жал, построен на скале, возвышающейся над Роной. Поэтому сначала подумали, что Селонже мог утонуть, но потом один рыбак обнаружил, что у него украли лодку. Я приказал установить слежку за окрестностями усадьбы Селонже, предположив, что ему придет в голову вернуться домой. Все было безрезультатно, и даже в Брюгге, у герцогини Мари, он не появился. У меня там, конечно, есть кое-какие связи, но и там его никто не видел, - сказал король.
     - Боже мой! А если с ним случилось несчастье? Один, без оружия, без денег. На него могли напасть и, может, даже убить?
     - Только, ради бога, не начинайте плакать, - поморщился Людовик. - Я уже думал о такой возможности и поэтому распространил на всех перекрестках его описание, пообещав крупное вознаграждение тому, кто поможет его задержать. Пока все безуспешно. Тогда я придумал кое-что другое: его конюший Матье из... Прама, кажется?
     - Да, последний раз, когда я его видела, он находился недалеко отсюда, в клетке. Его везли в замок Лош, - сказала Фьора с осуждением.
     - Совершенно верно. Так вот, по моему приказу он был выпущен на свободу, а за ним установили тайную слежку. Он отправился прямо в Брюгге, и больше я о нем ничего не знаю, так же как и о тех двух людях, которым я поручил следить за ним.
     Во всяком случае, никто не пришел потребовать вознаграждения. Как видите, мадам, ваш супруг дорого обходится моему казначейству.
     - Поверьте, сир, меня это очень огорчает. Но если бы вам выдали Филиппа, что ожидало бы его? Был бы он...
     - ..казнен? - подхватил Людовик. - За кого вы принимаете меня? Я не меняю так легко своих решений. Я просто посадил бы его снова в клетку, и он сидел бы здесь, в тюрьме замка, в ожидании, пока вас разыщут. Ну теперь идемте. Мне хочется немного пройтись.
     Фьора не сдвинулась с места. Она уставилась на носки своих туфель, выглядывающих из-под платья, нервно сжимая пальцы, как это она делала всякий раз, когда была чем-то сильно взволнована.
     - Ну же? - сказал король, полный нетерпения. - В чем дело?
     Она подняла на него большие серые глаза, полные отчаяния:
     - А.., если он скрывается где-то поблизости?
     - Кто? Селонже? Я уже думал об этом. Но в таком случае его кто-нибудь мог видеть и сказал бы вам об этом, - задумчиво сказал король. - Я уверен, что он жив.
     - Значит, он где-то далеко, и, возможно, очень далеко!
     Я знаю, что он подумывал послужить своей шпагой Венеции против турок. В этом случае он не вернется, и я больше ничего о нем не узнаю, - печально сказала Фьора.
     - Венеция, говорите? Во всяком случае, мы можем узнать, уехал ли он туда. После ужина я напишу дожу. Вы, наверное, знаете, что Венеция - это город с самыми строгими порядками, и любой иностранец привлечет к себе внимание агентов Совета Десяти. Значит, скоро нам сообщат новости. А теперь оставьте этот печальный вид и давайте вернемся. Скоро протрубят в рог.
     На этот раз Фьора дала себя увести.
     Король и молодая женщина дошли до главного двора, где уже находились множество слуг, лошадей и экипажей. С удивлением и легким беспокойством Фьора смотрела на большой красный паланкин, на дверцах которого был изображен кардинальский герб. Она даже осмелилась взять короля за руку, чтобы остановить его.
     - Сир! Прошу простить меня, но если вы принимаете сегодня одного из глав церкви, то мне лучше вернуться домой.
     - Не отужинав? А как же мое приглашение? И почему, скажите на милость?
     - Откровенно говоря, сир, я немного.., устала от кардиналов и боюсь, что буду чувствовать себя неловко. И потом, я в таком платье.
     - О чем вы? Вы великолепны и должны чувствовать себя свободно, ибо я пригласил вас специально на этот вечер, чтобы кардинал делла Ровере видел, какое значение я вам придаю.
     Под пытливым взглядом Людовика XI Фьоре не удалось скрыть своих эмоций.
     - Кардинал делла Ровере? - выдохнула она с испугом. - Он не...
     - Из семьи папы? Конечно, и вы, наверное, слышали о нем в Риме. Это один из его племянников, причем самый умный.
     А потому - и самый опасный. Но он должен понравиться вам!
     А пока я вас покидаю, мне надо переодеться. Я вижу мадам де Линьер, которая идет к вам, чтобы проводить вас к принцессе Жанне, моей дочери. Вы ее знаете, и она будет рада снова увидеть вас.
     Приветствуемый низкими поклонами тех, кто находился на его пути, король вместе с Фьорой подошел к импозантной даме, склонившейся в низком реверансе у первой ступени лестницы.
     В знак особого уважения к приближающемуся королю она низко наклонила голову, и король чуть не наткнулся на острый конец ее высокого эннена.
     - Слишком высокий, мадам Линьер, слишком, - воскликнул он полушутя-полусерьезно. - Что за страсть у женщин принимать себя за церковные колокольни? Удивительно, что в моем королевстве так мало одноглазых.
     - Прошу прощения, - ответила дама спокойно и даже с улыбкой, показывая, что это замечание не очень впечатлило ее. - Я всегда полагала, что честь сопровождать дочь короля Франции обязывает одеваться с большей тщательностью.
     Весело насвистывая легкомысленный мотивчик, Людовик XI поднялся по винтовой лестнице, оставив женщин наедине.
     - Идемте, мадам, - сказала придворная дама, протянув руку Фьоре, которая не смогла удержаться от смеха. - Мадам графиня хочет увидеть вас, и вы сможете освежиться до ужина.
     Привыкшая к простому быту Людовика XI, Фьора была удивлена роскошной посудой и великолепием зала, где был устроен ужин. Эта огромная комната на втором этаже составляла часть королевских апартаментов, открывавшихся только для высоких иностранных гостей и при особых обстоятельствах. Ее поистине королевская роскошь отличалась от пышности, окружавшей бургундских герцогов. Мебель, обитая бархатом, и старинные гобелены придавали ансамблю некоторую строгость, подчеркнутую цветными стеклами высоких окон. Потолки с позолоченными виньетками и деревянная мебель были затемнены, за исключением, когда там зажигались свечи в канделябрах, как сегодня вечером.
     Было поставлено три стола: королевский, стол для рыцарей и для членов королевского двора, за который садились важные гости, и, наконец, стол для священников и конюших. Был еще и четвертый стол вне апартаментов королевского замка, за который садились офицеры низкого ранга, паломники, проезжие, просившие приюта на ночь.
     За королевским, самым блестящим и лучше всех накрытым столом редко можно было видеть женщин, за исключением дней, когда сама королева Шарлотта Савойская посещала своего супруга.
     А в этот вечер их было двое. С затаенной гордостью Фьора села слева от короля. Принцесса Жанна, милая, несмотря на ее некрасивое лицо, с высоким головным убором нежно-голубого цвета и золотыми блестками, точно такими же, как и на ее платье, сидела рядом с почетным гостем, расположившимся справа от короля.
     Кардинал Джулиано делла Ровере был, несомненно, самым удачливым племянником Сикста IV. Высокого роста, хорошо сложенный, он больше походил на кондотьера, чем на служителя церкви. Мощный подбородок, глубоко посаженные зоркие глаза, которые он часто щурил, глядя на собеседника. Красная сутана подчеркивала его смуглую кожу и черные волосы, коротко подстриженные, чтобы лучше сидела на голове его яркая скуфья. На строгом, тщательно выбритом лице иногда появлялась ироническая улыбка. Его властный профиль можно было выбить на медалях <В 1503 году он станет грозным папой Жюлем II.>.
     Будучи легатом папы, он отвечал за многие епископства, среди которых были епископства Лозанны, Мессины и Карпентра.
     3 июля 1478 года он еще стал и епископом Менды, поэтому и приехал к Людовику XI, чтобы получить его согласие. Согласие было благосклонно дано, ибо встречались они уже не в первый раз, и король имел слабость к этому человеку, грубоватому и даже, как поговаривали, жестокому. Но у него был острый ум, и он был почти так же хитер, как и король. На этом заканчивалась их схожесть, так как, любя книги и искусство, кардинал делла Ровере вел роскошную жизнь благодаря значительному состоянию своего дяди. Эта роскошная жизнь резко отличалась от образа жизни деревенского дворянина, которую вел король Франции.
     Когда король представил ему Фьору и та преклонила колено, чтобы поцеловать пасторский перстень - потрясающей красоты сапфир в форме звезды, - легат с интересом посмотрел на нее:
     - Мне кажется, что вы недавно были в Риме, мадам?
     - Да, монсеньор.
     - Жаль, что вы не смогли оценить его красоты.
     - У меня для этого было очень мало свободного времени, так как пришлось переходить из одной тюрьмы в другую, - смело ответила Фьора.
     - Тюрьмы бывают разные. А когда вы выбрали Флоренцию, святой отец очень сожалел об этом, потому что тогда... как, впрочем, и сейчас, он благосклонно относился к вам. Дружба с папой позволила бы вам провести в Риме приятные дни.
     - Поблагодарите его, пожалуйста, от моего имени за эти добрые чувства, но его блестящий ум не может не понять и моих чувств. Это чувства флорентийки, монсеньор, и я не могу не оплакивать драматических событий, разворачивающихся на моей родине.
     - ..которые, к несчастью, обостряются. Почему бы нам не поговорить об этом в следующий раз?
     - Говорить со мной о политике? Но, монсеньор, я в этом ничего не смыслю, - возразила Фьора.
     - Не стоит недооценивать себя, мадам. Святой отец высоко ценит ваш ум, а ваша дружба с королем Франции только усиливает его мнение. Мы могли бы сделать вдвоем большое дело.
     С этими словами делла Ровере удалился, попрощавшись с Фьорой наклоном головы. Серебряные трубы протрубили к ужину, и все стали занимать свое место за столом.
     Ужин был превосходный, но длился слишком долго. Он был бы скучным, если бы не спор, разгоревшийся между королевским врачом Куактье и старшим поваром Жаком Пастурелем.
     Стоя за королевским креслом, они обменивались гневными взглядами и вполголоса перебрасывались резкими словами относительно того, что лежало в тарелке их короля. Врач утверждал, что куриная колбаса годилась лишь для того, чтобы отравить короля, а повар отвечал, что лекарства, которые врач прописывает королю, были попросту опасны для его здоровья, а истинное поварское искусство состоит в том, чтобы все блюда были полезными. Иногда они забывались и повышали тон, и королю пришлось вмешаться. Он отправил Куактье ужинать, сказав, что пища, принятая в компании служителя церкви, не могла повредить никому. Даже ему.
     Куактье удалился, ворча, впрочем, это был чрезвычайно неприятный человек. Фьора совсем заскучала. Король был занят своим гостем, а другой сосед молодой женщины, толстый человек, личный капеллан римского прелата, все время старался погладить Фьору под столом по колену, но, получив от нее сильный пинок, успокоился и принялся за блюдо, которое ему подали. А через полчаса он так напился, что чудом не свалился на пол.
     Проводив кардинала и архиепископа до их экипажей, Людовик XI вернулся к Фьоре, которая вместе с принцессой Жанной и мадам де Линьер смотрела, как разъезжаются знатные гости.
     - Ну, дамы, что скажете о племяннике его святейшества?
     - Кардиналы - не всегда священники, отец. А этот священник?
     - Да. Почему вы задаете этот вопрос, Жанна? У вас сомнения на этот счет?
     - Признаюсь, что немного сомневаюсь. Ведь он в основном говорил о политике, об охоте, о редких драгоценностях, о греческой литературе - только не о боге!
     - А вы хотели, чтобы он прочитал мне проповедь? - насмешливо ответил король. - Это было бы неуместно.
     - Нет, но меня беспокоит, когда служитель церкви так много говорит о войнах, об осадах и насилии, забывая о тех, кто переживает эти трагедии: о простых жителях городов и деревень, о которых вы сами так заботитесь, не будучи священником!
     Людовик XI посерьезнел и, взяв свою дочь за тонкую руку, посмотрел в ее ясные глаза со смесью восхищения и угрызения совести;
     - У вас светлая душа, Жанна, которой не следовало бы знать мерзостей жизни. В день моего коронования я получил святой елей, сделавший из меня помазанника божьего, и мне удалось вылечить людей от золотухи, едва прикоснувшись к ним рукой. Мне кажется, что это ценнее тонзуры. Кроме того, я поклялся защищать мой народ, особенно самых обездоленных, и служить Франции! Франции, ради славы которой я пожертвовал вами! Может быть, поэтому я кажусь не всегда учтивым?
     - Разве дочери королей рождены для счастья? - спокойно спросила Жанна. - Вы поставили меня на то место, которое мне принадлежит.
     - Конечно, конечно! А когда ваш супруг посещал вас в последний раз?
     - Это жестокий вопрос, сир, - сказала мадам Линьер. - Монсеньор герцог Орлеанский никогда не приезжает и...
     - Достаточно! - перебил король. - Я поговорю с ним. - Затем, резко сменив тон, он сказал:
     - Что касается кардинала делла Ровере, его семьи и даже папы, то, если вы хотите узнать о них побольше, обратитесь к мадам де Селонже! Она о них знает больше, чем я. Опасность заключается в том, что вы рискуете потерять веру!
     - Нет, сир, отец мой! Никто и ничто не может поколебать моей веры! - с жаром ответила Жанна.
     - И я не простила бы себе, - тихо сказала Фьора, - произнести хотя бы одно словечко, способное смутить столь чистую Душу.
     Неожиданно Людовик XI ущипнул молодую женщину за щеку.
     - Я в этом абсолютно уверен! - воскликнул он. - Доброго вечера вам всем! Я же возвращаюсь к своим делам. Вечером мне надо написать письмо венецианскому дожу!
     Женщины преклонили колени. Король отошел на несколько шагов, потом остановился:
     - Сержант Мортимер проводит вас до Рабодьера, донна Фьора!
     - Но, сир, я приехала не одна.
     - Я знаю. Но в случае нападения ваш слуга не сможет защитить вас. Впрочем, Мортимеру нравится сопровождать вас.
     Кроме моей дочери Жанны, вы единственная женщина, к которой он относится с уважением.
     Он пошел к лестнице, внизу которой ждал человек, чей силуэт вырисовывался в желтом свете, идущем с улицы. Фьоре показалось, что она узнала этого человека, которого встретила в Санлисе в комнате короля. Когда она повернулась, чтобы задать вопрос женщинам, они уже направлялись в капеллу, а на их месте стоял Мортимер, появившийся как по волшебству:
     - К вашим услугам, донна Фьора!
     - Мне жаль, что вас побеспокоили, дорогой Дуглас, но перед тем как нам отправиться, удовлетворите мое любопытство: кто этот человек, там внизу у лестницы? Мне кажется, что я его уже когда-то видела.
     Шотландец пожал широкими плечами.
     - Да это же цирюльник короля, Оливье ле Дем! - сказал он с явным недоброжелательством.
     - Кажется, он не очень-то нравится вам? - заметила Фьора.
     Мортимер согласно кивнул:
     - Его никто не любит! Это плут, которому наш король, к несчастью, слишком доверяет. Однажды король даже раскаялся в том, что отправил этого типа весной в Гаи в качестве посла.
     - В качестве посла? Быть не может!
     - К сожалению, это так. У нашего короля, такого осторожного и умного, иногда возникают странные идеи. Горожане, как говорят, просто вышвырнули Дема за ворота. Поверьте мне, донна Фьора, вы не должны доверять ему. Его жадность ненасытна, несмотря на то, что ему уже удалось вытянуть из короля.
     - Какое мне до него дело? У меня нет ничего с ним общего, и дороги наши расходятся.
     - Невинное дитя! Знайте же, что ел Дем считает за личное оскорбление, если наш король делает какой-нибудь подарок Другому, а не ему.
     - Король очень добр ко мне, но я не могу сказать, что он осыпает меня подарками, - пожала плечами Фьора.
     - Да? А Рабодьер? Я знаю, что во время вашего долгого отсутствия мэтр Оливье старался убедить короля, что вы не вернетесь больше и что, следовательно, было бы благоразумнее поселить вашего сына и прислугу здесь.
     - В замке? А зачем?
     - Чтобы освободить ваш дом, черт побери! - воскликнул Мортимер, удивленный ее недогадливостью. - Уже давно этот негодяй точит на него зубы, а когда он узнал, что вы хотели вернуть замок королю, то тут же решил прибрать его к рукам. А теперь ле Дем сильно разочарован.
     - Так вот, - сказала Фьора с презрением, - у него есть простой способ получить вожделенный дом.
     - Какой?
     - Помочь мне в поисках моего супруга. Тогда я без сожаления покину Рабодьер, который очень люблю, и поеду за мужем, куда он пожелает.
     Мортимер снял шляпу с султаном и почесал голову. Потом добавил со смешной гримасой:
     - Может быть. Но мне кажется, что Оливье ле Дем предпочел бы еще более простой и эффективный способ. Во всяком случае, я уже давно предупреждал ваших домочадцев, и мне, может быть, удастся замолвить об этом словечко королю.
     - Если он так доверяет этому человеку, едва ли вы чего-нибудь добьетесь, - возразила Фьора. - Не говорите ничего его величеству, Мортимер! Я буду осторожна, и спасибо, что предупредили меня.
     Фьора и Мортимер захватили Флорана, который после ужина у своего друга, королевского садовника, заснул прямо за столом. Затем, идя пешком в особняк, они говорили уже совсем о другом. Стояла светлая, теплая ночь, небо было усеяно звездами, летний воздух был наполнен ароматами. Жаль было разрушать такую красоту разговорами о человеческих мерзостях. И Фьора, и Мортимер знали цену подобным мгновениям и умели ценить их.

Глава 2

ЛОШСКИЙ ЛЕС

     - Венеция, Венеция! - ворчала Леонарда, сильно потянув за конец простыни, которую она складывала вместе с Фьорой. - И почему именно Венеция? Почему бы не Константинополь или еще бог знает что?
     - Я же вам уже говорила, Леонарда. Я думаю, что Филипп именно там. Когда я просила аннулировать наш брак, он хотел, чтобы Карл Смелый выдал мне все его имущество в оплату за приданое, которое он получил от моего отца. И добавил при этом, что, когда между Францией и Бургундией восстановится мир, он всегда может пойти на службу к венецианскому дожу, чтобы попытаться восстановить свое состояние.
     - Но это было так давно! И вы ведь по-прежнему его жена, не так ли?
     - Он об этом не знает. Если после своего побега Филипп был здесь, чтобы разузнать обо мне, ему могли сказать о моем исчезновении и даже, может быть, о том, что меня увезли в Рим. Так? Значит, он мог подумать, что я поехала просить у папы эту самую аннуляцию, которой я ему угрожала.
     Леонарда сложила вчетверо простыню и положила ее на стопку белья, которое предстояло погладить прежде, чем убрать в шкаф, а потом пересыпать его мятой и лавандой. Она взяла из корзины еще одну простыню и бросила один ее конец Фьоре:
     - Дайте же отдых вашему воображению, моя голубка! Ведь если бы Филипп приезжал сюда, нам стало бы об этом известно'. у него слишком приметная внешность, чтобы остаться незамеченным. А уж узнав о рождении сына, разве он смог бы удержаться, чтобы не зайти сюда?
     - Сбежавший заключенный, Леонарда, не забывай об этом.
     Обессиленный, без денег, без всякой поддержки и к тому же такой гордый! Я не могу представить его здесь, просящим о помощи.
     - А я не могу представить Филиппа бродящим вокруг Плесси! - ответила Леонарда в тон Фьоре. - Единственно разумной вещью для него было бы попытаться уехать во Фландрию, чтобы как-то устроиться при дворе принцессы Марии. Во всяком случае, я могу только сожалеть, что не присутствовала при вашем разговоре с королем. Уж я-то задала бы вопросы, более относящиеся к делу, чем те, которые задавали вы. Да тяните же! А то эта простыня станет похожей на тряпку.
     - Конечно, вам-то было бы легче? - язвительно сказала Фьора. - А каково было мне; я так была потрясена, что совсем потеряла голову. А какие вопросы задали бы вы королю на моем месте?
     - Ну, сначала я попыталась бы выяснить, что стало с замком де Селонже. Не наложил ли на него лапу сир де Краон после суда или же король позаботился о том, чтобы оставить его вам? - наставительно сказала мудрая Леонарда.
     - Мне ничего об этом не известно. Он только сказал мне, что отправил туда людей, чтобы те осмотрели окрестности деревни и убедились, не скрывается ли там Филипп.
     - Это все-таки