ых сделках в нашем районе лучше вас никто не знает.
   - Уж в чем в чем, а в этом я дока, - посмеиваясь,  заявил  старик.  -
Все-таки почти сорок лет вожусь здесь с недвижимостью.
   - Я о доме Мияваки. Это тот, что стоял за нашим.  Там  теперь  ничего
нет, пустой участок.
   - Знаю, знаю, - поджав губы, сказал Итикава-сан с таким видом, словно
копался где-то на задворках памяти. - Его  продали  в  прошлом  году,  в
августе. Уладили с долгами, с правом собственности,  решили  юридические
вопросы и выставили на продажу. Возились с этими  делами  долго.  Купила
его одна фирма, чтобы перепродать. Дом сломали,  участок  разровняли.  В
доме долго никто не жил, и если бы его оставили, то никто бы  не  купил.
Из местных никто бы не раскошелился. Кто ж его купит? Вы про этот дом-то
слыхали?
   - Дядя рассказывал кое-что.
   - Тогда понимаете, что я имею в виду. Знающий человек такое  покупать
не  станет.  Мы  тоже  не  стали,  хотя  можно  было   всучить   участок
кому-нибудь, кто ничего не знает. Не  в  наших  правилах  наживаться  на
обмане клиентов. Это дурно пахнет. Мы такими вещами не занимаемся.
   Я кивнул и спросил:
   - А что за фирма его купила?
   Старик нахмурился, покачал головой  и  назвал  известную  риэлторскую
компанию.
   - Они, наверное, и справок не навели. Увидали, в каком месте участок,
узнали цену и сразу хапнули. Думали быстренько навариться на нем, да  не
тут-то было.
   - Что? До сих пор не продали?
   - Да все никак, хотя несколько раз почти удалось, - проговорил старик
и скрестил руки на груди. - Земля стоит недешево - если уж покупаешь, то
на всю жизнь. Поэтому перед  тем,  как  купить,  люди  стараются  узнать
побольше.  А  вокруг  этого  участка  столько  разговоров...  И   ничего
хорошего.  Нормальный  человек  послушает  и  не  станет   покупать.   А
большинство - те, кто поблизости живет, - знает про эти разговоры.
   - И сколько просят?
   - Сколько просят?
   - За участок, где был дом Мияваки?
   Судя по взгляду, который бросил на меня старик Итикава,  определенный
интерес у него я вызвал.
   - Рыночная цена за один цубо - миллион пятьсот тысяч. Участок  -  что
надо, как ни крути. Район замечательный, много  солнца.  Хотя  на  рынке
недвижимости сейчас застой,  все  равно  -  примерно  полтора  миллиона.
Можно, конечно, ждать, и все равно цена будет где-то в  таких  пределах.
Но это если говорить об  обычной  земле.  Обычной.  А  этот  участок  не
обычный. С ним можно ждать сколько угодно -  все  равно  без  толку.  Он
только дешеветь будет. Цена уже упала - сейчас  они  хотят  миллион  сто
тысяч за цубо. Всего там где-то около  сотни  цубо,  чуть  меньше.  Если
поторговаться, еще скинут и получится ровно сто миллионов.
   - А еще больше подешевеет, как вы думаете?
   Старик уверенно кивнул.
   - Обязательно. До девятисот тысяч скатится,  без  вопросов.  Как  раз
столько они заплатили, когда покупали. С  чего  начали,  тем  и  кончат.
Жалеют, что связались с этой землей, и будут без ума  от  счастья,  если
сумеют хотя бы вернуть что потратили. Пойдут они еще ниже? Не знаю. Если
вдруг наличные понадобятся, могут еще дешевле уступить, себе  в  убыток.
Не будет проблем с деньгами - будут участок держать. Не знаю, как  у  их
фирмы идут дела. Но одно можно точно сказать: сейчас они жалеют, что его
купили. С этим участком вообще  лучше  не  связываться.  -  Сказав  это,
Итикава-сан стряхнул пепел с сигареты в пепельницу.
   - Слышал, на участке  колодец  есть.  Вы  что-нибудь  знаете  о  нем,
Итикава-сан? - поинтересовался я.
   - Знаю, - сказал он. - Глубокий колодец. Но его вроде засыпали. Да  и
воды в нем не было. Высох. Какой толк от него?
   - А когда высох, не знаете?
   Старик,  сидевший  со  скрещенными  руками,  пристально  посмотрел  в
потолок.
   - Ох, давно это было. Я и не помню точно. Но до войны вода там  была.
А когда высох - даже не знаю. Верно, после  войны.  Когда  актриса  туда
въехала,   вода   уже   пропала,   и   колодец   засыпать    собирались.
Поговорили-поговорили, а делать ничего не стали. Возиться не захотели.
   - А рядом, где семья Касахары живет, и сейчас вода есть - и  хорошая,
говорят.
   - Что ж, очень может быть. В том  месте  всегда  вода  хорошая  была,
почва такая. Вообще водяные жилы не поймешь. Ведь как часто бывает?  Там
есть вода, а чуть отойдешь в сторону - нет ничего. А что вам колодец?
   - Сказать по правде, я думаю купить этот участок.
   Старик поднял глаза и уставился на меня. Взял чашку, медленно  сделал
глоток.
   - Купить этот участок?
   Ничего не говоря, я лишь кивнул в ответ.
   Старик вытянул из пачки новую сигарету, постучал ею по крышке  стола,
но закуривать не стал -  только  зажал  между  пальцами.  Быстро  провел
кончиком языка по губам.
   - Я говорил уже, что с этим участком что-то не в порядке. Из тех, кто
жил там, никто еще хорошо не кончил. Вы  понимаете?  Сколько  бы  он  ни
стоил, пусть дешево, все равно покупать его смысла нет. Это для  вас  не
имеет значения?
   - Я все знаю, конечно, и все же... Пока у меня нет денег,  даже  если
цена намного ниже рыночной упадет. Но  я  постараюсь  их  достать,  хотя
понадобится время. А пока мне нужно знать, что  происходит  с  участком:
как цена, не появились ли покупатели. Не могли  бы  вы  держать  меня  в
курсе?
   Итикава-сан смотрел  на  незажженную  сигарету,  погруженный  в  свои
мысли. Легонько кашлянул и сказал:
   - Не волнуйтесь. Время есть, участок быстро не продадут. Вот если они
решатся  сбыть  его  по  бросовой  цене,  тогда  народ  зашевелится.  Но
произойдет это не так скоро.
   Я дал старику свой телефон. Он записал  номер  в  захватанную  черную
записную книжечку и, спрятав ее в карман пиджака, внимательно  посмотрел
мне прямо в глаза, а затем задержал взгляд на отметине у меня на щеке.

***

   Кончился февраль, пролетела половина марта. Пронизывающий  до  костей
холод  постепенно  отступал,  подули  теплые  ветры  с  юга.  Зазеленели
деревья, в саду появились какие-то новые птицы, которых  не  было  видно
зимой. В погожие дни я выходил посидеть на веранду,  посмотреть,  что  в
саду. Как-то вечером позвонил Итикава-сан и сообщил, что участок Мияваки
все еще не продан и цена снизилась еще немного.
   - Я же говорил, так легко у них не получится, - с гордостью в  голосе
сказал он. - Можете не переживать, дальше только дешевле будет.  Кстати,
а как у вас дела? Собираете деньги?

***

   В  тот  же  день,  вечером,  часов  в  восемь,  я  пошел  умыться   и
почувствовал легкое жжение на том месте, где пятно. Палец ощутил  слабое
тепло. Раньше ничего подобного не было. Цвет тоже стал ярче, насыщеннее,
с фиолетовым отливом. Сдерживая дыхание,  я  долго  разглядывал  себя  в
зеркале, пока собственное лицо не показалось чужим. Пятно хотело  что-то
сказать, ему явно что-то было от меня нужно. Я не сводил глаз с  себя  в
зеркале, и мое отражение так же безмолвно взирало на меня.
   Мне нужен этот колодец. Во что бы то ни стало.
   Вот что я решил.

4
Пробуждение от спячки * Еще одна визитная карточка * Анонимность денег

   Конечно, хотеть - это одно,  а  получить  участок  -  совсем  другое.
Сумма, которой я реально располагал, была близка  к  нулю.  У  меня  еще
оставалось немного от наследства матери, но от этих денег  скоро  ничего
не останется - все на жизнь уйдет. Работы  не  было,  других  доходов  -
тоже. Ни один банк в  мире  просто  так,  по  доброте  душевной,  такому
человеку, как я, денег  в  долг  не  даст.  Оставалось,  как  фокуснику,
добывать деньги из воздуха. Причем делать это нужно быстро.
   Как-то утром я пошел на  станцию  и  купил  в  киоске  подряд  десять
лотерейных билетов. На один можно было выиграть пятьдесят миллионов иен.
Дома, на кухне, прикнопил билеты к стенке и каждый день смотрел на  них.
Мог  целый  час  просидеть  на  стуле,  уставившись  на  билеты,   точно
дожидаясь, пока откроется секретный,  одному  мне  известный,  ключ.  Но
через несколько дней меня словно осенило:
   В лотерею я никогда не выиграю.
   Интуиция подсказывала: надеяться тут не на что. Если бы все было  так
просто - прогулялся до станции, купил несколько билетов, а  потом  сиди,
жди тиража. Так не бывает. Нет, нужно самому, своими  силами,  раздобыть
деньги. Порвав и выбросив  билеты,  я  потом  опять  стоял  в  ванной  и
всматривался в зеркало над раковиной. "Должен же быть какой-то выход?" -
спрашивал я свое отражение, но ответа, разумеется, не дождался.

***

   Устав безвылазно сидеть  дома  наедине  со  своими  мыслями,  я  стал
выбираться на прогулки по окрестностям. Бесцельные вылазки  продолжались
дня три-четыре, но вскоре бродить в округе надоело, я сел на  электричку
и поехал в Синдзюку. Проходил мимо нашей станции,  и  вдруг  потянуло  в
центр. Давно я туда не выбирался. Неплохо  бывает  поразмышлять,  сменив
обстановку. Да и в электричке, если подумать,  не  помню,  когда  ездил.
Опуская мелочь в  кассу-автомат,  даже  почувствовал  себя  не  в  своей
тарелке - отвык. Сколько я уже не был в центре?  Получается,  полгода  с
лишним. Последний раз -  когда  устроил  слежку  у  западного  вестибюля
вокзала за тем парнем с чехлом от гитары.
   С непривычки от давки и суеты у меня голова пошла кругом.  От  одного
вида людской толпы перехватило дыхание, чаще забилось сердце. А ведь час
пик уже кончился, не должно быть такой толкотни. Я с  трудом  пробирался
через  массу  людей,  больше  напоминавшую  гигантский   мощный   поток,
сметающий горы, уносящий дома.  Пройдя  немного  в  этом  потоке,  чтобы
собраться с мыслями, я зашел в кафе и занял место  у  стеклянной  стены,
выходящей на улицу. В этот утренний час посетителей оказалось немного. Я
заказал чашку какао и стал отрешенно смотреть на прохожих за окном.
   Не знаю,  сколько  я  так  просидел.  Минут  пятнадцать  -  двадцать,
пожалуй.  И  поймал  себя  на  том,  что  провожаю  глазами   сверкающие
полировкой "мерседесы", "ягуары" и "порши",  что  медленно  прокладывали
себе путь по запруженной машинами улице. В солнечных лучах свежего утра,
после дождя они сияли ослепительным блеском  сверх  всякой  меры,  будто
подавая мне какой-то знак. На машинах не было ни царапинки, ни пятнышка.
А у этих парней деньги  есть.  Такая  мысль  никогда  не  приходила  мне
раньше. Я взглянул  на  свое  отражение  в  стекле  и  медленно  покачал
головой. Впервые в жизни мне отчаянно нужны были деньги.
   Подошло время обеда, кафе стали заполнять посетители, и я решил выйти
на улицу. Никакой цели у меня не было -  просто  хотелось  побродить  по
городу после долгого перерыва. Шагая по улицам, я думал  только  о  том,
как бы не налететь на кого-нибудь из шедших навстречу.  Шел,  подчиняясь
сигналам светофора, куда ноги несли - направо,  налево,  прямо.  Засунув
руки в карманы, сосредоточился на ходьбе - на самум физическом процессе.
С центральной улицы с рядами витрин универмагов и  больших  магазинов  я
нырнул в прятавшиеся за ней закоулки, набитые  безвкусно  разукрашенными
"порношопами", прошел шумный людный квартал, где было много кинотеатров,
мимо  притихшего  синтоистского  храма  и  опять  выбрался  на  одну  из
центральных улиц. День стоял теплый, и, наверное, половина людей в толпе
уже была без пальто и курток. Набегал  приятный  легкий  ветерок.  Я  не
заметил, как оказался в знакомом месте.  Увидел  под  ногами  выложенный
плиткой тротуар, небольшую скульптуру, стеклянную стену перед  собой.  Я
стоял посреди площади перед огромным зданием - на том самом месте, куда,
послушав дядиного совета, приходил прошлым летом посмотреть на прохожих.
Это продолжалось одиннадцать дней, а потом я увязался  за  тем  чудны  м
парнем с гитарным чехлом и в прихожей того  странного  дома  получил  от
него битой по руке. И вот  теперь,  побродив  просто  так  по  Синдзюку,
оказался, в конце концов, на том же самом месте.
   Купив, как раньше,  в  "Данкин  Донатс"  кофе  и  пончики,  я  уселся
перекусить на скамейку на площади. Ел и разглядывал  людей,  проходивших
мимо. Занятие подействовало на меня успокаивающе.  Не  знаю  почему,  но
стало приятно и удобно,  словно  я  отыскал  в  стене  нишу,  где  можно
спрятаться. Как давно я не смотрел  на  людей!  Впрочем,  не  только  на
людей. За эти полгода я вообще почти ни на что не смотрел, ничего вокруг
себя не видел. Выпрямившись на скамейке, я смотрел, смотрел,  смотрел...
На людей, на вытянувшиеся ввысь  небоскребы,  на  ясное  весеннее  небо,
выглянувшее сквозь расступившиеся облака, на красочные  рекламные  щиты.
Взял лежавшую рядом газету и посмотрел на нее. С приближением  вечера  к
окружавшим меня предметам постепенно стали возвращаться краски.

***

   На следующее утро я снова отправился на электричке в Синдзюку.  Снова
уселся на ту же скамейку и стал разглядывать лица прохожих.  Днем  выпил
кофе, съел пончик. До вечернего часа пик сел  в  электричку  и  вернулся
домой. На следующий день повторил  то  же  самое.  И  ничего...  Никаких
открытий. Загадки так и оставались загадками, вопросы - вопросами. Но  у
меня  появилось  смутное  ощущение,  что  я  мало-помалу  приближаюсь  к
чему-то. Стоя перед зеркалом  в  ванной,  я  собственными  глазами  смог
убедиться в этом. Родимое пятно  становилось  ярче,  наливалось  теплом.
"Оно живое", - сказал я себе. Живое, как я сам.
   Целую неделю, каждый день, я повторял одно и  то  же,  как  летом.  В
десять с чем-то отправлялся на электричке в центр, садился  на  скамейку
на площади у небоскреба и весь день, отключившись от мыслей, смотрел  на
сновавших мимо людей. Временами, ни с того ни с сего, окружавшие меня со
всех сторон звуки реальной жизни вдруг  становились  глуше  и  пропадали
куда-то.  Лишь  откуда-то  из  глубины  доносился  шум  водного  потока.
Вспомнилась Мальта Кано. Она говорила что-то о воде. Вода -  ее  главная
тема. Что же она говорила? Память молчала. Я и лица ее  уже  не  помнил.
Помнил только красную клеенчатую шляпу. Почему она всегда  надевала  эту
красную шляпу из клеенки?
   Но постепенно звуки возвращались, и  перед  глазами  вновь  возникали
лица людей.

***

   Мои поездки в  центр  продолжались  уже  несколько  дней,  и  вот  на
восьмой, ближе к вечеру, ко  мне  подошла  женщина.  Я  сидел  с  пустым
бумажным стаканчиком в руке и смотрел в другую  сторону,  когда  услышал
женский голос:
   - Эй! Послушай!
   Обернувшись, я поднял глаза и увидел женщину средних лет,  с  которой
мы встретились летом на этом самом месте. Первый человек, кто  заговорил
со мной за те дни. Не то чтобы я ожидал ее здесь встретить, но,  услышав
ее голос, подумал: все к тому и шло.
   Как и в прошлый раз, одета она была шикарно. Что называется,  человек
умел одеваться. Темные очки в черепаховой оправе, бледно-голубой жакет с
подложенными плечами, красная  фланелевая  юбка.  Блузка  из  шелка,  на
воротнике жакета поблескивает маленькая золотая  брошка  тонкой  работы.
Красные туфли  выглядят  просто,  но  на  деньги,  которые  она  на  них
потратила, можно было бы жить несколько месяцев. Я смотрелся  пугалом  в
сравнении с ней:  спортивная  куртка,  купленная  в  тот  год,  когда  я
поступил в университет, серый трикотажный свитер с  растянутым  воротом,
потертые синие джинсы и замызганные теннисные тапочки, некогда белые,  а
теперь неопределенного цвета.
   Не обращая внимания на мой вид, женщина молча  села  рядом,  заложила
ногу за ногу, щелкнув замком, открыла сумочку и достала пачку "Вирджинии
Слимз". Опять, как в тот раз, предложила сигарету - я  опять  отказался.
Она прикурила от миниатюрной - не больше ластика  -  золотой  зажигалки,
потом сняла очки, положила их в нагрудный карман жакета и посмотрела мне
в глаза с таким видом, будто искала оброненную  в  мелкий  пруд  монету.
Взгляды наши встретились. У нее были странные глаза - глубокие,  но  без
всякого выражения.
   Женщина чуть прищурилась и сказала:
   - Вот ты и вернулся.
   Я кивнул.
   Дымок  от  ее  тонкой  сигареты  поднимался  кверху  и,   подгоняемый
ветерком, растворялся в воздухе. Женщина огляделась по  сторонам,  будто
хотела собственными глазами увидеть, что  это  я  высматривал  со  своей
скамейки. Ничего заслуживающего внимания, похоже, не обнаружила и  снова
перевела взгляд на меня. Долго рассматривала мое пятно, глаза, нос, рот,
потом снова пятно. Казалось, будь такая возможность,  она  принялась  бы
оценивать меня, как собаку на выставке: открывать рот,  чтобы  проверить
зубы, заглядывать в уши.
   - Мне нужны деньги, - проговорил я.
   Женщина помолчала и спросила:
   - И сколько же?
   - Восемьдесят миллионов должно хватить.
   Она перевела взгляд на небо, точно высчитывала в голове:  если  взять
сначала отсюда, а это переложить туда... Я тем временем изучал ее макияж
- едва заметно подведенные глаза наводили  на  какую-то  неясную  мысль,
мягкий изгиб ресниц будто подавал некий знак.
   Женщина чуть скривила губы.
   - Приличные деньги.
   - Бешеные, я бы сказал.
   Бросив на землю на две трети  недокуренную  сигарету,  она  аккуратно
придавила ее туфлей. Потом достала из плоской сумочки  кожаное  портмоне
для визиток и вложила мне в руку карточку.
   - Завтра ровно в четыре будь по этому адресу.
   На карточке черными иероглифами значился только адрес - район Минато,
Акасака,  квартал,  название  билдинга  и  номер  офиса.  Ни  имени,  ни
телефона. На оборотной стороне - вообще ничего. Я поднес карточку к носу
- никакого запаха. Обыкновенный клочок белой бумаги.
   Я взглянул на нее.
   - А имя?
   Женщина впервые улыбнулась и мягко покачала головой.
   - Тебе ведь нужны деньги. А у денег разве есть имя?
   Я тоже покачал головой. Конечно, у денег нет имени. А если  было  бы,
то это уже не деньги. Деньгами  деньги  делает  то,  что  они  анонимны:
происхождение у них - как ночь, такое же темное. Есть у них и еще одно -
небывалое, захватывающее дух - качество: за них можно получить все,  что
угодно.
   Женщина поднялась со скамейки.
   - Так ты придешь в четыре часа?
   - И что? Вы мне денег дадите?
   - Посмотрим, - ответила женщина, и  улыбка  мелькнула  в  уголках  ее
глаз, как пронесшийся над песчаной дюной порыв  ветра.  Еще  раз  окинув
взглядом все вокруг, она для порядка отряхнула юбку.
   Быстро шагая, женщина растворилась в толпе, а я стоял  и  смотрел  на
раздавленный окурок и оставшийся на  фильтре  след  ярко-красной  губной
помады. Сразу вспомнилась клеенчатая шляпа Мальты Кано.
   Терять было нечего. В этом, пожалуй, единственное мое преимущество.

5
Что было ночью

   Этот резкий, отчетливый  звук  разбудил  мальчика  посреди  ночи.  Он
нащупал выключатель настольной лампы и осмотрел комнату. Часы  на  стене
показывали почти два. "Что может  происходить  в  мире  так  поздно?"  -
удивился мальчик.
   Тут звук раздался снова - точно! Он доносился с улицы.  Будто  кто-то
заводил там большую пружину. Интересно,  кому  понадобилось  это  делать
среди ночи? Хотя нет... Это только похоже на пружину, а  на  самом  деле
никто ничего не заводит.  Понятно:  там  где-то  птица  кричит.  Мальчик
подтащил  к  окну  стул,  взобрался  на  него  и,  раздвинув  занавески,
приоткрыл окно. Прямо посередине неба, заливая сад ярким, почти  дневным
светом, висела огромная белая луна. Такая  полная  луна  бывает  поздней
осенью. Деревья в саду показались мальчику совсем не такими,  как  днем.
Они всегда смотрели на него приветливо, а теперь вдруг сделались  совсем
чужими. Толстые, покрытые листьями ветви дуба  недовольно  раскачивались
под порывами налетавшего ветра и неприятно скрипели. Изменились и  камни
в саду - побелели,  разгладились  и  бесстрастно,  как  лики  мертвецов,
взирали в небо.
   Птица,  издававшая  эти  звуки,  похоже,  сидела  на  сосне.  Мальчик
высунулся из окна и посмотрел наверх, но разглядеть птицу снизу,  сквозь
большие  тяжелые  ветки,  не  удалось.  "Что  за  птица  такая?  Вот  бы
посмотреть", - подумал ма