о стенке. Ее сложили  из  небольших  плоских  камней.
Днем земля в степи сильно нагревалась,  но  в  это  подземелье  жара  не
проникала, и камни были холодны как лед. Приложив руку к стенке, я  стал
ощупывать щели между камнями в надежде выбраться, если удастся отыскать,
куда можно поставить  ногу.  Но  щели  были  слишком  узкие,  и  в  моем
плачевном состоянии нечего было и мечтать о том, чтобы  вылезти  наружу.
Напрягая силы, я приподнялся, волоча тело, и прислонился к  стенке.  При
каждом движении в плечо и  ногу,  казалось,  впивались  десятки  толстых
шипов. А при вздохе было ощущение, что тело вот-вот разорвется на части.
Дотронулся до плеча - оно распухло и горело.

***

   Сколько времени прошло после этого - не знаю. И тут  вдруг  случилось
нечто совершенно необыкновенное. Колодец озарило солнце, посетившее  его
словно откровение. В тот же миг я сразу увидел все вокруг. Ослепительный
свет  заливал  колодец.  Водопад  света.  От  его   сверкающей   белизны
перехватывало  дыхание  -  я  едва  слышал.  Тьма  и  холод  моментально
растворились, и мое голое тело ласкали  теплые  нежные  лучи.  Казалось,
своим сиянием солнце благословило даже  скрутившую  меня  боль,  озарило
теплом разбросанные рядом кости, и на эти зловещие  останки  я  уже  был
готов смотреть  как  на  товарища  по  несчастью.  Я  смог  как  следует
разглядеть свой каменный мешок и на свету успел  даже  забыть  об  ужасе
случившегося, о боли и отчаянии. Ошеломленный, я сидел,  погрузившись  в
сияние. Но чудо продолжалось недолго. Свет пропал в один миг  -  так  же
неожиданно, как и появился, и  тьма  вновь  заполнила  все  вокруг.  Все
длилось всего несколько мгновений. Наверное, секунд десять - пятнадцать.
Угол, видно, был такой, что в колодец сразу падала  вся  дневная  порция
солнечных лучей, достигавших дна этой глубокой ямы. Водопад света иссяк,
не дав мне толком понять, что произошло.
   Свет пропал, навалившаяся темнота стала еще чернее и  словно  сковала
меня, так что я едва мог  пошевелиться.  Ни  воды,  ни  еды,  ни  клочка
одежды, чтобы хоть как-то  укрыться.  Закончился  длинный  день,  пришла
ночь, а вместе с ней и холод. Заснуть никак не удавалось. Тело требовало
сна, но холод впивался в него тысячами шипов, забирался в самую  глубину
души, которая, не в силах сопротивляться, казалось, все больше  твердела
и медленно умирала. Звезды  вверху  словно  вмерзли  в  небо.  Пугающее,
великое множество звезд. Не отводя глаз, я наблюдал,  как  они  медленно
вершат свой путь, и их перемещение по небосводу убеждало, что  время  не
остановилось. Я чуть  задремал,  пробудился  от  холода  и  боли,  снова
провалился в сон на короткое время и опять проснулся.
   Наконец наступило утро. Звезды,  ясно  сиявшие  в  круглом  отверстии
колодца, таяли понемногу, но  так  и  не  исчезли  совсем,  несмотря  на
разлившийся бледный рассвет. Стали едва различимы,  но  остались.  Чтобы
смочить пересохшее горло, я слизывал с каменной стенки капли осевшей  на
ней утренней росы. Конечно, влаги было ничтожно мало, но и это было  как
божья милость. Мне пришло в голову, что целый день я ничего не пил и  не
ел, однако о еде не хотелось и вспоминать.
   Я сидел на дне этой ямы и ничего не мог предпринять. Безысходность  и
одиночество так придавили меня, что даже думать стало  не  под  силу.  Я
просто сидел, ничего не делая, ни о  чем  не  думая.  Однако  в  глубине
подсознания я ждал эту полосу света, ждал, когда  слепящие  лучи  солнца
вновь озарят дно глубокого колодца, пусть хоть на несколько мгновений за
весь день. В принципе, лучи падают на  землю  под  прямым  углом,  когда
солнце находится в зените.  Значит,  это  происходило  где-то  близко  к
полудню. Я ждал только этого света. Ведь больше ждать было нечего.
   Кажется, времени прошло очень много. Незаметно  я  задремал.  Но  тут
меня как будто что-то толкнуло, я очнулся, открыл глаза  и...  свет  уже
был здесь. Его потоки снова  захлестнули  меня.  Почти  непроизвольно  я
широко расставил руки, повернув их ладонями к солнцу. На  этот  раз  его
лучи были гораздо ярче и дольше оставались со мной. По крайней мере  мне
так показалось. На свету из глаз полились слезы. Все  соки  моего  тела,
похоже, превратились в слезы, разом хлынувшие по  лицу.  Казалось,  само
тело вот-вот  растает,  расплывется  лужей.  Под  этими  благословенными
лучами смерть не страшна, подумал я. И мне захотелось умереть. Я ощутил,
как все окружавшее слилось  воедино.  Меня  целиком  захватило  ощущение
общности, единства. "Вот оно! - мелькнула мысль. - Вот в  чем  подлинный
смысл человеческого существования: жить вместе с этим  светом,  которому
отпущены какие-то секунды. А теперь я должен здесь умереть".
   Свет, однако, быстро  погас,  и,  придя  в  себя,  я  обнаружил,  что
по-прежнему сижу на дне этого несчастного  колодца.  Мрак  и  холод  так
крепко вцепились в меня, будто  никакого  света  не  было  и  в  помине.
Скрючившись, я надолго  затих  с  мокрым  от  слез  лицом.  Точно  некая
огромная  сила  сшибла  меня  с  ног,  лишив  возможности  соображать  и
действовать,  отобрав  даже  чувство  собственного  тела.  Остался  лишь
высохший остов, пустая  скорлупа,  тень.  Но  опять  в  голове,  ставшей
похожей на комнату, из которой вывезли всю мебель, всплыло  предсказание
капрала Хонды: "Тебе не  суждено  умереть  здесь,  на  материке".  Когда
появился и исчез этот свет, я по-настоящему поверил  в  его  пророческие
слова. Я не просто не умер, я не мог умереть. Значит, у меня на роду так
написано. Вы понимаете,  Окада-сан?  Так  я  лишился  уготованной  богом
милости.
   Здесь лейтенант Мамия прервал рассказ и взглянул на часы.
   - И вот, как вы можете видеть, я здесь, - проговорил он тихо и слегка
покачал головой, словно отводя невидимые паутинки  воспоминаний.  -  Как
сказал Хонда-сан, так и вышло - я не умер в  Китае.  И  вдобавок  прожил
дольше всех из нас четверых.
   Я кивнул в ответ.
   - Вы уж  меня  извините.  Длинная  получилась  история.  Наверное,  я
наскучил вам своими  бесполезными  стариковскими  россказнями.  -  Мамия
выпрямился. - Однако я на поезд опоздаю, если еще задержусь у вас.
   - Подождите, - растерялся я. - А как же  ваш  рассказ?  Что  же  было
дальше? Очень хочется услышать до конца.
   Лейтенант Мамия взглянул на меня.
   - Знаете, я в самом деле  опаздываю.  Проводите  меня  до  автобусной
остановки?  По  пути,  думаю,  я  успею  вкратце  рассказать,  чем  дело
кончилось.
   Мы вместе вышли из дома и направились к остановке.
   - На третий день утром меня спас капрал Хонда. Он догадался, что в ту
ночь монголы нападут на нас, выскользнул из палатки  и  долго  прятался.
Тогда-то он и забрал  тайком  документы  из  сумки  Ямамото.  Ведь  наша
важнейшая задача заключалась в том, чтобы сохранить  эти  бумаги,  любой
ценой не допустить, чтобы они попали к врагу. Вы, верно,  спросите:  раз
Хонда знал о нападении монгольских солдат, почему он скрылся один, а  не
разбудил остальных, чтобы все могли спастись? Поймите,  у  нас  в  любом
случае не было никаких шансов. О нашем  местонахождении  монголы  знали.
Они были на своей территории, имели численный перевес и  преимущество  в
вооружении. Им ничего не стоило бы выследить наш отряд, прикончить  всех
и забрать документы. То есть в той ситуации Хонде нужно было спасаться в
одиночку. На войне его поступок считался бы настоящим дезертирством,  но
при  выполнении  таких  спецзаданий  самое  главное  -  действовать   по
обстановке.
   Хонда-сан видел все, что произошло: как сдирали кожу с  Ямамото,  как
меня увез монгольский отряд. Он  остался  без  лошади  и  не  мог  сразу
поехать за ними. Ничего не оставалось, как идти  пешком.  Капрал  достал
припасы, которые мы зарыли в степи, закопал там же документы и  тронулся
в путь. Но чего ему стоило добраться до колодца! Ведь он даже не знал, в
какую сторону поехали монголы.
   - Как же все-таки Хонда-сан нашел колодец? - поинтересовался я.
   - Понятия не имею. Сам он об этом почти ничего не рассказывал.  Я  бы
так сказал: он просто знал, куда идти.  Вот  и  все.  Отыскав  меня,  он
порвал на полосы свою одежду, связал из них веревку и вытянул меня. Я  к
тому времени уже почти потерял сознание, и  можно  представить,  сколько
сил ему пришлось потратить. Потом,  раздобыв  где-то  лошадь,  Хонда-сан
усадил меня на нее и через песчаные холмы, через Халхин-Гол доставил  на
наблюдательный  пункт  армии  Маньчжоу-го.  Там  меня  подлечили  и   на
грузовике, который прислали из штаба, отправили в Хайлар, в госпиталь.
   - А что же стало с теми документами - письмом или что это было?
   - Наверное, до сих пор лежат где-нибудь в  земле  у  реки.  Вернуться
туда, чтобы выкопать их, мы с Хондой не  могли,  да  и  причин,  которые
толкнули бы нас на этот бессмысленный  подвиг,  не  было.  Мы  пришли  к
выводу, что лучше бы этих бумаг вообще не существовало, и сговорились на
все вопросы командования отвечать, что ничего  не  слышали  ни  о  каких
документах. Иначе нас запросто могли обвинить в том, что мы не выполнили
приказ, не доставив их. Под  предлогом  лечения  нас  держали  в  разных
палатах под  строгим  надзором  и  допрашивали  каждый  день.  Приходили
офицеры в больших чинах и заставляли повторять одно и  то  же  по  многу
раз. Хитро выспрашивали все самым подробным образом. Но в  конце  концов
нам, похоже,  поверили.  Я  во  всех  подробностях  рассказал,  что  мне
пришлось пережить, тщательно избегая только  одной  темы  -  документов.
Записав мои  показания,  они  предупредили,  что  все  это  -  секретные
сведения, которых не будет в официальных архивах армии, и я  ни  в  коем
случае не должен их разглашать. Если же я все-таки это сделаю  -  понесу
самое строгое  наказание.  Через  две  недели  меня  вернули  в  прежнее
подразделение. Думаю, что Хонда тоже вернулся в свою часть.
   - Мне вот что непонятно:  почему  Хонду-сан  специально  отозвали  из
части на это дело? - спросил я.
   - На эту тему он тоже не распространялся. Скорее всего, ему запретили
говорить об этом, и он считал, что мне лучше  ничего  не  знать.  Но  из
наших разговоров выходило, что у Хонды были какие-то  свои  отношения  с
тем  человеком,  которого   мы   называли   Ямамото.   Очевидно,   из-за
необыкновенного дара Хонды-сан. Мне не раз приходилось  слышать,  что  в
армии  есть  специальное  подразделение,  занимающееся  изучением  таких
сверхъестественных  явлений.   Собирали   по   всей   стране   людей   с
экстрасенсорными способностями и сверхсильной волей и проводили  с  ними
разные эксперименты. Может, и Хонда-сан так познакомился  с  Ямамото.  А
ведь и правда: не было бы у него таких способностей - он бы  никогда  не
узнал, где я нахожусь, и мы бы не вышли точно к  наблюдательному  пункту
маньчжурской армии. Он шел без карты, без компаса - прямиком, без всяких
колебаний. С точки зрения здравого смысла это невозможно. Я по профессии
картограф и в общих чертах разбирался в местной географии, но  я  ни  за
что не справился  бы  с  тем,  что  сделал  Хонда-сан.  Видимо,  Ямамото
рассчитывал на эти его способности.
   Мы подошли к остановке и стали ждать автобус.
   - Конечно, загадки и сейчас остаются загадками, - продолжал лейтенант
Мамия. - Я до  сих  пор  многого  не  понимаю.  Например,  кем  был  тот
монгольский офицер, который дожидался нас в степи? Что было бы, если  бы
мы доставили эти документы в штаб? Почему  Ямамото  не  оставил  нас  на
правом берегу Халхин-Гола и не переправился один? Тогда он был  бы  куда
свободнее в своих действиях. Или он хотел использовать нас как  приманку
для монгольской армии, чтобы скрыться в  одиночку?  Вполне  возможно.  А
может, Хонда-сан с самого начала знал о его намерениях и  потому  ничего
не предпринял, когда Ямамото убивали.
   Как бы там ни было, после этого мы очень долго не виделись с капралом
Хондой. Нас изолировали друг от друга, как  только  привезли  в  Хайлар,
запретили встречаться и разговаривать. Мне даже  не  дали  поблагодарить
его напоследок. Потом его ранили у Номонхана и отправили в Японию,  а  я
оставался в Маньчжурии до окончания войны и оказался в  Сибири.  Отыскал
его я только через несколько лет после того, как вернулся  из  плена.  С
тех пор мы несколько раз встречались, изредка переписывались. Похоже, он
избегал разговоров о том, что случилось тогда на Халхин-Голе,  мне  тоже
не очень хотелось вспоминать прошлое. Оно было чересчур  важно  для  нас
обоих, и мы вместе переживали те события, не говоря о них ни  слова.  Вы
понимаете меня?
   Вот такая длинная история. Я хочу сказать:  наверное,  моя  настоящая
жизнь кончилась там,  в  монгольской  степи,  в  глубоком  колодце.  Мне
кажется, будто в тех ярких лучах,  что  всего  на  десять  -  пятнадцать
секунд освещали дно колодца, я спалил свою душу дотла. Каким мистическим
оказался этот свет! Не знаю, как объяснить, но, по правде говоря, с  чем
бы я ни сталкивался после  этого,  что  бы  ни  испытывал,  это  уже  не
вызывало  в  глубине  сердца  никаких  эмоций.  Даже   перед   огромными
советскими танками, даже потеряв  левую  руку,  даже  в  похожем  на  ад
сибирском лагере я был в каком-то анабиозе. Странно, но все это для меня
уже не имело значения. Что-то внутри уже умерло. Верно,  мне  надо  было
погибнуть тогда, раствориться в этом свете. То было  время  смерти.  Но,
как предсказал Хонда-сан, там я не умер. Или, может, точнее сказать - не
мог умереть.
   Я вернулся в Японию без руки,  потеряв  двенадцать  драгоценных  лет.
Когда я приехал в Хиросиму, родителей и сестры  уже  не  было  в  живых.
Сестра по мобилизации работала в городе на заводе  и  погибла  во  время
атомной бомбардировки. Отец как раз поехал навестить ее  и  тоже  погиб.
Мать от этого кошмара слегла и умерла в 1947 году. Девушка,  с  которой,
как я вам говорил, мы тайно обручились, вышла замуж за другого и  родила
двоих детей. На кладбище я обнаружил  свою  могилу.  У  меня  ничего  не
осталось.  Только  оглушающая   пустота   внутри.   Мне   не   следовало
возвращаться. Как я жил после этого - помню довольно смутно.  Преподавал
в  школе  общественные  науки  -  географию  и  историю,  но,  по  сути,
по-настоящему не жил. Только раз за разом выполнял свои мирские функции.
У меня нет никого, кого  можно  было  бы  назвать  другом,  с  учениками
каких-то человеческих связей тоже не было. Я никого не любил и  перестал
понимать, что это значит - любить. Стоило закрыть глаза, как передо мной
вставал Ямамото, с которого живьем сдирают кожу.  Я  видел  во  сне  эту
сцену множество раз. Ямамото обдирали снова и снова, и он превращался  в
красный кусок мяса. Я слышал его душераздирающие крики.  Снилось  мне  и
как я остался заживо гнить на дне колодца. Временами мне  казалось,  что
это и есть реальность, а моя нынешняя жизнь просто видится во сне.
   Когда на  берегу  Халхин-Гола  Хонда-сан  сказал,  что  в  Китае  мне
погибнуть не суждено, я страшно обрадовался. Дело не в  том,  поверил  я
ему или нет. Просто тогда мне надо было за что-то зацепиться. Хонда-сан,
похоже, почувствовал мое настроение и сказал это, чтобы поддержать меня.
Но оказалось, что радоваться нечему. В  Японию  вернулся  не  я,  а  моя
пустая оболочка. В таком качестве можно существовать сколько угодно,  но
это - не настоящая жизнь. Из сердца и  плоти  пустышки  может  появиться
только пустышка. Вот что мне хотелось, чтобы вы поняли, Окада-сан.
   - Выходит, вернувшись домой, вы так и не женились? -  поинтересовался
я.
   - Нет, конечно. У меня ни жены, ни родственников. Никого на свете.
   - А вы никогда не  жалели  о  том,  что  услышали  от  Хонды-сан  это
пророчество? - спросил я после некоторого колебания.
   Лейтенант Мамия задумался. Помолчав немного, пристально  взглянул  на
меня.
   - Кто знает. Может быть, ему не следовало об этом говорить. Может,  я
не  должен  был  этого  слышать.  Хонда-сан  тогда  сказал:  на   судьбу
человеческую оглядываются потом, заранее знать ее нельзя.  Но  сейчас  я
думаю: какая теперь разница? Теперь я только выполняю свою обязанность -
продолжаю жить.
   Подошел автобус. Лейтенант Мамия низко поклонился  и  извинился,  что
отнял у меня время.
   - Что ж, давайте прощаться. Большое спасибо за все. Я очень рад,  что
смог передать вам эту вещь от  Хонды-сан.  Миссия  моя  выполнена,  и  я
спокойно могу возвращаться домой.  -  Ловко  орудуя  протезом  и  правой
рукой, он достал мелочь и опустил в кассу.
   Я стоял и смотрел вслед автобусу,  пока  тот  не  скрылся  за  углом.
Осталась странная смутная опустошенность в душе - безутешность  ребенка,
брошенного в неизвестном городе. Дома, сидя на диване в гостиной, я стал
распаковывать сверток,  который  оставил  Хонда-сан  в  память  о  себе.
Пришлось изрядно потрудиться,  разворачивая  слой  за  слоем  оберточную
бумагу, прежде чем я добрался до твердой картонной  коробки.  Подарочная
коробка виски "Катти Сарк". Однако, судя по ее весу, бутылки  внутри  не
было. Я открыл коробку - и ничего  не  обнаружил.  Она  была  совершенно
пуста. Хонда-сан оставил мне просто пустую коробку.

КНИГА ВТОРАЯ
"ВЕЩАЯ ПТИЦА"
Июль - октябрь 1984 г.

1
Максимально конкретный факт * Тема аппетита в литературе

   В  тот  день,  когда  я  провожал  лейтенанта  Мамия  до   автобусной
остановки, Кумико не пришла ночевать. Я прождал ее до двенадцати,  читая
книгу и слушая музыку, потом махнул на все рукой и лег спать.  Заснул  с
невыключенным светом. Проснулся - еще не было  и  шести.  За  окном  уже
совсем рассвело. За  тонкими  шторами  щебетали  птицы.  Жены  рядом  не
оказалось. Взбитая белая подушка лежала ровно - понятно,  ночью  на  ней
никто не спал. На тумбочке у кровати - аккуратно сложенная чистая летняя
пижама Кумико. Это я выстирал и сложил ее. Выключив лампу у изголовья, я
сделал один глубокий вдох, точно хотел таким способом отрегулировать бег
времени.
   Не переодевшись из пижамы, я обследовал наше жилье. Зашел сначала  на
кухню, осмотрел гостиную и комнату Кумико.  Проверил  ванную  и  туалет,
заглянул для верности в шкафы. Нигде никого. В доме было как-то необычно
пусто и тихо, и казалось, мои перемещения не  имеют  никакого  смысла  и
лишь нарушают эту безмолвную гармонию.
   Делать нечего. Я пошел на кухню, налил в чайник воды  и  поставил  на
газ. Когда он вскипел, приготовил кофе и сел с чашкой  за  стол.  Сделал
тост,  закусил  картофельным  салатом  из  холодильника.  Давненько   не
приходилось мне завтракать в одиночестве.  Вообще,  как  поженились,  мы
всегда  завтракали  вместе.  Обедали  часто  по  отдельности,  иногда  и
поужинать вместе не удавалось, но завтрак мы не пропускали,  что  бы  ни
происходило. Существовало что-то вроде негласной  договоренности,  почти
ритуал. Как бы поздно мы ни ложились, всегда  вставали  пораньше,  чтобы
успеть приготовить нормальную еду и со вкусом позавтракать.
   Но в то утро Кумико дома не было. В одиночестве я молча  выпил  кофе,
съел хлеб и стал смотреть на пустой стул  напротив,  думая  о  туалетной
воде - той, что  жена  надушилась  вчера  утром.  Попробовал  вообразить
мужчину, который, наверное, сделал Кумико этот подарок. Представил,  как
она лежит с ним в обнимку в постели, как его руки ласкают ее  обнаженное
тело. Перед глазами возникла гладкая, словно фарфоровая спина,  когда  я
застегивал ей молнию на платье.
   Кофе почему-то отдавал мылом. После первого же глотка во рту  остался
какой-то неприятный привкус. Я подумал сначала, что мне показалось, но и
у второго глотка вкус оказался таким же. Выплеснув остатки  в  раковину,
налил кофе в чистую чашку. Опять  мыло!  Что  такое?  Кофейник  я  вымыл
хорошо, вода тоже нормальная. Кофе, однако, точно имел какой-то  оттенок
- то ли мыла, то ли лосьона. Я вылил весь  кофейник  и  собрался  заново
вскипятить воду, но решил не суетиться. Налил воды из-под крана и выпил.
Кофе больше не хотелось.

***

   Дождавшись