орожны  с  этой  вываливающейся  плитой  в  полу.   Вы   можете
споткнуться и повредить себе ногу.
   Мозес отыскал миссис  Эндерби;  заставив  его  выслушать  заплесневелые
воспоминания о своей юности на Ривьере, она  затем  сказала  ему,  что  он
может жениться через три недели. Он попытался найти Мелису,  но  горничные
сообщили ему, что она еще не спускалась, а когда он  стал  подниматься  по
лестнице в ту часть дома, где была ее комната,  он  услышал  позади  голос
Джустины:
   - Вернитесь назад, мистер Уопшот.


   Мелиса сошла вниз только к ленчу; хотя он  и  не  был  сытным,  к  нему
додали два сорта вина, и тянулся он до трех часов.  После  ленча  Мозес  с
Мелисой чинно  прогуливались  взад  и  вперед  по  площадке  под  башнями,
напоминая фигуры на обеденном блюде, а выйдя в поисках уединения  в  парк,
тотчас наткнулись на миссис Эндерби. В половице шестого, когда Мозесу пора
уже было уезжать и он обнял Мелису, окно в одной из башен распахнулось,  и
Джустина крикнула:
   - Мелиса, Мелиса, скажи мистеру Уопшоту, что он опоздает на поезд, если
не поторопится!
   В понедельник после работы Мозес уложил свою одежду в два чемодана и  в
картонную коробку и сунул между рубашками бутылку  виски,  коробку  сухого
печенья  и  трехфунтовую  головку  стилтонского   сыра.   Опять   он   был
единственным пассажиром, сошедшим с поезда в "Светлом приюте", но  Джакомо
ждал его на станции со своим старым "роллс-ройсом" и повез  его  вверх  по
холму. Мелиса встретила его у дверей, и этот  вечер  прошел  так  же,  как
первый, за исключением того, что предохранители не  перегорели.  В  десять
часов Мозес вкатил генерала в лифт и опять пустился в путь по  крышам,  на
этот раз в такую ясную, звездную ночь, что  издали  увидел  вентиляционную
шахту, в которой чуть не погиб. Опять на утренней  заре  он  лез  назад  к
отведенной ему комнате, и ничто не могло сравниться с удовольствием, какое
он испытал, смотря на заре с высокой  крыши  "Светлого  приюта"  на  густо
поросшую лесом холмистую местность. Он уехал  поездом  в  город,  вернулся
вечером в "Светлый приют", за обедом  нарочито  зевал  и  покатил  старого
генерала к лифту в половине десятого.



30

   Пока Мозес наслаждался счастьем, Каверли и Бетси поселились на ракетной
базе, носившей название Ремзен Парк. На ферме  Каверли  провел  лишь  один
день. Лиэндер настоял, чтобы он вернулся к жене. Сам же он через несколько
дней приступил к работе на фабрике столового серебра.  Каверли  приехал  к
Бетси в Нью-Йорк и через каких-нибудь несколько дней был переведен на  эту
новую  базу.  Теперь  они  совершили   путешествие   вместе.   Ремзен-Парк
представлял собой поселение из четырех тысяч одинаковых домов,  на  западе
граничившее со старым военным лагерем. Городом его  нельзя  были  назвать.
Оно возникло, когда решили ускорить строительство ракетодромов, и при  его
возведении руководствовались соображениями  целесообразности,  удобства  и
быстроты. Впрочем, во время дождя дома  оставались  сухими  и  зимой  были
теплыми. В них были хорошо оборудованные кухни и камины,  способствовавшие
семейному блаженству, а здравых  требований  национального  самосохранения
было более чем достаточно для  оправдания  того  обстоятельства,  что  они
ничем не отличались друг от друга.  Посредине  поселка  находился  большой
торговый центр, где вы могли купить что угодно, - и все это  помещалось  в
зданиях со стеклянными стенами. Для Бетси это была великая радость. Она  и
Каверли сняли дом с полной обстановкой, вплоть  до  картин  на  стенах,  и
стали хозяйничать, наслаждаясь синим китайским сервизом  с  разрисованными
стульями, присланными Сарой из Сент-Ботолфса.
   Они прожили в Ремзен-Парке очень недолго, когда Бетси решила,  что  она
беременна. Утром она почувствовала недомогание и осталась в постели. Когда
она поднялась, Каверли уже давно ушел на службу. Он  оставил  для  нее  на
кухне кофе и вымыл после себя посуду. Бетси сидела за поздним завтраком  и
смотрела  в  окно  кухни  на  дома  Ремзен-Парка,  тянувшиеся  до   самого
горизонта, как узор  на  скатерти.  Из  соседнего  дома  вышла  женщина  и
высыпала мусор из ведра. Она была итальянкой, женой итальянского  ученого.
Бетси крикнула ей "доброе утро" и пригласила зайти и выпить чашку кофе, но
итальянка только  холодно  улыбнулась  и  вернулась  к  себе  в  кухню.  В
Ремзен-Парке люди были не слишком приветливы.
   Бетси надеялась, что не  ошиблась  насчет  своей  беременности.  У  нее
появилось обыкновение молиться в душе,  столь  же  непроизвольное,  как  и
привычка разражаться проклятиями, когда она прищемляла себе  палец  окном.
"Боже милостивый, - кротко шептала она про себя, -  сделай  так,  чтобы  я
стала матерью". Она хотела иметь детей. Она хотела пятерых  или  шестерых.
Вдруг она улыбнулась,  как  будто  ее  желание  наполнило  кухню  любовью,
беспорядком и животворным семейным духом.  Она  завязывала  лентой  волосы
своей дочери Сандры, красивой девочки. Остальные четверо или  пятеро  тоже
возились здесь. Они были веселые и  грязные,  а  один  из  них,  маленький
мальчик с длинной, как у Каверли, шеей, держал в  руках  разбитую  на  две
части тарелку, но Бетси не ругала его - Бетси даже не  нахмурилась,  когда
он  разбил  тарелку,  так  как  секрет  светлой  жизнерадостности   малыша
заключался в том, что он развивался в атмосфере, никогда  не  омрачавшейся
скаредностью. Бетси чувствовала, что в ней скрывается талант к  воспитанию
детей. Выше всего она будет ставить развитие личности.  Призрачным  детям,
игравшим у ее колен, родители всегда дарили только любовь и доверие.
   Покончив с домашними делами, Бетси решила отнести в мастерскую утюг,  у
которого испортился шнур. Пройдя  Кольцо  К,  она  направилась  по  Триста
двадцать  пятой   улице   к   торговому   центру   и   зашла   в   магазин
самообслуживания, не потому, что ей надо было что-то купить, а потому, что
ей нравилась вся обстановка этого  места.  Магазин  был  просторный,  ярко
освещенный, от высоких синих стен исходила  музыка.  Под  звуки  "Голубого
Дуная" она купила огромную банку арахисового масла, а затем ореховый торт.
Кассир оказался симпатичным юношей.
   - Я здесь еще ничего не знаю, - сказала Бетси. - Мы только что приехали
из Нью-Йорка. Мой муж был далеко, на Тихом океане. Мы  живем  в  одном  из
домов Кольца К, и я подумала,  что  вы  можете  дать  мне  совет.  У  меня
износился шнур от утюга, как раз позавчера он  отказал,  когда  я  гладила
рубашки  мужа,  и  я  подумала,  не  знаете  ли  вы  случайно   поблизости
какой-нибудь магазин электрических приборов или ремонтную мастерскую,  где
мне могли бы починить шнур к завтрашнему дню, потому  что  завтра  у  меня
день больших покупок и я подумала, что могу прийти сюда  и  купить  у  вас
продукты, а на обратном пути зайти за утюгом.
   - В четвертом, нет, в пятом доме по этой улице находится мастерская,  -
сказал молодой человек, - и я думаю, там смогут  починить  вам  шнур.  Они
как-то починили мне радио, и они  не  разбойники  с  большой  дороги,  как
некоторые из тех, кто сюда понаехал.
   Бетси сердечно поблагодарила  его,  вышла  на  улицу  и  направилась  в
мастерскую.
   - Доброе утро, - весело сказала Бетси, ставя свой утюг на прилавок. - Я
здесь еще ничего не знаю, и когда вчера шнур от моего утюга  испортился  в
то время, как я гладила мужнины рубашки, я сказала себе, что не знаю, куда
его  отнести  для  починки,  но  сегодня   утром   я   зашла   в   большой
продовольственный  магазин,  и  тамошний  кассир,  симпатичный  такой,   с
красивыми волнистыми волосами и темными глазами, порекомендовал  мне  вашу
мастерскую, вот я и пришла сюда. Мне хотелось  бы  завтра  днем  прийти  в
торговую часть города за покупками,  а  на  обратном  пути  забрать  утюг,
потому что завтра вечером мне надо погладить несколько рубашек для мужа, и
я хотела бы знать, отремонтируете ли вы его к тому  времени.  Это  хороший
утюг, я заплатила за него кучу денег в Нью-Йорке, где мы раньше жили, хотя
последнее время мой муж был далеко в Тихом океане.  Мой  муж  программист.
Конечно, я не понимаю, почему шнур от такого  дорогого  утюга  так  быстро
испортился, и я хочу знать, можете ли вы мне поставить  какой-нибудь  шнур
высшего сорта, потому что мне приходится  часто  пользоваться  утюгом.  Я,
знаете ли, глажу все  мужнины  рубашки,  а  он  большая  фигура  в  отделе
программирования и должен каждый день надевать чистую  рубашку,  а  я  еще
глажу и свои вещи.
   Приемщик обещал поставить на утюг Бетси прочный шнур,  после  чего  она
пошла к себе на Кольцо К.
   Но по мере того как она  приближалась  к  дому,  ее  шаги  замедлялись.
Призрачные дети разбрелись, и она не могла вновь собрать их. Менструации у
нее запоздали всего на неделю, и, возможно, она вовсе не  была  беременна.
Она съела бутерброд с арахисовым маслом  и  кусочек  орехового  торта.  Ей
недоставало Нью-Йорка, и она снова подумала, что Ремзен-Парк неприветливое
место. В конце дня раздался звонок -  в  дверях  стоял  агент  по  продаже
пылесосов.
   - Ну что ж, заходите, - весело сказала Бетси. - Заходите. У меня сейчас
нет пылесоса, и в данный момент нет денег, чтобы его купить. Мы только что
приехали из Нью-Йорка, но я собираюсь купить пылесос,  как  только  у  нас
будут деньги, и,  возможно,  если  у  вас  есть  новые  насадки,  я  куплю
что-нибудь из них, потому что я  решила  раньше  или  позже  купить  новый
пылесос, и мне в любом случае понадобятся насадки. Я теперь  беременна,  а
молодая мать не может справиться со всей работой по дому  без  необходимой
техники; она не может все время наклоняться  и  сгибаться.  Не  хотите  ли
чашку кофе? Представляю себе, как вы устаете и как болят у вас ноги  после
целого  дня  хождения  с  этим  тяжелым  чемоданом.  Мой  муж   в   отделе
программирования, и  ему  приходится  работать  вовсю,  но  это  усталость
другого рода, чисто головная, а я знаю, что значит, когда устают ноги.
   Агент, прежде чем выпить кофе, раскрыл на кухне свой ящик с образцами и
продал Бетси две насадки и большую банку воска для  натирки  пола.  Потом,
так как он устал и это было его последнее посещение, он сел.
   - Все время, пока мой муж был в Тихом океане, я жила в Нью-Йорке  одна,
- сказала Бетси, - и мы только что переехали сюда,  и,  конечно,  я  очень
обрадовалась  этому  переезду,  но  здешний  город  оказался  не   слишком
приветливым. Я хочу сказать, что, по-моему, он не такой  приветливый,  как
Нью-Йорк. В Нью-Йорке у  меня  была  куча  друзей.  Конечно,  я  один  раз
ошиблась. Я ошиблась в своих друзьях. Вы понимаете, что  я  хочу  сказать?
Там были некие Хансены, которые жили  в  конце  коридора.  Я  думала:  они
настоящие друзья. Я думала: наконец-то я нашла друзей на всю жизнь. Обычно
я заходила к ним по два раза в день, а она не  покупала  себе  платья,  не
посоветовавшись со мной, и  я  давала  им  взаймы  деньги,  и  они  всегда
твердили, что очень любят меня, но я оказалась обманутой. Печален был  тот
день, когда я прозрела! - В кухне  потемнело.  Лицо  Бетси  исказилось  от
волнения. - Они были лицемеры, - сказала она. - Они были лгуны и лицемеры.
   Агент упаковал свои образцы  к  ушел.  В  шесть  часов  вернулся  домой
Каверли.
   - Здравствуй, милочка, - сказал он. - Почему ты сидишь в темноте?
   - Знаешь, я думаю, что я беременна, -  сказала  Бетси.  -  Я,  наверно,
беременна. У меня задержка на семь дней, и сегодня утром мне  было  как-то
не по себе, кружилась голова и тошнило. - Она села  Каверли  на  колени  и
прижалась к его голове. - Думаю,  это  будет  мальчик.  Так  мне  кажется.
Конечно, загадывать наперед нет смысла, но, когда у нас будет ребенок, мне
понадобится хорошее кресло, потому что я намерена кормить ребенка грудью и
мне хотелось бы иметь хорошее кресло, чтобы сидеть в  нем,  когда  я  буду
кормить.
   - Можешь купить кресло, - сказал Каверли.
   - Несколько дней назад я видела в мебельном магазине хорошее кресло,  -
сказала Бетси. - Почему бы нам после ужина не пойти туда, за  угол,  и  не
посмотреть его? Я целый день не выходила из дому, а небольшая  прогулка  и
тебе будет полезна, не правда ли? Тебе ведь будет полезно поразмять ноги?
   После ужина они вышли прогуляться. Свежий ветер дул с севера - прямо из
Сент-Ботолфса, - и Бетси чувствовала себя от него сильной и  веселой.  Она
взяла Каверли под руку, и на углу, под уличным люминесцентным фонарем,  он
поцеловал  ее,  прижавшись  грудью  к  ее  груди.  Очутившись  в  торговом
квартале, Бетси не могла сосредоточить свое внимание на  понравившемся  ей
кресле. Каждый костюм,  каждое  платье,  меховое  пальто,  каждый  предмет
обстановки в витрине  магазина  следовало  обсудить,  угадать  их  цену  и
назначение  и  высказать  о  них  мнение  -  входят  они  или  нет  в   то
представление о счастье, какое Бетси  себе  составила.  Да,  говорила  она
подставке для цветов, да, да - большому роялю, нет - громоздкому шкафу, да
- обеденному столу и шести стульям, и все это с  таким  глубокомыслием,  с
каким святой Петр читает в сердцах людей. В десять часов они пошли  домой.
Каверли с нежностью раздел ее, и оба приняли ванну, а потом  легли  спать,
ибо она была его пончиком,  бутончиком,  симпомпончиком  -  одним  словом,
всем, чего нельзя было выразить на языке тех, кто родился в Сент-Ботолфсе.
Она была его маленькой, маленькой белочкой.



31

   В  течение  трех  недель,  предшествовавших  свадьбе,  Мозес  и  Мелиса
обманывали Джустину так успешно, что старой даме нравилось наблюдать,  как
они прощаются друг с другом около лифта, и несколько  раз  за  обедом  она
говорила, что Мозес до сих пор так и не видел той  части  дома,  где  жила
Мелиса. Благодаря неплохой альпинистской  подготовке  Мозеса  не  утомляли
еженощные путешествия по крышам, но как-то вечером, когда к  обеду  подали
вино и он спешил, он еще раз споткнулся о проволоку и упал,  поранив  себе
грудь. Ощущая сильную  боль  в  том  месте,  где  была  содрана  кожа,  он
почувствовал,  что  его  охватывает  органическое  отвращение   и   острая
неприязнь к "Светлому приюту", со всем его кривлянием, и обнаружил в  себе
твердую решимость доказать, что стране любви незачем быть причудливой.  Он
утешался мыслью о том, что через несколько дней сможет  надеть  кольцо  на
палец Мелисы и входить к ней в комнату через дверь.  По  какой-то  неясной
для Мозеса причине она взяла с него слово, что он не будет  настаивать  на
ее отъезде из "Светлого  приюта",  но  он  предполагал,  что  к  осени  ее
настроение изменится.
   Накануне свадьбы Мозес шел от станции, неся в чемодане взятую  напрокат
визитку. На  подъездной  аллее  он  встретил  Джакомо,  который  ввинчивал
лампочки в стоявшие вдоль аллеи фонари.
   - Оно есть двести пятьдесят лампочек! - воскликнул Джакомо. -  Оно  как
на пасху.
   Когда  стемнело,  фонари  придали  "Светлому   приюту"   веселый   вид,
напоминавший деревенскую ярмарку.  Мозес  отвез  генерала  наверх;  старик
хотел угостить его спиртным и дать какой-то совет. Но  Мозес  извинился  и
пустился в путь по крышам.  Он  проходил  часть  дистанции  между  домовой
церковью и башней  с  часами,  когда  вдруг  совсем  рядом  услышал  голос
Джустины. Она стояла у окна д'Альбы.
   - Без очков я ничего не вижу, Ники, - сказала она.
   - Ш-ш-ш-ш, - сказал д'Альба, - он услышит вас.
   - Хоть бы мне найти очки.
   - Ш-ш-ш-ш.
   - О, я не могу этому поверить, Ники, - сказала Джустина. -  Я  не  могу
поверить, что они так дерзко обманывали меня.
   - Вот  он  идет,  вот  он  идет,  -  прошептал  д'Альба,  когда  Мозес,
притаившийся в темноте,  двинулся  вперед,  чтобы  укрыться  за  башней  с
часами.
   - Где?
   - Там, там.
   - Пойдите за миссис Эндерби, пусть она позовет Джакомо  и  скажет  ему,
чтобы он захватил охотничье ружье.
   - Вы убьете его, Джустина.
   - Всякий человек, поступающий так, заслуживает, чтобы его застрелили.
   Слушая их разговор, Мозес испытывал крайнюю досаду  и  нетерпение,  так
как, отправившись в свой поход, он не запасся выдержкой,  чтобы  перенести
вмешательство, во всяком случае вмешательство Джустины  и  графа.  В  тени
башни Мозес был в безопасности; стоя там, он услышал, как миссис  Эндерби,
а затем Джакомо явились в комнату д'Альбы.
   - Оно здесь нет никого, - сказал Джакомо.
   -  Все  равно  стреляйте,  -  приказала  Джустина.  -  Если  там   есть
кто-нибудь, вы его напугаете. Если нет  никого,  вы  никому  не  причините
вреда.
   - Оно нехорошо, мисса Скаддон, - сказал Джакомо.
   - Стреляйте, Джакомо, - сказала Джустина. - Или  стреляйте,  или  дайте
ружье мне.
   - Подождите, пока я найду что-нибудь, чем  заткнуть  уши,  -  попросила
миссис Эндерби. - Подождите...
   Тут раздался оглушительный выстрел охотничьего ружья Джакомо,  и  Мозес
услышал, как вокруг него по крыше застучала дробь и в отдалении  зазвенело
разбитое стекло.
   - О, почему мне так грустно? - жалобно произнесла  Джустина.  -  Почему
мне так грустно?
   Д'Альба закрыл окно, и, когда огонь в его комнате  зажегся,  а  розовая
занавеска была задернута, Мозес полез дальше. Мелиса с плачем подбежала  к
нему, едва он спрыгнул на балкон ее комнаты.
   - О мой дорогой, я думала, они застрелили тебя! - воскликнула она. -  О
мой любимый, я думала, ты мертв.


   Каверли  не  смог  уехать  из   Ремзен-Парка,   но   Лиэндер   и   Сара
присутствовали  на  свадьбе.  Из  Сент-Ботолфса  им  пришлось  выехать  на
рассвете.  Эммит  Кэвис  привез  их  на  своем  катафалке.   Мозес   очень
обрадовался им и гордился  ими,  так  как  они  держались  с  изумительной
простотой и  тактом  деревенских  жителей.  Что  касается  приглашений  на
свадьбу, то Джустина отряхнула пыль  со  своей  старой  адресной  книги  и
бедная миссис  Эндерби  в  шляпе  с  кусочком  вуали  надписала  четыреста
конвертов и  целую  неделю  выходила  к  обеду  с  запачканными  чернилами
пальцами и в блузке с чернильными  пятнами;  глаза  у  нее  покраснели  от
проверки адресов Джустины по справочнику "Общественный регистр", изданному
самое позднее в 1918 году. Джакомо относил пригласительные билеты на почту
со своим напутствием ("Оно есть милая, мисса Скаддон"), и их доставляли на
Пятой  авеню  в  восточной  части  Нью-Йорка  в  мрачные  здания,  которые
превратились  из  жилых  особняков  в  демонстрационные  залы  итальянских
галстуков, картинные галереи, антикварные  магазины,  дома  без  лифтов  и
конторы таких организаций, как Союз  говорящих  на  английском  языке  или
Svensk-amerikanska Forbundet [шведско-американский союз (шведск.)]. Дальше
от центра и дальше к востоку приглашения были получены  одетыми  во  фраки
швейцарами восемнадцати-  и  двадцатиэтажных  жилых  зданий,  где  фамилии
друзей и ровесников Джустины не вызывали отклика  ни  в  чьей  памяти.  За
Пятой авеню приглашения были доставлены в другие многоквартирные  дома,  а
также в дома моделей, дешевые меблированные комнаты, пансионы для девушек,
правления  Американо-ирландского   исторического   общества   и   Общества
китайско-американской дружбы. В домах,  где  парадные  двери  были  забиты
досками,  эти  приглашения  покрывались  сажей  вместе  с   остальной   не
полученной адресатами  почтой  (старыми  счетами  от  Тиффани  и  номерами
журнала  "Нью-Йоркер").  Они  лежали  на  исцарапанных  столах  образцовых
детских садов, где слышался смех  и  плач  ребят,  они  валялись  в  общих
коридорах  домов,  построенных  в  свое  время  с   размахом,   но   затем
перепланированных так экономно, что жильцам приходилось  готовить  обед  в
гостиной или библиотеке. Приглашения были доставлены в Еврейский музей,  в
филиал Колумбийского университета, помещавшийся в деловой части города, во
французское и югославское консульства, и Советское  представительство  при
Организации Объединенных  Наций,  в  некоторые  студенческие  организации,
актерские  клубы,  клубы  любит