личить простым глазом.
   - Да. А может статься, дело не ограничится только исчезновением кота.
   Я слегка оторопел.
   - Но мы просим вас помочь найти кота. Только и  всего.  Замечательно,
если он отыщется. А если умер, мы  хотим  точно  это  знать.  Почему  же
история может оказаться длиннее? Не понимаю.
   - Я тоже, - проговорила Крита Кано, подняв руку к волосам, чтобы чуть
сдвинуть назад сверкающую заколку. - И  все-таки,  прошу  вас,  поверьте
моей сестре. Конечно, я не хочу сказать, что ей известно все  на  свете.
Но уж если она говорит: "Это будет долгая  история",  -  значит,  так  и
получится.
   Я молча кивнул. Говорить больше было нечего.
   - У вас есть сейчас время, господин Окада? Может быть, у вас какие-то
дела? - спросила она официальным тоном.
   Я ответил, что никаких дел у меня нет.
   - Тогда, если позволите,  я  немного  расскажу  вам  о  себе.  -  Она
устроила на диване сумку и  сложила  руки  на  обтянутых  зеленой  юбкой
коленях. На ногтях был красивый розовый маникюр. И ни одного  кольца  на
пальцах.
   - Конечно. Пожалуйста. - Так моя жизнь стала поворачивать в  каком-то
загадочном направлении. Что, впрочем,  можно  было  предугадать  с  того
момента, когда в прихожей раздался звонок Криты Кано.

8
Длинная история Криты Кано * Размышления о природе боли

   - Я родилась 29 мая, - начала свой рассказ Крита Кано,  -  и  вечером
того дня, когда мне исполнилось двадцать  лет,  решила  свести  счеты  с
жизнью.
   Я поставил перед ней чашку со свежим кофе. Она добавила в нее сливок,
отказалась от сахара и медленно перемешала ложечкой. Я, как обычно,  пил
черный кофе - не признаю сливки и сахар. Часы на столе сухо  отсчитывали
секунду за секундой.
   Пристально посмотрев мне в глаза, Крита Кано спросила:
   - Можно  я  буду  рассказывать  по  порядку,  с  самого  начала?  Где
родилась, про нашу семью...
   - Пожалуйста, не стесняйтесь. Делайте, как вам удобнее.
   - Нас у родителей трое, я - самая младшая. Еще  есть  брат  -  старше
Мальты. У отца - собственная больница  в  префектуре  Канагава.  Никаких
проблем  в  семье  не  было:  самая  обыкновенная  семья,  каких  много.
Родители, очень серьезные люди, с большим уважением относились к  труду.
Воспитывали нас в строгости, но и позволяли быть самостоятельными,  если
это не мешало взрослым. Материально мы ни в чем не нуждались, но роскоши
дома не было.  Родители  считали,  что  нельзя  баловать  детей  лишними
деньгами. В общем, жили мы скорее скромно.
   Мальта - старше меня на пять лет. С раннего детства  мы  видели,  что
она не совсем такая, как другие дети: у нее  был  дар  угадывать  разные
вещи. Например, она знала, что в такой-то  палате  больницы  только  что
умер пациент, или могла сказать, где искать пропавший  кошелек.  Сначала
все интересовались способностями Мальты, думали, что у нее  ценный  дар,
но скоро это стало вызывать тревогу. Родители запретили сестре  говорить
на людях о "вещах,  не  имеющих  под  собой  твердого  основания".  Отец
заботился о своей репутации главного врача и не хотел, чтобы посторонние
знали о сверхъестественных способностях его дочери. Вот Мальта и закрыла
рот на замок. Она не только перестала рассуждать о  "вещах,  не  имеющих
под  собой  твердого  основания",  но  и  старалась   избегать   обычных
повседневных разговоров.
   Только  со  мной  Мальта  откровенничала.  Мы  с  ней  очень  близки.
Предупредив,  чтобы  я  больше  никому  не  говорила,   она   потихоньку
рассказывала,  что  скоро  по  соседству  произойдет   пожар   или   что
самочувствие  нашей  тети,  что  живет  в  Сэтагая  ,
ухудшится. Ее слова всегда сбывались. Для меня, еще маленькой, это  было
ужасно интересно. Ничего страшного и неприятного я  в  этом  не  видела.
Помню, как я  все  время  ходила  за  Мальтой  по  пятам  и  слушала  ее
"прорицания".
   Чем старше становилась Мальта,  тем  сильнее  проявлялись  ее  особые
способности.  Но  она  не  понимала,  как  можно  ими  пользоваться  или
развивать, и очень страдала от этого.  Посоветоваться  было  не  с  кем,
рассчитывать, что кто-то подскажет ей, что делать, не  приходилось.  Еще
подростком Мальта поняла, что  такое  одиночество.  Ей  нужно  было  все
решать самой, на все искать собственные ответы. Конечно,  в  нашем  доме
она не была счастлива. Сестре приходилось  подавлять  свои  способности,
скрывать их от чужих глаз, поэтому она никогда  не  могла  расслабиться,
отдохнуть душой. Она чувствовала себя большим сильным растением, которое
посадили  в  маленький  горшочек.  Это   было   противоестественно,   не
правильно. И Мальта знала только одно: ей надо как можно скорее покинуть
этот дом. Она верила, что где-то на земле существует мир, в котором  она
сможет  жить  своей  жизнью.  Однако  пришлось  набраться  терпения   до
окончания школы.
   Учиться дальше Мальта не стала и в поисках новой  жизни  решила  одна
уехать за границу. Но наши родители - люди благоразумные и не могли  так
просто отпустить ее. Сестра накопила  денег  и,  ничего  им  не  сказав,
убежала из дому. Сначала поехала на Гавайи и прожила два года на острове
Кауаи.  Мальта  где-то  читала,  что  на  его  северном  побережье  есть
источники с чудесной водой. С тех пор у нее возник очень большой интерес
к воде. Сестра пришла к выводу, что человеческая жизнь во многом зависит
от состава воды, и поэтому решила временно остаться на Кауаи.  Тогда  на
острове еще жили коммуной хиппи, и Мальта  поселилась  с  ними.  Местная
вода очень повлияла на ее экстрасенсорные способности. Благодаря ей  она
смогла  достичь  "полноценной  гармонии"  между  своим  телом  и  своими
способностями. Мальта писала мне, как  это  замечательно,  и,  читая  ее
письма, я тоже была счастлива. Но скоро сестру  перестала  удовлетворять
эта земля. Остров действительно был прекрасным и мирным,  а  жившие  там
люди, далекие от мирских страстей, искали только душевного  спокойствия.
Однако они слишком зависели от наркотиков и секса. А моя сестра  в  этом
не нуждалась, поэтому, проведя на Кауаи два года, она уехала оттуда.
   Потом  Мальта  перебралась  в  Канаду,   путешествовала   по   северу
Соединенных Штатов, а затем  переехала  в  Европу.  Куда  бы  Мальта  ни
приезжала, везде она брала воду на пробу.  Ей  удалось  найти  несколько
мест с замечательной водой, но нигде она не  была  идеальной.  И  Мальта
продолжала ездить по  свету.  Когда  кончались  деньги,  она  занималась
гаданием - помогала  находить  пропавшие  вещи  или  людей.  За  это  ей
платили,  хотя  сестра  не  любит  брать  с  людей  деньги.  Не  годится
обменивать дар неба  на  материальные  блага.  Но  тогда  Мальта  просто
зарабатывала, чтобы выжить. Ее дар ценили повсюду, где бы она  ни  жила,
поэтому, чтобы получить деньги, много времени не требовалось.  В  Англии
она даже помогла полицейскому расследованию. Пропала маленькая  девочка,
Мальта указала место, где  был  спрятан  ее  труп,  и  неподалеку  нашла
оброненную убийцей перчатку. Его арестовали, и он сразу же сознался.  Об
этом деле писали в газетах.  Когда-нибудь  я  покажу  вам  вырезки.  Так
сестра кочевала по Европе, пока наконец не оказалась на Мальте.  К  тому
времени прошло почти пять лет, как она уехала  из  Японии.  Этот  остров
стал конечным пунктом в  поисках  воды.  Впрочем,  об  этом  вы,  верно,
слышали от самой Мальты?
   Я кивнул.
   - Странствуя по свету, Мальта постоянно писала мне.  Конечно,  иногда
мешали обстоятельства, но, как правило, каждую неделю я получала от  нее
большое  письмо.  Она  сообщала,  где  находится,  чем  занимается.  Нас
разделяло много километров, но  мы  очень  дружили  и  могли  в  письмах
делиться чувствами. Что это были за письма! Если бы вы их прочитали, вам
стало бы понятно, какой замечательный человек моя сестра. Благодаря этим
весточкам я смогла открыть для  себя  столько  миров,  узнать  о  многих
интересных людях. Ее письма меня подбадривали, помогали расти - я всегда
буду очень благодарна за них сестре и никогда этого не забуду. Но письма
- это только письма. В самые трудные подростковые годы, когда  я  больше
всего нуждалась в старшей сестре, она находилась где-то  далеко.  Ее  не
было рядом, и в семье мне было очень одиноко. Одна во всем свете.  Тогда
я очень мучилась от боли - дальше я расскажу об этом подробно. Не к кому
было обратиться за советом. В этом смысле я была такой же одинокой,  как
Мальта. Если б тогда она была рядом со  мной,  моя  жизнь,  может  быть,
сложилась бы немного иначе. Она могла мне что-то  посоветовать,  помочь.
Но говорить сейчас об этом нет смысла. Так же как и Мальте, мне пришлось
прокладывать в жизни дорогу самой. И когда мне исполнилось  двадцать,  я
твердо решила покончить с собой.
   Крита Кано взяла чашку и допила кофе.
   - У вас замечательный кофе, - сказала она.
   - Спасибо. Может быть, хотите перекусить? Я только что сварил яйца.
   Чуть подумав, она сказала, что съела бы одно. Я принес из кухни  яйца
и соль. Налил ей еще кофе. Мы не спеша очистили  и  съели  яйца,  выпили
кофе.   Зазвонил   телефон,   но   отвечать    я    не    стал.    После
пятнадцати-шестнадцати звонков аппарат смолк. На Криту  Кано  звонки  не
произвели никакого впечатления. Она их будто не слышала.
   Съев яйцо, она достала из сумки маленький носовой  платок  и  вытерла
губы. Одернула юбку.
   -  Решившись  на  самоубийство,  я  собралась  написать  предсмертную
записку. Просидела за столом целый час, пытаясь объяснить, почему  ухожу
из жизни. Хотела написать, что в моей смерти никто не  виноват,  что  ее
причины кроются во мне самой. Я не хотела,  чтобы  потом  кто-нибудь  по
ошибке винил себя в случившемся.
   Но написать записку я так и не смогла. Переписывала ее раз за  разом,
но каждый новый  вариант  казался  глупее  и  нелепее  предыдущего.  Чем
серьезнее мне хотелось написать, тем несуразнее  получалось.  Наконец  я
решила отказаться от этой затеи.
   Все очень просто. У меня наступило разочарование жизнью. Я больше  не
могла выносить всю ту боль, которая сидела во мне. Я ее терпела двадцать
лет. Все это время в жизни не было ничего, кроме непрекращающейся  боли.
Я изо всех сил старалась ее выдержать и абсолютно уверена,  что  сделала
все, что могла. Могу с гордостью  заявить:  я  не  собиралась  уступать,
сдаваться без боя. Но к своему двадцатому дню рождения пришла к  выводу,
что жизнь не стоит того, чтобы тратить на нее столько сил.
   Крита Кано замолчала и только разглаживала пальцами уголки  лежавшего
на коленях  носового  платка.  Когда  она  опускала  глаза,  ее  длинные
накладные ресницы отбрасывали на лицо мягкие тени.
   Я откашлялся. Наверное, надо было что-то  сказать,  но  в  голову  не
приходило ничего путного, и я промолчал. Издалека донесся крик  Заводной
Птицы.
   - Боль привела меня к решению умереть. Боль, - продолжала она. -  Это
не метафора. Я имею в виду не душевные  страдания,  а  чисто  физическую
боль. Простую, обыкновенную, явную, физическую - и от  этого  еще  более
острую - боль. Головная,  зубная  боль,  мучения  от  месячных,  боли  в
пояснице и  плечах,  жар,  ноющие  мышцы,  ожоги,  обморожения,  вывихи,
переломы, ушибы и так далее. Я страдала от боли гораздо чаще других,  да
и болело у меня во много раз сильнее. Возьмем, к примеру, зубы.  Похоже,
в них от рождения был какой-то дефект. Они болели круглый  год.  Как  бы
тщательно я их ни чистила  по  несколько  раз  в  день,  сколько  бы  ни
воздерживалась от сладкого, все напрасно. Зубы  болели  несмотря  ни  на
что. Вдобавок на меня почти не действовала анестезия. Поэтому  визиты  к
зубному врачу превращалось для меня в  кошмар.  Боль  была  неописуемая.
Ужасная. Потом эти муки с менструальными циклами. Месячные  проходили  у
меня очень тяжело, и целую неделю нижняя часть живота болела невыносимо.
При этом меня  еще  жутко  мучили  мигрени.  Наверное,  вам  трудно  это
представить, но от боли нельзя было сдержать слез. Эта пытка повторялась
каждый месяц и длилась целую неделю.
   Когда приходилось летать на самолете, голова  от  перемены  давления,
казалось, готова была лопнуть. Врачи говорили, что это как-то связано  с
устройством моего вестибулярного аппарата. Говорят, так бывает, когда  у
человека повышенная чувствительность на перепады давления. То же самое я
часто ощущала в лифте. Поэтому мне нельзя пользоваться лифтом в высотных
зданиях. Кажется, голова треснет от боли и оттуда хлынет  кровь.  А  что
было с желудком! Минимум раз  в  неделю  меня  скручивали  такие  острые
приступы, что невозможно было подняться утром с постели. Несколько раз я
проходила обследование, но причину врачи так и не нашли. Может быть, это
имело отношение к психике. Какие уж тому причины - не знаю, но  боли  не
прекращались, а ведь еще надо было ходить в школу. Если бы я  пропускала
занятия всякий раз, когда у меня что-то болело, в школе бы меня почти не
видели.
   Стоило мне обо что-то удариться, как на  теле  обязательно  появлялся
кровоподтек. Глядя на себя в зеркало ванной, я готова была  разрыдаться.
Все тело  покрывали  черные  синяки  -  оно  напоминало  гнилое  яблоко.
Появляться на людях в купальнике было для меня пыткой, поэтому,  сколько
себя помню, я почти никогда не плавала. Была и еще одна проблема:  из-за
того, что правая и левая нога у меня чуть различаются  по  размеру,  мне
страшно натирала новая обувь.
   Из-за всего этого я почти  не  занималась  спортом.  Как-то  в  школе
приятели насильно вытащили меня на каток.  Там  я  упала  и  так  сильно
ушибла поясницу, что с тех пор, как только наступала зима,  у  меня  это
место начинало страшно болеть. Казалось, будто  в  меня  изо  всей  силы
загоняют толстую иглу. Бывало, я не могла удержаться на  ногах,  пытаясь
подняться со стула.
   Меня также по три-четыре дня мучили запоры, и чтобы сходить в туалет,
опять надо было терпеть боль. Страшно ломило плечи. Мышцы  сводило  так,
что они становились как камень. Боль не позволяла долго стоять, но  даже
когда я ложилась,  облегчения  не  наступало.  Когда-то  в  Китае  людей
наказывали, сажая на несколько лет в тесные деревянные  ящики.  Я  давно
читала об этом в какой-то книжке. Наверное, этим несчастным было так  же
больно, как и мне. Временами от боли я едва дышала.
   Можно еще долго рассказывать о боли, которую мне  пришлось  испытать,
но боюсь вас утомить. И  так  достаточно.  Я  хотела  только,  чтобы  вы
поняли, что мое тело было средоточием огромного  количества  болячек.  Я
стала думать, что меня кто-то проклял, жизнь оказалась несправедлива  ко
мне. Боль еще можно было бы терпеть, если бы и другие люди в мире  несли
такой же крест. Но это было не так. Боль ужасно несправедлива. Я  многих
о ней расспрашивала, но никто, оказывается, не представляет,  что  такое
настоящая боль. Подавляющее большинство людей живет на свете,  почти  не
зная боли, - во всяком случае, не чувствует ее каждый день. Когда я  это
поняла (все стало ясно после перехода в среднюю школу), мне стало обидно
до слез. Почему только я? Почему мне надо жить, неся такой тяжкий  груз?
И тут же захотелось умереть.
   Но в то же время мне пришла в голову и другая мысль: "Не может же это
продолжаться вечно? Однажды утром я проснусь -  и  боли  не  будет,  она
исчезнет неожиданно, без всяких объяснений -  и  передо  мной  откроется
новая, спокойная жизнь, в которой ей не будет  места".  Но  уверенности,
что это произойдет, у меня не было.
   Я откровенно рассказала все Мальте: "Жить с такими муками я больше не
хочу. Что мне делать?" Через некоторое  время  она  ответила.  "С  тобой
действительно что-то не так, - писала сестра. - Но я не понимаю,  в  чем
дело и что нужно предпринять. Моих возможностей пока недостаточно, чтобы
судить о таких делах. Подожди,  пока  тебе  исполнится  20  лет,  -  вот
единственное, что я могу тебе сказать. Потерпи до этого времени и  потом
уже что-то решай. Так, думаю, будет лучше".
   Так я решила пожить до двадцати. Однако  время  шло,  а  изменений  к
лучшему не наблюдалось. Больше того - боль  становилась  все  сильнее  и
сильнее.  Из  всего  этого  я  поняла  лишь   одно:   боль   обостряется
пропорционально росту тела. Но я терпела ее восемь лет и все  это  время
старалась обращать внимание только на хорошие стороны жизни.  Никому  не
жаловалась. Всегда старалась улыбаться, как бы  тяжело  ни  приходилось.
Научилась сохранять невозмутимый вид, даже когда от боли  еле  держалась
на ногах. Слезы и  жалобы  боль  не  снимают,  от  них  становишься  еще
несчастней. Я очень старалась, и многие люди стали относиться ко  мне  с
любовью и симпатией. Они считали  меня  тихой  и  приятной  девушкой.  Я
вызывала доверие у старших, подружилась со многими сверстниками. Если  б
не боль, мне, наверное, нечего было бы  жаловаться  на  жизнь,  на  свою
юность. Но боль преследовала меня все время, она как  будто  стала  моей
тенью. Стоило позабыть о ней хотя бы на минуту, как она  наносила  новый
удар по моему телу.
   В университете я познакомилась с одним  парнем  и  на  первом  курсе,
летом, лишилась девственности. Но и  это  -  что,  впрочем,  можно  было
предположить - принесло мне только боль. "Потерпи немного, привыкнешь, и
боль пройдет", - говорили опытные в таких делах подруги, однако  она  не
проходила. Каждый раз, когда я спала с этим парнем, от боли у меня текли
слезы из глаз. Наконец я объявила, что с меня хватит: "Ты мне нравишься,
но не могу больше выносить этой боли". Удивившись, он назвал  мои  слова
полным бредом.  "Тут  наверняка  дело  в  психологии,  -  заявил  он.  -
Расслабься. Тогда боль  пройдет  и  тебе  будет  приятно.  Этим  же  все
занимаются, и у тебя тоже получится. Постарайся, и  будет  результат.  И
нечего из себя девочку строить, на боль все сваливать.  Хватит  ныть,  в
конце концов".
   Когда я это услышала, моему многолетнему терпению пришел конец и меня
в буквальном смысле слова прорвало: "Что ты можешь знать  о  боли?!  То,
что испытываю я, - не просто боль. У меня болит все, что только можно. И
если я на что-то жалуюсь, значит,  мне  правда  больно".  Я  попробовала
объяснить ему свое состояние, перечисляя все болячки, доставшиеся на мою
долю, но он так  ничего  и  не  понял.  Человек,  который  не  испытывал
настоящей боли, не в состоянии понять, что это такое. На этом наш  роман
кончился. Вскоре подошел мой двадцатый день рождения. Я переносила  боль
долгих двадцать лет, надеясь,  что  придет  светлый  момент  и  наступит
перелом. Но этого не случилось. Борьба лишила меня последних  сил.  Надо
было умереть раньше. А я пошла в обход и лишь затянула свои муки.
   Крита Кано прервала рассказ и глубоко вздохнула. На столе  перед  ней
стояли блюдечко с яичной скорлупой и  пустая  чашка.  На  коленях  лежал
аккуратно сложенный носовой платок. Она вдруг будто вспомнила о  времени
и поглядела на стоявшие на полке часы.
   - Извините меня, - тихо произнесла Крита лишенным эмоций голосом. - Я
что-то заговорилась. Отняла  у  вас  столько  времени.  Не  буду  больше
задерживать. Мне, право, очень неудобно. - С этими словами она  сжала  в
руке ремешок белой лакированной сумки и поднялась с дивана.
   - Погодите минуту, - растерялся я. Мне совсем не хотелось, чтобы  она
останавливалась посередине. - О моем времени не беспокойтесь, прошу вас.
Я все равно весь день свободен. Может быть, расскажете  до  конца?  Ведь
ваша история, наверное, на этом не кончилась?
   - Вы правы,  -  проговорила  Крита  Кано.  Она  продолжала  стоять  и
смотрела на меня сверху вниз, крепко сжимая обеими руками ремешок сумки.
- То, что я вам рассказала, - это скорее предисловие.
   Попросив ее подождать, я вышел на кухню. Стоя у раковины, сделал  два
глубоких вдоха, потом достал с полки два стакана, положил в  них  лед  и
наполнил  апельсиновым  соком  из  холодильника.  Поставил  стаканы   на
маленький поднос и вернулся с ним в гостиную. Я намеренно проделывал эти
операции не спеша, но,