т,  так  сказать,  в  духовном отъединении от  реального мира с  его
хаотичностью,   разве   не   вынужден   всякий   раз   возвращаться  в   его
неупорядоченность,   которая  не   имеет   ничего  общего  с   деятельностью
кибернетика, с его мечтами и амбициями? Это словно поражения после побед. Не
успеваешь насладиться победами  своего  ума,  и  вновь  поражения ежедневной
жизни отбрасывают тебя  на  исходные позиции,  радуешься и  гордишься своими
машинами,  которые управляют целыми  заводами,  приводят в  движение сложные
механизмы,   летают  в  космосе,  достигают  Луны,  дают  жизнь  "Луноходу",
наполняют  светлое  пространство  вычислительных  центров  живым   шелестом,
похожим на шелест весеннего дождя в  молодой листве,  но миг беспределен,  и
жизнь жадна и ненасытна,  все взывает:  "Мало! Мало!" - и сам Карналь видел,
как мало сделано, и знал, что надо жить дальше. "Все обновляется, меняется и
рвется... И зеленями из земли опять встает".
     На желтом, как пустыня, камне зеленая бронзовая роза...
     И отчаянье вставало,  как целый мир.  Преодолеть его,  только преодолев
мир!


                             Книга вторая

                         В НАПРАВЛЕНИИ ЗАЛИВА


                                  1

     Лето!  Золотая  пора,  тело  звенит  от  радости,  как  зеленое дерево,
усыпанное поющими птицами. Юрий был пьян уже от одного воздуха, от слепящего
солнца,  от  синей  воды,  от  смеха,  криков,  радостного ветра,  веющего с
Русановского залива.  С  балкона видны почти весь залив,  белые пески на той
стороне, зеленые валы верб, а еще дальше киевские холмы, увенчанные золотыми
шпилями,  -  вид такой,  что горсовету надо бы  взимать с  жителей Русановки
дополнительную квартплату.
     Хотя с  Березняков вид еще роскошнее,  там Лавра сдвинута на  периферию
взгляда, а напротив массива, на той стороне Днепра, в зеленой пазухе берега,
затаился Выдубецкий монастырь, точно красивая девушка, которая сияет тебе из
тысячелетней празелени над водой и прикладывает к губам пальчик: "Тс-с-с!"
     Юрий потянулся так, что затрещали суставы, сделал несколько приседаний,
лениво прищурился.  В  такое время надо  быть на  заливе,  гонять на  лодке,
плескаться в воде, горланить, хохотать, бесноваться или торчать под мостом с
удочкой.  А его черти принесли домой! Знакомый инженер подбросил на машине с
работы прямо к подъезду -  выходи,  садись в лифт,  возносись на свой третий
этаж, считай ворон с балкона.
     Людмила  сегодня  взяла   машину,   должна  бы   приехать  первой,   но
задерживается.  Знал бы,  выскочил бы  в  Гидропарке,  пустился бы под мост,
прошелся по  узенькой красивой аллее до  ресторана "Млын",  посмотрел бы  на
девчурок,   поиграл  бы  в   имена.   Например,   ты  выкрикиваешь  одно  из
распространеннейших в  Киеве  девичьих имен,  и  сразу  десять или  двадцать
головок поднимаются над песком,  над водой,  вперяются в тебя,  ждут от тебя
чего-то эпохального,  а ты с царственным жестом и неисчерпаемым великодушием
разрешаешь им:
     - Купайтесь! Загорайте!
     Приятно  дарить  людям  радость!  Он  мог  бы  предложить  какой-нибудь
небольшой стране свои услуги на  должность диктатора.  Маленького,  доброго,
улыбчивого  так   называемого  диктатора!   На   досуге   налаживал  бы   их
электронно-вычислительные машины, а рабочее время тратил бы на благодеяния.
     Ну,  так. С диктаторскими полномочиями он бы справился. А вот как убить
сегодня вечер?  Планов не  было,  плановый сектор был в  полном распоряжении
Людмилы,  а  Людмила задерживалась.  Спуститься и рвануть к заливу?  Хотя бы
окунуться разок?  Но раздевание-одевание...  Если за день устаешь на заводе,
как бог при сотворении мира, то имеешь же ты право на так называемый отдых?
     Юрий зевнул и  пошел с балкона в комнату.  В комнате ему все нравилось.
Удобная финская мебель (диван,  кресла охватывают тебя, как любимая женщина,
лежи,  спи,  дремли, слушай музыку), цветной телевизор "Электрон", кассетный
магнитофон  марки   "Акаи"   (последний  крик   -   пришлось  переплатить  в
комиссионном),  стерео-проигрыватель "Филлипс".  В  бытовой  электронике  он
превосходно разбирался, да и кто станет отрицать преимущества "Филлипса" или
"Акаи"? Мировой уровень!
     Квартиру они с Людмилой обставили так,  что не поймешь,  кто тут живет:
простой работяга или  доктор наук?  Ну,  пусть  Люка  в  самом деле  научный
сотрудник,  ведает  чем-то  в  секторе  лингвистических проблем в  Институте
кибернетики,  а  он  хоть  и  работяга,  технарь-наладчик,  но  тоже не  без
значения:  бригадир,  а  быть  бригадиром у  наладчиков все  равно что  быть
президентом в Академии наук, так как там одни индивидуальности, уникумы!
     Юрий  крутнулся перед  зеркалом,  сам  себе  понравился,  как  нравился
всегда:   высокий,  белокурый,  чубатый,  красивый,  спортивный,  безупречно
отглаженные брюки,  свежая  белая  сорочка,  модный  галстук,  начищенные до
блеска   туфли.   Кто   ты   -   молодой   ученый,   популярный   футболист,
рабочий-передовик?  Объявляем так называемую телевизионную викторину.  Перед
вами, считайте, простой советский юноша. Предлагаем отгадать...
     Юрий отыскал вчерашнюю газету,  подложил под туфли (разуваться лень,  а
ляжешь без газеты -  Люка заест),  растянулся на  диване,  полузакрыл глаза,
потом вскочил,  бросил в  магнитофон кассету,  снова упал на диван и отдался
блаженству музыки.  Как раз попал на  музыку из "Лав стори".  Людмила всегда
почему-то  плачет,  слушая эту  запись,  а  ему  просто приятно,  потому как
закручено тут и  впрямь здорово,  так и  подбирается к  самому нутру.  Он не
слышал звонка,  не слышал, как открылась дверь, как Людмила прошла на кухню,
как потом заглянула в  комнату,  долго смотрела на него,  и  по выражению ее
лица трудно было угадать, что она в эту минуту думает.
     - Юка! - позвала Людмила. - Ты опять лежишь?
     Юрий не шевельнулся. Уголки его губ поехали в стороны, дальше и дальше,
чуть ли не до самых ушей, вот сейчас он потянется до хруста в костях, скажет
разнеженно:
     - Поцелуй меня в обе щеки, тогда встану.
     Или:
     - Скажи: дядя, тогда встану.
     Он любил болтать чепуху, но делал это беззлобно, и Людмила ему прощала.
     Однако сегодня Юрия полонила такая лень,  что  не  хватало сил  даже на
чепуху.
     - Конституция, - промурлыкал он небрежно. - Право на отдых.
     - И опять в туфлях на диване?
     - Ты же видишь: подложил газетку.
     - Я звонила,  звонила... Насилу втащила в квартиру свои сумки. Пришлось
объехать весь город... За утками стояла.
     Юрий быстро сел на диване, протер глаза.
     - Ты? За утками? Дочка самого Карналя стоит в очереди?
     - А кто же за меня будет стоять, интересно? Иди помоги мне.
     Она пошла в спальню, быстро переоделась, сменила легкий серый костюм на
домашний ситцевый халатик, но модных туфелек не сняла, так и осталась в них,
наверное, чтобы быть такой же высокой, как и Юрий. Когда пришла на кухню, он
был уже там, заглядывал в сумки, принюхивался, пробовал пальцем, лизал.
     - О-о! Маслины! Где раздобыла?
     - Ездила на Микольскую Борщаговку в  универсам.  А майонез на Печерске.
Сало и помидоры на Бессарабке. Утки здесь, у нас. Сам мог бы выйти и купить.
Давно дома? Я думала, встретишь, хоть от машины до лифта донесешь...
     - А я слышал,  будто что-то шуршало у дверей. Хотел открыть напряжением
ума,  да скука задавила,  пусть, думаю, пошуршит. А это, оказывается, ты. Но
тут для епетиту кормов на десять человек! Ты что, прием задумала?
     Людмила хозяйничала, не отвечая, протянула Юрию газеты:
     - Вот, возьми. Вынула из ящика. Можешь напрягать свой нежный ум.
     Юрий  даже не  прикоснулся к  газетам.  Он  подкрался к  Людмиле сзади,
чмокнул  ее  в  затылок,   где  мягко  завивались  топкие  волосы,  всячески
разыгрывал влюбленность.  Надо же  отблагодарить за  все те  яства,  что она
привезла! А поесть он любил, особенно же что-нибудь редкостное.
     - Маслины - это же такой деликатес! - мурлыкал Юрий. - Я ведь родился в
Одессе,  а никто так не любит маслины,  как одесситы.  Ну, ты скажешь, что я
там не жил,  но ведь родился? А газеты отложим. Я целый день радио слушаю. У
нас на работе радио,  как в парикмахерской,  - все новости и новейшие песни.
Как  ты,  свои  так  называемые лингвистические проблемы  продвинула сегодня
вперед?
     - Лучше помой мне салат, - попросила Людмила.
     - А как его мыть?
     - Найди  в  посудном  шкафу  проволочную корзинку,  сложи  туда  салат,
подставь под струю, а потом встряхни, чтобы вода вся стекла, а то неприятно,
когда капельки на листе. У нас сегодня будут гости.
     Проволочная корзинка,  салат,  встряхивание от воды - во всем этом была
такая дикая скука,  что  Юрий  уже  хотел было дать из  кухни стрекача,  но,
услышав о гостях, округлил глаза.
     - Гости?  Кто  же  это?  Делегация  из  развивающихся  стран?  Министр?
Академик Карналь?
     - Почти угадал, - не принимая его шутки, Людмила подала ему проволочную
корзиночку, - вот, возьми. И помогай, а то не успею.
     - Так кто же? - Юрий льстиво заглянул Людмиле в глаза. - Ну, Люка, ну я
же тебя люблю!  Скажи!  А  я тут умираю от так называемого напряжения мысли!
Думаю, ну как убить вечер? А у нас гости! Красота! Ну, кто же, Люка?
     Людмила молчала. Лукавая улыбка порхала по ее губам, делала ее особенно
красивой.  Юрий действительно не  мог бы  не влюбиться в  свою жену в  такое
мгновение - его покойная мамочка небезосновательно сдружила его с Карналевой
дочкой:  есть  в  ней  не  только ум,  но  и  привлекательность,  заметная и
невооруженным глазом.
     - Ну,  я  помою твой  салат,  хотя это  и  унижение меня как  гегемона,
рабочий класс должен работать на  производстве,  а  в  сфере обслуживания он
только потребляет.  Интеллигенция же - это прослойка. Она должна обслуживать
всех. А ты - меня.
     - Не говори глупостей!  -  бросила ему Людмила. - И не тарахти! Если не
хочешь помочь, то хоть не мешай!
     - Меня всегда интересовало,  кто  тебя научил все  это  делать?  Отец -
академик,  мать -  балерина.  Кто же там у вас чистил картошку,  жарил мясо,
варил борщ? И кто мог научить этому тебя? Мистика какая-то!
     - Отец и научил. Он все умеет. Крестьянский сын. Слышал?
     - Да мой -  тоже крестьянский сын, вырос в свиносовхозе, что может быть
более крестьянское,  чем свиносовхоз?  Ну ты его хоть зарежь,  он не очистит
картофелину,  не  купит булочку в  магазине!  У  нас если бы не мама,  мы бы
поумирали с голоду!  А у меня -  ты!  Ну,  Люка,  так кто же? Пригласила или
набились силком?
     Людмила  опалила  уток,  положила их  в  большую  жаровню,  поставила в
духовку. Готовила закуски, нарезала хлеб, узкие ее руки так и мелькали перед
глазами Юрия,  он неумело встряхивал корзинку с  салатом,  весь забрызгался,
шевелюра растрепалась, с лица слетели самоуверенность и высокомерие, которые
он всегда напускал на себя при жене.
     - Дай сюда! Ничего ты не умеешь!
     Она забрала у  него корзинку,  ловко повела ею  в  воздухе над кухонной
мойкой, стала выкладывать салат на блюдо - светло-зеленая горка, свежая, как
бодрое утро.
     - Приехал Совинский,  -  сказала она  небрежно,  как  бы  без малейшего
значения,  умышленно  будничным  тоном,  но  Юрий  даже  подпрыгнул от  этой
новости,  не  поверил,  отступил от Людмилы,  ощутил за спиной твердый косяк
кухонной двери, прислонился.
     - Иван?
     - Иван.
     - И откуда же он взялся?
     - Работает  в  Приднепровске на  металлургическом заводе.  Внедряет там
АСУ.  А  в  Киев  приехал  на  республиканское совещание  по  организации  и
управлению.
     - Они  уже  ездят  на  республиканские  совещания?  На  так  называемые
совещания?
     - Оставь  этот  свой  тон.  Совинский  позвонил  мне  на  работу,  и  я
пригласила его в гости.
     - Так это для него... так называемые деликатесы? Утки, маслины, салаты?
     - Не можем же мы принимать гостей за пустым столом!
     - Не  можем...  не можем!  Ах,  я  забыл!  Это же так называемая старая
любовь, которая не ржавеет!
     Людмила закрыла ему ладонью рот.
     - Не  мели глупостей!  Иван будет не один.  С  девушкой.  Кажется,  его
невеста.
     Юрий вырвался, побежал в комнату, уже оттуда крикнул:
     - Суду   ясно!   Решили   подкинуть   мне   так   называемого  внешнего
раздражителя! Чтоб любовь не ржавела!
     - Говорю же тебе:  он не один,  -  Людмила пошла за Юрием, вытирая руки
фартуком.
     В минуты беспомощности она становилась похожей на Карналя, и тогда Юрий
удивлялся, как мог жениться на такой, в общем-то, некрасивой девушке, он, на
которого стреляют глазами все киевские девчата!  Стреляют,  пока не  узнают,
что  он  зять академика Карналя!  А  уж  тогда перед ним  как бы  зажигается
красный сигнал светофора: стоп - и ни с места! Ну, история!
     - Один или не  один,  мне чихать!  -  закричал Юрий,  бегая по  большой
комнате и умышленно натыкаясь на мебель. - И вообще... Надоело.
     - Что именно тебе надоело? Объясни, - поймала его за руку Людмила. - Не
мельтеши перед глазами. Сядь!
     - Ну?  -  Юрий сел на диван,  утонул в  подушках,  в изнеможении закрыл
глаза. - После так называемого напряженного трудового дня ты мне...
     - Что я тебе?
     - Ну, вообще...
     - Вообще ничего не бывает,  ты это прекрасно знаешь.  Убери эту газету.
Позорная привычка валяться на диване.
     - Я рабочий класс!
     - Рабочий класс по крайней мере разувается, прежде чем лечь на диван!
     - А я кто же, по-твоему?
     - Убери газету.
     - Ну, убрал. И что?
     - Смотри  в   одну  точку.   Сосредоточься.   Повторяй  за   мной:   "Я
успокаиваюсь,  успокаиваюсь.  Моя  левая  рука  теплая...  Моя  правая  рука
теплая... Я совсем спокоен... Я совершенно спокоен..."
     - Моя рука теплая,  - принимая ее правила игры, послушно повторял Юрий.
- Мои ноги теплые...  Моя голова теплая...  Я  теплоголовый...  Люка,  да ты
смеешься! Признайся: ты выдумала своего Совинского! Выдумала, правда? Откуда
бы ему взяться в Киеве?
     Людмила уже  шла на  кухню,  не  останавливаясь,  обернулась,  блеснула
зеленоватыми глазами:
     - Повторяй за мной: "Я совершенно спокоен..."
     - Я  совершенно...  Да ну тебя!  Хочешь сделать из меня шизофреника!  У
меня  психика  знаешь  какая?   Бетон,  гранит,  сверхтвердые  материалы  из
института Бакуля!


                                  2

     Что  такое  звонок  в  малометражной квартире?  Это  почти  катастрофа,
землетрясение,  цунами,  стихийное бедствие!  Он звенит,  считай, у тебя над
ухом, где бы ты ни был, ибо в малометражной квартире спрятаться негде, никто
там,  за дверью,  не поверит,  будто ты идешь открывать так долго, словно бы
тебе надо преодолеть чуть ли не стадионное расстояние, - всем ведь известно,
что  ни  одна  комната не  может быть  длиннее пяти с  половиной метров (это
обусловлено стандартным размером бетонных перекрытий),  никому  не  придет в
голову предположение,  будто ты заблудился в  своих коридорах,  ибо блуждать
тут  негде:  расставь руки  -  и  достанешь любую стену.  Поэтому когда тебе
звонят,  ты должен либо немедленно открывать, либо не открывать вообще, если
не  хочешь  пускать  незваных  гостей.  На  это  у  тебя  тоже  есть  право,
гарантированное всеми законами, но нарушаемое тобой всякий раз под действием
механизмов любопытства, что живут в твоем организме вечно.
     Людмила ждала гостей, поэтому, когда прозвучал звонок, ни перед ней, ни
перед Юрием не стоял вопрос:  открывать или не открывать?  Людмила бросилась
на   кухню,    чтобы   снять   с   себя   фартук.   Юрий   забыл,   что   он
спокойный-преспокойный,  подхватился с дивана,  мгновенно прихорошился перед
зеркалом,  подбежал к двери как раз одновременно с Людмилой. Они столкнулись
в  своем  усердии,   рассмеялись,   поцеловались,   вдвоем  повернули  ручку
автоматического   замка,   дружно   отступили   от   двери,   солидарные   в
приветливости,  в улыбчивости,  в доброжелательстве,  - образцовая советская
семья,  можно было даже подумать, позаимствовав несколько своеобразный стиль
мышления у представителей старшего поколения,  -  передовая советская семья.
Однако  порыв  Людмилы и  Юрия  пропал зря.  Это  не  были  гости,  которые,
наверное,  издали чувствовали, что утки в духовке еще не дошли, и поэтому не
торопились.    Звонил   их   сосед-холостяк,   артист   из   самодеятельного
танцевального коллектива,  организованного Кучмиенко  для  "полного  ажура",
маленький,  юркий,  прозванный Юрием "замечательный сосед" по той песенке, в
которой поется: "В нашем доме поселился замечательный сосед..."
     Сосед  не  принадлежал  к  числу  гостей  желанных.   Людмила  довольно
откровенно гнала его в  шею,  имея обоснованные подозрения,  что он искушает
Юрия "раздавливать на троих", а когда третьего не находилось, то и на двоих,
проще  говоря,   выпивать  в   часы  досуга  (точнее,   в  часы  Людмилиного
отсутствия).
     - Ого,  вы меня сегодня так встречаете,  будто я генерал,  -  засмеялся
сосед.
     - Не  тебя,   друг,  -  успокоил  его  Юрий,  -  не  тебя.  Хотя  ты  и
"замечательный",  но не тебя.  Настоящих гостей еще нет,  так что ты,  брат,
рановато.  Или тебя запах жареной утки вытянул из берлоги?  Но и утки еще не
готовы. Люка, готовы утки?
     - Да что я -  из голодного края?  -  оскорбился сосед. - Нужна мне твоя
утка! Мне бы спичек. Газ нечем зажечь...
     - Чаек согреть? - захохотал Юрий.
     - Ты за кого меня принимаешь?
     - Все ясно! "Экстру" хочешь вскипятить?
     - Дашь спичек или мне топать на верхний этаж?  Кто же "Экстру" кипятит?
Ее перед употреблением охлаждать положено, чтобы слеза на бутылке выступила,
знаешь?
     - А японцы - слышал - только горячую пьют!
     - Не заливай! Кто бы это горячую водку...
     Людмила  вынуждена была  прервать эту  весьма  увлекательную дискуссию,
вынесла соседу спички.  Юрий вытолкал его за  плечи,  попросил не обижаться,
запер дверь,  не знал, как ему вести себя дальше. Все испортил этот танцор -
дальше прикидываться обиженным уже не  приходилось,  помогать же  Людмиле не
умел и  не  хотел.  Поставить какую-нибудь музычку?  Это спасает от всего на
свете, главное же - от процесса думания. Лежи, слушай, дремли.
     Но дремать не дал новый звонок.  Был он, правда, несмелый, прерывистый,
спазматический какой-то,  не то в  самом деле звонил,  не то послышалось.  В
таких случаях можно и  не  спешить,  подождать,  пока несмелый гость еще раз
нажмет на  кнопку,  научить его смелости.  Юрий,  хотя стоял почти на пороге
комнаты,  пошел  не  ко  входной двери,  а  наоборот -  через всю  комнату к
балкону,  словно  бы  ему  страшно  захотелось дохнуть  свежим  воздухом или
полюбоваться на Русановский залив,  полный лодок,  рыбаков и купальщиков. Он
слышал,  как за его спиной Людмила открыла,  не дожидаясь нового звонка,  не
испытывая терпения гостей,  слышал положенные в  таких  случаях восклицания,
приветствия,  обмен взаимными комплиментами,  из  чего  мог  убедиться,  что
Людмила в  самом деле не виделась с  Совинским,  а  только говорила с ним по
телефону и, следовательно, по телефону же пригласила в гости.
     - Юка! - позвала Людмила. - Где ты там? Гости пришли, иди встречай!
     - Я привык встречать гостей в комнате,  а не в коридоре, - пытаясь быть
страшно веселым,  крикнул Юрий  и  повернулся к  Совинскому и  его  девушке,
которые уже вошли в комнату.
     Совинский был как Совинский.  Высокий,  тяжелый,  тюфяк тюфяком,  нос -
перебитый когда-то  во  время боксерских состязаний,  глаза кроткие,  улыбка
виноватая,  словно бы это он отбил у  Юрия любимую девушку,  а  не наоборот,
костюм на Совинском серый,  довольно дорогой,  но сшит,  ясное дело,  не так
изысканно,  как у  зятя академика Карналя,  тот может себе позволить роскошь
ездить для этого в самый Львов, где парни из фирмы "Электрон" всегда поведут
его