т. Дом, может быть, и пустой, но он ведь кому-то  принадлежит.  Я
не могу просто так там лазить.
   - Где же ты тогда искал? Могу поспорить, ты даже не пытался. Потому и
не нашел.
   Я вздохнул и снова стал  вытирать  волосы  полотенцем.  Хотел  что-то
сказать, но осекся: Кумико плакала. Ее можно понять, она любила кота. Он
появился у нас вскоре после  свадьбы.  Я  бросил  полотенце  в  плетеную
корзину в ванной и пошел в кухню за  холодным  пивом.  Дурацкий  выдался
день. Дурацкий день дурацкого месяца дурацкого года.
   Где же ты, Нобору Ватая? Неужели Заводная Птица забыла  завести  твою
пружину?
   Слова возникли в голове снова, как строчки стихов:

   Где же ты,
   Нобору Ватая?
   Неужели Заводная Птица
   Забыла завести твою пружину?

   Когда от пива осталась половина, зазвонил телефон.
   - Ты возьмешь? - крикнул я в темноту гостиной.
   - Нет, - откликнулась Кумико. - Бери ты.
   - Не хочется.
   Телефон трезвонил, взбалтывая  пыль,  плывшую  в  темноте.  Никто  не
говорил ни слова. Я пил пиво, а Кумико не переставала беззвучно плакать.
Я насчитал двадцать звонков и сдался. Считать дальше  не  было  никакого
смысла.

2
Полнолуние и затмение солнца * О лошадях, умирающих в конюшнях

   Способен ли один человек до конца понять другого?
   Мы можем потратить массу времени и  усилий,  пытаясь  узнать  другого
человека, а как близко  удается  нам  в  результате  подобраться  к  его
сущности? Мы убеждаем себя, что разбираемся в людях, но известно ли  нам
о них что-нибудь поистине важное?
   Я принялся серьезно размышлять о  таких  вещах  спустя  неделю  после
того, как ушел из юридической фирмы. Никогда до этого - ни разу в  жизни
- я не ставил перед собой подобных вопросов. Интересно,  почему?  Вполне
возможно, меня переполняло одно то, что я живу.  Я  просто-напросто  был
слишком занят, чтобы думать о самом себе.
   Толчком для раздумий  послужило  одно  малозначительное  событие,  но
часто случается, что именно с пустяка начинаются  самые  важные  в  мире
вещи.  Однажды  утром,  после  того  как  Кумико  проглотила  завтрак  и
отправилась на работу, я  загрузил  белье  в  стиральную  машину,  убрал
постель, помыл посуду и  пропылесосил  пол.  Потом  уселся  с  котом  на
веранде и принялся изучать объявления о приеме на работу и  распродажах.
В полдень закусил и отправился в супермаркет,  где  купил  продуктов  на
ужин и на распродаже запасся моющими средствами, бумажными салфетками  и
туалетной бумагой. Вернувшись домой, приготовился к ужину  и  улегся  на
диван с книжкой - дожидаться возвращения Кумико.
   Безработным я стал недавно, и такая жизнь пока была в новинку. Больше
не надо добираться до работы в переполненных электричках, встречаться  с
людьми, которых не хочется видеть. А лучше всего - я получил возможность
в любое время читать  все,  что  захочу.  Я  понятия  не  имел,  сколько
продлится моя привольная жизнь, но, по крайней мере, спустя  неделю  она
мне продолжала нравиться, и я изо всех сил старался не думать о будущем.
В моей жизни наступили большие каникулы. Когда-нибудь они  кончатся,  но
до тех пор я был намерен ими наслаждаться.
   Впрочем, в тот вечер  мне  не  удалось  получить  от  чтения  полного
удовольствия: Кумико задерживалась с работы. Обычно она возвращалась  не
позже половины седьмого и всегда предупреждала, если опаздывала даже  на
десять  минут.  Такая  у  нее  натура  -  может  быть,   даже   чересчур
пунктуальная. Но тот день стал исключением. Минуло семь часов, а  Кумико
все не приходила и не звонила. Я заранее все  подготовил,  чтобы  начать
стряпать, как только она вернется. Пир устраивать не  собирался:  просто
хотел обжарить вместе тонкие ломтики  говядины,  лук,  зеленый  перец  и
пророщенные бобы, добавить немного соли, перца, соевый соус и  сбрызнуть
это пивом. Этот рецепт я захватил из своей холостяцкой  жизни.  Рис  был
готов, мисо  подогрет,  овощи,  как  я  это  обычно  делал,  порезаны  и
разложены на большом блюде. Не хватало только Кумико. Я  проголодался  и
подумывал, не приготовить ли и съесть свою  порцию  одному,  но  не  мог
решиться. Мне казалось, это будет несправедливо.
   Я сидел за столом на кухне, потягивая пиво и  грызя  чуть  отсыревшие
содовые крекеры, завалявшиеся в кухонном шкафу. Маленькая стрелка  часов
приблизилась к половине восьмого - и медленно переползла за нее.
   Кумико пришла после девяти. Выглядела измученной. Глаза покраснели  и
воспалились -  плохой  признак.  Когда  у  жены  красные  глаза,  всегда
происходит что-то неприятное.  "Ладно,  -  сказал  я  себе,  -  сохраняй
спокойствие и не говори лишнего. Все должно быть тихо и естественно.  Не
надо возбуждаться".
   - Извини, пожалуйста, - сказала Кумико. - С  этой  работой  никак  не
получается. Я все хотела тебе позвонить, но так и не собралась.
   - Да ерунда. Все нормально, не обращай внимания,  -  произнес  я  как
можно более обыденно. Я и правда не собирался  делать  из  этого  случая
трагедию. Со мной самим так много раз бывало. Ходить на работу - занятие
не из легких, не то что сорвать в саду самую красивую розу  и  доставить
ее за два квартала от своего дома к постели схватившей насморк  бабушки.
Иногда приходится заниматься скучными вещами, иметь дело  с  неприятными
людьми и просто нет возможности позвонить домой. Нужно всего  полминуты,
чтобы сказать: "Сегодня буду поздно". Кругом  полно  телефонов,  но  все
равно не получается.
   Я принялся готовить: включил газ, налил  масла  в  сковороду.  Кумико
достала из холодильника пиво, взяла из буфета стакан. Оглядев  провизию,
села за стол, ни слова не говоря, и налила себе пива. Судя по  выражению
лица, напиток не доставлял ей удовольствия.
   - Ел бы без меня, - вымолвила она.
   - Не бери в голову. Я не так уж и проголодался.
   Пока я жарил мясо и овощи, Кумико пошла в ванную. Я слышал,  как  она
умывалась и чистила зубы. Чуть погодя она вышла, держа что-то  в  руках.
Это была туалетная бумага и салфетки, которые я купил в супермаркете.
   - Зачем ты это купил? - спросила она усталым голосом.
   Не выпуская из рук сковороды, я посмотрел на жену. Перевел взгляд  на
коробку с салфетками и рулон туалетной бумаги. Я никак  не  мог  понять,
что она имеет в виду.
   - Это просто салфетки и туалетная бумага. Нам все это нужно. Конечно,
кое-какой запас еще есть, но они не сгниют, если полежат немного.
   - Я ничего не имею против салфеток и туалетной бумаги. Но зачем  тебе
понадобилось покупать голубые салфетки и бумагу в цветочек?
   - Не понял? - ответил я, стараясь сдержаться. - Я на самом деле купил
голубые салфетки и бумагу в цветочек. На распродаже, по дешевке. Нос  же
у тебя не посинеет от голубых салфеток. Стоит ли об этом говорить?
   - Стоит. Я терпеть не могу голубые  салфетки  и  туалетную  бумагу  с
рисунком. Ты разве не знал?
   - Не знал, - сказал я. - А почему ты их терпеть не можешь?
   - Откуда мне знать? Не могу - и все. Вот ты терпеть не  можешь  чехлы
на телефон, термосы в цветочек, расклешенные джинсы с  заклепками,  а  я
люблю делать маникюр. Объяснить это невозможно. Просто дело вкуса.
   На самом деле я мог бы объяснить причины всего, что она  перечислила,
но делать этого, конечно, не стал.
   - Хорошо, - сказал я, - пусть это дело вкуса. Я все понял. Но неужели
за шесть лет, что мы женаты, ты ни разу не покупала голубые  салфетки  и
туалетную бумагу с рисунком?
   - Никогда. Ни разу, - отрезала Кумико.
   - В самом деле?
   - Да, в самом деле. Если я покупаю салфетки, то только белые,  желтые
или розовые. И конечно, никогда не беру туалетную бумагу с  каким-нибудь
рисунком. Поражаюсь, как ты прожил со мной  все  это  время  и  не  знал
этого.
   Меня тоже поразило,  что  за  шесть  лет,  оказывается,  ни  разу  не
пользовался голубыми салфетками или туалетной бумагой с рисунком.
   - И уж если на то пошло, скажу еще, - продолжала Кумико. - Я ненавижу
говядину, жаренную с зеленым перцем. Это ты знал?
   - Нет, не знал.
   - Терпеть не могу. И не надо спрашивать,  почему.  Просто  не  выношу
запах, когда их вместе жарят на одной сковородке.
   - Ты хочешь сказать, что за шесть лет ни разу  не  готовила  говядину
вместе с зеленым перцем?
   Она покачала головой.
   - Я могу есть зеленый перец в салате. А говядину  жарю  с  луком.  Но
никогда не делаю мясо и перец вместе.
   Я вздохнул.
   - Тебе никогда не казалось это странным? - спросила она.
   -  Странным?  Я  просто  никогда  этого  не  замечал,  -  ответил  я,
задумавшись на мгновение: неужели за все время, что мы живем вместе, мне
действительно ни разу не довелось  поесть  жареной  говядины  с  зеленым
перцем. Разумеется, припомнить этого не удалось.
   - Ты живешь со мной, - продолжала Кумико, -  но  при  этом  почти  не
обращаешь на меня внимания. Ты думаешь только о себе.
   - А вот теперь сделай паузу, - сказал  я,  выключив  газ  и  поставив
сковородку на плиту. - Давай не будем отходить от темы. Допустим, я  без
должного внимания отнесся к таким вещам, как салфетки и туалетная бумага
или говядина и зеленый перец. Признаю. Но это не значит, что я не уделяю
внимания тебе. Мне наплевать, какими салфетками я пользуюсь. Ладно, если
бы на  стол  положили  черные,  я,  может,  и  удивился  бы.  Но  белые,
голубые... для меня это не  имеет  никакого  значения.  То  же  самое  -
говядина и зеленый перец. Вместе, по отдельности - какое мне дело?  Даже
если бы сам процесс жарки говядины с зеленым перцем вообще исчез с  лица
земли, меня бы это нисколько не задело. Это не имеет никакого  отношения
к тебе, к твоей сущности. Разве я не прав?
   Вместо ответа Кумико двумя большими  глотками  покончила  с  пивом  и
уставилась на пустую бутылку.
   Я отправил содержимое сковороды в мусорное ведро. К  черту  говядину,
зеленый перец, а заодно и лук с пророщенными бобами. Странно: только что
была еда, а теперь - просто мусор. Я открыл пиво и стал  пить  прямо  из
бутылки.
   - Зачем ты это? - спросила Кумико.
   - Тебе ведь противно было.
   - Сам бы съел.
   - Мне вдруг расхотелось говядины с зеленым перцем.
   Жена пожала плечами.
   - Как хочешь.
   Она положила руки на стол, опустила на них  лицо  и  долго  сидела  в
такой позе. Видно было, что она не плачет  и  не  спит.  Я  взглянул  на
пустую сковороду на плите, взглянул  на  Кумико  и  залпом  допил  пиво.
Сумасшедший дом! Стоило поднимать шум из-за салфеток, туалетной бумаги и
зеленого перца?
   Я подошел к жене и положил руку ей на плечо.
   - Ну хорошо. Я все понял. Никогда больше  не  буду  покупать  голубые
салфетки или туалетную бумагу в цветочек. Обещаю. Завтра  я  отнесу  все
обратно в супермаркет и обменяю. Если не поменяют, сожгу их во дворе.  А
пепел выброшу в море.  И  больше  никакой  говядины  и  зеленого  перца.
Никогда. Запах скоро улетучится, и нам больше никогда не надо  будет  об
этом думать. О'кей?
   Кумико по-прежнему молчала. Хорошо бы выйти прогуляться на  часок,  а
потом вернуться и увидеть, что она повеселела, но я знал, что такого  не
случится. Ситуацию надо уладить самому.
   - Послушай, ты устала, -  сказал  я.  -  Отдохни  немного,  и  пойдем
куда-нибудь съедим  пиццу.  Когда  в  последний  раз  мы  ели  пиццу?  С
анчоусами и луком. Закажем одну на двоих. Мы ведь можем  себе  позволить
изредка сходить куда-нибудь перекусить.
   Это тоже не помогло. Кумико  по-прежнему  сидела,  вжавшись  лицом  в
руки.
   Я не знал, что еще сказать, сел напротив и стал смотреть на нее через
стол. Из-под ее коротких черных  волос  выглядывало  ухо.  На  нем  была
сережка, которую я никогда раньше не видел, - маленькая  золотая  рыбка.
Где и когда она могла купить такую штуку? Хотелось курить. С тех пор как
я бросил, не прошло и месяца. Я представил, как достаю из кармана  пачку
и зажигалку, беру сигарету с  фильтром  и  закуриваю.  Я  набрал  полные
легкие воздуха и вдруг почувствовал сильный  запах  жареной  говядины  и
овощей. Откровенно говоря, есть хотелось страшно.
   Взгляд  вдруг  остановился  на  календаре  со  значками  лунных  фаз.
Приближалось полнолуние. Ну конечно -  у  Кумико  наступали  критические
дни.
   Только став женатым человеком, я по-настоящему осознал,  что  являюсь
жителем Земли, третьей планеты Солнечной системы. Я жил на Земле,  Земля
обращалась вокруг Солнца, а вокруг Земли вращалась  Луна.  Нравится  мне
это или нет, но так будет  продолжаться  вечность  (или  то,  что  можно
назвать вечностью в сравнении с моей жизнью). Я стал  смотреть  на  вещи
подобным образом  под  влиянием  почти  абсолютной  точности  29-дневных
менструальных циклов своей жены, которые полностью  совпадали  с  фазами
Луны. Критические дни Кумико всегда переживала тяжело. За несколько дней
до начала становилась неуравновешенной, даже подавленной. Поэтому,  хоть
это и касалось меня лишь косвенно, ее циклы стали и моими. Каждый  месяц
приходилось быть внимательным, чтобы не создавать ненужных  проблем.  До
женитьбы я почти не замечал фаз Луны. Может, она  и  попадалась  мне  на
глаза, когда я смотрел на небо, но ее  форме  в  тот  или  иной  отрезок
времени я не придавал никакого значения. А после свадьбы я стал  следить
за тем, что творится с Луной.
   До Кумико у меня было несколько девушек, и,  конечно,  у  каждой  был
свой период. У одних он проходил трудно, у других - легко,  у  некоторых
заканчивался за три дня, у некоторых  продолжался  неделю.  Бывало,  все
проходило регулярно, а то случались задержки дней на десять, что  пугало
меня до смерти; у одних женщин от этого портилось настроение, на  других
почти не влияло. Хотя до женитьбы на Кумико я никогда не жил с женщиной,
и природные циклы значили для меня лишь смену сезонов. Зимой  я  надевал
пальто, летом наступало время сандалий. И только. Женившись, я обзавелся
не только сожительницей, но  и  новыми  представлениями  о  цикличности.
Только раз  в  ее  циклах  произошел  сбой  на  несколько  месяцев.  Это
случилось, когда она была беременна.
   - Извини, - сказала Кумико, поднимая на меня взгляд. - Я не думала на
тебя набрасываться. Просто устала, да и настроение плохое.
   - Все в порядке. Не думай об этом. Когда устанешь, надо выпустить пар
на кого-нибудь. Потом легче.
   Кумико  сделала  глубокий  и  медленный  вдох,  задержала  дыхание  и
выдохнула.
   - А ты? - спросила она.
   - Что я?
   - Ты, если устаешь, никогда ни на кого не выпускаешь  пар.  А  я  вот
выпускаю. Почему так получается?
   Я покачал головой.
   - Никогда не замечал. Странно.
   - Наверное, у тебя внутри - глубокий колодец. Ты крикнешь в него:  "У
короля - ослиные уши!" - и все в порядке.
   - Может, и так, - не сразу откликнулся я, задумавшись.
   Кумико вновь  обратилась  к  пустой  бутылке.  Рассмотрела  этикетку,
заглянула в горлышко, повертела в пальцах.
   - У меня скоро месячные, - сказала она. -  Поэтому,  наверное,  такое
плохое настроение.
   - Знаю. Ты не переживай. Не  у  тебя  одной  проблемы.  В  полнолуние
умирает масса лошадей.
   Она отняла руку от бутылки, открыла рот и посмотрела на меня.
   - Послушай, откуда вдруг ты это взял?  Ни  с  того  ни  с  сего  -  о
лошадях.
   - На днях прочитал в газете. Всё собирался рассказать тебе, да забыл.
Интервью с каким-то ветеринаром. Оказывается, фазы Луны ужасно влияют на
лошадей - и физически, и эмоционально. Когда приближается полнолуние, их
мозговые колебания идут вразнос, и у  них  возникают  разные  физические
проблемы. А в саму ночь полнолуния многие  заболевают  и  даже  умирают.
Никто толком не знает, в чем причина, но это  подтверждено  статистикой.
Ветеринары в полнолуние никогда не высыпаются - очень много работы.
   - Интересно, - сказала жена.
   - Впрочем, затмение  солнца  еще  хуже.  Для  лошадей  это  настоящая
трагедия. Ты не представляешь, как много их погибает  во  время  полного
затмения. Я просто хочу сказать,  что  как  раз  сейчас  где-то  умирают
лошади. Вымещать свое раздражение на ком-то  -  пустяк  по  сравнению  с
этим. Так что не надо  расстраиваться.  Подумай  о  несчастных  лошадях.
Представь, как они лежат в полнолуние на сене в какой-нибудь конюшне,  в
агонии хватая воздух вспененными ртами.
   Казалось, Кумико на минуту задумалась об умирающих лошадях.
   - Ну, я должна признать, - произнесла она с ноткой покорности,  -  ты
способен убедить кого угодно.
   - Тогда переодевайся - и пойдем есть пиццу.

***

   Лежа в ту ночь рядом с Кумико в темной спальне, я глядел в потолок  и
спрашивал себя, что мне на самом деле известно об этой женщине. На часах
- два часа ночи. Она крепко спит. Я думал о голубых салфетках, цветастой
туалетной бумаге, говядине и зеленом перце. Все это  время  я  прожил  с
Кумико, не подозревая, какое отвращение она  испытывает  к  этим  вещам.
Сами по себе они не имеют никакого значения. Так, глупость.  Пошутили  и
забыли. Какие проблемы? Через пару дней мы бы об этом и не вспомнили.
   Но тут штука в другом. Что-то здесь не так - эта мысль бередила меня,
мешая, как застрявшая в горле мелкая рыбья кость. Все  это  может  иметь
куда более важное значение, чем казалось, думал я. Вполне возможно, даже
роковое. Или даже начало чего-то более серьезного и трагического. Может,
я стою перед входом  в  некий  мир,  принадлежащий  одной  лишь  Кумико,
огромный мир, которого  я  еще  не  знаю.  Мир  этот  представлялся  мне
огромной темной комнатой. Я стою в ней, держа в руках  зажигалку,  и  ее
крошечное пламя освещает лишь самую малую часть помещения.
   Смогу  ли  я  когда-нибудь  увидеть  остальное?   Или   мне   суждено
состариться и умереть, так и не узнав по-настоящему  эту  женщину?  Если
это все, что у меня в запасе, - в чем заключается смысл моей супружеской
жизни? В чем вообще смысл жизни, если я провожу ее  в  постели  с  чужой
женщиной?

***

   Вот о чем я думал в ту ночь и о чем продолжал размышлять потом  время
от времени. Лишь много позже мне пришло в голову, что я отыскал подход к
существу проблемы.

3
Шляпа Мальты Кано * Цвет шербета, Аллен Гинзберг и крестоносцы

   Я готовил ленч, когда вновь зазвонил телефон.
   Отрезав два куска хлеба, я намазал их  маслом  и  горчицей,  поместил
между ними ломтики помидора и сыра, положил на кухонную доску  и  только
собирался разделить ножом на две части, как начался трезвон.
   После трех звонков я  разрезал  сандвич  пополам.  Переложил  его  на
тарелку, вытер и сунул в ящик нож, налил себе чашку кофе.
   Телефон продолжал  надрываться.  Наверное,  еще  звонков  пятнадцать.
Пришлось сдаться и поднять трубку. Я предпочел бы не  отвечать,  но  это
могла быть Кумико.
   - Алло? - произнес женский голос, которого я  раньше  не  слышал.  Не
жена и не та странная женщина, что звонила  на  днях,  когда  я  готовил
спагетти, - какая-то совершенно незнакомая особа.
   - Скажите, пожалуйста, не могу ли  я  поговорить  с  господином  Тору
Окада? - сказал голос таким тоном, будто его  обладательница  читала  по
бумажке заранее заготовленный текст.
   - Можете, - ответил я.
   - Вы супруг госпожи Кумико Окада?
   - Да. Кумико Окада - моя жена.
   - А Нобору Ватая - старший брат госпожи Окада?
   - Вы правы, - отвечал я,  демонстрируя  великолепное  умение  владеть
собой. - Нобору Ватая - действительно старший брат моей жены.
   - Мое имя - Кано.
   Я ждал, что последует дальше. Неожиданное упоминание  имени  старшего
брата Кумико  настораживало.  Я  почесал  шею  тупым  концом  карандаша,
лежавшего возле телефонного аппарата. Прошло пять секунд, а то и  больше
- женщина молчала. Из трубки вообще не раздавалось никаких звуков, будто
женщина закрыла ее рукой и разговаривала с кем-то рядом.
   - Алло? - озабоченно сказал я.
   - Извините, пожалуйста, - вдруг выпалил голос.  -  Я  должна  просить
вашего разрешения перезвонить вам позже.
   - Но подождите минуту, - сказал я. - Это...
   Связь оборвалась. Я уставился на трубку, снова  приложил  ее  к  уху.
Сомнений не было: разговор ок