без толку. Если я хочу, чтобы она вернулась,
надо во многом разобраться. Самому.
   - Но что же делать? Вы и сами еще не знаете?
   Я кивнул.
   -  Кажется,  окружающее  мало-помалу  начинает  принимать  очертания.
Должна же быть какая-то связь, хотя еще много неясного. Так просто здесь
не разобраться. Надо подождать, пока еще немного не прояснится.
   Сестра Мальты Кано задумалась, ровно сложив руки на столе.
   - Но это же так нелегко - ждать.
   - Да уж наверное, - сказал я. - Вполне может быть, все окажется  куда
круче, чем я сейчас думаю. Ждать  здесь  непонятно  чего,  когда  ничего
толком не понятно... По правде говоря, можно было бы...  бросить  все  и
уехать с тобою на Крит. Забыть обо всем и начать жить заново. Для  этого
я и чемодан купил, на паспорт  сфотографировался,  вещи  собрал.  Мне  в
самом деле хотелось уехать из Японии. Но я никак не могу  избавиться  от
предчувствия - или ощущения, -  что  от  меня  что-то  требуется  именно
здесь. Вот откуда это "не могу убежать".
   Сестра Мальты Кано молча кивнула головой.
   - На первый взгляд история - банальней  не  придумаешь.  Жена  завела
любовника и ушла из дома. Заявляет, что хочет  развестись.  Как  говорит
Нобору Ватая, такое часто бывает. Тут без лишних раздумий и рвануть бы с
тобой на Крит, забыть про все и зажить по-новому.  Как  бы  не  так!  На
самом-то деле история только кажется такой простой. Это и  мне,  и  тебе
понятно. Так ведь? И Мальте понятно. Может быть, и Нобору Ватая тоже. Во
всем этом есть  что-то,  чего  я  не  знаю.  И  мне  хочется  как-нибудь
раскопать это, вытащить на свет.
   Готовить кофе  я  передумал,  выключил  чайник,  снова  сел  за  стол
напротив сестры Мальты Кано и посмотрел на нее.
   - Я бы вернул Кумико - была бы возможность. Сам вернул бы ее  обратно
в этот мир. Не выйдет - что ж, значит, я  и  дальше  буду  терять  себя,
лишаться своего "я". Вот что я постепенно понял, хотя  пока  еще  смутно
все это представляю.
   Взглянув на сложенные на столе руки, сестра Мальты  Кано  подняла  на
меня взгляд. Крепко сжала ненакрашенные губы и, помолчав, сказала:
   - Вот потому-то я и хотела увезти вас с собой на Крит, Окада-сан.
   - Чтобы я ничего здесь не делал?
   Девушка едва кивнула в ответ.
   - Но почему?
   - Потому, что это опасно, - проговорила она  тихо.  -  Здесь  опасное
место. Сейчас еще можно перемотать назад и поехать на Крит. Там мы будем
в безопасности.
   Рассеянно глядя на совсем новое - без краски  и  накладных  ресниц  -
лицо Криты, я на какой-то миг перестал понимать, где нахожусь.  Сознание
вдруг будто плотно окуталось густым туманом.  Я  потерял  сам  себя.  Не
чувствовал, не ощущал. "Где я? Куда я попал? - подумал я. - Что вообще я
здесь делаю? Кто эта женщина?" И сразу же наваждение кончилось. Я  сидел
у себя на кухне за столом. Вытер пот кухонным полотенцем. Голова немного
кружилась.
   - Что с вами, Окада-сан? - взволнованно спросила бывшая Крита Кано.
   - Ничего. Все в порядке, - отозвался я.
   - Не знаю, сможете ли вы когда-нибудь  вернуть  Кумико-сан.  Но  если
даже получится, нет гарантий, что вы с ней будете счастливы, как прежде.
Во всяком случае, так, как раньше, уже, верно, не будет.  Вы  думали  об
этом, Окада-сан?
   Я уткнулся лицом в сплетенные пальцы рук, потом расцепил их. В окрэге
не было слышно ни звука. Я снова погрузился в себя.
   - Думал. Того, что произошло, уже не исправить, и того, что было,  не
вернешь, как ни старайся. Это вполне  может  быть...  даже  очень  может
быть. Но есть вещи, которые одним только возможностям и вероятностям  не
подчиняются.
   Сестра Мальты  Кано  протянула  руку  и  едва  коснулась  моей  руки,
лежавшей на столе.
   - Если вы что-то знаете и хотите остаться - значит, надо  оставаться.
Вам решать, Окада-сан. Жаль, конечно, что вы не можете со мной  поехать,
но я вас понимаю. С вами, думаю, еще много чего  произойдет,  но  вы  не
забывайте меня. Вспоминайте, если что. Ладно? А я - вас.
   - Хорошо. Буду тебя помнить, - пообещал я.
   Снова плотно сжав губы, бывшая Крита Кано долго подыскивала  слова  и
сказала чуть слышно:
   - Сами знаете, Окада-сан, в каком жестоком, пропахшем кровью мире  мы
живем. Выживает сильнейший. И в  то  же  время  важно  прислушиваться  к
самому слабому звуку, чтобы ничего не упустить. Понимаете?  Ведь  добрые
вести обычно дают о себе знать тихо. Пожалуйста, помните об этом.
   Я кивнул.
   - Желаю поскорей найти свою пружину, Заводная Птица, - сказал  бывшая
Крита. - До свидания.

***

   Когда август подходил к концу, я получил с  Крита  открытку.  На  ней
была греческая марка и штемпель с греческими буквами. "От бывшей  Криты,
наверное", - подумал я. Она одна могла прислать открытку с Крита. Больше
некому. Фамилии отправителя на ней, однако, не было. Видно, девушка  еще
не определилась с новым именем. Если у человека нет имени,  что  же  ему
писать? Но на открытке не только имени - вообще ничего не было, ни одной
строчки. Только мое имя и адрес, выведенные синей  шариковой  ручкой.  И
штемпель  почты  Крита.  На  обороте  -  цветная   фотография   морского
побережья.  Узкая  белоснежная  полоса  пляжа,  окруженная  скалами,   и
одинокая загорающая девушка с обнаженной грудью. Лазурное небо, по  нему
плывут белые облака,  как  нарисованные.  Плотные  такие  облака.  Будто
шагают под небесным куполом.
   Выходит,  бывшая  Крита  добралась-таки  до  Крита.  Можно   за   нее
порадоваться. Теперь она найдет там себе новое имя.  А  с  ним  -  новую
личность, новую жизнь. Но  меня  не  забывает  -  вот,  прислала  пустую
открытку.
   Чтобы убить время, я сел писать  ей  письмо.  Девушке  без  адреса  и
имени. С самого начала понимая, что не отправлю его.  Просто  захотелось
написать кому-нибудь.

***

   "Давно уже ничего не слышно от Мальты, - писал я. - Она  тоже  как-то
сразу  исчезла  из  моей  жизни.  Такое  ощущение,  что  люди  из  мира,
окружающего меня, потихоньку пропадают куда-то один  за  другим.  Только
что были здесь, шли рядом и раз!  -  никого  нет.  Видно,  где-то  рядом
пролегает край этого мира. В моей жизни ничего  не  происходит,  поэтому
все дни протекают как один, не отличишь. Газет я не читаю, телевизор  не
смотрю, на улицу почти не выхожу. Иногда только  наведываюсь  в  бассейн
поплавать. Страховка по безработице  давно  кончилась,  так  что  сейчас
проживаю сбережения. Впрочем, много  мне  не  надо  (хотя  жизнь  здесь,
наверное, подороже, чем на Крите), и какое-то время я вполне протяну  на
те небольшие деньги,  что  оставила  мне  мать.  С  родимым  пятном  все
по-старому - никуда оно не делось. Хотя, сказать по правде,  чем  больше
проходит времени, тем меньше я о нем думаю. Если мне с ним и дальше жить
- ничего не поделаешь. Может, у меня судьба такая,  может,  мне  надо  с
этим жить. Почему эта мысль пришла в голову? Сам не знаю. Скажу  только:
я внимательно прислушиваюсь ко всему".

***

   Иногда я вспоминал ночь, проведенную с Критой. Но  воспоминания  были
на удивление смутными, размытыми. В ту ночь мы не выпускали  друг  друга
из объятий. Это точно происходило наяву. Но прошло несколько  недель,  и
острота ощущений начала притупляться. Я уже был не в состоянии отчетливо
представить ее тело, нашу близость. Гораздо яснее,  чем  реальность  той
ночи, я помнил ощущения от того, что произошло между нами тогда, раньше,
в нашем сознании, в ирреальном мире. Тот таинственный гостиничный номер,
оседлавшая меня Крита в голубом платье Кумико... Все время они всплывали
у меня перед глазами. Позвякивает пара браслетов на ее  левом  запястье.
Мой пенис напрягается, становится необыкновенно твердым и большим. Крита
берет его в руку и  легко  вводит  себе  между  ног,  начинает  медленно
вращать бедрами. Подол платья Кумико нежно скользит по  моему  телу.  Но
вдруг чувствую,  что  на  месте  Криты  -  другая,  незнакомая  женщина.
Женщина-загадка - это она сидит верхом на мне в платье Кумико. Та самая,
таинственная незнакомка, что все время звонила. И я понимаю, что  слился
не с Критой, а с ней. Иное тепло, иные ощущения. Будто я попал в  другую
комнату. "Обо всем забудь, - шепчет женщина. -  Ты  спишь,  тебе  снится
сон, ты ничком лежишь в теплой грязи". Я больше не  мог  сдерживаться  и
кончил.
   Ясно, что в  этом  -  какой-то  смысл.  Именно  поэтому  воспоминания
остаются более свежими и яркими, чем реальность. Непонятно одно: что  же
это значит? Оживив эти картины в памяти, я закрыл глаза и вздохнул.

***

   В начале сентября позвонили из химчистки на станции  и  сказали,  что
вещи готовы и я могу их забрать.
   - Вещи? - спросил я. - Какие  вещи?  Кажется,  я  не  сдавал  никаких
вещей.
   - Как - не сдавали? Сдавали. И деньги уже заплатили. Осталось  только
забрать. Так что приходите, пожалуйста. Ведь вы - господин Окада?
   - Окада, - признался я. Номер телефона тоже был  мой.  Не  зная,  что
думать, я пошел в химчистку. Хозяин, как всегда, крутил  на  здоровенном
кассетнике приятные мелодии и  гладил  рубашки.  В  его  маленьком  мире
ровным счетом ничего не изменилось. Никаких веяний, никаких перемен.  Ни
авангард, ни арьергард. Ни вперед, ни  назад.  Ни  похвалы,  ни  ругани.
Ничего не меняется, ничего не исчезает. Когда я вошел, звучала "Дорога в
Сан-Хосе" Берта Баккара.
   При моем появлении хозяин, не выпуская утюга  из  рук,  уставился  на
меня - будто растерялся. Чего это  он  так  вытаращился?  Родимое  пятно
заметил, не иначе. Тут любой бы удивился - ходил себе человек,  ходил  и
вдруг, пожалуйста, - с такой отметиной заявился.
   - Вот, знаете, в аварию попал, - объяснил я.
   - Страшное дело эти аварии, - откликнулся хозяин. Судя по голосу,  он
искренне мне сочувствовал. Поглядев на утюг в руках, осторожно  поставил
его на подставку с таким видом, будто подозревал, что это он  виноват  в
моей беде. - А эта штука заживет?
   - Не знаю, - ответил я.
   Хозяин химчистки вручил мне  блузку  и  юбку  Кумико,  упакованные  в
целлофановые пакеты. Те самые, что я отдал Крите.
   - Их оставила девушка с короткими волосами.
   - Такими? - Я показал на пальцах сантиметра три.
   - Ну нет. Такими примерно. - Он провел рукой у плеча. -  Она  была  в
коричневом костюме и красной клеенчатой шляпе.  Заплатила  за  стирку  и
дала ваш телефон.
   Поблагодарив, я забрал блузку и юбку и  вернулся  домой.  Ведь  я  же
подарил Крите эти вещи. То была "плата" за ее тело, да и вообще они  мне
не нужны. Зачем Мальта принесла их  в  химчистку?  Не  найдя  ответа,  я
аккуратно сложил блузку и юбку и убрал в ящик, где лежала другая  одежда
Кумико.

***

   Я написал лейтенанту Мамия, рассказав вкратце, что со мной произошло.
Начал с извинений: "Мое письмо, наверное, причинит Вам беспокойство, но,
кроме Вас, больше не знаю, к кому обратиться". Потом написал, что в  тот
самый день, когда он приходил ко мне, Кумико ушла из дома, что  до  того
она уже несколько месяцев спала с другим, что  после  этого  я  три  дня
просидел в  колодце,  думая  обо  всем,  что  живу  сейчас  один  и  что
прощальный подарок от Хонды-сан оказался всего-навсего  пустой  бутылкой
из-под виски.
   Через неделю пришел ответ.
   "По правде говоря, мысли о Вас каким-то странным образом не  покидали
меня все это время, - писал лейтенант Мамия. -  Мне  кажется,  нам  надо
было поговорить подольше, по душам, и  очень  жаль,  что  тогда  это  не
получилось. К сожалению, в тот день у меня были неотложные дела и  нужно
было вечером возвращаться в Хиросиму. Поэтому я в  каком-то  смысле  рад
получить от Вас известия. Я думаю: а не хотел ли  Хонда-сан  свести  нас
вместе? Может, он считал, что наша встреча пойдет на  пользу  и  мне,  и
Вам? Потому, наверное, и послал меня к  Вам  под  предлогом,  что  нужно
передать от него последний подарок. Тогда понятно, почему появилась  эта
пустая коробка. Хонда-сан послал меня к Вам, это и стало его завещанием.
   Я очень удивился, узнав, что Вы спускались в колодец. Колодцы до  сих
пор меня сильно притягивают. Памятуя о том, что пришлось пережить, можно
подумать, что на колодцы я больше и смотреть не захочу. Но это не так. И
сейчас, стоит мне только увидеть где-нибудь колодец, сразу же хочется  в
него заглянуть. Больше того, если окажется, что в колодце сухо, меня так
и тянет спуститься туда. Верно, я все еще  продолжаю  надеяться,  что  с
чем-то встречусь там, внизу. Может быть, если я заберусь  туда  и  стану
ждать, эта встреча состоится. Жизнь она мне не  вернет.  Я  уже  слишком
стар, чтобы на это надеяться. Мне  только  хочется  отыскать  смысл  той
жизни, которую потерял.  Как  это  вышло?  Почему?  Хочу  докопаться  до
истины. Пусть жизнь станет совсем пустой и  потерянной,  еще  хуже,  чем
сейчас, - согласен. Лишь бы  узнать  ответ  на  эти  вопросы.  Не  знаю,
сколько еще лет мне осталось, но я с радостью приму это бремя.
   От Вас ушла жена. Искренне сочувствую, но это такое дело,  в  котором
ничего посоветовать не могу. Слишком долго я  живу  один,  без  любви  и
привязанности, без семьи, чтобы говорить на эти темы.  Но  мне  кажется,
если у Вас осталось хоть какое-то желание еще  чуть-чуть  подождать,  не
вернется ли Ваша жена домой, тогда, наверное, лучше оставаться  здесь  и
продолжать ждать. Вот что я бы сказал, если бы меня  спросили.  Понимаю,
как тяжело оставаться и жить там, где Вас оставили одного. Очень  хорошо
понимаю. Но самое жестокое в этом  мире  -  чувство  одиночества,  когда
человеку нечего искать, не на что надеяться.
   Будет возможность, я хотел бы поскорее еще раз  приехать  в  Токио  и
повидаться с Вами. Но, к несчастью, у меня разболелась нога,  и  лечение
потребует какого-то времени. Берегите себя и будьте здоровы".

***

   Мэй Касахара надолго выпала из поля  моего  зрения.  И  вот  в  конце
августа она явилась ко мне своим обычным  маршрутом  -  через  стенку  и
через сад. Окликнула меня, и мы сели на веранде поговорить.
   - Ты знаешь, Заводная Птица? Вчера начали разбирать заброшенный  дом.
Тот, где жили Мияваки, - сообщила она.
   - Его что, купил кто-нибудь?
   - Бог его знает.
   Мы с Мэй прошли по дорожке с тыла к заброшенному дому. Там  и  правда
работа была в полном разгаре. Человек шесть  рабочих  в  касках  снимали
ставни  и  окна,  выносили  раковины  и   электроприборы.   Мы   немного
посмотрели, как они работают. По их хмурому виду и методичным  движениям
было видно, что такая работа для них - дело  привычное.  Высоко  в  небе
плыли вытянутые белые облака - предвестники осени.  Интересно,  а  какая
осень на Крите? И облака? Такие же или нет?
   - А колодец тоже разломают? - спросила Мэй.
   - Наверное, - отозвался я. - Какой от него  толк?  Да  и  опасно  его
оставлять.
   - А то еще кто-нибудь провалится, - с самым серьезным  видом  сказала
Мэй. Я взглянул на ее  загорелое  лицо,  и  мне  ясно  представился  тот
немыслимо жаркий день в саду, когда я ощутил на родимом пятне касание ее
языка.
   - Ты так и не поехал на Крит, Заводная Птица!
   - Решил вот остаться, подождать.
   - Ты же говорил, Кумико больше не вернется. Говорил ведь?
   - Ну, это совсем другое дело.
   Мэй, прищурившись, посмотрела на меня. Когда  она  щурилась,  полоска
шрама возле глаза становилась глубже.
   - А зачем ты спал с Критой Кано, Заводная Птица?
   - Нужно было.
   - Это что - тоже другое дело?
   - Вот-вот.
   Мэй вздохнула.
   - Ну, тогда до свидания. До новых встреч.
   - Пока, - сказал я.
   - Послушай, - чуть замявшись, словно хотела что-то добавить,  сказала
она. - Я, наверное, скоро опять в школу пойду.
   - Решила вернуться все-таки?
   Она слегка пожала плечами.
   - Только в другую школу. В  старую  больше  ни  за  что  не  вернусь.
Правда, до новой добираться далеко. Так что пока мы с  тобой  не  сможем
видеться.
   Я кивнул. Потом достал из кармана лимонные леденцы и положил  один  в
рот. Мэй, посмотрев по сторонам, сунула в губы сигарету и закурила.
   - Приятно, наверное, спать с разными? А, Заводная Птица?
   - Да не в этом дело.
   - Это я уже слышала.
   - Угу, - буркнул я. Что еще можно было сказать на это?
   - Ну, ладно. А вообще, Заводная Птица, это из-за тебя я решила  снова
пойти в школу. Правда.
   - Это почему же?
   - Почему? - переспросила Мэй, снова прищурилась и перевела  глаза  на
меня. - Потому что мне опять захотелось в более-менее нормальную  жизнь.
Ты знаешь, Заводная Птица, мне с  тобой  жутко  интересно  было.  Честно
говорю. Вот ты весь из себя такой правильный, а ведешь  себя  совсем  не
так, как надо... ну, как бы  это  сказать...  как-то  непредсказуемо.  С
тобой совершенно не скучно. Кайф, в общем. Не скучно - это когда  живешь
и ни о чем лишнем голову не ломаешь. Разве не так? Поэтому здорово,  что
ты появился. Хотя, врать не буду, иногда мне бывает не по себе.
   - Это как понимать?
   - Как бы тебе объяснить... Смотрю я  на  тебя  и  думаю  иногда:  вот
мучаешься ты из-за меня, изо всех сил с чем-то  борешься.  Нянчишься  со
мной, беспокоишься  по-серьезному.  Понимаешь?  А  лицо  у  тебя  всегда
безразличное и вид... как будто ни до чего дела нет. Но ведь это не так.
Ты бьешься, сил не жалеешь, а другие ничего не замечают.  Если  не  так,
полез бы ты разве в колодец? Правильно? На самом-то  деле  ты,  конечно,
это делаешь совсем не для меня, а чтобы Кумико отыскать. Потому и лезешь
все время черт знает куда. Так что  мне  можно  не  волноваться.  Я  это
понимаю, но все равно кажется, что это ты все из-за меня. А может, когда
ты за Кумико бьешься, то и за других людей тоже, а? Из-за этого,  должно
быть, у тебя такой дурацкий вид бывает. Но знаешь что, Заводная Птица? Я
смотрю на тебя, и мне как-то не по себе. Правда. Ведь шансов победить  у
тебя, похоже, нет никаких. Предложили бы мне на спор  деньги  поставить,
ты уж не обижайся, поставила бы на  твой  проигрыш.  Ты  мне  нравишься,
Заводная Птица, но я не хочу из-за тебя разориться.
   - Все ясно, что уж тут...
   - Не хочу смотреть, как ты пропадаешь, и переживать  тоже  больше  не
хочу. Поэтому я и подумала: надо возвращаться в мир, где все более-менее
нормально и не так наверчено. Хотя не встреть  я  тебя  здесь,  у  этого
заброшенного дома, - может, ничего бы и не было. В школу бы я  точно  не
вернулась. Так бы и путалась во всей этой чертовщине.  Выходит,  ты  мой
благодетель, Заводная Птица, -  сказала  Мэй.  -  Да  и  тебе  от  этого
какой-то прок был, так ведь?
   Я согласно кивнул головой. Давненько, однако, меня никто не хвалил.
   - Пожми мне руку, - попросила Мэй.
   Я пожал смуглую ладошку девчонки и еще раз отметил  про  себя,  какая
маленькая у нее рука. Почти детская.
   - До свидания, Заводная Птица, - снова проговорила Мэй. -  Почему  же
ты не поехал на Крит? Почему не сбежал отсюда?
   - Но я же не ты. Не могу выбирать, на что делать ставку.
   Мэй убрала руку и  уперлась  в  меня  взглядом,  точно  рассматривала
какую-то диковину.
   - До свидания, Заводная Птица! Увидимся когда-нибудь.

***

   Дней через десять заброшенный дом полностью разобрали - на том  месте
теперь красовался голый пустырь. Дом исчез как  по  мановению  волшебной
палочки. От колодца тоже  следа  не  осталось  -  засыпали,  сровняли  с
землей. Свели под корень деревья и цветы в  саду,  статую  птицы  увезли
куда-то - наверное, на свалку. Может,  для  нее  это  и  лучше.  Простую
изгородь, отделявшую сад от дорожки, заменил глухой  высокий  деревянный
забор, за которым ничего не было видно.

***

   Как-то вечером в середине октября я  пошел  в  муниципальный  бассейн
поплавать. В тот  час  там  никого  не  было,  я  оказался  единственным
посетителем. В воде, как мираж, предо мной возникла странная картина.  В
бассейне, как всегда, приглушенно звучала музыка. Что-то из старых вещей
Фрэнка Синатры  -  то  ли  "Мечта",  то  ли  "Девчонка  в  голубом".  Не
вслушиваясь, я медленно, раз за  разом,  проплывал  двадцатипятиметровку
туда и обратно. Тогда