезмерно разговорчивый, не всегда контролирует свои слова, но
ведь не больше! И кто может заподозрить его сына в чем-то дурном?


                                  7

     И  тут  Юрий,  точно прочитав мысли отца,  вспомнил о  его присутствии,
заметил Кучмиенко, удивленно воскликнул:
     - Отец! Ты здесь? Откуда взялся?
     Нахальный мальчишка!  Кучмиенко откашлялся,  лихорадочно соображая, что
бы сказать солидное и надлежаще поучительное, но его выручила Людмила.
     - Давайте пить чай, - сказала она, - в горле пересохло. Прошу к столу.
     И первому налила из самовара Кучмиенко.
     - Вот у  меня невесточка,  -  растроганно промолвил он,  -  вот золотой
человек!  Вообще золотая у нас молодежь. Какими специальностями овладевает -
только подумать!  Да  разве только овладевает!  Создает новые специальности,
творит новый мир! Фантастика!
     - И   ненаучная!   -   добавил   Юрий,   но   Кучмиенко  пренебрег  его
вмешательством, захваченный своею мыслью, которую непременно хотел досказать
до конца.
     - Вот даже здесь присутствующие,  -  продолжал он, - взять вас четырех.
Случайно собрались в  одной  квартире,  но  сразу  сколько интересов,  какое
разнообразие! Электроника, лингвистика, проблемы мод...
     Он выразительно посмотрел на Анастасию, она усмехнулась.
     - Вы ошибаетесь, моды для меня уже в прошлом. Теперь я журналистка.
     - Но ведь я...  Помню ваши снимки в журналах мод.  Очевидно,  Совинский
именно из-за вас сбежал из нашей фирмы. От любви всегда убегают...
     Его  выпытывание было  столь неуклюже,  что  Анастасия даже покраснела,
потому что  сразу догадалась,  куда  клонит Кучмиенко.  Но  тут  в  разговор
вмешался Совинский, ничего не знавший о предупреждении Алексея Кирилловича.
     - Когда я принес вам заявление об уходе,  -  сказал он хмуро,  - я знал
Анастасию так же,  как и  вы:  из  журнала мод.  Если бы  она не  приехала в
Приднепровск с академиком Карналем...
     - Так  вы  были  в  Приднепровске с  академиком?  -  Кучмиенко мысленно
потирал руки, но ведь мог теперь потирать и открыто!
     - Я ездила туда одна, по поручению редакции!
     - А возвращались?  Возвращались тоже... одна или вместе... с академиком
Карналем?
     - Это что,  допрос?  - Анастасия встала, прищурилась, зеленые огоньки в
ее глазах зловеще сверкнули.