ватало творческой искры, но в  школе  он
учился превосходно и считался в классе лидером. Был на первых ролях и на
работе, молодежь его уважала. Слово "фаталист" в общепринятом  смысле  к
нему не подходило, и все же за всю жизнь, с самого рождения, он ни  разу
не мог уверенно сказать: "Это я сам, я и только я так решил". Ему всегда
казалось, что это судьба заставляла его принимать те или  иные  решения.
Стоило только подумать: "Как здорово я это решил!" - как через некоторое
время приходила мысль, что на самом-то деле все заранее решила  какая-то
посторонняя сила, ловко  маскировавшаяся  под  его  "собственную  волю".
Получается самая обыкновенная приманка, нужная для того, чтобы приручить
его, сделать послушным. Самостоятельно он  принимал  решения  только  по
пустякам,  которые,  если  подумать,  в  общем-то  никакого  решения  не
требовали.  Он  сравнивал  себя  с  номинальным   правителем,   который,
подчинясь воле  регента,  прибравшего  к  рукам  реальную  власть,  лишь
прикладывал,  когда  нужно,   государственную   печать.   Что-то   вроде
императора Маньчжоу-го.
   Ветеринар очень любил жену и дочь,  считал  их  самым  главным  своим
богатством. Любовь к дочери граничила у него с одержимостью. За них  он,
не раздумывая,  отдал  бы  жизнь.  Доктор  много  раз  представлял,  как
жертвует собой. Какой бы сладкой была эта  смерть!  И  в  то  же  время,
возвращаясь домой с работы и видя жену и дочь, он думал иногда: "В конце
концов, они же сами по  себе.  Меня  с  ними  ничто  не  связывает.  Они
существуют где-то далеко-далеко от меня, и на самом деле я ничего о  них
не знаю". Но несмотря на такие мысли,  ветеринар  обожал  их,  отдаваясь
этому  чувству  целиком,  без  малейшего  сомнения.  В  этом  для   него
заключался великий парадокс, неразрешимое, как он чувствовал, внутреннее
противоречие, гигантская западня, которую устроила ему жизнь.
   Теперь он остался один в этом доме при зоопарке, и мир,  которому  он
принадлежал, стал намного проще и понятнее. Оставалось заботиться только
о животных. Жена и дочь уехали, и сейчас о них можно не думать. Ничто не
могло помешать ветеринару остаться наедине со своей судьбой.
   В августе 45-го город Синьцзин оказался во власти судьбы,  ощутил  на
себе ее чудовищную силу. Именно судьбе - не Квантунской и  не  советской
армиям, не коммунистам и  не  Гоминьдану  -  принадлежала  теперь  самая
главная роль, и дальше она будет значить еще больше. Это видно  каждому.
Отдельная личность не  имеет  почти  никакого  значения.  Именно  судьба
похоронила накануне тигров, леопардов, волков и  уберегла  слонов.  Кого
она еще похоронит, кого сбережет? На этот вопрос никто не мог ответить.

***

   Ветеринар вышел из дома, чтобы позаботиться об утренней кормежке.  Он
боялся, что на работу уже никто не выйдет, но как выяснилось, напрасно -
в  конторе  его  дожидались  двое  мальчишек  китайцев.  Раньше  ему  не
приходилось их видеть. Лет тринадцати-четырнадцати,  смуглые,  худые,  с
бегающими, как у зверьков, глазами.
   - Нам сказали прийти и помочь вам, - заявили мальчишки.
   Ветеринар кивнул и спросил, как их зовут, но ответа  не  получил.  На
лицах мальчишек не дрогнул ни один нерв  -  казалось,  что  они  глухие.
Ясно, что ребят послали китайцы, работавшие  здесь  до  вчерашнего  дня.
Решив  позаботиться  о  будущем,  они  порвали  все  связи  с  японцами,
рассудив, однако, что детям за это ничего не будет. С их стороны это был
акт дружеского расположения. Рабочие понимали, что доктору не  под  силу
одному ухаживать за животными.
   Он дал мальчишкам по два печенья,  и  они  вместе  принялись  кормить
зверей. На запряженной мулом  тележке  они  передвигались  от  клетки  к
клетке, давая каждому животному свой корм и меняя воду. Об уборке клеток
речи не было. Максимум,  что  они  могли  сделать,  -  смыть  из  шланга
экскременты. В конце концов зоопарк был закрыт, и неприятный запах  вряд
ли кого беспокоил.
   Выяснилось, что из-за отсутствия тигров, леопардов, медведей и волков
работы значительно поубавилось. Ухаживать  за  крупными  хищниками  было
очень тяжело, да и  опасно.  Доктор  с  тяжелым  сердцем  проходил  мимо
опустевших клеток и в то же время в глубине души не мог  не  чувствовать
облегчения.
   Они  начали  в  восемь  и  закончили  в  одиннадцатом  часу.  Тяжелая
физическая  нагрузка  порядком  утомила  ветеринара.  Мальчишки  тут  же
исчезли, не сказав ни  слова,  а  он  пошел  обратно  в  контору,  чтобы
доложить директору зоопарка об окончании утренних работ.

***

   Незадолго  до  полудня  в  зоопарк  явился  вчерашний   лейтенант   в
сопровождении той же восьмерки солдат. Они  пришли  в  полной  амуниции,
бряцая металлом, и этот звук было  слышно  издалека.  Гимнастерки  опять
потемнели от пота. На деревьях, как и вчера, изо  всех  сил  надрывались
цикады. Но на этот раз солдаты пришли  не  убивать.  Лейтенант  козырнул
директору и спросил:
   - Как у вас обстоят дела с повозками и тягловой силой?
   Директор ответил, что в зоопарке остались только мул и тележка.
   - Две недели назад мы сдали наш грузовик и двух лошадей, - сказал он.
   Лейтенант кивнул в ответ  и  объявил,  что  по  приказу  командования
Квантунской армии и мул, и тележка подлежат немедленной реквизиции.
   - Подождите! - вмешался ветеринар. - На этом муле и  тележке  мы  два
раза в день развозим животным корм. Все работники разбежались. Без  мула
и тележки звери с голоду околеют. Они и так еле ноги волочат.
   - Сейчас всем очень тяжело, - сказал лейтенант.  Глаза  у  него  были
красные, лицо заросло щетиной.  -  Самое  главное  -  отстоять  столицу.
Животных можете выпустить, если  нужно.  С  опасными  хищниками  мы  уже
разобрались, а остальные ничего никому не сделают, даже если очутятся на
воле. Это приказ военного  времени.  Дальше  вы  должны  действовать  по
обстоятельствам.
   Больше не распространяясь на эту тему, лейтенант  и  солдаты  забрали
мула и тележку. Когда они ушли, ветврач и директор  посмотрели  друг  на
друга. Директор отхлебнул чаю, покачал головой и ничего не сказал.

***

   Часа через четыре солдаты  вернулись,  ведя  запряженного  в  тележку
мула. На тележке был  какой-то  груз,  затянутый  испачканным  армейским
брезентом. От жары и тяжелой поклажи мул дышал как загнанный, его  шкура
блестела от пота. Восемь солдат со штыками наголо вели четырех  китайцев
- молодых, лет по двадцать, одетых в бейсбольную форму. Руки у них  были
связаны за спиной. Судя по  иссиня-черным  кровоподтекам  на  лицах,  их
жестоко били. У одного правый глаз так заплыл, что  его  почти  не  было
видно, у другого сочившаяся из разбитых губ кровь бурыми пятнами засохла
на груди. Никаких надписей спереди на форме  не  было,  остались  только
следы от оторванных лоскутков с именами. У каждого из четверки на  спине
нашит номер: один, четыре, семь и девять. Ветеринар представить не  мог,
как китайцы в такой критический момент оказались в бейсбольной  форме  и
почему солдаты их так избили и привели  в  зоопарк.  Картина  словно  из
другого мира - плод творчества душевнобольного художника.
   Лейтенант попросил у директора зоопарка одолжить  на  время  кирки  и
лопаты. Офицер казался еще более бледным и  измученным,  чем  в  прошлый
раз. Ветеринар отвел маленький отряд в сарай за конторой, где  хранились
инструменты. Лейтенант выбрал  две  лопаты  и  две  кирки  и  вручил  их
солдатам. Потом сказал, чтобы доктор следовал за ним  и,  оставив  своих
людей, направился к зарослям кустарника в стороне от  дороги.  Ветеринар
двинулся  следом.  Из-под  ног  лейтенанта  со   стрекотом   выпрыгивали
большущие кузнечики. Воздух был напитан ароматами летних трав. Время  от
времени к оглушающему пиликанью цикад издалека присоединяли свой трубный
рев слоны, будто желая предупредить кого-то.
   Не говоря ни слова, лейтенант шагал меж деревьев, пока  не  вышел  на
открытое  место.  В  свое  время  здесь  собирались  построить  площадку
молодняка, где дети могли бы играть со зверушками. Однако  положение  на
фронтах ухудшалось, начались перебои со стройматериалами,  и  этот  план
отложили  на  неопределенный  срок.  Лейтенант  и  ветеринар  стояли  на
очищенной от деревьев круглой площадке, на голой, вытоптанной  земле,  и
солнце, словно выбрав в лесу именно  этот  участок,  высвечивало  только
его, как направленный на сцену прожектор. Остановившись в  самом  центре
круга,  лейтенант  огляделся  по  сторонам  и  ковырнул  землю  каблуком
армейского ботинка.
   - Мы побудем у вас  в  зоопарке  какое-то  время,  -  проговорил  он,
наклонившись и захватив пригоршню земли.
   Ветеринар молча кивнул  в  ответ.  "Непонятно,  что  они  тут  делать
собираются", - подумал он, но спрашивать не стал. Военным лучше вопросов
не  задавать.  Этому  правилу  он  научился  здесь,  в   Синьцзине,   на
собственном опыте. Вопросы их только раздражают,  а  нормального  ответа
все равно не получишь.
   - Для начала выроем здесь большую яму, - сказал лейтенант, как  будто
про себя. Выпрямившись, достал из нагрудного кармана пачку сигарет, взял
одну, другую предложил доктору. Они прикурили от одной  спички  и  стали
сосредоточенно  курить,  чтобы  чем-то  заполнить   наступившую   паузу.
Лейтенант снова ковырнул  ботинком  землю,  начертил  каблуком  какую-то
фигуру и стер.
   - Вы откуда родом? - наконец спросил он у ветеринара.
   - Из Канагавы. Город Офуна, недалеко от моря.
   Лейтенант кивнул
   - А вы где родились? - поинтересовался доктор.
   Вместо ответа офицер прищурился и  стал  наблюдать  за  поднимающимся
сигаретным дымком. "Бесполезное дело  -  военным  вопросы  задавать",  -
снова подумал ветврач. Сами они вопросы задавать мастера,  но  очень  не
любят на них отвечать. Спросишь, который  час,  -  и  то,  наверное,  не
скажут.
   - Там есть киностудия, - произнес лейтенант.
   Ветеринар не сразу сообразил, что речь идет об Офуна.
   - Да-да. Большая киностудия. Впрочем, я там ни разу не бывал.
   Лейтенант бросил окурок на землю и наступил на него.
   - Хорошо бы домой вернуться. Хотя для этого еще надо море  переплыть.
А может, мы все здесь останемся. - Он не  поднимал  глаза  от  земли.  -
Скажите, доктор, вы боитесь смерти?
   - Наверное, это зависит от того,  как  умирать,  -  подумав,  ответил
ветеринар.
   Подняв голову, лейтенант с интересом взглянул на собеседника. Похоже,
он ждал другого ответа.
   - Вы правы. Дело действительно в том, как умирать.
   Они  снова  помолчали.  Лейтенант  буквально  засыпал  на  ногах   от
усталости. Здоровенный кузнечик перепорхнул через них,  как  птичка,  и,
громко шелестя крыльями, скрылся в густой траве поодаль. Офицер взглянул
на часы.
   - Ну что ж, надо  начинать,  -  пробормотал  он,  будто  обращаясь  к
кому-то, и, обернувшись к ветврачу, добавил:
   - Я попросил бы вас пока не уходить. Может, у меня  еще  какая-нибудь
просьба будет.
   Доктор кивнул.

***

   Солдаты привели китайцев на вырубку, развязали веревки, которыми были
стянуты их руки. Капрал взял в руки  бейсбольную  биту  (для  ветеринара
оставалось загадкой, зачем она  здесь  понадобилась),  начертил  большой
круг и по-японски приказал  рыть  яму  такого  диаметра.  Взяв  кирки  и
лопаты, четверо китайцев в бейсбольной форме принялись  копать.  Солдаты
тем временем разделились на две четверки,  чтобы  отдыхать  по  очереди.
Первая тут же растянулась в тени деревьев. Видно,  у  них  был  страшный
недосып - они повалились на траву и тут же захрапели.  Те,  кто  остался
бодрствовать, расположились рядом и наблюдали, как продвигается работа у
китайцев. Винтовки с примкнутыми штыками держали  наизготовку  у  пояса.
Лейтенант и капрал также, сменяя друг друга, дремали под деревьями.
   Не прошло и часа, как яма  была  готова.  Метра  четыре  в  диаметре,
глубиной - китайцам по шею. Один из них  по-японски  попросил  напиться.
Лейтенант кивком разрешил, и солдат принес  ведро  воды.  Китайцы  стали
жадно пить, передавая друг другу  черпак.  Вчетвером  они  выпили  почти
целое ведро. Форма на них почернела от крови, пота и грязи. Тем временем
лейтенант приказал двум солдатам прикатить тележку. Капрал  снял  с  нее
брезент, под которым лежали четыре трупа в такой же  бейсбольной  форме,
на вид - тоже китайцы. Похоже, их застрелили, вся одежда была  в  черных
кровяных пятнах. Вокруг уже роились мухи. Судя по  засохшей  крови,  они
умерли около суток назад.
   Лейтенант приказал выкопавшим яму  китайцам  опустить  в  нее  трупы.
Ничего не говоря, с бесстрастным выражением на лицах, они стащили убитых
с тележки и спихнули в яму. Трупы глухо  стукнулись  о  дно.  Ветеринару
запомнились номера на их спинах - два, пять, шесть, восемь.  После  того
как китайцы разобрались с мертвыми, солдаты крепко привязали их к росшим
поблизости деревьям.
   Офицер поднял руку и с мрачным видом посмотрел на часы. Потом перевел
глаза на открывавшийся над головой клочок неба, словно надеялся отыскать
там что-то. Он походил на станционного смотрителя, ожидавшего безнадежно
опаздывающий поезд.  Но  в  действительности  ничто  не  привлекало  его
взгляд. Лейтенант просто тянул время. Наконец он повернулся к капралу  и
отдал короткий приказ: заколоть штыками троих пленных - с номерами один,
семь и девять. Тот отобрал тройку солдат и велел каждому встать напротив
своей жертвы. У солдат лица были еще бледнее, чем  у  китайцев,  которые
так измучились, что уже ни на что  не  надеялись.  Капрал  предложил  им
закурить, но китайцы отказались,  и  он  спрятал  сигареты  в  нагрудный
карман.
   Лейтенант вместе с доктором стояли чуть в стороне.
   - Хочу, чтобы вы тоже посмотрели, -  сказал  он.  -  Смерть  и  такая
бывает.
   Ветеринар кивнул, не проронив ни слова. "Это он не мне  говорит.  Это
он себе говорит", - мелькнуло в голове.
   Лейтенант принялся спокойно объяснять:
   - Легче всего и надежнее их расстрелять,  но  у  нас  приказ:  беречь
патроны. Беречь для русских, и на  китайцев  ни  одного  не  тратить.  А
штыком человека заколоть - это проще сказать, чем сделать. Вас  учили  в
армии штыковым приемам?
   Доктор ответил, что служил ветеринаром в кавалерии и штыковому бою не
обучен.
   - Чтобы убить наверняка, нужно бить вот сюда - под ребра. - Лейтенант
ткнул себя пальцем чуть выше живота. - Вонзаете глубоко и проворачиваете
штык в кишках. Потом толкаете штык кверху, чтобы попасть в сердце.  Если
просто пырнуть, толку не будет. Солдат все время учат  этим  приемчикам.
Рукопашный и штыковой бой, ночные вылазки - вот  гордость  императорской
армии. А еще это дешевле, чем танки,  самолеты,  пушки.  Впрочем,  можно
тренироваться сколько угодно, но на учениях колешь чучело из  соломы,  а
не живого человека. Ни крови, ни криков, ни вываливающихся  кишок.  Моим
солдатам еще не приходилось никого убивать. Да и мне тоже.
   Лейтенант взглянул на капрала и тряхнул головой. Капрал  скомандовал,
солдаты  сначала  напряженно  застыли,  потом,  отступив   на   полшага,
выставили вперед штыки, нацелив оружие на пленных.  Один  китаец  (№  7)
пробормотал что-то на своем языке - наверное, проклятие - и сплюнул.  До
земли плевок не долетел, бессильно повис у него на груди, на майке.
   Раздалась новая команда, и солдаты с силой вонзили штыки китайцам под
ребра. Дальше, как и говорил офицер, штыки в их руках,  как  на  резьбе,
провернулись во внутренностях, дернулись вверх.  Китайцы  закричали,  но
негромко. Скорее это были  не  крики,  а  всхлипы,  вместе  с  которыми,
казалось, через невидимые щели из их тел уходил последний вздох. Солдаты
выдернули штыки, сделали по шагу назад. Послышалась команда  капрала,  и
они с точностью повторили все снова - удар, поворот штыка, рывок кверху,
штык к себе. Ветеринар безучастно наблюдал за  происходящим,  поддавшись
иллюзии, что у него раздвоение личности. Он вонзал штык  в  человеческую
плоть и в то же время сам получал удар штыком. Одновременно ощущал,  как
штык входит в жертву и как острая сталь разрывает его  кишки,  парализуя
тело болью.
   Китайцы умирали дольше, чем он мог представить.  Их  тела,  исколотые
штыками, с распоротыми внутренностями,  потерявшие  огромное  количество
крови, еще несколько минут подрагивали в конвульсиях.  Капрал  перерезал
своим штыком веревки, которыми китайцев привязали к деревьям, и вместе с
солдатами, не участвовавшими в расправе, отволок рухнувшие на землю тела
к яме и  столкнул  их  вниз.  Снова  донеслись  глухие  удары,  но,  как
показалось доктору, не совсем  такие,  когда  в  яму  сбрасывали  первые
трупы. "Наверное, потому, что кто-то еще жив", - подумал он.
   Оставался последний китаец с номером четыре на  спине.  Трое  бледных
солдат принялись оттирать  перепачканные  кровью  штыки  пучками  травы,
росшей под ногами. Вместе с  кровью  к  лезвиям  прилипла  еще  какая-то
жидкость странного цвета и кусочки плоти, и чтобы очистить их до блеска,
пришлось извести немало травы.
   Ветеринар был озадачен ("Почему  они  оставили  в  живых  пленного  с
номером четыре?"), но решил больше ни о  чем  не  спрашивать.  Лейтенант
достал еще сигарету, закурил и предложил доктору.  Тот  молча  взял  ее,
сунул в рот, зажег свою спичку. Руки не дрожали, но словно онемели - как
будто он пытался чиркать спичкой, не снимая толстых перчаток.
   - Эти парни - из офицерского училища армии Маньчжоу-го, курсанты.  Не
захотели защищать Синьцзин, вчера ночью убили двух  инструкторов-японцев
и  решили  удрать.  Их  обнаружили  во  время  ночной  облавы,  четверых
застрелили на месте, еще четверых поймали. Только двое  ушли  -  темнота
помогла. -  Лейтенант  потер  ладонью  заросшую  щеку.  -  Бейсболистами
нарядились.  Подумали,  что  в  военной  форме  их  сразу  схватят   как
дезертиров. А может, коммунистов боялись, не хотели попасть к ним в руки
в форме Маньчжоу-го. Короче, в казармах, кроме формы бейсбольной команды
училища, больше не во что было  переодеться.  Вот  они  ее  и  нацепили,
таблички с именами оторвали и пустились в  бега.  Между  прочим,  у  них
очень сильная команда была. Даже ездили играть на Тайвань,  в  Корею.  А
этот, - лейтенант ткнул пальцем в сторону привязанного к дереву китайца,
- капитан команды, отбивающий. Думаю, что он-то и был у  них  заводилой,
организовал побег. Уложил наповал битой двух  инструкторов.  Они  знали,
что в казармах неспокойно, и решили оружия курсантам не раздавать, ждать
до последнего. А про бейсбольные биты забыли. Он им  раскроил  голову  -
раз! два! - и оба на том свете. Два хоум-рана  подряд!  Вот  этой  самой
битой.
   Лейтенант попросил у капрала биту и передал ее ветеринару.  Тот  взял
ее обеими руками и поднял на уровень глаз, точно примериваясь для удара.
Обыкновенная бита, сделана так себе, в общем - грубая  работа.  Тяжелая,
много повидавшая штуковина.  Рукоятка  почернела  от  пота.  Никогда  не
скажешь, что совсем недавно этой штукой  убили  двух  человек.  Подержав
биту в руках, ощутив ее тяжесть, доктор вернул  ее  лейтенанту,  который
привычным движением сделал несколько замахов, имитируя удар.
   - Вы играете в бейсбол, доктор?
   - В детстве часто играл.
   - А сейчас?
   - Сейчас - нет. - Ветеринар чуть было не спросил: "А вы,  лейтенант?"
- но спохватился и промолчал.
   - У меня приказ: прикончить его этой  же  битой,  -  сухо  проговорил
офицер, постукивая битой по земле у себя под ногами. - Око за  око,  зуб
за зуб. Только между нами: меня от этого приказа воротит. Ну  уложим  мы
их всех сегодня, а что дальше? Самолетов у  нас  не  осталось,  кораблей
тоже,  самые  лучшие  части  полегли.  На  Хиросиму  сбросили   какую-то
специальную новую бомбу,  и  от  города  вмиг  ничего  не  осталось.  Из
Маньчжурии нас выпрут со дня на день или всех перебьют,  и  Китай  опять
будет китайским. Сколько уже мы китайцев  на  тот  свет  отправили,  еще
несколько трупов ничего не изменят. Но приказ есть приказ.  Я  солдат  и
должен подч