,  скорее
всего - учебников, и что-то вроде тетради для черновиков.
   Когда я первый раз появился в приемном  покое  -  это  было  днем,  -
Кумико уже сидела  на  диване,  скрестив  ноги  в  черных  туфлях,  и  с
увлечением что-то читала. Я сел напротив и стал  дожидаться  свидания  с
клиентом, каждые пять минут посматривая на часы. Кумико не  отрывала  от
книги глаз. Помню, я тогда подумал, что у нее красивые ноги. От ее  вида
на душе слегка полегчало. Интересно, что должна чувствовать  симпатичная
девушка, да еще с таким умным личиком и чудными ножками?
   Встречаясь в  приемном  покое,  мы  постепенно  разговорились,  стали
обмениваться прочитанными журналами, ели фрукты: ее матери их  приносили
так много, что она не могла все съесть сама. Нам было ужасно скучно там,
и потому мы тянулись друг к другу.

***

   Мы с Кумико с самого начала поняли, что у нас есть что-то  общее.  То
была не импульсивная яркая вспышка, поражающая двух людей  при  встрече,
как удар электротока, а более сдержанное и мягкое чувство  -  будто  два
крошечных огонька, плывущих в бескрайнем мраке параллельно  друг  другу,
неведомым образом начинают постепенно  сближаться.  Мы  встречались  все
чаще, и я заметил, что перестал относиться к поездкам в больницу  как  к
нудной обязанности. Удивительное дело: вроде случайно  встретил  хорошую
подругу, а не чужого человека.
   Скоро мне стало не хватать отрывочных встреч с Кумико  в  больнице  в
промежутках между делами. Хотелось встретиться где-нибудь в другом месте
и поговорить как следует,  никуда  не  торопясь.  И  наконец  я  решился
назначить ей свидание.
   - Знаешь, мне кажется, нам надо немножко развеяться, -  сказал  я.  -
Давай сходим куда-нибудь? Ведь есть же места, где  нет  ни  больных,  ни
клиентов!
   Кумико задумалась на секунду и предложила:
   - Может, в аквариум?
   Вот так и состоялось наше первое свидание. В воскресенье утром Кумико
принесла матери в больницу смену белья; мы встретились в приемном покое.
День выдался ясный и теплый. На Кумико было простое белое платье, поверх
него -  длинный  бледно-голубой  жакет.  С  того  дня  я  не  переставал
поражаться, как здорово она умеет одеваться. Кумико могла надеть  что-то
самое простое, но достаточно было  какой-нибудь  мелочи  -  подвернутого
рукава  или  стоячего   воротничка,   -   чтобы   ее   наряд   смотрелся
привлекательно и эффектно. Она относилась к своей одежде очень  бережно,
даже с любовью.  Каждый  раз,  идя  рядом  с  Кумико,  я  с  восхищением
посматривал на ее наряд.  На  блузке  -  ни  складочки,  юбка  отутюжена
безукоризненно. Если на  ней  было  что-нибудь  белое,  то  ослепительно
белое; обувь - без единого пятнышка  и  начищена  до  блеска.  Глядя  на
Кумико, я представлял аккуратно сложенные и рассортированные  по  полкам
комода  блузки  и  кофточки,  развешанные  в  шкафу  юбки  и  платья   в
пластиковых чехлах (после того как мы поженились, я смог увидеть все это
воочию).
   В тот день после обеда мы поехали в зоопарк Уэно. Погода была как  по
заказу; я подумал, что приятнее было бы просто побродить по зоопарку,  и
намекнул на это Кумико, пока мы добирались до  Уэно  на  электричке.  Но
она, похоже, про себя  уже  решила  идти  в  аквариум.  Ну,  захотела  -
пожалуйста, я не возражал. В аквариуме как раз проходила выставка медуз,
и  мы  стали  по  порядку  обходить  собранных  со  всего  света  редких
желеобразных. Все они - от мягких комочков размером с ноготь до  похожих
на зонтики чудищ больше метра в диаметре  -  студенисто  покачивались  в
своих отсеках. Несмотря на воскресный день,  посетители  в  аквариум  не
рвались - залы были почти пусты.  В  такую  замечательную  погоду  народ
предпочитал смотреть не на медуз, а на слонов и жирафов.
   Сказать по правде, медуз я ненавидел, но  Кумико  ничего  не  сказал.
Когда я мальчишкой купался в море,  они  меня  часто  жалили.  Как-то  я
заплыл далеко и оказался один в самой гуще медуз. Когда  я  их  заметил,
было уже поздно - они окружили меня со всех сторон. До сих пор отчетливо
помню их скользкие холодные прикосновения. Меня тогда  охватил  животный
страх - почудилось, что водоворот из медуз затягивает в мрачную  бездну.
Почему-то они меня не изжалили, зато я от испуга как следует  нахлебался
воды. Поэтому, будь моя воля, я бы на этих медуз смотреть не стал.  Куда
лучше обыкновенные рыбы - тунцы или камбала.
   А Кумико медузы как  околдовали.  Она  останавливалась  перед  каждым
аквариумом и, подавшись вперед, застывала на месте, позабыв о времени.
   - Посмотри сюда, - обращалась она ко мне. - Я и не знала, что  бывают
такие замечательные розовые медузы. Гляди, как красиво они плавают.  Так
всю жизнь и скитаются по морям. Нравится тебе?
   - Да-да, конечно, - отзывался я, но чем больше мы разглядывали медуз,
тем тяжелее мне становилось дышать.  Я  замолчал  и  стал  пересчитывать
мелочь в карманах, часто вытирая рот платком. Я  молил  бога,  чтобы  мы
поскорее дошли до последнего аквариума с этими чертовыми медузами, но им
не было конца. Сколько же их развелось в Мировом океане!  Я  мужественно
терпел полчаса,  но  в  конце  концов  от  напряжения  голову  заволокло
туманом,  стоять  стало  трудно,  и  я,  отстав  от  Кумико,  присел  на
оказавшуюся рядом лавочку.  Она  подошла  и  с  тревогой  спросила,  что
случилось. Ничего не оставалось, как  честно  признаться,  что  от  вида
медуз у меня закружилась голова.
   Кумико внимательно посмотрела на меня:
   - Так и есть. По глазам вижу. Подумать только, что с человеком  стало
из-за каких-то медуз! - ошеломленно проговорила  она  и,  взяв  меня  за
руку, вытащила из сырого и сумрачного аквариума на свет божий.
   Посидев минут десять в скверике перед аквариумом и  сделав  несколько
медленных глубоких вдохов, я потихоньку вернулся в норму.  Ярко  светило
мягкое осеннее солнце, сухие листья гинкго с тихим шелестом трепетали на
легком ветру.
   - Ну как? Тебе лучше? - подождав немного, спросила Кумико. - Какой же
ты чудак! Если медузы так тебе неприятны, надо было сразу сказать. Зачем
же ты дотянул до того, что плохо стало? - рассмеялась она.
   Небо казалось таким высоким, дул  ласковый  ветерок,  и  лица  людей,
выбравшихся отдохнуть в выходной  день,  светились  радостью.  Тоненькая
красивая девушка выгуливала большую лохматую  собаку.  Старик  в  мягкой
шляпе не сводил глаз с внучки, качавшейся на качелях. Несколько  парочек
сидели на скамейках, как мы  с  Кумико.  Вдалеке  кто-то  упражнялся  на
саксофоне.
   - Почему ты так любишь медуз? - поинтересовался я.
   - Не знаю. Просто они милые. А знаешь, что мне пришло в голову,  пока
я их рассматривала? То, что мы видим перед  собой,  -  только  небольшая
часть мира. Все по привычке думают: "Вот он, наш мир!" А на  самом  деле
все совсем не так. Настоящий мир - в глубине, окруженный мраком,  и  там
хозяйничают такие вот медузы и им подобные существа. Мы просто  об  этом
забываем. Разве не так? Ведь две трети земной  поверхности  -  океан,  и
невооруженным глазом можно видеть только то, что на самом  верху,  кожу,
так сказать. А что под кожей - об этом мы не знаем почти ничего.
   Потом мы долго гуляли. В пять  часов  Кумико  сказала,  что  ей  надо
возвращаться в больницу, и я проводил ее.
   - Спасибо тебе за сегодняшний день, - сказала она, прощаясь, и  в  ее
улыбке мелькнул мягкий теплый  лучик,  которого  раньше  я  не  замечал.
Увидев его, я понял, что за этот день мы стали чуть  ближе  друг  другу.
Благодаря медузам.

***

   Мы продолжали встречаться. Мать Кумико  благополучно  прооперировали,
суета вокруг завещания моего клиента улеглась, и  мне  больше  не  нужно
было к нему ходить. Мы виделись с Кумико раз в неделю, шли  в  кино,  на
концерт или просто гуляли. Каждая встреча сближала нас все  больше.  Мне
было хорошо с ней, и когда  мы  нечаянно  касались  друг  друга,  сердце
начинало биться сильнее.  Чем  ближе  выходные,  тем  труднее  мне  было
справляться с работой. Я нравился Кумико, это точно. Иначе  разве  стала
бы она встречаться со мной каждую неделю?
   Форсировать наши отношения я, однако, не  спешил,  заметив  в  Кумико
непонятную неуверенность. Не знаю, в чем конкретно было дело,  но  в  ее
словах и поступках то и дело проскальзывало замешательство.  Спросишь  у
нее что-нибудь, и на мгновение повиснет пауза  -  Кумико  на  один  вдох
запаздывала с ответом. В этот момент мне всегда  казалось,  будто  между
нами мелькает какая-то тень.
   Пришла зима, за ней - Новый год. Мы  по-прежнему  встречались  каждую
неделю. Я не  задавал  Кумико  никаких  вопросов,  она  тоже  ничего  не
говорила. Свидания продолжались: мы ходили куда-нибудь, сидели  в  кафе,
болтали о разных пустяках.
   Как-то я набрался смелости и спросил:
   - У тебя, наверное, кто-нибудь есть? Какой-нибудь парень?
   Кумико посмотрела на меня:
   - Почему ты так думаешь?
   - Не знаю. Просто интуиция.
   Мы гуляли по безлюдному зимнему парку "Синдзюку гёэн".
   - Интуиция?
   - Мне кажется, ты хочешь мне что-то сказать. Если так - не стесняйся,
говори прямо.
   Кумико на секунду замялась, почти незаметно. Но с самого начала  было
ясно, что она ответит.
   - Спасибо, конечно, но ничего такого нет. Правда!
   - Ты не ответила на мой вопрос.
   - Это ты про бойфренда?
   - Ага.
   Кумико остановилась, сняла перчатки, спрятала их в  карман  пальто  и
взяла меня за руку. У нее была теплая и мягкая ладонь. Я сжал ее, и  мне
показалось, что облачко пара от дыхания Кумико побелело и стало меньше.
   - Мы можем поехать к тебе? - спросила Кумико.
   - Конечно, - сказал я, слегка удивившись. - Едем, конечно, хотя сразу
скажу: похвастаться мне особо нечем.
   Я жил тогда в Асагая, в однокомнатной квартирке с кухней, туалетом  и
душевой кабинкой размером с телефонную будку. На втором этаже, с  окнами
на южную сторону - правда, прямо на склад какой-то строительной фирмы. В
общем, так себе квартира, единственный плюс -  много  солнца.  Мы  долго
сидели под его лучами, прислонясь к стене.
   В тот день мы впервые стали по-настоящему близки. Впрочем,  она  сама
захотела - я и  сейчас  в  этом  уверен.  В  каком-то  смысле  она  меня
соблазнила. Не хочу сказать, что она говорила или делала  что-то...  Но,
лаская ее тело, мягкое и податливое, я сразу понял: Кумико хочет,  чтобы
это произошло.
   Оказалось, что до меня у нее никого не было. Потом она долго молчала.
Я пытался заговорить с ней, но без толку - никакой реакции. Кумико пошла
в душ, оделась и снова села  в  полосу  заливавшего  комнату  солнечного
света. Я не знал, что сказать, сидел рядом и молчал.  Солнце  ползло  по
стене, и мы медленно перемещались по полу вслед за ним. Наступил  вечер,
Кумико сказала, что ей надо идти. Я проводил ее до дома.
   - Ты правда ничего не  хочешь  мне  сказать?  -  спросил  я  снова  в
электричке.
   Кумико покачала головой и проговорила едва слышно:
   - Не надо. Не думай об этом.
   Больше на эту тему я с ней не заговаривал. В конце концов, подумал я,
Кумико сама решила, спать ей со мной или нет, и если даже есть что-то, о
чем она не может мне сказать, со временем все как-нибудь само уладится.
   Наши еженедельные свидания продолжались.  Обычно  мы  шли  ко  мне  и
занимались любовью. Когда  мы  лежали  рядом  и  я  обнимал  ее,  Кумико
понемногу рассказывала о себе - о том, что было  в  ее  жизни,  о  своих
мыслях и чувствах, - и я мало-помалу начал понимать, как она смотрит  на
мир, и сам объяснял, как я  его  воспринимаю.  Я  по-настоящему  полюбил
Кумико. Она тоже  говорила,  что  не  хочет  со  мной  расставаться.  Мы
подождали, пока она закончит университет, и поженились.
   Нам было очень хорошо вместе, жили мы дружно. Хотя временами я не мог
избавиться от ощущения, что в душе у Кумико есть уголок,  куда  ход  мне
закрыт. Случалось, посреди какого-нибудь разговора - самого обычного или
же, наоборот, серьезного - Кумико вдруг  замолкала  и  точно  уходила  в
себя. Без всяких причин (может, они и были, но я о них не догадывался) и
совершенно неожиданно. Будто идешь-идешь и -  бах!  -  проваливаешься  в
яму. Такие паузы продолжались недолго, но  и  потом  еще  казалось,  что
мыслями она остается где-то далеко. Проходило порядочно времени,  прежде
чем она  опять  становилась  собой.  На  мои  слова  Кумико  реагировала
рассеянно: "ага", "точно", "да-да". Ясно, что голова у нее занята чем-то
другим. Еще до женитьбы,  всякий  раз,  когда  она  уходила  в  себя,  я
спрашивал, что случилось, и очень терялся, боясь, как бы  мои  слова  не
причинили ей боль. Но Кумико только говорила  с  улыбкой:  "Так,  ничего
особенного" и спустя какое-то время возвращалась обратно.
   Помню, похожее ощущение странной неуверенности  я  испытал  в  минуты
нашей первой близости. Скорее всего Кумико не чувствовала тогда  ничего,
кроме боли, от которой напряглось ее тело,  но  я  не  только  от  этого
растерялся. Было здесь нечто  такое,  что  трудно  передать  словами,  -
непонятное   просветление,   осознание    какой-то    отчужденности    и
отдаленности. Я поймал  себя  на  невероятной  мысли:  тело,  которое  я
обнимаю, принадлежит вовсе не той женщине,  с  которой  мы  только  что,
прижавшись друг к другу, беседовали; ее как будто  незаметно  подменили,
подставив мне кого-то другого. Я гладил ладонями хрупкую гладкую  спину,
и эти прикосновения гипнотизировали  меня.  Одновременно  казалось,  что
Кумико от меня страшно далеко, что пока  я  ее  обнимаю,  она  -  где-то
совсем в другом месте и думает о чем-то совершенно ином, а  я  на  самом
деле  обнимаю  чужое,  случайно  оказавшееся  рядом  тело.  Может  быть,
поэтому, несмотря на возбуждение, я долго не мог кончить.
   Но такие ощущения остались только после первого раза. Потом  возникла
близость, Кумико стала острее отзываться на мои ласки. А тогда все  было
для нее впервые. Потому, наверное, у меня и  появилось  то  необъяснимое
чувство отчужденности.

***

   Прокручивая в памяти то время, я то и дело протягивал руку к стенке и
сильно дергал за лестницу, чтобы проверить, как она держится.  Казалось,
она может исчезнуть в любую минуту, и мне никак не удавалось  перебороть
страх. Эта мысль мучила меня там, в темноте, не давала покоя. Я  слышал,
как в груди колотится сердце. Проверив так  лестницу  раз  двадцать  или
тридцать, я постепенно успокоился.  К  дереву  она  привязана  крепко  и
просто так не отвяжется.
   Я посмотрел на часы. Фосфоресцирующие стрелки показывали без  чего-то
три. Три пополудни. Высоко над головой все еще маячил светлый полумесяц.
Наверху  ослепительно  сияло  летнее  солнце.  Я  представил  сверкающую
быструю речку, зеленую листву,  трепещущую  под  порывами  ветерка.  Там
господствовал свет, а здесь, прямо под  ногами,  лежало  царство  мрака.
Достаточно немного спуститься по веревочной лестнице  -  и  очутишься  в
кромешной темноте.
   Я снова потянул за лестницу и удостоверился, что она держится крепко.
Прислонил голову к стенке, закрыл глаза и погрузился в сон, как в  волны
медленного прилива.

7
Воспоминания и разговоры о беременности * Эмпирическое исследование боли

   Когда я проснулся, полумесяц отверстия колодца уже  затянуло  густыми
голубыми сумерками. На часах - полвосьмого. Полвосьмого вечера.  Значит,
я проспал четыре с половиной часа.
   В колодце стало прохладно. Спускаясь сюда, я так волновался,  что  не
обратил внимания на  температуру.  Но  теперь  стало  холодно.  Растирая
ладони,  чтобы  согреться,  я  подумал:  надо  было  бросить  в   рюкзак
что-нибудь теплое, натянул бы  сейчас  на  майку.  Мне  и  в  голову  не
приходило, что климат на дне  колодца  может  оказаться  не  таким,  как
снаружи.

***

   Непроглядная тьма навалилась на меня со всех сторон. Я ничего не  мог
разглядеть, как ни старался. Даже  собственной  руки.  Шаря  по  стенке,
нащупал лестницу, потянул на себя. Наверху все в порядке  -  лестницу  я
закрепил как надо.  Показалось,  что  рука  вызвала  слабое  движение  в
окружавшем меня мраке. Впрочем, возможно, это просто обман зрения.
   Странно, что я не могу видеть собственное тело. Чем дольше я сидел  в
темноте, тем меньше оставалось уверенности, что  я  существую  на  самом
деле. Чтобы справиться с этим ощущением, я время от  времени  покашливал
или проводил ладонью по лицу. Так уши подтверждали, что у меня еще  есть
голос, руки - что лицо никуда не делось, а  лицо  -  что  руки  тоже  на
месте.
   Несмотря на все  мои  усилия,  тело  будто  медленно  растворялось  и
становилось легче. Так водный поток вымывает и  уносит  с  собой  песок.
Чувство было такое, словно  внутри  у  меня  идет  ожесточенная  борьба,
что-то вроде перетягивания  каната,  -  сознание  постепенно,  понемногу
побеждало мое физическое, материальное  "я".  Темнота  нарушила  прежнее
равновесие между этими двумя силами. Мне вдруг пришло в голову, что тело
в конечном счете - лишь временная оболочка, готовая  к  тому,  чтобы  ее
поглотило  сознание.  Стоит  выстроить  в  другом   порядке   хромосомы,
составляющие мое тело, и я окажусь совсем в  другом  физическом  облике.
Крита Кано назвала себя "проституткой в мыслях". Теперь ее  слова  стали
мне понятны. Это в самом деле возможно: заниматься любовью - в мыслях, а
кончать - в реальности. В настоящем непроглядном мраке  может  случиться
все, что угодно.
   Я потряс головой, чтобы загнать сознание обратно в тело.
   В темноте я соединил пальцы рук - большой с большим,  указательный  с
указательным. Пальцы правой руки убедились, что пальцы левой -  все  еще
там, где должны быть, а пальцы  левой  получили  доказательство,  что  с
правой рукой тоже все в порядке. Я глубоко  вздохнул.  Всё!  О  сознании
больше не думаем. Переключаемся на действительность. На реальный мир,  в
котором живет мое тело. Вот для чего я здесь. Чтобы подумать о  реальной
жизни. Для этого лучше находиться от нее как можно дальше, например - на
дне глубокого колодца. "Когда нужно будет двигаться  вниз,  отыщи  самый
глубокий  колодец  и  спустись   на   дно".   Так   говорил   Хонда-сан.
Прислонившись к стенке, я медленно вдыхал отдающий плесенью воздух.

***

   Свадьбы у нас с Кумико не было. Мы просто не могли себе ее позволить,
а просить помощи у родителей не хотелось. Решили с  самого  начала  жить
вдвоем, по-своему, как умеем. Это важнее  всяких  церемоний.  Воскресным
утром мы явились в районную управу, разбудили дежурного клерка, нажав на
кнопку звонка у приемного окошка, и подали заявление. А  вечером  решили
шикануть и пошли в классный французский ресторан - заказали бутылку вина
и поужинали по полной программе. Вот и вся свадьба.
   Когда мы поженились, у нас почти не было  накоплений  (мать,  умирая,
оставила мне немного денег, но я решил их не  трогать,  если  только  не
будет крайней нужды), мебели как таковой - тоже. Виды на будущее - самые
неопределенные. Хоть я и числился в юридической фирме, без  адвокатского
свидетельства мне ничего не светило. Кумико работала в маленьком, никому
не известном издательстве. По окончании университета она могла бы,  если
б захотела, за счет связей отца устроиться куда лучше, но мысль эта была
ей противна, и жена нашла работу сама. Несмотря на все  это,  жизнь  нас
устраивала. Оказалось, жить вдвоем,  самостоятельно  можно,  и  мы  были
вполне довольны.
   И все-таки начинать с нуля было нелегко. Я по натуре замкнутый -  так
часто бывает в семьях с одним ребенком. Серьезные дела любил делать сам.
Чем что-то объяснять, тратя время и силы, легче  молча  сделать  самому.
Кумико после смерти сестры тоже замкнулась и росла как бы сама по  себе.
Она никогда не обращалась к родне за советом - что бы  ни  случилось.  В
этом смысле мы походили друг на друга.
   Мы постепенно учились настраивать себя, свое существо, свои мысли  на
волну  появившегося  нового  понятия:  "наш  дом".  Учились   думать   и
чувствовать вместе. Старались относиться к