е угодно и с кем угодно. Люди  считают,
что во всем виновата война. Ничего подобного. На свете всякое случается,
и войны бывают".
   Глядя на  подлодку  и  нацелившуюся  прямо  на  нее  огромную  пушку,
Мускатный Орех не испытывала страха. Мать что-то кричала ей, но слов она
не слышала.  Потом  почувствовала,  как  кто-то  крепко  схватил  ее  за
запястья и потянул, но она не отпускала руки. Крик и  шум  вокруг  стали
постепенно отдаляться, будто  кто-то  убирал  громкость  радиоприемника.
"Почему так хочется спать?" - промелькнуло в голове. Она закрыла глаза -
сознание тут же потухло и унеслось с палубы куда-то далеко-далеко.

***

   На глазах у Мускатного Ореха японские  солдаты  прочесывали  обширную
территорию зоопарка и одно за  другим  расстреливали  животных,  которые
могли  напасть  на  людей.  Вот  выпущенная  по   приказу   офицера   из
"тридцатьвосьмерки"  пуля   пробивает   тигриную   шкуру   и   разрывает
внутренности зверя. Небо  сверкает  синевой,  и  с  окрестных  деревьев,
подобно внезапному ливню, обрушивается пронзительный стрекот цикад.
   Солдаты делали свое дело молча. На их  обожженных  солнцем  лицах  не
было ни кровинки, и они напоминали изображения на  древних  керамических
сосудах. Через несколько дней, самое большее - через неделю, в  Синьцзин
должны были войти главные силы  советской  дальневосточной  группировки.
Остановить их  было  невозможно.  За  время  войны  почти  все  отборные
подразделения  Квантунской  армии,   некогда   великолепно   оснащенные,
перебросили на юг, где боевые действия охватывали все  новые  районы,  и
теперь бульшая их часть лежала на морском дне или гнила  в  непроходимых
джунглях. Были потеряны почти все  противотанковые  пушки  и  танки.  Из
грузовиков для перевозки войск на ходу оставалось всего ничего. Запчасти
кончились. Хотя всеобщая  мобилизация  поставила  под  ружье  достаточно
солдат, не было возможности вооружить всех хотя бы  старыми  винтовками;
патронов тоже не хватало.  Квантунская  армия,  громко  величавшая  себя
"несокрушимым  оплотом  Севера",  превратилась  в   "бумажного   тигра".
Советский Союз, разгромив германскую  армию,  перебрасывал  по  железной
дороге на Дальневосточный фронт мощные механизированные соединения.  Они
были  прекрасно  оснащены  и  имели  высокий  моральный   дух.   Разгром
Маньчжоу-го становился неизбежным.
   Все это  понимали,  и  командование  Квантунской  армии  -  в  первую
очередь. Поэтому оно отвело главные силы в тыл, бросив, по сути дела, на
произвол судьбы пограничные гарнизоны и местных крестьян. Многие из этих
безоружных людей  были  убиты  советскими  войсками,  которые  наступали
слишком быстро, чтобы  позволить  себе  брать  пленных.  Многие  женщины
предпочли самоубийство  изнасилованию  -  они  кончали  с  собой  целыми
группами, а  бывало,  их  к  этому  принуждали.  Пограничные  гарнизоны,
запершись в бетонных бункерах укрепленного объекта под названием "Вечная
крепость", ожесточенно сопротивлялись, но  без  тыловой  поддержки,  под
натиском  противника,  многократно  превосходившего  их,  полегли  почти
целиком. Генеральный штаб и бульшая  часть  высшего  командного  состава
Квантунской армии  переехали  в  новую  ставку  в  Тонхуа,  у  корейской
границы, а  император  Маньчжоу-го  Пу  И  со  своим  семейством  спешно
собрался и бежал из столицы на специальном поезде. Большинство китайских
солдат из армии Маньчжоу-го,  которые  должны  были  оборонять  столицу,
узнав о  вторжении  Советской  армии,  тут  же  начали  разбегаться  или
поднимали бунты и убивали своих японских командиров. Естественно, они не
собирались сражаться с  превосходившими  советскими  силами  и  отдавать
жизни  за  Японию.  В  результате  столица  Маньчжоу-го,  "особый  город
Синьцзин", предмет гордости Японии, возведенный в дикой степи,  оказался
в непонятном политическом вакууме. Чтобы избежать бессмысленного хаоса и
кровопролития, высшие китайские чиновники  Маньчжоу-го  настаивали,  что
Синьцзин  нужно  объявить  демилитаризованной  зоной  и  сдать  его  без
сопротивления, но Квантунская армия отвергла такое предложение.
   Солдаты, которых послали в зоопарк, смирились с судьбой: они считали,
что через несколько дней их ждет смерть  в  бою  с  советскими  войсками
(хотя на самом деле после того, как они сложили оружие, их  отправили  в
Сибирь,  на  шахты,  где  троих  ждала  смерть).  Им  оставалось  только
молиться,  чтобы  смерть  оказалась  не  такой  мучительной.  Никому  не
хотелось  гибнуть  под  гусеницами  танка,  гореть  в  окопе  в  пламени
огнемета, долго корчиться в агонии от ранения в живот. Умирать - так  от
пули в голову или  сердце.  Но  до  этого  нужно  было  убить  зверей  в
зоопарке.
   Первоначально  для   экономии   дефицитных   патронов   планировалось
ликвидировать  животных  с  помощью  яда.  Молодой  лейтенант,  которого
поставили   руководить   этой   операцией,   получил    от    начальства
соответствующий приказ. Ему сказали, что необходимый яд уже доставили  в
зоопарк, и лейтенант во главе  восьмерых  вооруженных  до  зубов  солдат
направился туда. От штаба до зоопарка было всего двадцать минут  ходьбы.
С тех пор как началось наступление советских войск, зоопарк не работал -
у ворот стояли два солдата с винтовками с примкнутыми штыками. Лейтенант
показал им приказ, и его команду пропустили на территорию.
   Директор зоопарка подтвердил, что получил от военных  распоряжение  в
экстренном случае "ликвидировать" хищников, применив для этого  яд,  но,
по его словам, никакого яда он так  и  не  получил.  От  этого  известия
лейтенант растерялся. Вообще-то он служил при штабе бухгалтером,  и  ему
ни  разу  не  приходилось  командовать  другими  людьми,  пока  того  не
потребовали чрезвычайные обстоятельства. Лейтенант уже несколько лет  не
держал в руках оружия и, спешно вытащив из ящика своего стола револьвер,
вовсе не был уверен, исправен ли он.
   -  С  бюрократами  всегда  так   выходит,   господин   лейтенант,   -
посочувствовал ему директор-китаец. - Того, что нужно, никогда нет.
   Чтобы разобраться, что к чему,  вызвали  главного  ветеринара,  и  он
рассказал, что в последнее время зоопарк снабжается очень плохо, поэтому
яда у него осталось совсем мало - может, даже на одну лошадь не  хватит.
Ветеринару было под сорок.  Высокий,  с  правильными  чертами  лица,  на
правой щеке - темно-синее родимое пятно, размером и формой  напоминавшее
ладошку младенца. "Наверное, оно  у  него  с  рождения",  -  предположил
лейтенант и решил из директорского  кабинета  позвонить  в  штаб,  чтобы
начальство дало ему новые инструкции. Но после того как  несколько  дней
назад Советская армия перешла границу,  командование  Квантунской  армии
ударилось в панику. Многие старшие офицеры исчезли  неизвестно  куда,  а
те, кто  остался,  жгли  во  дворе  штаба  кипы  важных  документов  или
руководили рытьем противотанковых рвов на  окраинах  города.  Майор,  от
которого получил приказ лейтенант, куда-то пропал, и где достать  нужный
яд, было совершенно непонятно. Кто мог отвечать  за  яды  в  Квантунской
армии? Лейтенанта  посылали  по  телефону  от  одного  штабного  чина  к
другому, пока, наконец, взявший трубку полковник медицинской  службы  не
обозвал его идиотом и не стал кричать, что  лейтенант  лезет  к  нему  с
каким-то дурацким зоопарком, когда вся страна катится ко всем чертям.
   - Откуда мне знать про ваш яд? - орал полковник.
   "А мне откуда?" - подумал про себя лейтенант  и,  озадаченно  повесив
трубку, решил бросить попытки раздобыть яд. Оставалось два выхода. Можно
не убивать зверей и убраться восвояси - или расстрелять их из  винтовок.
Строго говоря, и то и другое было нарушением приказа,  однако  лейтенант
все-таки решился на вариант с расстрелом. Может, потом ему и  достанется
за то, что он потратил на  это  дело  боеприпасы,  но  по  крайней  мере
задание "ликвидировать"  хищников  будет  выполнено.  А  если  не  убить
зверей,  за  невыполнение  приказа  можно  и  под  трибунал   загреметь.
Лейтенант, правда,  сомневался,  что  трибуналы  еще  действуют,  однако
приказ есть приказ. Пока существует армия, приказы должны выполняться.
   "Если б можно было бы, я вообще не стал бы убивать зверей", - говорил
себе лейтенант. Он действительно так думал, хотя в зоопарке животным уже
не хватало корма, а дальше могло быть только хуже - во всяком случае, на
лучшее рассчитывать не приходилось, и для самих зверей смерть от пули  -
наверное, лучший  способ  избавиться  от  страданий.  А  если  во  время
ожесточенных боев или воздушных налетов они вырвутся  в  город?  Это  же
будет трагедия.
   Директор  вручил  лейтенанту  список  животных,   которых   приказали
"ликвидировать  в  критический   момент",   а   также   план   зоопарка.
Расстрельную команду сопровождали ветеринар с родимым пятном на  щеке  и
двое  рабочих-китайцев.  Лейтенант  взглянул  на  список  -  к  счастью,
подлежащих уничтожению животных оказалось не так много,  как  он  думал.
Зато в нем оказались два индийских слона. "Слоны! - скривился лейтенант.
- Как, они себе думают, мы их будем убивать?"

***

   Начинать "ликвидацию" пришлось с  тигров  -  они  оказались  на  пути
первыми. Хорошо хоть слоны были в самом конце маршрута. Судя по табличке
перед  клеткой,  тигров  отловили  на  территории  Маньчжурии,  в  горах
Большого Хингана. Их было двое, и лейтенант разделил свою группу пополам
- по четыре человека на каждого зверя, приказав солдатам целиться  точно
в сердце, хотя и сам не знал, где оно бывает  у  тигров.  Вся  восьмерка
одновременно передернула затворы винтовок, досылая патроны в патронники,
и от их сухого зловещего лязга мгновенно изменилось  все  вокруг.  Тигры
встревоженно  поднялись  и,  бросая  из-за  решетки  на  солдат  злобные
взгляды, громко и угрожающе зарычали. Лейтенант на  всякий  случай  тоже
достал из  кобуры  автоматический  пистолет  и  спустил  предохранитель.
Откашлялся, стараясь успокоиться.  "Ничего  в  этом  особенного  нет,  -
говорил он себе. - Все сейчас творят такое..."
   Солдаты встали на одно колено, хорошенько прицелились  и  по  приказу
лейтенанта спустили курки. Отдача  сильно  ударила  в  плечо,  вместе  с
залпом из голов стрелявших как будто вылетели все мысли, и  на  какое-то
мгновение их заполнила пустота. Грохот выстрелов разнесся  по  зоопарку,
безлюдному и заброшенному, гулкое эхо,  как  отдаленные  раскаты  грома,
перелетало от здания к зданию,  от  стены  к  стене,  пронеслось  сквозь
рощицы и над водой, терзая  сердца  всех,  кто  его  слышал.  Все  звери
замерли. Даже цикады - и те умолкли. Эхо растаяло вдали, и все стихло  -
ни звука вокруг. Тигры подскочили,  словно  подброшенные  мощным  ударом
огромной невидимой дубины, и с  шумом  повалились  на  пол.  Забились  в
агонии - из горла хлынула кровь. Сразить зверей одним залпом не  удалось
-  они  беспокойно  метались  по  клетке,  мешая  солдатам  как  следует
прицелиться.  Каким-то  бесстрастным  механическим   голосом   лейтенант
приказал снова приготовиться к стрельбе. Солдаты быстро пришли  в  себя,
быстро передернули затворы и еще раз навели винтовки на цель.

***

   Лейтенант приказал одному из подчиненных войти в клетку и  проверить,
мертвы  ли  тигры.  Те  лежали  не  шевелясь,  с  закрытыми  глазами   и
оскаленными зубами, и все-таки нужно было  убедиться,  что  с  ними  все
кончено. Ветеринар повернул ключ в замке клетки, и молодой - ему  только
исполнилось  двадцать  -  солдат,  выставив  перед  собой   винтовку   с
примкнутым штыком, с опаской вошел туда. Вид у него был очень  забавный,
однако никто не засмеялся. Он легонько  толкнул  тигра  в  бок  каблуком
солдатского башмака. Животное не подавало признаков жизни. Солдат пнул в
то же место еще раз, посильнее. Тигр был мертв. Другой зверь  (это  была
тигрица) тоже не двигался. Солдат был молод, в зоопарке до этого ни разу
не бывал и тигров видел впервые. Вот еще  почему  парень  никак  не  мог
поверить, что они только что сразили наповал настоящих тигров. Он  думал
только об одном: его притащили сюда против воли и заставляют делать  то,
что он делать совсем не хочет. Солдат стоял в море черной  крови  и  как
завороженный смотрел на распростертые перед ним  трупы  зверей.  Мертвые
они казались гораздо больше,  чем  живые.  "Интересно,  почему  это?"  -
удивился он.
   В клетке с бетонным полом специфический запах мочи большой кошки  бил
в нос и смешивался с тепловатым запахом крови. Изрешеченные пулями  тела
еще кровоточили, и под ногами у солдата образовалась липкая черная лужа.
Винтовка в его руках  вдруг  налилась  тяжестью  и  холодом.  Захотелось
бросить ее, нагнуться и вывернуть желудок  наизнанку  вместе  с  рвотой.
Наверняка стало бы  легче.  Нет,  блевать  нельзя.  Командир  потом  так
отделает, что родная мать не узнает. (Солдат, конечно, не мог знать, что
через семнадцать  месяцев  ему  суждено  погибнуть  от  руки  советского
охранника, который раскроит ему голову лопатой на шахте под  Иркутском.)
Он вытер пот со лба тыльной стороной  запястья.  Каска  давила  на  него
своей тяжестью. Цикады  понемногу  стали  приходить  в  себя  -  сначала
заверещала одна, за ней - другая... Потом к  ним  присоединилась  птица.
Кричала  она  как-то  странно,  по-особому,  будто   заводила   пружину:
кр-р-р-ри-и-и... кр-р-р-ри-и-и. Мальчиком,  когда  ему  было  двенадцать
лет, солдат вместе с родителями переехал в Китай из горной деревушки  на
Хоккайдо и помогал им возделывать землю в деревне  недалеко  от  Бэйана,
пока год назад его не забрали в армию. Так что он знал в Маньчжурии всех
птиц, но, как ни странно, такого крика ни разу  не  слышал.  Может,  это
заморская птица? Сидит себе где-нибудь  в  клетке  и  орет.  Нет,  крик,
похоже,  раздавался   с   ближайшего   дерева.   Солдат   обернулся   и,
прищурившись, посмотрел в ту сторону, но ничего не  разглядел.  Покрытый
густой листвой огромный вяз лишь отбрасывал на землю  прохладную,  четко
очерченную тень.
   Солдат взглянул на лейтенанта, ожидая  распоряжений.  Тот  кивнул  и,
приказав ему выйти из клетки, снова развернул план зоопарка. Ну что ж, с
тиграми как-то разобрались. Дальше - леопарды, потом,  наверное,  волки.
Еще медведи. И напоследок слоны, думал лейтенант. Ух и жарища! Лейтенант
разрешил солдатам передохнуть, выпить воды.  Все  сделали  по  несколько
глотков из фляжек, взяли на плечо винтовки и,  построившись  в  колонну,
молча направились к клетке с леопардами. Где-то  на  дереве  неизвестная
птица настойчиво продолжала заводить пружину.  Гимнастерки  с  короткими
рукавами почернели от пота на груди и спине.  Солдаты  шагали  в  полной
амуниции, бряцая железом, и эти звуки гулко  разносились  по  безлюдному
зоопарку.  Обезьяны,  крепко  вцепившись  в  прутья   клеток,   оглашали
окрестности громкими  воплями,  словно  что-то  чувствовали  и  отчаянно
предупреждали других животных в зоопарке, которые  вторили  им  на  свой
манер. Волки протяжно выли, задрав кверху  морды,  птицы  шумно  хлопали
крыльями, а в какой-то клетке крупный зверь  со  всей  силы  кидался  на
решетку, словно желая напугать кого-то.  На  небе  неожиданно,  будто  о
чем-то вспомнив, возникло облако, напоминавшее  по  форме  кулак,  и  на
какое-то время заслонило солнце. В тот августовский день все - и люди, и
животные - думали о смерти. Сегодня эти люди убивали  зверей,  а  завтра
советские солдаты будут убивать их.

***

   Мы всегда беседовали в одном и том же  ресторане,  сидя  друг  против
друга за одним и тем же столиком. По счету все время платила она. Задний
зал ресторана был разделен перегородками на отдельные кабины, и сидевшие
в них  люди  не  слышали,  что  говорят  соседи.  Столики  отдавались  в
распоряжение посетителей на  целый  вечер,  поэтому  мы  могли  говорить
сколько угодно, до самого закрытия ресторана, и никто нам не мешал  -  в
том числе официанты,  которые  подходили  только  затем,  чтобы  сменить
очередное блюдо. Каждый раз она заказывала бутылку бургундского,  одного
и того же года, причем половина постоянно оставалась недопитой.
   - Птица заводила пружину? - Я поднял голову.
   - Птица заводила пружину? - повторила за мной Мускатный  Орех.  -  Не
понимаю. О чем ты?
   - Разве вы только что  не  рассказывали  о  птице,  которая  заводила
пружину?
   Она спокойно покачала головой:
   - Хм! Не помню. Кажется, про птиц я ничего не говорила.
   Бесполезно. Такая у нее манера разговаривать.  Про  родимое  пятно  я
спрашивать ничего не стал.
   - Значит, вы родились в Маньчжурии?
   Она снова покачала головой:
   - Родилась я в Иокогаме, а когда родители увезли меня  в  Маньчжурию,
мне было три года. Отец преподавал в ветеринарном колледже. В  Синьцзине
задумали устроить зоопарк, и им понадобился главный  ветврач.  Отец  сам
вызвался туда ехать. Мать не хотела бросать налаженную жизнь в Японии  и
отправляться на край света, в какую-то дыру, но  он  настоял  на  своем.
Может, ему  хотелось  испытать  себя  в  каком-то  большом  деле,  более
значительном по сравнению с тем, чем он занимался в Японии. Я  была  еще
маленькой. Япония, Маньчжурия - мне было все равно. Мне очень  нравилось
жить в зоопарке. От отца всегда так пахло...  У  каждого  животного  был
свой запах, но отец приносил с собой один, вобравший  в  себя  множество
оттенков,  и  каждый  день  от  него  пахло  чуточку   по-другому.   Так
по-разному, в зависимости от того, что  в  них  намешано,  пахнут  духи.
Когда отец приходил домой, я забиралась к нему на колени и вдыхала  этот
запах.
   Однако дела на войне шли все хуже, ситуация становилась угрожающей, и
отец решил отправить нас с матерью обратно в Японию. Таких, как мы, было
много: все поехали на поезде из Синьцзиня в Корею,  где  погрузились  на
ожидавший нас пароход. Отец остался один. В последний раз я видела его в
Синьцзине, на вокзале: он стоял и махал нам рукой. Высунувшись  из  окна
вагона, я смотрела, как его фигура становилась все меньше и меньше, пока
не растворилась в собравшейся на платформе толпе. Что потом с ним  стало
- никто не знает.  По  всей  видимости,  отца  захватили  оккупировавшие
Маньчжурию советские войска и отправили  в  Сибирь,  где  он  умер,  как
многие другие, на принудительных работах,  и  кости  его,  должно  быть,
лежат где-нибудь в глуши, в стылой земле, и никакого знака нет  на  этой
могиле.
   До сих пор я отлично помню каждый уголок  синьцзинского  зоопарка.  В
голове осталась каждая дорожка, все, до последнего, его  обитатели.  Наш
дом стоял прямо на территории, и те,  кто  там  работал,  знали  меня  и
разрешали ходить везде, где захочется, - даже в выходные.
   Мускатный Орех прикрыла глаза, восстанавливая в памяти  эти  картины.
Ничего не говоря, я ждал продолжения.
   - И все же почему-то я не уверена,  что  зоопарк  в  самом  деле  был
таким, каким я его помню. Как бы это сказать?.. Иногда кажется, что  все
это представляется чересчур четко. И  чем  больше  об  этом  думаю,  тем
больше одолевают сомнения: сколько  в  этой  ясной,  отчетливой  картине
правды, а на сколько она - плод моего  воображения?  Впечатление  такое,
будто я в лабиринте. С тобой так бывает?
   Нет. Со мной такого не бывало.
   - А сейчас там, в Синьцзине, есть зоопарк?
   - Точно не знаю, -  сказала  Мускатный  Орех,  прикасаясь  пальцем  к
сережке. - Я слышала, что зоопарк после войны закрыли, а что там  сейчас
- понятия не имею.

***

   Мускатный  Орех   долго   оставалась   моим   единственным   в   мире
собеседником. Мы встречались каждую неделю, раз или два, шли в ресторан,
садились за столик друг против друга и разговаривали.  После  нескольких
таких встреч я обнаружил, что Мускатный Орех замечательно умеет слушать.
Она сразу понимала, о чем речь, умело  вставляла  реплики  и  вопросы  и
знала, как вести разговор.
   Готовясь к очередной встрече, я, чтобы  не  расстраивать  е