. На полке магнитола (та
самая, здоровая, помнишь?). Я сейчас  завела  Брюса  Спрингстина.  Можно
слушать на  полную  катушку  -  сегодня  воскресенье,  после  обеда  все
разошлись гулять, и ябедничать никто не станет.
   По  уикендам  выбираюсь  в  городок  поблизости  пошарить  кассеты  с
записями  в  музыкальном  магазине.  Сейчас  это  -   мое   единственное
развлечение.  (Книжек  почти  не  покупаю.   Если   захочется   почитать
что-нибудь, можно в библиотеке  взять.)  Подружка  из  соседней  комнаты
купила машину б/у и подвозит меня до городка. Я и сама пробовала на  ней
ездить. Тут такой простор, можно учиться рулить сколько хочешь. Прав еще
нет, но все равно - уже здорово получается.
   Хотя, сказать по правде, кабы  не  кассеты,  делать  в  этом  городке
совершенно нечего. Развлечений никаких. Все говорят:  если  хоть  раз  в
неделю туда не ездить - с ума сойдешь, а я кайф ловлю, когда все уходят,
- сижу одна и любимую музыку слушаю. Как-то раз мы с девчонкой - той,  у
которой машина, - поехали на свидание. Просто посмотреть, что  из  этого
выйдет. Она как раз из  тех  мест  и  многих  там  знает.  Мне  достался
неплохой парень, студент, но... как сказать?.. я все никак не  разберусь
со своими чувствами. Они построились там, вдали, как выставленные в тире
куклы, и между  мной  и  ими,  кажется,  висят  прозрачные  занавески  в
несколько рядов.

***

   Скажу честно, Заводная Птица: когда мы с  тобой  встречались  прошлым
летом - сидели вдвоем у тебя на кухне, пили пиво и  разговаривали,  -  я
все  время  думала:  "А  вдруг  он  сейчас  меня  повалит  и  попытается
изнасиловать?  Что  тогда  делать?"  Непонятно.  Конечно,  я  бы  начала
брыкаться, кричать: "Прекрати! Не надо, Заводная Птица!" Но тут же стала
бы думать: а почему, собственно, "не надо" и зачем тебе "прекращать"?  В
голове бы совсем помутилось, и пока я бы разбиралась, что к чему, ты  бы
уже меня изнасиловал. От таких мыслей  сердце  колотилось  как  бешеное.
"Вот попала! За что?" - стучало в голове. Ты, верно, и  не  догадывался,
что у меня в голове. Я дура, да? Точно, дура! Но тогда это было для меня
абсолютно серьезно, ты даже  не  знаешь,  как  серьезно.  Вот  почему  я
лестницу вытащила и закрыла тебя в колодце. "Фу-у! Заводной Птицы теперь
нет, можно голову больше не ломать и жить спокойно".
   Уж ты извини, Заводная Птица. Нельзя было так с тобой поступать (да и
ни с кем другим тоже). Иногда ничего не могу с собой поделать.  Понимаю,
что творю, а остановиться - не получается. Это мое слабое место.
   Вряд ли ты собирался меня насиловать. Сейчас я  почему-то  уверена  в
этом. То есть ты не то чтобы ни за что на меня не кинулся (никто ведь не
знает наверняка, что может случиться) - просто вряд  ли  решился  бы  на
такое. Не знаю, как понятнее сказать, но почему-то мне так кажется.
   Ну ладно, хватит про изнасилования.
   Короче, какие уж там свидания - я все равно ни на чем сосредоточиться
не могу. Смеюсь, болтаю, а мысли все время витают  неизвестно  где,  как
выскользнувший  из  рук  воздушный  шарик.  Думаю  то  об  одном,  то  о
чем-нибудь совсем другом. Хочется еще  немного  побыть  одной,  подумать
спокойно, чтобы никто не мешал. В этом смысле я, похоже, пока только "на
пути к выздоровлению".
   Скоро напишу еще. В следующий раз, может,  пройдем  с  тобой  дальше.
P.S. Попробуй догадаться до следующего моего письма, где я сейчас и  чем
занимаюсь".

8
Мускатный Орех и Корица

   Кот весь - от морды до кончика хвоста - был заляпан засохшей  грязью,
шерсть перепуталась и свалялась клочками, как  будто  он  долго  валялся
где-то на помойке. Держа мурлыкавшего  в  экстазе  кота,  я  учинил  ему
тщательный осмотр. Бродяга немного похудел, однако морда,  тело,  шерсть
почти не изменились, с тех пор как я  видел  его  последний  раз.  Глаза
чистые, ни ран, ни царапин. По виду не скажешь, что он почти  целый  год
где-то скитался. Скорее он походил на гулящего котяру, который  вернулся
домой после бурной ночи.
   На веранде я положил  в  тарелку  купленные  в  супермаркете  кусочки
макрели. Кот, судя по всему, был голодный как волк и смел  рыбу  в  один
момент, давясь и срыгивая. Отыскав  под  раковиной  специальную  кошачью
миску, я налил в нее доверху холодной воды. Кот выхлебал  почти  все  и,
передохнув немного, принялся вылизывать свою запачканную шубу, но  потом
вдруг как бы вспомнил о моем присутствии, забрался ко мне на  колени  и,
свернувшись клубочком, уснул.
   Животное спало, подвернув под себя передние лапы и уткнувшись носом в
собственный хвост. Его мурлыканье,  поначалу  громкое,  становилось  все
тише, пока, наконец, он не расслабился окончательно -  до  желеобразного
состояния - и не погрузился в сон. Я сидел  на  веранде  на  солнышке  и
легонько поглаживал кота, стараясь не разбудить. Со мной так много всего
произошло, что я, честно говоря, почти забыл о том,  что  он  пропал.  И
сейчас при виде маленького мягкого существа,  доверчиво  дрыхнувшего  на
коленях, у меня потеплело в груди. Я положил руку коту на грудь и ощутил
еле заметные частые удары его сердца. Как и мое, оно без устали  усердно
отбивало отведенный этому маленькому телу срок.
   Где он бродяжничал все это время? Что делал?  Почему  вдруг  вернулся
сейчас домой? Если бы только можно было спросить у него: где  ты  шлялся
целый год? Зачем? Где остались следы потерянного тобой времени?

***

   Я принес на веранду старую подушку и уложил на нее кота. Он был вялый
и какой-то измочаленный, как выстиранная тряпка. Когда я взял  зверя  на
руки, у него чуть приподнялись веки и приоткрылся рот, но он не издал ни
звука. Устроившись поудобнее на подушке, кот зевнул и снова  отключился,
а я, убедившись в этом, пошел на  кухню  разбирать  купленные  продукты.
Убрал в холодильник тофу, овощи и рыбу, потом на всякий случай  заглянул
на веранду. Кот дрых в той же позе. Мы в шутку называли его Нобору Ватая
- уж больно он напоминал выражением глаз брата Кумико, но  это  было  не
настоящее имя. Мы с Кумико все собирались его как-нибудь назвать - и так
целых шесть лет прошло.
   Хотя кличка "Нобору Ватая" совсем не подходила нашему  коту.  Даже  в
шутку. Уж больно разросся за эти  шесть  лет  настоящий  носитель  этого
имени. Величать так бродягу дальше никак нельзя. Нужно что-то  для  него
придумать,  пока  он  опять  не  сбежал.  Срочно.  Что-нибудь   попроще,
поконкретнее - настоящее новое имя. Видимое, осязаемое. Такое, чтобы  от
клички  "Нобору  Ватая"  ни  воспоминаний,  ни  отзвука,  ни  смысла  не
осталось.
   Я поднял с пола тарелку,  в  которой  лежала  рыба.  Посуда  сверкала
чистотой, будто ее вымыли и вытерли. Видно, угощение  пришлось  коту  по
вкусу. Хорошо, что мне в голову пришло купить макрель как раз перед тем,
как эта скотина заявилась домой. Добрый знак - и для меня, и  для  кота.
Назову-ка я его Макрель. Почесывая у кота за ухом, я объявил  ему:  "Вот
так, дружище! Ты больше не Нобору Ватая. Ты теперь Макрель". Я выкрикнул
бы эти слова громко, на весь свет, если б мог.
   До вечера я просидел на веранде с Макрелью и с какой-то книжкой.  Кот
спал беспробудно - может, хотел во сне вернуть обратно нечто такое,  что
было  утрачено;  его  бока  поднимались  и  опускались  в  такт   тихому
размеренному дыханию, напоминавшему шум далеких кузнечных  мехов.  Время
от времени я протягивал руку к его теплому телу, чтобы убедиться, что он
в самом деле здесь, со  мной.  Как  это  замечательно:  протянуть  руку,
коснуться и почувствовать чье-то тепло. Как долго, сам того не  замечая,
я жил без этих ощущений.

***

   Утром Макрель никуда не делся. Когда я открыл глаза, он спал рядом на
боку, вытянув лапы. Ночью он, похоже, просыпался и  всего  себя  вылизал
начисто - не осталось ни грязи, ни колтунов, и он вновь сделался прежним
пушистым красавцем. Подержав немного Макрель на  руках,  я  угостил  его
завтраком,  сменил  воду  в  миске.  Потом  отошел  подальше  и  позвал:
"Макрель!" На третий раз кот повернулся в мою сторону и тихонько мяукнул
в ответ.
   Надо было начинать новый день.  Я  ополоснулся  под  душем,  выгладил
свежевыстиранную рубашку, летние брюки  и  новые  кроссовки.  Хотя  небо
затянули облака,  было  не  холодно:  я  решил  обойтись  без  пальто  и
облачился только в толстый свитер. Доехав  на  электричке  до  Синдзюку,
прошел подземным переходом до площади у западного  вестибюля  вокзала  и
уселся на любимую скамейку.

***

   Моя новая знакомая явилась сразу после трех. Увидев меня, не выказала
никакого удивления. Я тоже отреагировал на  ее  появление  спокойно.  Мы
будто договорились встретиться заранее и даже не поздоровались.  Я  лишь
чуть поднял голову, а она едва заметно улыбнулась при виде меня.
   Одета она была по-весеннему: оранжевый топ из  хлопка  и  узкая  юбка
цвета топаза; в ушах - маленькие золотые сережки. Сев рядом, как обычно,
достала из сумочки "Вирджинию Слимз", молча взяла сигарету и поднесла  к
ней миниатюрную золотую зажигалку. На  этот  раз  закурить  мне  уже  не
предлагала. Сделав с задумчивым видом две-три неторопливые затяжки,  она
вдруг бросила сигарету на землю, как бы желая  проверить,  действует  ли
еще сегодня закон всемирного тяготения. Потом  легонько  дотронулась  до
моего колена и со словами: "Пойдем со мной", встала со скамьи. Я потушил
ногой брошенный окурок и поднялся следом. Подняв  руку,  она  остановила
проезжавшее мимо такси и села в машину. Я  последовал  за  ней.  Женщина
четко назвала водителю адрес на Аояме и,  пока  мы  добирались  туда  по
запруженным улицам, не проронила ни слова. Я рассматривал в окно Токио и
по дороге от западного вестибюля Синдзюку  до  Аоямы  заметил  несколько
новых зданий, которых прежде  не  видел.  Женщина  тем  временем  писала
что-то маленькой золотой  ручкой  в  извлеченном  из  сумочки  блокноте,
периодически поглядывая на часы, словно проверяя. Часы - тоже золотые, с
браслетом. Похоже, все эти мелочи, которые она носила и имела при  себе,
были  из  золота.  А  может,  в  золото  обращалось  все,  к  чему   она
прикасается?
   Женщина привела меня в один бутик на Омотэ-сандо ,  где   продавались   вещи   известных
модельеров, и  выбрала  для  меня  два  костюма  -  серый  с  синевой  и
темно-зеленый, оба из тонкого материала. Модные - в таких в  юридическую
контору не походишь - и стоили немало, сразу видно. Ничего объяснять она
не стала, да я и не требовал объяснений, делал, что говорят, и все.  Это
напомнило мне фильмы  "интеллектуального  кино",  которые  я  смотрел  в
студенческую пору. В них никогда ничего не объяснялось:  считалось,  что
объяснения помешают воспринимать реальность в том виде, как она  в  этих
фильмах представлена. Вполне допускаю, что такой взгляд  на  вещи  имеет
право на существование, но мне как человеку живому, из  плоти  и  крови,
соприкосновение с этим миром казалось непривычным и удивительным.
   Сложения я самого обыкновенного, среднего, так что  подгонять  одежду
по размеру, за исключением длины рукавов и брюк, мне не  нужно.  Женщина
подобрала три сорочки и к ним в тон - три галстука, добавив к этому пару
брючных ремней и полдюжины носков.  Расплатившись  кредитной  карточкой,
попросила доставить купленные вещи ко мне домой. Видимо, в голове у  нее
уже сложилось четкое представление о том, какую одежду и  как  я  должен
носить, поэтому выбор вещей времени  почти  не  занял.  Я  бы  ластик  в
магазине канцтоваров дольше выбирал. При всем при  том  нельзя  было  не
признать, что у нее великолепный вкус. Сорочки и  галстуки,  на  которые
она указывала,  почти  не  задумываясь,  по  цвету  и  фасону  подходили
идеально, словно их выбирали долго и тщательно, и  сочетания  получились
весьма оригинальные.
   Потом она повела меня в магазин обуви, где  купила  под  костюмы  две
пары туфель. На это тоже много времени не ушло. Опять кредитная карточка
и распоряжение отвезти покупки ко мне. Может, и не следовало  специально
договариваться о доставке на дом двух пар обуви, но, похоже, такова была
ее манера: быстро  выбрать  то,  что  нужно,  заплатить  по  кредитке  и
попросить доставить на дом.
   Потом мы пошли покупать часы.  Там  все  повторилось.  Она  приобрела
классные  модные  часы  с  ремешком  из   крокодиловой   кожи,   здорово
подходившие к костюмам. И на эту операцию времени мы почти не потратили.
Стоили часы тысяч пятьдесят - шестьдесят. Мои были из дешевой пластмассы
и, судя по всему, не очень ее устраивали. Часы, по крайней мере, на  дом
доставлять она не просила. Их упаковали, и она молча  вручила  коробочку
мне.
   Следующим пунктом программы стал  мужской  салон  красоты.  Помещение
больше напоминало танцкласс - просторное, с блестящим деревянным полом и
огромными зеркалами во всю стену. В салоне  было  пятнадцать  кресел,  и
мастера с ножницами и щетками для волос  курсировали  по  залу,  подобно
кукловодам. Тут и там стояли горшки с  растениями,  из  закрепленных  на
потолке черных динамиков  "Боуз"  тихо  лилась  музыка  -  Кит  Джарретт
выдавал на пианино одно из  своих  бессвязных  замысловатых  соло.  Меня
сразу проводили в кресло - наверное, женщина во время нашего  похода  по
магазинам  откуда-то  сделала  предварительный   заказ.   Она   подробно
объяснила худощавому мастеру, что со мной нужно делать. Видно, они  были
знакомы. Мастер принялся выполнять полученные инструкции, поглядывая  на
меня в зеркало с таким выражением, точно видел перед собой полную  миску
волокнистых стеблей сельдерея, которые ему предстояло съесть.  Лицом  он
походил на молодого Солженицына.
   - Вернусь, когда ты закончишь, -  сказала  ему  женщина  и  удалилась
легкой и быстрой походкой.
   Парикмахер работал молча,  раскрывая  рот  только  по  необходимости:
"сюда, пожалуйста", - чтобы вымыть мне голову,  "извините",  -  смахивая
напбдавшие после стрижки волосы. Когда он отходил от меня, я всякий  раз
трогал пятно на правой щеке. Людей в салоне было много, они отражались в
висевших по стенам зеркалах. Среди них  я  обнаружил  и  себя  вместе  с
красовавшейся на лице ярко-синей отметиной.  Она  уже  не  казалась  мне
безобразной или нечистой. Пятно - часть меня, то, с чем надо смириться и
жить. Время от времени я чувствовал на  нем,  на  его  отражении  чьи-то
глаза, но понять, кто смотрит,  было  невозможно:  слишком  много  фигур
мелькало в зеркалах. Я лишь ловил на себе чужие взгляды.
   Стрижка заняла полчаса. Волосы, порядком отросшие с тех  пор,  как  я
ушел с работы, снова стали короткими. Я  пересел  на  один  из  стульев,
предназначенных  для  ожидавших  очереди  клиентов,  и,  слушая  музыку,
принялся листать какой-то журнал, пока не вернулась женщина. Моей  новой
прической  она,  похоже,  осталась   довольна.   Достала   из   кошелька
десятитысячную купюру, расплатилась,  и  мы  вышли  на  улицу.  Тут  она
остановилась и оглядела меня с ног до головы - как  я  проделал  это  со
своим котом. Словно хотела убедиться, не забыла ли чего. Судя по  всему,
ничего такого она не  обнаружила.  Взглянула  на  свои  золотые  часы  и
вздохнула. Было почти семь.
   - Поужинаем? - спросила женщина. - Ты как?
   На завтрак я съел тост да днем перехватил один пончик. И все.
   - Да, пожалуй.
   Она повела меня в итальянский ресторан поблизости.  Ее  там,  видимо,
знали, и нас, ни слова не говоря, провели  за  тихий  столик  в  глубине
зала. Когда я уселся напротив нее, женщина попросила вынуть из  карманов
брюк все,  что  там  было.  Я  беспрекословно  подчинился.  Казалось,  я
разошелся с реальностью, в которой жил  раньше,  и  теперь  она  бродила
где-то рядом. "Хоть бы она меня  отыскала",  -  мелькнуло  в  голове.  В
карманах ничего особенного не нашлось: я выложил на стол ключи,  носовой
платок, бумажник. Она посмотрела на них  без  большого  интереса,  потом
взяла  бумажник  и  заглянула  внутрь.  Пять  с  половиной  тысяч   иен,
телефонная карточка, карточка из банка,  пропуск  в  бассейн.  Только  и
всего. Ничего особенного. Ничего такого, что можно  понюхать,  измерить,
потрясти, окунуть в воду, рассмотреть на свет. С тем же выражением  лица
она вернула мне мои вещи.
   - Завтра пойди и купи дюжину носовых платков, новый бумажник и  чехол
для ключей, - сказала она. - Уж это ты сам выберешь. Да, а  когда  ты  в
последний раз покупал нижнее белье?
   Я задумался, но так и не вспомнил:
   - Точно не помню. Довольно  давно,  по-моему.  Но  вообще  я  чистоту
люблю, живу один, белье не накапливаю, сразу стираю...
   - Это неважно. Купи еще дюжину маек и трусов, - отрезала  она,  давая
понять, что не хочет больше говорить на эту тему.
   Я молча кивнул.
   - Чеки отдашь мне, я  оплачу.  И  покупай  только  самое  лучшее.  За
прачечную я тоже буду платить. Рубашку больше одного раза не  надевай  -
сдавай в стирку. Понятно?
   Я опять кивнул. Слышал бы ее хозяин химчистки у нас на станции -  вот
бы обрадовался. "Но..." - сказал я про себя, и этот простой  коротенький
союз словно  приклеился  к  оконному  стеклу  одним  лишь  поверхностным
натяжением, пока мне не удалось  вытянуть  из  него  нормальную  длинную
фразу:
   -  Но  зачем  вам  все  это  -  покупать  мне  одежду,   платить   за
парикмахерскую, прачечную?
   Женщина не ответила, лишь достала из сумочки пачку "Вирджинии  Слимз"
и вынула сигарету. Появившийся  как  из-под  земли  высокий  официант  с
правильными чертами  лица  привычным  движением  поднес  к  ее  сигарете
спичку. Спичка сухо чиркнула по коробку с  приятным  аппетитным  звуком.
Официант протянул нам  меню,  но  женщина,  даже  не  заглянув  в  него,
заявила, что дежурные блюда нас не интересуют:
   - Принеси мне овощной салат, рогалик и что-нибудь из  белой  рыбы.  В
салат пусть добавят дрессинг и перец - совсем чуть-чуть. Еще минеральную
воду с газом. Льда не надо.
   Мне в меню копаться не хотелось, и я заказал то же самое. Официант  с
поклоном скрылся. Реальность никак не возвращалась ко мне.
   - Я просто так, из любопытства спрашиваю, - решился опять  заговорить
я. - Без всякого умысла. Вы всего мне накупили, я, конечно,  не  против,
но стоит ли на это время и деньги тратить?
   Ответа по-прежнему не было.
   - Мне просто интересно, - повторил я.
   Молчание. Женщина с таким интересом рассматривала живописное  полотно
на стене, что было ясно - ей не  до  моих  вопросов.  Картина,  как  мне
показалось,  изображала  итальянский   сельский   пейзаж   -   аккуратно
подстриженные  сосны,  рассыпавшиеся  по  холмам  крестьянские  дома   с
рыжеватыми стенами. Даже не дома, а домишки - маленькие, но очень милые.
Интересно, что за народ там живет? Наверное, нормальные люди и  жизнь  у
них нормальная. Непонятные загадочные женщины не покупают им ни  с  того
ни с сего костюмы, туфли и часы. Им не нужно  нигде  искать  сумасшедшие
деньги, чтобы заполучить  какой-то  высохший  колодец.  Я  по-настоящему
завидовал тем людям, живущим в таком нормальном мире. Эх, если бы только
можно было прямо сейчас оказаться в этой картине! Зайти  в  какой-нибудь
домишко, выпить вина, забраться под одеяло и уснуть, ни о чем не думая.
   В этот момент появился официант  и  поставил  перед  нами  стаканы  с
газированной минералкой. Женщина затушила сигарету в пепельнице.
   - Почему бы тебе не спросить меня о чем-нибудь другом? - сказала она.
   Пока я думал, что бы такое у нее спросить, женщина сделала из стакана
несколько глотков.
   - Парень в офисе на Акасаке - ваш сын? - поинтересовался я.
   - Да, - тут же ответила она.
   - Он что, немой?
   Женщина кивнула.
   - Он почти не говорил с самого рождения, а  когда  ему  еще  не  было
шести, вдруг совсем перестал. С тех пор голоса не подает.
   - А почему так получилось? Была какая-то причина?
   Она сделала вид, что не слышит, и я решил спросить по-другому:
   - Но если он не говорит, как же с делами справляется?
   Женщина чуть сдвинула брови. Этот вопрос она услышала, но отвечать на
него явн