помни, как я отговаривал тебя!
   - Да, признаю, что ты был прав, потому что бог взял мщение  на  себя.
Впрочем, господь бог не совсем справедлив.  Он  поразил  старика,  а  дю
Амелю позволял процветать.
   - Может быть, ты сожалеешь о том, что покидаешь это  место?  В  конце
концов, там твоя настоящая семья, и было  бы  естественно,  если  бы  ты
захотела жить там.
   Ты еще можешь вернуться назад вместе с Леонардой.
   Я освобождаю тебя от данной тобою клятвы и  останусь  навсегда  твоим
другом.
   - Ты не понимаешь, Деметриос! Это верно, что  я  готова  была  отдать
свое сердце Мадлен де Бревай. Руки бабушки такие нежные,  такие  теплые!
Но я никогда не останусь здесь! Да и Маргарита не одобрила бы  этого,  -
сказала Фьора с невеселой улыбкой.
   И  действительно,  лицо  Маргариты  помрачнело,  когда  мадам  Мадлен
ласково поцеловала Фьору в момент расставания. Маргарита  попрощалась  с
ней холодно. Видно было, что она была рада отъезду женщины, которой  она
была обязана жизнью.
   - Что  ни  говорите,  а  все-таки  она  дочь  дю  Амеля!  -  заметила
приблизившаяся  к  ним  Леонарда,  -  И  вы   правильно   сделали,   что
посоветовали мадам Мадлен хранить молчание о ваших  родственных  связях.
Мне кажется, что она не обрадовалась бы, узнав, что вы ее сестра. Что же
до вас, моя голубка, ваши сожаления пройдут так же быстро, как и пришли.
Ваша судьба не здесь.
   - Я знаю. Мне просто захотелось посмотреть в  последний  раз  на  эти
места, которые я больше никогда не увижу. Даже если  однажды  я  вернусь
жить в Бургундию, что вполне возможно.
   Месть свершилась, и Фьора имела  много  времени,  чтобы  поразмышлять
умом и сердцем о том, как разыскать своего супруга. Ее продолжал  мучить
вопрос: неужели для того, чтобы  увидеться  с  ней  вновь,  несмотря  на
договор, заключенный с Франческо  Бельтрами,  Филипп  вернулся,  изменив
внешность, в город, где правили Медичи? А это было гораздо  важнее,  чем
ревность сводной сестры, с которой ничего ее не связывало.
   Она решительно развернула лошадь, чтобы продолжить путь, и  запретила
себе даже в мыслях возвращаться в Бревай, пожелав своей бабушке  обрести
хоть немного истинного счастья рядом с дочерью  Рено  дю  Амеля.  Стояла
хорошая погода, ей не было еще и восемнадцати лет, и она страстно любила
человека, чье кольцо висело у нее на груди под  платьем.  В  эту  минуту
мысли ее вдруг обратились к безжалостному герцогу  Бургундскому.  Почему
бы богу не наказать его так, как он  наказал  Пьера  де  Бревай?  Слухи,
доходившие до Фьоры, свидетельствовали о трудностях Карла  Смелого  -  у
него появился легион врагов, желавших его погибели: швейцарцы,  немецкие
владыки, герцог Лотарингский  и  в  особенности  французский  король,  о
котором обоснованно говорили, что он был самым хитрым из всех дипломатов
и, может быть, самым сильным из  всех  этих  врагов.  Люди  осмеливались
говорить, что ненависть  между  Людовиком  и  Карлом  Смелым  закончится
только лишь тогда, когда один  из  них  умрет.  И  к  этому  загадочному
монарху, мнение о котором менялось  в  зависимости  от  тех  людей,  что
говорили о нем, они с Деметриосом направляли свой путь. Фьора  уговорила
Деметриоса кое-куда заехать по дороге.
   Они остановились сначала в Боме, в гостинице, расположенной  недалеко
от главного госпиталя. Там они отдохнули душой и  телом:  простыни  были
тщательно  выглажены,  кухня  отличалась  разнообразием,   а   виноград,
обвивавший его стены, давал свежесть. После поданного им ужина,  который
они съели в комнате Фьоры и Леонарды при открытых  окнах,  выходящих  на
крыши Центрального рынка, Деметриос спросил у хозяина, мэтра Бодо, какая
дорога вела в Париж.
   Чтобы рассеять подозрения этого человека, который,  будучи  достойным
слугой герцога Карла, стал  косо  посматривать  на  людей,  собиравшихся
ехать в  столицу  "гнусного  короля  Людовика  XI",  Деметриос  поспешил
уточнить, что они ехали к кузену, торговцу сукном на  улице  Ломбардцев.
Успокоившись, Бодо сказал ему, что лучше было ехать через Дижон и Труа в
Шампань.
   - Говорят, - заметил мэтр Бодо, - что после разрыва  договора  войска
короля Людовика атаковали  наши  земли  и  дошли  до  Оксерра,  где  они
опустошают, разрушают, грабят и сжигают все, что попадается им под руку.
Так поступают только плохие люди, - добавил  он,  -  потому  что  король
хорошо знает, что герцог Карл - да  храни  его  бог!  -  закончил  осаду
Нейса.
   - Город  пал?  -  спросила  Фьора,  знавшая,  как  обстоят  дела,  но
продолжавшая играть до конца роль недавно прибывшей иностранки.
   - И да, и нет. Он открыл ворота перед легатом его  святейшества  папы
Сикста. Нет ни победителя, ни побежденного, но наш герцог все же потерял
много людей и немало золота. Воспользоваться этим просто бесчестно!
   -  Вы  так  полагаете?  -  спросил  Деметриос  с  невинным  видом.  -
Фламандские торговцы, которых мы повстречали по  дороге  сюда,  сообщили
нам, что герцог,  оставив  армию  позади  себя,  направлялся  ускоренным
маршем в свои фландрские владения, чтобы объединить  там  государства  и
чтобы встретиться в Кале со своим союзником, королем Англии. Вместе  они
намеревались начать завоевание Франции. Он  даже  хотел  короноваться  в
Реймсе.
   - Английский король - брат герцогини, - ответил с достоинством  Бодо.
- Он и монсеньор могут встретиться без всяких злонамерений по  отношению
к Франции. Но у людей такие злые языки...
   Деметриос  положил  конец  возмущению  этого  человека,  заказав  ему
кувшинчик его лучшего вина. Когда  его  подали,  он  обратился  к  своим
друзьям:
   - Дорога намечена. Надо ехать по направлению к Дижону, не  заезжая  в
город. Мы объедем его, чтобы попасть на дорогу на Труа, на севере.
   - А мы будем проезжать через... Селонже? - осмелилась спросить  Фьора
и покраснела, словно была в чем-то виновата. - Эти земли тоже  находятся
на севере.
   - Конечно, - ответила Леонарда, взглянув на нее с сочувствием,  -  но
тогда нам пришлось бы сделать крюк.
   - Большой крюк? Мне очень хочется туда  заехать!  -  заявила  молодая
женщина с неожиданной настойчивостью. - Разве не естественно мое желание
хотя бы взглянуть на замок, имя которого я должна была бы носить?
   -  Ты  надеешься  встретить  там  мессира  Филиппа?  -  тихо  спросил
Деметриос. - Ты же отлично знаешь, что он никогда не  оставляет  герцога
Карла. Он должен быть сейчас во  Фландрии,  если  не  остался  вместе  с
армией в Люксембурге.
   - Насколько мне известно, он покидал его два раза: первый,  когда  мы
поженились, второй, когда его узнали во Флоренции, в то время как  чернь
грабила мой дворец! Прошу тебя, Деметриос, проводи меня до Селонже.
   Клянусь тебе, что это моя последняя просьба.
   Большие серые глаза смотрели на него умоляюще,  и  греку  показалось,
что в них стояли слезы. Он сжал ее руку, стараясь успокоить:
   - Крюк действительно будет большим, мадам Леонарда?
   - Я точно не знаю: думаю, около двенадцати лье.
   - День езды на лошади, -  уточнил  Эстебан.  -  Сейчас  лето,  дороги
хорошие, это чепуха!
   - Как бы нам не заблудиться. Я родилась в этом краю, но туда  никогда
не ездила.
   - Ну так что же, мы спросим дорогу, - ответил Деметриос. - Один  день
не играет роли. Мы не можем отказать  мадам  де  Селонже  посетить  свое
владение. Мы даже попросим там гостеприимства, если ты хочешь, -  сказал
он в заключение, целуя руку Фьоры. - Кто знает, что мы там найдем?
   Фьора не ответила, но искорки,  вспыхнувшие  в  ее  глазах,  выдавали
надежду. Раз в настоящий момент войска герцога Карла вроде бы не  воюют,
почему бы графу де  Селонже  не  воспользоваться  этим,  чтобы  провести
несколько дней дома? При мысли о том, что она, быть может, увидит его  в
скором времени, сердце Фьоры бешено заколотилось, и она с большим трудом
заснула, в то время как Леонарда, лежавшая рядом, храпела, как кузнечные
мехи.
   К концу второго дня Фьора, влекомая вперед надеждой, скакала  галопом
через  плато,  поросшее  кустарником  и  небольшим  пролеском.   Местный
дровосек, повстречавшийся им на перекрестке дорог, указал, как  проехать
в Селонже:
   - Это довольно большой городок в долине Венелль, со старой церковью и
хорошо укрепленным замком. Его башни вы увидите, когда  доедете  вон  до
того дерева.
   Дровосек получил монету за ценные сведения,  и  несколькими  минутами
позже Фьора увидела замок своего супруга. Ее волнение усилилось при виде
этого грозного сооружения: десять  караульных  башен,  черепичные  крыши
которых блестели на  солнце,  охраняемые  вооруженными  людьми,  высокие
прочные стены и массивная центральная башня, устремленная в небо, словно
гигантский вытянутый палец. Так, значит, это и  был  "ее"  дом,  дом  ее
супруга? Там он родился, провел  свое  детство,  а  потом  покинул  свою
добрую и нежную мать ради суровой мужской жизни.
   - Я не думаю, что он там, - вздохнула Леонарда.
   - Почему же? - спросила Фьора.
   - Над главной башней нет флага. Это значит, что сеньора нет в  родном
доме.
   Фьора пожала плечами, скрывая свое разочарование под полуулыбкой:
   - Ну что ж! Попробуем, по крайней мере, попросить пристанища на  одну
ночь.
   Надежда на встречу с Филиппом  была  слабой,  но  ведь  всегда  можно
надеяться.
   - Думаешь, тебе удастся заставить признать себя хозяйкой этих мест? -
спросил Деметриос.
   - Нет, ни слова об этом. Мы просто путешественники, сбившиеся с пути.
Я войду сюда как хозяйка только под руку с моим мужем.., если только мне
удастся разыскать его, ибо я забываю о его  чудовищном  желании  -  дать
себя убить.
   -  Он  был,  конечно,  искренен,  когда  говорил  это,  -  проворчала
Леонарда, которой не хотелось, чтобы  Фьоpa  погружалась  в  прискорбные
мысли, - но лично я в это не верила.
   - Я тоже, - сказал Деметриос. - Я уверен, что он жив.
   Фьора посмотрела на них с благодарностью за  их  ободряющие  слова  и
немного ускорила ход своей лошади. Ей  хотелось  поскорее  добраться  до
места.
   Так они доехали до деревни. Уже виднелись бойницы  замка,  когда  при
выезде  из  леса,  окружавшего  холм,  они  увидели  всадников.  Соколы,
сидевшие на их руках в толстых кожаных перчатках, явно говорили  о  том,
что они возвращались с охоты; несколько птиц  были  подвешены  к  задней
луке седла одного из охотников. Их  было  шестеро:  четверо  вооруженных
мужчин и две женщины.
   Той, что скакала впереди, было около тридцати.
   Элегантно одетая, в платье из голубого шелка, со  светлыми  волосами,
заплетенными в  косы  и  подобранными  под  короткий  головной  убор  из
бархата, тоже голубого цвета. Бледно-голубая вуаль едва прикрывала лицо.
Она была очень красивой, и сердце тревожно сжалось.
   Охотники, не заметившие четырех  наездников,  уже  входили  в  ворота
замка.
   - Кто это? - спросила Леонарда, не скрывая своего удивления. -  Разве
мессир Филипп не говорил, что у него нет никаких родственников?
   - Может быть, это его гости, - предположил Деметриос. - Сейчас мы все
узнаем.
   Но Фьора остановила его, увидев прачку, идущую  от  реки  с  корзиной
белья. Она подозвала ее.
   - Извините меня за любопытство, - любезно сказала она, - но я думала,
что в замке никто не живет.
   Ведь графа Филиппа нет дома, не так ли?
   Служанка ответила Фьоре с глуповатой улыбкой:
   - Точно, его нет!
   - А эта дама, которая только что въехала? Вы знаете, кто она?
   - Ну... Это хозяйка замка. Это госпожа Беатриса.
   - Беатриса.., де Селонже?
   - Ну да.
   Это "да" ударило Фьору как пощечина. Лицо ее вспыхнуло. Чувствуя, что
она сейчас  не  выдержит  и  разрыдается,  Фьора  сжала  поводья,  резко
развернула лошадь, которая чуть не сшибла прачку, затем, вонзив  каблуки
в бока лошади, с диким криком  пустилась  в  галоп  через  всю  деревню,
которую и пересекла со скоростью пушечного ядра.
   Эстебан ринулся вскачь за Фьорой,  за  ним  Деметриос,  который  едва
поспевал  за  ними.  Бедняжка  Леонарда  совсем  отстала.  Кастилец  был
превосходным наездником. Пригнувшись к холке лошади, которую то  и  дело
подстегивал, он пытался сократить расстояние в надежде догнать Фьору еще
до того, как та достигнет леса,  ибо  он  прекрасно  понимал,  какая  ей
грозит опасность. Он не кричал, не звал, потому что это  еще  больше  бы
возбудило понесшую лошадь. И все же ему удалось поравняться с Фьорой. Он
видел, что она просто вцепилась в поводья,  даже  не  пытаясь  управлять
лошадью. Тогда, взяв уздцы в зубы, Эстебан наклонился, схватил  Фьору  в
охапку, вырвал ее из седла и посадил впереди себя.
   Только потом он  натянул  поводья  и  остановил  свою  лошадь.  Фьора
соскользнула на землю почти без чувств, а ее  лошадь,  освободившись  от
наездницы, скрылась среди деревьев.
   Уже спускалась ночь, а путникам  надо  было  найти  убежище.  Немного
пришедшая в себя от испуга Леонарда попыталась привести Фьору в чувство.
Она предложила  поехать  в  монастырь  Тиль-Шатель,  где  они  могли  бы
переночевать в доме для гостей.
   - Самое лучшее теперь для нас - это добраться туда. Но клянусь  всеми
чертями ада, я собственными руками задушил бы этого Филиппа де Селонже!
   - Сама ничего не могу понять, - сказала шепотом Леонарда. - Если я  и
видела когда-нибудь влюбленного мужчину, так это был он.., когда покинул
спальню после брачной ночи. Да! Попробуй влезь в чужую душу!
   В тот момент он, конечно, любил ее, но посчитал более удобным забыть,
что был женат. Стало быть, я плохо поняла его.
   Придя в себя, Фьора горячо поблагодарила Эстебана, затем  без  лишних
слов села на возвратившуюся и успокоившуюся лошадь.
   Когда дверь маленькой комнаты, которую она разделяла  в  монастыре  с
Леонардой, закрылась, Фьора тихо сказала, глядя в окно на  темнеющий  на
холме замок, который  она  так  хотела  увидеть  и  где  получила  такую
жестокую рану:
   - Я поверила этому человеку и полюбила его. Он же насмеялся надо мной
и сыграл со мной недостойную комедию. Но придет  час,  когда  он  горько
пожалеет о том, что встретил меня.
   Сказав это, она медленно сняла с шеи  цепочку  с  кольцом  Филиппа  и
минуту смотрела на него.
   - Залог его верности! - тихо сказала она с горечью.
   Затем она протянула кольцо Леонарде:
   - Завтра отдайте его настоятелю этого монастыря на  благотворительные
дела. И еще. Я умоляю вас, не говорите мне никогда,  никогда  больше  об
этом человеке!

Часть вторая

ПАРИЖ В ОПАСНОСТИ

Глава 5

МЕССА В СОБОРЕ ПАРИЖСКОЙ БОГОМАТЕРИ

   Некоторое время спустя, после вечерни со звоном колоколов, запыленные
и  уставшие  путники  спускались  вниз  по  длинной  улице  Сен-Жак   по
направлению к Сене. Душный августовский день был  почти  непереносим:  с
приближением вечера с запада подул на Париж влажный ветер, и все флюгера
на крышах повернулись в одном направлении.
   На улице было много народу. Это был час, когда заканчивались  занятия
и студенты высыпали на улицу группами или поодиночке, забыв на  время  о
тонкостях схоластики,  с  чернильницами,  подвешенными  к  ремню,  и  со
шляпами набекрень. Жизнерадостная  молодежь  растекалась  по  улочкам  и
переулкам. Внезапно смех и болтовня прекратились, когда появился  эскорт
вооруженных людей - пеших и на лошадях, которые вели в  Шатле  полдюжины
бродяг со связанными за спиной руками.
   Раздались крики.  Некоторые  злоумышленники  были  знакомы  школярам,
которые,  не  страшась,  подбадривали  их,   чтобы   подразнить   солдат
городского судьи.
   На Сите, после Маленького моста, царило еще большее оживление.
   - Почти как во Флоренции, -  заметила  Фьора,  -  только  не  хватает
нашего солнца.
   - Да, - сказал Деметриос, - сегодня погода совсем серая. Но  я  помню
этот город под солнцем более ярким,  чем  в  Тоскане.  А  сколько  здесь
садов!
   За мостом Сен-Жак Париж действительно казался более  красивым.  Сады,
принадлежащие монастырям или частным лицам, утопали  в  зелени,  скрывая
еще заметные раны, нанесенные столице Столетней войной.
   Карл VII, не любивший Парижа, почти  ничего  не  сделал  для  города,
который, по его мнению, слишком  долго  не  хотел  его  принимать.  Зато
Людовик XI, предпочитавший своей столице замки на Луаре, все  же  понял,
что  Париж  надо  укрепить  и  благоустроить.  Крепостные   стены   были
обновлены, двойной ров углублен, многие дома были отремонтированы.
   Считая столицу сердцем королевства, Людовик все-таки  редко  бывал  в
ней. Пренебрегая старым особняком Сен-Поль, который любили  его  предки,
он поселился тогда во дворце Турнелль, из  которого  герцоги  Орлеанские
сделали  настоящее  произведение  искусства  -  с   парком,   фонтанами,
лабиринтом, галереями и изящными строениями.
   В Париже было  немало  иностранцев,  поэтому  появление  Фьоры  и  ее
спутников не вызвало ни малейшего любопытства. Тем более что им не  надо
было спрашивать дорогу: Деметриос  ранее  бывал  в  Париже.  Там,  после
побега из Византии, вместе со своим братом Феодосием он жил в  гостинице
на улице Сен-Мартена. Благодаря отличной памяти он прекрасно знал,  куда
надо идти. На острове Сите он даже сделал небольшой крюк, чтобы показать
Леонарде собор Парижской Богоматери.
   Та пожелала туда войти, чтобы помолиться. Фьора не  присоединилась  к
ней, предпочитая подождать на паперти. Скрестив руки, она  рассматривала
этот великолепный собор со статуями королей и  величественными  башнями,
которые  словно  бы  говорили  ей  о  могуществе  бога.  Бога  грозного,
безжалостного, которому показалось мало, что он у  нее  отнял  все.  Ему
надо было еще,  чтобы  она  отдала  свое  сердце  развратному  человеку,
осквернившему освященные церковью брачные узы с одной-единственной целью
- овладеть ее телом, а потом с  торжеством  преподнести  своему  хозяину
царское  приданое,   которое   пошло   на   оружие,   используемое   для
несправедливых захватов. Фьора больше не  хотела  молиться,  к  большому
огорчению Леонарды.
   Завидев Леонарду, Фьора села в седло и спросила ее:
   - Далеко еще до улицы Ломбардцев?
   - Нет. Нам надо только пересечь приток Сены - и мы  почти  на  месте.
Тебе понравился Париж?
   - Не знаю. Это, конечно, красивый город, но мне кажется, что я  здесь
задыхаюсь.
   - Ты просто устала от поездки, да и погода...
   Они  поехали  по  мосту  Нотр-Дам,  самому  новому  в  Париже,  потом
очутились на широкой площади, подступавшей прямо  к  реке.  Внушительное
здание на высоких аркадах, с колоколенками  наверху,  стояло  у  реки  с
восточной стороны.
   - Здесь заседают городские советники, - объяснил Деметриос. -  А  это
Гревская площадь. Это самое оживленное место в Париже, место развлечений
и, увы, казней.
   - Боже, какой ужасный запах! - Сказала Фьора, сморщив нос.
   - Он идет от дубильных цехов, которые ты видишь на  этой  стороне,  а
рядом находятся мясные ряды. Мне кажется, Фьора, что сегодня ты особенно
капризна: в деловом центре Флоренции тоже не розами пахнет. Как там, так
и здесь нежные дамы применяют ароматические вещества. Я подарю тебе одно
такое.
   Наконец они вышли к месту переплетения узеньких улочек, темных  из-за
нависающих крыш домов с выступами, стоявших вдоль них  так  близко,  что
они почти соприкасались. Несмотря на вырытую  посреди  мостовой  сливную
канаву, отбросы застревали в ней, но  запахи,  идущие  из  кухонь  через
открытые окна, мужественно боролись с вонью, издаваемой этой канавой.
   Фьора немного успокоилась, увидев, что улица Ломбардцев была довольно
красива.  Здесь  стояли   в   основном   богатые   дома,   принадлежащие
коммерсантам из Генуи, Милана, Венеции или Флоренции.  Красивые  вывески
указывали, что в них располагались банки, обменные заведения или конторы
ростовщиков.
   Контора Агноло Нарди,  молочного  брата  Франческо  Бельтрами  и  его
представителя во Франции, стояла на углу улиц Ломбардцев  и  Сен-Мартен,
почти напротив церкви Сен-Мерри. Это было  красивое  здание,  в  котором
находились жилище х