ини,  но  мы  не  можем  пренебрегать
опасностью, какой  бы  незначительной  она  ни  казалась.  Корица  будет
приезжать сюда как обычно. Но клиентов не будет.

***

   Когда Корица и Мускатный Орех собрались уезжать, дождь, который шел с
самого утра, совсем перестал. Сгрудившиеся на  парковке  в  стайку  пять
воробьев   чистили   в   лужах   перышки.   "Мерседес"   Корицы   уехал,
автоматические ворота медленно затворились, а я остался сидеть  у  окна,
глядя поверх ветвей на затянутое облаками зимнее небо. Вспомнились слова
Мускатного Ореха о длинной руке, которая тянется из  неведомой  дали.  Я
представил руку, высунувшуюся из низко висевших над землей  темных  туч.
Ничего себе картинка... Настоящая книжная иллюстрация - в самый раз  для
какой-нибудь зловещей истории.

26
Вредоносная личность * Созревший плод

   Вечером, без десяти десять, я сидел за  компьютером  Корицы.  Включил
его, ввел пароли, по порядку обойдя  установленные  блокировки,  получил
доступ к удаленной связи. Подождав десять минут, набрал номер  и  послал
запрос на "оплаченный вызов". Через несколько минут на экране загорелось
уведомление, что на том конце  согласны  оплатить  связь.  Теперь  мы  -
Нобору Ватая и я  -  сидели  у  мониторов  как  бы  друг  против  друга.
Последний раз я говорил с ним в прошлом году, летом, когда мы  вместе  с
Мальтой Кано встречались в отеле  на  Синагаве.  Разговор  тогда  шел  о
Кумико, и мы  расстались,  пылая  взаимной  ненавистью.  С  тех  пор  не
обменялись ни единым словом. В то время он еще не  был  политиком,  а  у
меня еще не появилась на щеке отметина. Все это,  казалось,  происходило
так давно, словно в прошлой жизни.
   Я вошел  в  режим  "Отправка  сообщений"  и,  выровняв  дыхание,  как
теннисист перед подачей, положил пальцы на клавиатуру.

   > До меня  дошли  разговоры,  что  ты  хочешь,  чтобы  я  убрался  из
"резиденции". Что ты купил бы участок и дом и  при  этом  условии  можно
было бы поговорить о том, чтобы Кумико вернулась ко мне. Это так?

   Я нажал "Ввод", чтобы отправить написанное.
   Через некоторое время по экрану быстро побежали  строчки  -  это  был
ответ. ++
   > Сразу хочу сказать, чтобы не было недоразумений:  вернется  к  тебе
Кумико или  нет  -  не  мне  решать.  Она  как-нибудь  сама  разберется.
Поговорив с ней на днях, ты сам должен был в  этом  убедиться.  Я  ее  в
тюрьме не держу. Просто по-родственному предоставил ей место, чтобы  она
могла успокоиться, временное убежище. Единственное, что в моих силах,  -
уговорить Кумико и дать шанс вам побеседовать.  Это  я  организовал  ваш
разговор через компьютер. Это я могу.

   Я переключился на "Отправку":

   > У меня совершенно однозначное  условие.  Если  Кумико  вернется,  я
согласен: больше в "резиденции" ничего не будет. Но если нет, тогда  все
останется как есть, надолго. Вот мое условие - одно-единственное.

   Нобору Ватая отвечал коротко и ясно:

   > По-моему, я уже сказал: мы не торгуемся. Не тебе в твоем  положении
ставить мне условия. Мы обсуждаем возможность, только и всего.  Конечно,
если ты  уберешься  из  "резиденции",  я  попробую  убедить  Кумико,  но
обещать, что она к тебе вернется, не могу. Она самостоятельный  взрослый
человек, и заставить ее что-то сделать мне не под силу. Но одно  я  могу
гарантировать абсолютно точно: будешь и дальше  там  мелькать  -  Кумико
никогда больше не увидишь.

   Я ответил:

   > Послушай!  Не  надо  ничего  мне  гарантировать.  Я  все  прекрасно
понимаю. Ты хочешь, чтобы я расстался с "резиденцией". Очень хочешь.  Но
Кумико  ни  в  чем  убеждать  не  собираешься.  Даже  если  я  и  сделаю
что-нибудь. Ты ведь с самого начала не думал выпускать ее из своих рук.

   Ответ последовал незамедлительно:

   > Разумеется, ты волен думать что угодно. Твое право. Запретить я  не
могу.

   Вот именно. Я волен думать что угодно.
   Я стал печатать дальше:

   > И еще. Я бы не сказал, что мое положение не позволяет  мне  ставить
вообще никаких условий. То, что я здесь  делаю,  всерьез  тебе  не  дает
покоя. Чем же я все-таки занимаюсь? Ты никак  до  этого  не  доберешься.
Это-то тебя и бесит, наверное.

   Словно желая подразнить меня, Нобору Ватая надолго замолчал.  Похоже,
ему очень хотелось козырнуть своими возможностями.

   >  Мне  кажется,  ты  не  правильно  понимаешь  ситуацию,  в  которой
оказался. Точнее, слишком переоцениваешь  себя.  Не  знаю,  чем  ты  там
занимаешься, да и не очень хочу знать. Не в  этом  дело.  У  меня  такое
положение в обществе, что я не имею ни малейшего желания  впутываться  в
какие-то темные делишки. Поэтому я и решил  позаботиться  о  Кумико.  Не
подходит тебе мое предложение - ладно. Меня это, в  общем,  не  волнует.
Дальше  между  нами  ничего  не  будет,  каждый  играет  за  себя.   Наш
сегодняшний разговор - последний, да и с Кумико,  боюсь,  ты  больше  не
поговоришь.  Значит,  так.  Если  тебе  больше  нечего  добавить,  давай
закругляться. Мне еще с одним человеком встретиться надо.

   Нет, разговор еще не окончен.

   > Разговор еще не окончен. Я и Кумико уже об этом сказал:  постепенно
я все ближе подхожу к сути того, что происходит.  Что  заставило  Кумико
уйти из дома? Все эти полтора года я не переставал думать  об  этом.  Ты
занялся политикой, быстро пошел в гору, а я сидел в темном тихом  уголке
и строил догадки. Прослеживал  разные  возможности,  громоздил  гипотезы
одну на другую. Вообще, я соображаю довольно медленно, но  чего-чего,  а
времени для раздумий у меня  было  сколько  угодно.  И  вот  до  чего  я
додумался. За внезапным исчезновением  Кумико  стоит  что-то  серьезное,
тайна, мне недоступная. Это совершенно точно. И пока я  не  доберусь  до
этой скрытой причины, Кумико ко мне не вернется. Мне кажется, что ключ к
разгадке - в твоих цепких руках. Прошлым летом я уже говорил  тебе  это.
Что хорошо знаю, что скрывается под твоей маской. Что я выведу  тебя  на
чистую воду, если захочу. По правде сказать, тогда я блефовал -  у  меня
не было оснований так говорить. Просто хотелось врезать тебе хорошенько.
Но я не ошибся. Скоро я докопаюсь до самой сути, разберусь, что  у  тебя
за душой, и ты это чувствуешь. Потому-то тебя и бесит то, что  я  делаю,
ты даже денег не жалеешь - хочешь весь участок купить. Ну что? Разве  не
так?

   Теперь заговорил Нобору Ватая. Сцепив пальцы, я следил  за  бежавшими
по экрану монитора строчками.

   > Не пойму, о чем ты. Мы как на разных языках говорим. Я уже  сказал:
ты Кумико опротивел, она нашла другого и в конце концов  ушла  из  дома.
Теперь хочет с тобой  развестись.  Тяжелый  случай,  но  что  поделаешь?
Бывает. А ты накручиваешь  какие-то  дурацкие  теории,  сам  запутываешь
ситуацию. Но что бы ты ни выдумывал, это пустая трата времени  -  и  для
меня, и для тебя.
   О том, чтобы выкупить у тебя этот участок, и речи быть не может.  Как
это ни печально, но таких планов у меня больше нет. Знаешь, наверное,  -
сегодня в одном журнале напечатали вторую статью про вашу  "резиденцию".
Она начинает привлекать внимание, и сейчас я не могу этим заниматься. По
моей информации, скоро твоим делам настанет конец. Ты встречаешься там с
сектантами, клиентами, уж не знаю с кем, они что-то от тебя  получают  и
платят за это. Но больше они у вас  вряд  ли  появятся.  Это  становится
опасно. А не будет людей - не будет  и  денег.  Значит,  ты  не  сможешь
больше выплачивать ежемесячные взносы в счет погашения долга, и рано или
поздно содержать дом и участок станет тебе не  под  силу.  Так  что  мне
остается просто подождать, когда плод созреет и упадет с ветки. Разве не
так?

   Пришла моя очередь задуматься. Отпив воды из стакана, я несколько раз
перечитал послание Нобору Ватая и медленно начал писать ответ:

   > Ты прав: я действительно не знаю, сколько  еще  продержусь  в  этом
доме. Но денег еще на несколько месяцев хватит, и за это время  я  много
что смогу сделать. Ты и представить себе не можешь. Я не  преувеличиваю.
Хочешь пример? Тебе в последнее время кошмары не снятся?

   Нобору Ватая молчал, и его молчание как  магнитное  поле  притягивало
меня к монитору. Чувства обострились до предела,  я  не  сводил  глаз  с
экрана, пытаясь  уловить  в  его  глубине  хоть  какие-то  эмоции  моего
оппонента. Все напрасно.
   Наконец, на экране появились новые строчки:

   > Ты уж извини, но  угрозы  на  меня  не  действуют.  Прибереги  свою
многословную бредятину для щедрых клиентов, в блокнот  запиши.  Как  они
будут холодным потом обливаться, отсчитывая тебе денежки!  Правда,  если
только они еще заглянут к тебе когда-нибудь. Больше нам разговаривать не
о чем. Давай заканчивать. У меня дела - я уже говорил.

   Последовал мой ответ:

   > Погоди немного и послушай хорошенько. Хуже  не  будет,  это  точно.
Ладно? Я могу избавить тебя от этих снов. Для этого ты и  предлагал  мне
сделку? Так? Что касается меня, то мне вполне  достаточно,  если  Кумико
вернется. Вот какую сделку я хочу предложить. Как тебе она?
   Я для тебя не существую. Ты так хочешь,  и  это  понятно.  И  никаких
сделок со мной заключать не желаешь. Тоже понять можно. Ты волен  думать
что угодно. Твое право. С этим  я  ничего  поделать  не  могу.  На  твой
взгляд, я ноль без палочки. Извини, но это не совсем так. Может, ты и  в
самом деле гораздо сильнее меня. Согласен. Но наступает  ночь,  приходит
время ложиться спать и тебе обязательно снится  сон.  Это  наверняка,  с
гарантией. А штука в том, что выбирать сны человек не может. Так? Я  вот
что хотел спросить: сколько раз за ночь ты пижаму  меняешь?  Стирать  за
тобой не успевают, наверное...

   Я решил дать рукам отдохнуть,  вдохнул  и  медленно  выдохнул.  Потом
перечитал  написанное.  Поискал  слова  для   продолжения.   Во   мраке,
отгороженном от меня экраном монитора,  как  в  мешке,  кто-то  бесшумно
копошился.  Я  ощущал  это  подспудно,  шестым  чувством,  и   компьютер
приближал меня к тому, что скрывалось в этих непроницаемых глубинах.

   > Теперь я знаю и то, что ты сделал с сестрой - той, которая  умерла.
Это правда. Ты все время вредил людям, видно, и дальше  будешь  вредить.
Но от своих снов тебе не убежать. Поэтому брось-ка ты все  это  и  верни
мне Кумико. Больше мне от тебя ничего не надо. Ну  и,  конечно,  никаких
козней против меня. Бесполезно. Потому что  я  все  ближе  подбираюсь  к
тайне, которая скрыта за твоей маской.  И  ты  в  глубине  души  боишься
этого. Не обманывай себя, не надо.

   Я нажал "Ввод", чтобы отправить сообщение,  и  почти  в  тот  же  миг
Нобору Ватая разорвал связь.

27
Треугольные уши * Сани с колокольчиками

   Домой можно было не спешить. Собираясь утром,  я  подумал,  что  могу
задержаться, и насыпал  Макрели  сухого  корма  побольше,  дня  на  два.
"Может, не очень обрадуется, но хоть голодным  не  будет".  Тащиться  по
дорожке домой, лезть через стенку совсем не хотелось. Да  и  сказать  по
правде, я не был уверен, что у меня это  получится.  Разговор  с  Нобору
Ватая  основательно  меня  вымотал.  Тело  налилось   тяжестью,   голова
отказывалась как следует работать. Почему я всегда так  устаю  от  него?
Захотелось прилечь. Подремлю немного, отдохну, а потом можно и домой.
   Достав  из  шкафа  одеяло  и  подушку,  я  устроился  на   диване   в
"примерочной", потушил свет. Закрыл глаза и, засыпая, думал  о  Макрели.
Мне хотелось уснуть, думая о нем. Хоть кот ко  мне  вернулся.  Ухитрился
как-то. Издалека, бог знает откуда. Своего рода благословение, не иначе.
Лежа с закрытыми глазами,  я  вспоминал  мягкие  подушечки  на  кошачьих
лапах,  прохладные  треугольные  уши,  розовый  язычок.  Воображал,  как
Макрель мирно спит, свернувшись клубком. Ладонь чувствовала  его  тепло,
слух ловил спокойное дыхание во сне. Хотя я порядком перенервничал в тот
вечер, но уснул довольно быстро. Глубоко и без сновидений.
   Среди ночи я вдруг проснулся. Мне  послышалось,  что  где-то  вдалеке
зазвенели колокольчики проезжавших саней, напомнив звуки  рождественских
мелодий.
   Откуда здесь сани с колокольчиками?
   Я сел на диване, пошарил по столику, пытаясь нащупать  часы,  которые
снял с руки  перед  тем,  как  улечься.  Светящиеся  стрелки  показывали
полвторого. Что-то крепко я заснул - и не думал, что просплю так  долго.
Я сидел и напряженно прислушивался, но ничего не услышал. Только  сердце
напоминало  о  себе  отрывистыми,  еле  слышными   толчками   в   груди.
Показалось, наверное. А может, приснилось?  На  всякий  случай  я  решил
осмотреть дом. Натянув брюки, на цыпочках двинулся в кухню. За пределами
комнаты звон стал отчетливее. Точно - как колокольчики на  санях.  Звук,
похоже, шел из комнаты Корицы. Я постоял немного у двери, напрягая слух,
потом постучал. Видно, пока я спал, Корица вернулся.  На  стук,  однако,
никто не отозвался. Чуть  приоткрыв  дверь,  я  через  щель  заглянул  в
комнату.
   В темноте, примерно на уровне пояса, плавал светящийся белый квадрат.
Это был  включенный  монитор,  а  разбудивший  меня  звон  колокольчиков
раздавался из динамика компьютера. (Какой-то новый сигнал, раньше я  его
не слышал). Меня вызывал  компьютер.  Как  сомнамбула,  я  сел  напротив
излучавшего сияние экрана и прочел:

   Доступ к программе "Хроники Заводной Птицы" открыт.
   Выберите документ (1-16).

   Кто-то включил компьютер и открыл доступ  к  документам  -  "Хроникам
Заводной Птицы". Кроме меня, в доме  никого  быть  не  должно.  Выходит,
систему привели в действие извне? Если так, то это  мог  сделать  только
Корица.
   "Хроники Заводной Птицы?"
   Легкий, мелодичный перезвон, напоминавший переливы  колокольчиков  на
скользящих по снегу санях, не смолкал. Утро на Рождество, да  и  только.
Похоже,  меня  торопили  с  выбором.  Поколебавшись  немного,  я  выбрал
"восьмерку" - просто так, без всякой причины. Компьютер тут же затих,  и
на экране, словно свиток, развернулся выбранный документ.

28
Хроники Заводной Птицы № 8
(или Опять палачи поневоле)

   Ветеринар поднялся, когда еще не было шести, умылся  холодной  водой,
приготовил завтрак. Летом светало рано, и большинство зверей в  зоопарке
уже проснулись. Из окна, как всегда, доносились их крики, ветер приносил
запахи. Этих звуков и запахов  ветеринару  было  достаточно,  чтобы,  не
глядя за окно, точно сказать, какая погода  на  улице.  Так  повторялось
каждое утро и вошло в привычку. Так он встречал новый  день:  послушает,
вдохнет утренний воздух и вперед.
   Но сегодняшний день - не такой, как  всегда.  Он  не  может  не  быть
другим. Сколько звериных голосов смолкло,  сколько  запахов  улетучилось
навсегда!  Тигры,  леопарды,  волки,  медведи:  их   всех   вчера   днем
ликвидировали - перестреляли - солдаты. Сейчас, после того как ветеринар
проспал целую  ночь,  происшедшее  накануне  казалось  частью  виденного
давным-давно, нескончаемого, кошмарного сна.  Однако  все  произошло  на
самом деле. Винтовочные выстрелы до сих пор болезненным эхом  отдавались
в ушах. Нет, это был не сон. Сейчас август  45-го,  он  в  Синьцзине,  и
прорвавшиеся через границу советские танковые колонны с каждым часом все
ближе подходят к городу. Это почти такая же реальность,  как  умывальник
или зубная щетка, которые всегда на глазах.
   Затрубил слон, и ветеринар вздохнул с облегчением.  Ах  да!  -  слоны
как-то уцелели. К счастью,  командовавший  солдатами  молодой  лейтенант
оказался нормальным парнем и под свою  ответственность  хотя  бы  слонов
вычеркнул из списка на ликвидацию, думал он, пока умывался. В Маньчжурии
ему довелось встречать немало твердолобых фанатичных молодых офицеров, и
они всегда ставили его в  тупик.  В  большинстве  это  были  деревенские
ребята, юность  которых  пришлась  на  30-е  годы,  время  депрессии,  -
пережившие нищету, с головой, забитой  дремучим  национализмом.  Готовые
выполнить любой приказа начальства без всяких сомнений.  Прикажи  им  от
имени императора прорыть туннель до Бразилии - тут же схватят  лопаты  и
примутся копать. "Святая простота", -  скажут  некоторые,  но  ветеринар
назвал бы это другим словом. А пристрелить из  винтовки  парочку  слонов
куда легче, чем в Бразилию  туннель  копать.  Сыну  врача,  выросшему  в
городе и получившему образование в относительно либеральные  20-е  годы,
понять этих людей невозможно. Однако лейтенант,  которого  поставили  во
главе  расстрельной  команды,  несмотря  на  просторечный  говорок,   по
сравнению с другими офицерами его  возраста  казался  более  нормальным,
образованным и разумным. Ветеринар понял это по разговору и по тому, как
тот держал себя.
   "Слонов, в любом случае, убивать не стали - уже за это  надо  спасибо
сказать", - подумал ветеринар. Да и у солдат, должно быть, с души камень
упал. А вот рабочие-китайцы, очень даже может быть, и пожалели - сколько
мяса  и  слоновой  кости  досталось  бы  им,  если  бы  слонов  все-таки
прикончили.
   Ветеринар вскипятил воду в чайнике, распарил лицо горячим  полотенцем
и побрился. Потом в одиночестве позавтракал: выпил чай  и  съел  тост  с
маслом. Нельзя сказать, что с продовольствием в  Маньчжурии  проблем  не
было, хотя пока продуктов более-менее хватало, к счастью для  ветеринара
и его подопечных в зоопарке. Сокращение рациона  животным,  естественно,
не нравилось, однако по сравнению  с  зоопарками  в  самой  Японии,  где
продовольствие подходило к концу, у них ситуация была значительно лучше.
Что будет дальше - никому не известно, но пока и люди, и звери от голода
не страдали.
   Он подумал о жене и дочери. По расписанию, их поезд должен  подходить
к Пусану. Там жил его двоюродный брат, служивший на железной дороге, и в
ожидании транспорта, который доставит их в Японию, они поживут  у  него.
Проснувшись и не увидев их  рядом,  ветеринар  почувствовал,  как  пусто
стало вокруг, какая тоска без их веселых голосов  на  кухне,  когда  они
готовят завтрак. Дом заполнила пустота. Это был уже другой дом, не  тот,
который он любил, частью которого считал  себя.  И  в  то  же  время  он
испытывал какую-то странную радость от того, что  его  оставили  в  этой
казенной квартире одного. Теперь он мог в полной мере  ощутить  на  себе
непоколебимую силу того, что называется судьбой.
   Судьба - недуг, которым наделила ветеринара его карма. В самом раннем
детстве  он  непостижимым  образом  открыл  для  себя,  что  его  жизнью
управляет неведомая внешняя сила. Может быть, все дело в родимом  пятне,
в бросающейся в глаза синей отметине на его  правой  щеке.  Ребенком  он
жутко ненавидел это клеймо, отличавшее его  от  других.  Когда  приятели
насмехались, а незнакомые люди пялились на пятно, ему хотелось  умереть.
Если бы только можно было срезать ножом этот кусок плоти! Но время  шло,
он взрослел и постепенно стал относиться к родимому пятну спокойно - как
к частице самого себя, избавиться от которой нельзя. Возможно, из  этого
и выросла его покорность судьбе.
   Обычно судьба была тиха и монотонна, она окрашивала негромкими тонами
лишь самые края полотна, на котором  рисовалась  картина  его  жизни,  и
редко  напоминала  о  своем  существовании.  Но  всякий  раз,  когда  по
неведомому стечению обстоятельств (как это получалось, он не мог понять;
найти здесь какую-нибудь закономерность было практически невозможно) эта
сила нарастала, его охватывало полное, почти  парализующее  смирение.  В
такие моменты  ничего  не  оставалось,  как  все  бросить  и  довериться
подхватившему его течению. Он знал по опыту: что бы ни делал, что бы  ни
думал - изменить все равно ничего невозможно. Судьба требовала своего  и
не успокаивалась, пока не получала того, что ей положено. Он был убежден
в этом.
   Не сказать, чтобы он был пассивным или что ему не  хватало  жизненных
сил. Скорее наоборот: натура решительная, он привык  добиваться  своего,
раз что-то решил. Замечательный ветврач,  с  увлечением  учивший  других
своей профессии. Может, ему не х