по   бонсай   ,
новости, политические дебаты...
   - Эти  законы,  сынок,  -  занятие  не  для  тебя,  -  сказал  как-то
Хонда-сан, обращаясь ко мне. Впрочем, по его виду можно  было  подумать,
что он говорит с кем-то, кто стоит у меня за спиной метрах в двадцати.
   - Что вы говорите?
   - Да-да. В конечном счете закон управляет всем  в  этом  мире.  Здесь
тень есть тень, свет есть свет. Инь - это инь, а ян - это ян. Я - это я,
он - это он.

   Я - это я,
   Он - это он.
   Канун осени.

   Но ты не принадлежишь к этому миру, сынок. То,  к  чему  принадлежишь
ты, лежит над или под этим миром.
   - А что лучше? - Мне было просто любопытно. - Верх или низ?
   - Дело не в том, что лучше, -  отвечал  Хонда-сан.  Откашлявшись,  он
сплюнул на салфетку комочек мокроты и тщательно изучил его,  прежде  чем
скомкать салфетку и бросить в мусорную корзину. - Это не  вопрос:  лучше
или хуже. Не идти против течения - вот что главное. Надо  идти  вверх  -
подымайся, надо идти вниз - опускайся.  Когда  нужно  будет  подыматься,
найди самую высокую башню и заберись на верхушку. А  когда  нужно  будет
двигаться вниз, отыщи самый глубокий колодец  и  опустись  на  дно.  Нет
течения - ничего не делай. Станешь мешать течению - все высохнет. А коли
все высохнет - в этом мире наступит хаос.

   Я - это он,
   А он - это я.
   Весенние сумерки.

   Откажешься от себя, тогда ты - это ты.
   - А сейчас как раз такое время, когда нет течения? - спросила Кумико.
   - Что?
   - А СЕЙЧАС КАК РАЗ ТАКОЕ ВРЕМЯ, КОГДА НЕТ ТЕЧЕНИЯ? - прокричала она.
   - Да, - отвечал  Хонда-сан,  кивая  самому  себе.  -  Поэтому  сидите
спокойно. Ничего не делайте. Только будьте осторожны  с  водой.  Впереди
тебя, возможно, ждут тяжелые времена, и это связано  с  водой.  Воды  не
окажется там, где она должна быть, зато она будет там, где не  надо.  Но
что бы ни случилось, будь с водой очень осторожен.
   Кумико, сидя рядом со мной, кивала с  самым  серьезным  видом,  но  я
видел, что она еле сдерживается от смеха.
   - Какую воду вы имеете в виду? - поинтересовался я.
   - Этого я не знаю. Просто вода, - ответил  Хонда-сан.  -  Сказать  по
правде, мне тоже пришлось пострадать из-за воды, -  продолжил  он.  -  У
Номонхана совсем не было воды. На  передовой  -  неразбериха,  снабжение
отрезано. Ни воды. Ни продовольствия. Ни бинтов. Ни боеприпасов. В общем
- кошмар. Шишек, сидевших в тылу,  интересовало  только  одно:  поскорее
захватить территорию. О снабжении никто и не думал. Три дня я  почти  не
пил. Расстилал полотенце, утром оно немного  напитывалось  росой,  и  из
него можно было выжать несколько капель влаги. Вот и все. Другой воды не
было. Было так плохо, что хотелось умереть. В мире нет  ничего  страшнее
жажды. От нее хотелось броситься под пули. Раненные в  живот  кричали  и
просили пить. Некоторые даже сходили с ума. Живой ад, да и только. Прямо
перед нами текла река, в которой воды было сколько угодно. Но подойти  к
ней не подойдешь. Между нами и  рекой  -  громадные  советские  танки  с
огнеметами в  линию.  Позиции  утыканы  пулеметами,  как  подушечки  для
иголок.  На  высотках  окопались  снайперы,  и  по  ночам   они   палили
осветительными     ракетами.     А     у     нас     только     пехотные
винтовки-тридцатьвосьмерки   и по двадцать  пять  патронов  на
брата. И несмотря на это, многие  мои  товарищи  пытались  пробраться  к
реке, воды набрать. Терпения больше не было. Ни один  не  вернулся.  Все
погибли. Поэтому я и говорю: сидишь на месте - вот и хорошо.
   Хонда-сан вытащил салфетку и громко  высморкался.  Изучив  полученный
результат, смял ее и выбросил.
   - Конечно, ждать, пока течение возобновится, - дело тяжелое.  Но  раз
надо ждать - значит, надо. А пока делай вид, что умер.
   - То есть вы хотите сказать, что  мне  лучше  какое-то  время  побыть
мертвым? - спросил я.
   - Что?
   - ТО ЕСТЬ ВЫ ХОТИТЕ СКАЗАТЬ, ЧТО  МНЕ  ЛУЧШЕ  КАКОЕ-ТО  ВРЕМЯ  ПОБЫТЬ
МЕРТВЫМ?
   - Вот-вот, - был ответ.

   Смерть - единственный путь
   Для тебя плыть свободно.
   Номонхан.

   После этого Хонда-сан еще целый час рассказывал нам про  Номонхан,  а
мы только сидели и слушали.  Год  ходили  к  нему  каждый  месяц,  чтобы
"получать от него указания",  но  никаких  указаний  он  нам  не  давал.
Гаданием при нас он занимался редко.  Почти  все  его  рассказы  были  о
номонханском инциденте. О том, как лейтенанту, который был с ним  рядом,
снесло снарядом полчерепа; как он бросился на советский  танк  и  поджег
его бутылкой с зажигательной смесью;  как  они  окружили  и  расстреляли
советского летчика, совершившего  вынужденную  посадку  в  пустыне.  Эти
истории были интересными и захватывающими,  но  каким  бы  увлекательным
рассказ ни был, он неизбежно теряет свою прелесть, если его повторять по
семь-восемь раз. Вдобавок голос, каким Хонда-сан излагал  свои  истории,
по громкости явно не соответствовал понятию  "рассказа".  Ощущение  было
такое, будто в ветреный день он с одного  края  пропасти  изо  всех  сил
старается докричаться до людей, стоящих на другой стороне. Казалось, что
сидишь в первом ряду захудалого кинотеатра на каком-нибудь старом фильме
Куросавы. Выйдя из дома старика, мы чувствовали себя оглушенными.
   И тем не менее мы - или, по крайней мере, я  -  слушали  Хонду-сан  с
удовольствием. Мы и представить себе такого не  могли.  Большинство  его
историй пахло  кровью,  но  в  устах  доживавшего  свой  век  старика  в
нестираной одежде  подробности  боев  утрачивали  реальность  и  звучали
волшебными сказками. Почти полвека назад отряд Хонды жестоко сражался на
бесплодном участке дикой земли на границе Маньчжурии и Монголии. Я почти
ничего не знал о войне у Номонхана, пока не услышал рассказы старика.  И
все же это была невообразимо героическая битва. Практически  безоружными
они вступили в противоборство  с  отборными  механизированными  войсками
Советской армии и были раздавлены. Многие части оказались разгромлены  и
уничтожены. Командиров,  которые  без  приказа  отвели  своих  солдат  с
передовой, чтобы спасти их  от  неминуемой  смерти,  генералы  заставили
покончить  с  собой,  и  гибель  их  была  напрасной.  Многие   солдаты,
оказавшиеся  на  советской  территории,  после   войны,   когда   начали
обменивать пленных, отказались возвращаться на  родину,  боясь,  что  их
обвинят в дезертирстве. Они оставили свои кости в монгольской  земле.  А
Хонду из-за потери слуха комиссовали, и он сделался хиромантом.
   - В конце концов, все к лучшему, - говорил старик. -  Если  бы  я  не
потерял слух, меня скорее всего послали  бы  на  смерть  куда-нибудь  на
южные острова.  Так  случилось  с  большинством  оставшихся  в  живых  у
Номонхана. Номонхан для императорской армии - позор, поэтому  всех,  кто
пережил  его,  посылали  в  самые  жестокие  бои.  Им  просто  говорили:
поезжайте туда и умрите! Штабные крысы, устроившие  у  Номонхана  бойню,
потом дослужились до больших чинов.  Некоторые  типы  после  войны  даже
стали политиками. А парни, которые по их приказу шли в  бой,  почти  все
полегли.
   - А почему армия так стыдилась  Номонхана?  -  поинтересовался  я.  -
Войска сражались с  таким  мужеством,  многие  погибли.  Зачем  тогда  к
оставшимся в живых надо было так бездушно относиться?
   Но Хонда-сан, казалось, не расслышал моего вопроса. Еще раз со стуком
перемешал гадальные палочки.
   - Будь осторожнее с водой, - только и сказал он.
   На этом наш разговор тогда завершился.

***

   После ссоры с отцом Кумико мы перестали ходить к Хонде-сан.  Посещать
его, как раньше, зная, что услуги старика оплачиваются из кармана тестя,
я не мог. Платить самим (а сколько это стоило, я так и  не  выяснил)  не
позволял наш семейный  бюджет.  Тогда,  после  свадьбы,  в  материальном
отношении мы еле-еле держались на плаву.  Так  мы  и  потеряли  связь  с
Хондой-сан - как обычно забывает стариков занятая собою молодежь.

***

   Даже лежа  в  постели,  я  продолжал  думать  о  Хонде-сан.  Пробовал
сопоставить то, что он говорил о воде, с рассказом  Мальты  Кано.  Хонда
предупреждал меня об осторожности. Мальта Кано  повышала  свой  духовный
уровень  на  Мальте,  чтобы  исследовать  воду.  Совпадение,  может,   и
случайное, но обоих вода как-то очень волновала. Этот факт начинал  меня
тревожить. Я представил картину боев  у  Номонхана:  советские  танки  и
пулеметные гнезда, текущую  за  ними  реку.  И  непереносимую  жажду.  В
темноте мне отчетливо слышался шум реки.
   - Тору! - тихо позвала меня Кумико. - Ты не спишь?
   - Не сплю.
   - Я про галстук. Только что вспомнила. Тот самый, в горошек. Я  сдала
его в декабре в чистку. Он весь как-то замялся, надо было  отгладить.  А
забрать забыла.
   - В декабре? Это ж полгода назад!
   - Ты же знаешь, со мной такого не бывает. Я ничего  не  забываю.  Что
вдруг произошло? Такой замечательный галстук. - Кумико положила руку мне
на плечо. - Это чистка, что у станции. Как ты думаешь, он еще у них?
   - Завтра схожу. Думаю, что там.
   - Почему? Уже полгода прошло. Обычно  в  химчистках  невостребованные
вещи списывают через три месяца. После этого  за  них  никто  больше  не
отвечает. Почему ты думаешь, что галстук сохранился?
   - Мальта Кано сказала, что он  отыщется.  Причем  где-то  вне  нашего
дома.
   В темноте я почувствовал на себе взгляд Кумико.
   - То есть ты ей веришь?
   - Начинаю верить.
   - Так скоро ты и с моим  братом  начнешь  разговаривать,  -  довольно
произнесла жена.
   - Все может быть, - отозвался я.
   Кумико заснула, а я продолжал думать о Номонхане. Все солдаты  спали.
Небо над головой было усеяно звездами, громко стрекотали армии сверчков.
Шумела река. Слушая ее течение, я заснул.

5
Страсть к лимонным карамелькам * Птица, которая не могла летать, и высохший колодец

   Покончив с завтраком, я сел на велосипед и направился  к  станции,  в
химчистку. Хозяин - тощий человек лет пятидесяти, с глубокими  морщинами
на лбу - слушал оркестр Перси Фэйта, что звучал из  стоявшего  на  полке
музыкального центра. Это  был  большой  "Джей-ви-си"  с  дополнительными
выносными динамиками. Рядом высилась целая гора кассет. Оркестр во  всем
блеске звучания струнных выводил "Тему Тары".  Хозяин,  насвистывая  под
музыку,  в  глубине  заведения  энергично  разглаживал  сорочку  паровым
утюгом. Я подошел к прилавку  и,  извинившись,  объяснил,  что  в  конце
прошлого года мы сдали в чистку  галстук  и  забыли  получить  его.  Мое
появление в полдесятого утра в этом  спокойном  мирке  было  равносильно
прибытию гонца с дурными вестями в греческой трагедии.
   -  Квитанции,  конечно,  у  вас  нет?  -  произнес  хозяин   каким-то
бестелесным голосом, обращаясь не ко мне, а к календарю, висевшему рядом
с прилавком. На июньском листе календаря красовался альпийский пейзаж  -
зеленая долина с привольно пасущимся стадом коров  и  контрастные  белые
облака, плывущие на  фоне  Монблана,  Маттерхорна  или  какой-то  другой
вершины. Затем хозяин перевел взгляд на меня. При этом на его лице будто
было написано: "Лучше бы ты не вспоминал  о  своем  чертовом  галстуке!"
Взгляд был очень прямой и красноречивый.
   - Говорите, в конце года? Ну и ну! Ведь полгода  уже  прошло.  Ладно,
пойду поищу, но за результат не отвечаю.
   Он выключил утюг, водрузил его на подставку и, насвистывая мелодию из
фильма "Лето в местечке", зашуршал чем-то в подсобке.
   "Лето в местечке" я смотрел в школе вместе с  подружкой.  Там  играли
Трой Донахью и Сандра Ди. Был сеанс повторных фильмов - вместе с  "Летом
в местечке" показывали "Погоню за мальчишками" с  Конни  Фрэнсис.  Фильм
был так себе, но, услышав тринадцать лет спустя в химчистке эту  музыку,
я понял, что вспоминаю то время с удовольствием.
   - Так вы говорите: синий в горошек? -  спросил  хозяин  химчистки.  -
Фамилия - Окада?
   - Да-да, - ответил я.
   - Вам повезло.

***

   Вернувшись домой, я сразу позвонил на работу Кумико.
   - Галстук нашелся.
   - С ума сойти! Вот молодец! - послышалось в ответ.
   Прозвучало ненатурально  -  как  у  матери,  расхваливающей  сына  за
хорошие отметки, - и оставило  какой-то  неприятный  осадок.  Надо  было
позвонить во время обеда.
   - Я очень рада. Ты извини, но у меня сейчас на  линии  один  человек.
Позвони попозже, в обед.
   - Хорошо, - сказал я.
   Положив трубку, я взял газету и вышел на веранду. Как обычно,  улегся
на живот, развернул страницу с  объявлениями  о  работе  и  не  торопясь
прочел от корки до корки столбцы, сопровождавшиеся непонятными кодами  и
значками. Каких только профессий в мире нет! Все в  аккуратных  рамочках
расставлены по своим местам - как могилы на схеме нового  кладбища.  Но,
как  мне  показалось,  отыскать  там   подходящую   работу   практически
невозможно. В рамочки заключены сведения и  факты,  правда,  отрывочные.
Насколько то, что там написано, не  противоречит  вашим  представлениям?
Ряды фамилий, знаков и цифр мелко рассыпблись по страницам и  напоминали
развалившийся  скелет  неизвестного   животного,   уже   не   подлежащий
восстановлению.
   Всякий раз, когда я долго рассматривал страницы  с  объявлениями,  на
меня нападало какое-то оцепенение. Что, собственно  говоря,  мне  нужно,
куда теперь идти или куда не идти? Ответы на эти  вопросы  давались  все
труднее и труднее.
   По обыкновению, с верхушки какого-то дерева  раздался  крик  Заводной
Птицы. Кр-р-р-ри-и-и... Я отложил газету, поднялся и,  облокотившись  на
перила веранды, посмотрел в  сад.  Спустя  какое-то  время  птица  вновь
подала свой скрипучий голос с верхушки соседской сосны. Я всматривался в
ветви дерева, стараясь обнаружить птицу, но разглядеть ее так и не смог.
На ее присутствие намекали только крики. Это повторялось из раза в  раз.
Пружина жизни на новый день была заведена.
   Еще не было десяти часов, когда  начался  дождь.  Такой  мелкий,  что
понять,  есть  дождь  или  нет,   можно   было,   только   как   следует
присмотревшись. Мир существует в двух состояниях:  когда  идет  дождь  и
когда нет. Где-то между ними пролегает граница. Я еще немного посидел на
веранде, настойчиво пытаясь разглядеть эту линию, - она должна проходить
где-то здесь.
   Непонятно, чем  занять  время,  оставшееся  до  ленча:  то  ли  пойти
поплавать в наш муниципальный бассейн,  то  ли  отправиться  на  дорожку
искать кота. Глядя на моросящий в саду дождь,  я  раздумывал,  какой  из
вариантов выбрать.
   Бассейн или кот?
   В итоге победил кот. Мальта Кано заявила,  что  в  наших  местах  его
больше  нет.  Но  в  то  утро  у  меня  возникло  непреодолимое  желание
отправиться на поиски снова.  Охота  за  котом  уже  стала  частью  моей
повседневной жизни. Кроме того, если Кумико  узнает,  что  я  опять  его
разыскивал, она будет довольна. Я надел тонкий плащ, решив обойтись  без
зонтика. Влез в теннисные тапочки, положил в карман плаща ключи от  дома
и горсть лимонных карамелек и вышел на улицу. Пройдя через  сад,  я  уже
положил руку на  стену,  собираясь  перелезть,  как  услышал  телефонный
звонок. Застыв в этой позе,  прислушался,  но  не  смог  разобрать,  где
звонят - у нас или у соседей. По моим наблюдениям, стоит выйти из  дома,
как все телефоны начинают звучать одинаково. Я махнул рукой,  перебрался
через преграду из блоков и очутился на дорожке.
   Через тонкие подошвы теннисных тапочек я чувствовал, какая мягкая под
ногами трава. Стояла необычная тишина.  Я  замер,  сдерживая  дыхание  и
прислушиваясь, - но никаких  звуков  не  доносилось.  Телефонные  звонки
прекратились. Ни птичьего крика, ни шума  улицы.  Небо  сплошь  затянуто
серым  цветом.  В  такие  дни  облака,  казалось,  поглощают  звуки   на
поверхности земли. И не только звуки,  но  и  многое  другое.  Например,
чувства и ощущения.
   Засунув руки  в  карманы  плаща,  я  по  узкой  дорожке  добрался  до
заброшенного дома. Он по-прежнему стоял  на  месте,  вокруг  было  тихо.
Двухэтажный дом с наглухо заколоченными ставнями мрачно  возвышался  под
нависавшими серыми тучами. Он напоминал грузовое  судно,  наскочившее  в
бурю на скалы и брошенное экипажем. Если б не подросшая со времени моего
последнего  визита  трава,  можно  было  бы  предположить,   что   время
остановилось здесь по какой-то неведомой причине.  Трава  ярко  зеленела
после лившего несколько дней дождя, источая первобытные запахи, роднящие
все, что пускает в землю корни. В самой середине этого травяного моря  в
той же позе, что и  в  прошлый  раз,  стояла  каменная  птица,  раскинув
готовые к полету крылья. Но в воздух ей, конечно, не подняться. Это было
ясно и мне, и ей. Птица обречена стоять тут и ждать, пока ее  не  увезут
куда-нибудь или не разобьют на куски. Другой возможности покинуть сад  у
нее  нет.  Здесь  лишь  порхала  над  травой  маленькая  белая  бабочка,
появившаяся на свет с опозданием, когда сезон бабочек уже прошел. Своими
неуверенными движениями она напоминала человека,  забывшего,  что  ищет.
После пяти минут бесплодных поисков бабочка куда-то сгинула.
   Посасывая  лимонную  карамельку,  я  оперся  о  проволочную  сетку  и
поглядел в сад. Никаких признаков кота. Вообще никаких  признаков  чьего
бы то ни было присутствия. Место напоминало застоявшийся водоем, течение
в котором остановила какая-то могучая сила.
   Вдруг показалось, что за спиной у меня кто-то есть. Я  обернулся,  но
никого не обнаружил. На другой стороне дорожки виднелась лишь  ограда  и
маленькая калитка, у которой в прошлый раз  стояла  девушка.  Но  теперь
калитка оказалась закрытой, и участок за забором был пуст. Сыро и  тихо,
пахнет травой и дождем. А еще - моим плащом. Под  языком  перекатывалась
наполовину растаявшая лимонная карамелька. Я  глубоко  вздохнул,  и  все
запахи соединились в  один.  Еще  раз  огляделся  -  вокруг  по-прежнему
никого.  Хорошенько  прислушавшись,  я  разобрал  доносившийся  издалека
глухой рокот вертолета. Кто-то летал  над  облаками.  Звук  удалялся,  и
скоро над округой снова повисла тишина.
   В  проволочную  сетку,  окружавшую  участок  опустевшего  дома,  была
вделана калитка, тоже из сетки. Я толкнул ее, и  она  легко  отворилась,
словно приглашая войти. "Ничего страшного, все очень просто, заходи -  и
все", - зазывала калитка. Однако вторжение на чужой участок,  даже  если
на нем стоит лишь пустой дом, - нарушение закона. Чтобы понять это,  нет
нужды обращаться к познаниям  в  юриспруденции,  которые  я  накопил  за
восемь лет. Если кто-нибудь из соседей заметит меня в  заброшенном  доме
и, заподозрив в нехороших намерениях,  сообщит  в  полицию,  те  тут  же
примчатся и учинят мне допрос. Я скажу, что разыскиваю кота; он  пропал,
и за ним приходится рыскать по всей округе. Полицейские станут  выяснять
мой адрес, чем я занимаюсь. Придется признаться, что я безработный.  Это
наверняка вызовет у них подозрения. В последнее время полицейские  стали
страшно нервными из-за террористов-леваков. Они втемяшили себе в голову,
что по всему Токио  разбросаны  подпольные  склады,  где  леваки  прячут
винтовки и самодельные бомбы. Может статься, начнут  звонить  на  работу
жене, чтобы проверить мои слова. Если дойдет до  этого,  Кумико,  боюсь,
страшно расстроится.
   И все-таки я вошел в калитку. Вошел и быстро затворил  ее  за  собой.
Была не была!  Будь  что  будет.  Если  что-то  хочет  произойти,  пусть
произойдет. Мне все равно.
   Я пересек участок, внимательно оглядываясь по сторонам. Мои теннисные
туфли неслышно ступали  по  траве.  В  саду  росло  несколько  невысоких
фруктовых деревьев, названий которых я не знал, и  был  разбит  довольно
большой газон. Но сейчас здесь все так заросло травой, что ничего нельзя
было разобрать. Уродливый плющ мертвой хваткой заключил в  свои  объятия
пару чахлых фруктовых деревьев, казалось, скончавшихся от удушья.  Кусты
османтуса )  вдоль  забора  сплошь  покрывала  какая-то
отвратительная белесая плесень. У  самого