а, все сгущавшегося и заволакивавшего большую галерею.
     - Смотрите, - прошептал Жосе. - Он нас не видит! И действительно, молодой человек шел вперед как лунатик. С факелом в руке, похожий на падшего ангела мести и ненависти, он, казалось, был во власти транса. Его губы двигались в спазмах. Катрин ухватила на лету только слово "огонь"... Томас прошел совсем рядом и даже не увидел ее. Она кашлянула.
     - Что он говорит? - прошептала молодая женщина.
     - Что огонь красив и священен. Что он очищает, поднимает до Бога!.. Что этот замок, замок лукавого, должен сгореть, чтобы души его жителей обрели Бога и освободились от дьявола... Он сошел с ума, - заключил Жосс и добавил:
     -Он не закрыл за собой дверь галереи. Воспользуемся этим, чтобы поднять тревогу.
     Катрин пошла за Жоссом, но на пороге обернулась. Потоки дыма почти поглотили Томаса де Торквемаду.
     - Но... - произнесла молодая женщина, - он же сгорит.
     - Это лучшее, что может с ним случиться... и для него, и для других! - прорычал Жосс, который решительной рукой увлек Катрин наружу.
     Она старалась изо всех сил не отставать от него, но ее голые ноги путались в разлетавшихся складках одеяла, которое было на ней. Жосс, нервно ухватив ее за руку, бегом потащил вперед, но Катрин натолкнулась на какую-то мебель, сильно стукнулась и вскрикнула. Жосс выругался сквозь зубы, но, увидев, что у нее выступили слезы на глазах, одной рукой поднял ее, чтобы помочь пройти последние метры, которые отделяли их от свежего воздуха. До сих пор они не встретили ни живой души, но во дворе было очень оживленно. Слуги, военные, монахи и служанки сбежались со всех сторон, издавая резкие крики, словно напуганные куры в курятнике. Между большим колодцем на дворе и входом в апартаменты епископа выстроилась цепочка рабов. Они непрерывно передавали ведра с водой, пытаясь погасить пламя, которое вырывалось из окон на втором этаже. Крики, стенания, и молитвы слышались оттуда. Люди заметили второй очаг пожара и пришли в ужас, думая, что огонь зажгли во всех четырех углах здания.
     Этот двор с красными стенами, на которых отражалось, пламя, обезумевшие люди-все напоминало ад. Катрин, дрожавшая от возбуждения больше, чем от холода, ибо ночь была теплая, и пожар прибавлял еще жара, покрепче завернулась в одеяло, под которым скрывалась ее нагота. Она встала под арки, обратив взгляд на донжон, который оставался молчаливым и темным.
     - Готье! - прошептала она. - Где Готье? Он же не услышит при таком шуме...
     - Стены у этой башни чрезвычайно толстые, - заметил Жосс, - и потом у него, может быть, крепкий сон...
     Но, словно опровергая его слова, в этот миг цепочка рабов, только что выстроившаяся, чтобы спасать крыло, в котором жила Катрин, рассыпалась, словно карточный домик. Готье выскочил на порог. С перевязанной головой и в длинном арабском халате, в который его вырядили, он был похож на тех же неверных, сокрушаемых им на своем пути. Но они рядом с гигантом казались карликами. Перед ним, спотыкаясь, шел худощавый человек в белом, которого Готье крепко держал, схватив за одежду. Готье швырнул его под ноги Катрин. Это, конечно, был Томас...
     Он посмотрел на молодую женщину взглядом лунатика. Увидев ее, он очнулся, и его тонкие губы изогнулись в судороге ненависти.
     - Жива! - прошипел он. - Сам Сатана опекает проклятую! Огонь тебя не берет! Но когда-нибудь ты не увернешься от кары!..
     С гневным возгласом Жосс вырвал кинжал, который висел у него на поясе, и прыгнул на мальчишку, схватив его за горло.
     - Ты получишь по заслугам немедленно.
     Он уже собирался его ударить. Катрин оцепенела от ужаса перед этой ненавистью. Громадная ручища Готье обсушилась на руку парижанина, задержав ее в воздухе.
     - Нет... оставь его! Я тоже хотел его задушить, когда нашел перед охваченной огнем дверью комнаты мадам Катрин. Он бредил, держа факел в руке, но я понял, что это обыкновенный сумасшедший, мальчишка, больной... Таких как он, не убивают, их оставляют, чтобы Небо... позаботилось о нем. Теперь едем.
     Жестом Катрин показала на свое одеяло и пожала плечами.
     - Вот так? С босыми ногами и просто завернувшись в одеяло? Ты сам-то не сошел с ума?
     Не отвечая, Готье передал ей сверток, который держал под мышкой, улыбнулся, потом наконец заявил:
     - Вот ваша одежда и ваш кошель. Я нашел их в вашей комнате... не обнаружив трупа. К счастью, вы живы. Быстро одевайтесь.
     Катрин не заставила себя ждать. Проскользнув в темный закоулок в стене двора, она поспешила одеться, прицепила кошель к поясу, не забыв убедиться перед этим, что ее кинжал и изумруд королевы все еще там. Когда она вышла, Томас исчез, а Жосса еще не было на месте. Готье, невозмутимо скрестивший руки, смотрел, как продолжали бороться с огнем спасатели. Пожар был уже почти усмирен. Она спросила Готье:
     - Где Жосс?
     - В конюшне. Готовит лошадей. Дон Алонсо вчера вечером отдал приказания на этот счет.
     И действительно, бывший бродяга возвращался, ведя за собой трех взнузданных лошадей и мула, тащившего мешки, в которых должны были лежать запасы еды и одежды. Архиепископ подумал обо всем... Катрин набросилась на Готье, когда он хотел помочь ей сесть в седло.
     - Что ты себе вообразил? Что я вот так уеду, как какая-то воровка, даже не узнав, что с нашим гостеприимным хозяином?
     - Он не рассердится на вас. И, сказать прямо, вы же здесь не в безопасности. Я узнал, почему вы стали жертвой пожара, - продолжал Готье, но Катрин резко прервала его.
     Ее фиолетовый взгляд пламенел от гнева, переходя по очереди с одного мужчины на другого.
     Видимо, вы оба сговорились, чтобы диктовать мне, как себя вести, хотя не так уж давно вы познакомились!
     - Свояк свояка видит издалека, - ответил Жосс. - Мы понимаем друг друга.
     - Во всяком случае, когда речь пойдет о вашей безопасности, - добавил Готье, - мы всегда договоримся. Вы не очень-то осторожны, мадам Катрин...
     В словах Готье был легкий упрек. Против воли Катрин отвела взгляд, охваченная сожалением, более острым, чем она могла предположить. Да, он ее упрекал в том, что она создала между ними отношения, которые не должны были бы выходить за рамки мечты. Теперь все изменилось, каково бы ни было их желание оставить все по-прежнему. Поцелуи и любовные ласки оставляют иногда в душе нестерпимые следы, как от раскаленного железа.
     "Разве он должен меня упрекать?" - подумала она с горечью.
     Потом сказала:
     - Что бы там ни было, я не уеду, не попрощавшись с доном Алонсо.
     И быстрым шагом направилась к сводчатой двери, которая вела в покои архиепископа. Рабы освободили ее, ибо теперь пожар был погашен. Только несколько черных струек дыма выходило из отверстий и неприятный запах гари висел в утреннем воздухе.
     День разгорался очень быстро. Небо окрасилось всеми розовыми оттенками и золотом Авроры, и замок засиял как огромный рубин на розовом жемчуге восхода. В жилых помещениях еще слышались крики. Катрин задумалась на пороге, оставленном часовыми. Как заставить себя понять всех этих людей, языка которых она не знала? Она уж? хотела было пойти назад и позвать Жосса, чтобы он пошел с нею к дону Алонсо, как вдруг высокая черная фигура выросла перед ней. Несмотря на самообладание, молодая женщина отпрянула, охваченная суеверным страхом, он всегда вселялся в нее, когда она оказывалась рядом с Фра Иньясио.
     Одноглазый монах посмотрел на нее без удивления, коротко кивнул.
     - Счастлив вас встретить, благородная дама! Я шел к вам. Меня направил Его Преосвященство.
     Внезапная тревога сжала горло Катрин. Она подняла на монаха глаза, в которых отчаяние смешалось со страхом.
     - Вы... вы, значит, говорите на нашем языке?
     - Когда это требуется, когда это необходимо, я на самом деле говорю на вашем языке, так же как и на английском, немецком и итальянском!
     Катрин сразу почувствовала, что к ней вернулись все ее сомнения и страхи. Гарэн тоже говорил на многих языках...
     - Почему же вы делали вид, что не понимали меня тогда, в комнате, где хранятся сокровища? - сделала она резкий выпад.
     - Потому что в этом не было необходимости. И потому что я не понимал, что вы хотели сказать...
     - Вы в этом уверены?
     О! Разгадать загадку этого закрытого лица, этого единственного глаза, взгляд которого ускользал и терялся где-то у нее над головой. Вырвать из этого призрака правду!.. Услышав, что он заговорил по-французски, Катрин пыталась уловить интонации Гарэна, голос Гарэна... Она не могла разобрать, был ли это тот же голос или все же другой!.. Теперь она слушала, как он сообщал ей, что дон Алонсо легко ранен при падении кедровой колонки и что его мавританский врач дал ему сильное снотворное, чтобы он спокойно отдохнул, но что, перед тем как заснуть, он приказал Фра Иньясио убедиться, цела ли Катрин, и проследить, чтобы отъезд молодой женщины не задержался из-за ночного, пожара и осуществился именно так, как сам дон Алонсо смог бы его устроить.
     Дон Алонсо просит вас сохранить о нем память в сердце... и молиться за него, как он сам будет молиться за вас.
     Внезапная гордость овладела Катрин. Если этот человек был Гарэном, если он играл роль, то играл ее самым блистательным образом. Она не захотела отстать от него.
     - Скажите Его Преосвященству, что я не забуду его и никогда воспоминание о его доброте не покинет меня. Скажите ему также, что я благодарна за помощь, которую он мне оказал, и еще я благодарю его за молитвы, ибо в местах, куда я направляюсь, опасность будет угрожать мне постоянно!..
     Она остановилась на мгновение, пристально глядя на черного монаха. Ничего! И глазом не моргнул! Словно каменный, бесчувственный, безразличный к малейшему чувству, к простому состраданию. И ограничился одним молчаливым кивком.
     - Что касается вас... - вновь заговорила Катрин голосом, который дрожал от гнева.
     Но она не пошла дальше. Положив руку на ее плечо, так же как совсем недавно он встал между ножом Жосса и Томасом, вмешался Готье.
     - Больше ни слова, мадам Катрин. Вспомните, что я вам сказал. Пойдемте. Нам пора уезжать.
     На этот раз она послушалась его: отвернулась, подошла к Жоссу, который ожидал ее возле лошади с мулом, дала себя подсадить в седло, не произнеся ни слова, и направилась к воротам. Проезжая под поднятой решеткой ворот, она обернулась, но увидела только широкие плечи нормандца, закрывавшего от нее почти весь вид.
     - Не оборачивайтесь! - приказал он твердо. - Вам нужно идти своей дорогой, вперед... И никогда не оборачивайтесь. Помните, что я вам сказал: перед Богом и людьми вы жена Арно де Монсальви. Забудьте обо всем прочем.
     Опять она послушалась, посмотрела поверх красного стрельчатого свода на великолепный вид плато, но за плечом Готье она все-таки заметила черную фигуру монаха, стоявшего на том же месте, где она его оставила, и спрятавшего руки в длинные рукава. Жесткий, загадочный, он смотрел ей вслед... И Катрин чувствовала, что этот образ поселился в ее сердце, в ее мозгу как тернии, о которые она постоянно будет царапаться.
     Жосс ехал впереди, указывая дорогу. Она машинально следовала за ним, ничего не замечая вокруг, а неумолимое кастильское солнце немилосердно жгло землю. После тяжелого подъема гигантская панорама равнин, охристых гор предстала перед их глазами. Кое-где виднелись жалкие деревушки, в которых еще сохранились скудные конопляные поля. Иногда показывались романского стиля церковки или надменные стены монастыря, а то и тщедушный замок выставлял свою башню на скале, словно цапля, стоявшая в задумчивости на одной ноге... но Катрин ничего этого не видела. Ее преследовал угрожающий силуэт одноглазого монаха. У ног Пресвятой Девы в Пюи она молила Бога вернуть ей супруга... Разве Бог может быть до такой степени жестоким, поставив на ее дороге того, кого она считала мертвым?
     Готье говорил, что нужно продолжать путь во что бы то ни стало, не оглядываясь назад... Но Готье не знал Бога. А кто мог знать, чего требовал Бог от нее, Катрин?
     Образ Фра Иньясио и образ Гарэна теперь слились воедино. Все, что ее память сохранила о первом муже, связывалось с суровым одноглазым монахом... Гарэн в вечер их свадьбы, Гарэн с искаженным ненавистью лицом в донжоне Малэна, Гарэн в тюрьме с колодками на ногах...
     Несмотря на палящее солнце, Катрин казалось, что она чувствует подвальную сырость камеры, запах плесени и гниения. Она видела, да, она видела Гарэна в момент, когда он повернул к ней лицо, когда она вошла в тюрьму. И вдруг она вздрогнула.
     - Бог мой! - прошептала она. - Но это же правда... Как я раньше об этом не подумала?
     Она остановила лошадь, посмотрела на одного, потом на другого спутника, которые тоже остановились. И вдруг самым неожиданным образом рассмеялась. Она рассмеялась светлым, радостным, молодым смехом... смехом избавления. Она смеялась до слез. Катрин нагнулась к самой шее лошади... Господи, как же она могла быть такой глупой, чтобы не заметить этого сразу, тогда не пришлось бы себя так мучить. Нет, это была самая смешная история, какая когда-либо случалась... Она смеялась, смеялась до того, что перехватило дыхание... Ну и, конечно, она услышала, как Жосс с беспокойством воскликнул:
     - Она же сходит с ума!
     И этот великий простофиля Готье ответил самым серьезным тоном:
     - Может быть, это от солнца? У нее нет привычки! Но когда они захотели спустить ее с лошади и отвести в тень, она прекратила смеяться так же внезапно, как и начала. Лицо ее раскраснелось от смеха и было залито слезами. Она устремила на нормандца светлый и веселый взгляд:
     - Я же вспомнила, Готье! У Фра Иньясио повязка была надета на правый глаз!.. А мой скончавшийся супруг, казначей Бургундии, потерял в битве при Никополисе левый глаз! Я же свободна, ты слышишь, свободна и могу потребовать у мавританки своего мужа.
     - Вы не хотите немного отдохнуть? - попытался спросить Жосс, который ничего не понял.
     Она встретила его слова новым взрывом смеха.
     - Отдохнуть? Теперь вы сходите с ума! Совсем наоборот, едем галопом! В Гранаду! В Гранаду, и как можно быстрее! Туда, к Арно де Монсальви!

Часть третья. АЛЬ ХАМРА

Глава девятая. ДОМ АБУ-АЛЬ-ХАИРА

     Через две недели трое нищих в пыльных лохмотьях, держась за руки, входили под арку Баб-эль-Адрара, Ворот Горы, имеющую форму лошадиной подковы. Они следовали за толпой, направлявшейся на рынок. Никто не обращал на них внимания, так как нищих в Гранаде было полно. Самый высокий из троих, настоящий гигант, шел впереди, не издавая ни звука. Конечно, немой. За ним шла женщина, грязная, в изношенных туфлях без задников, покрытая куском черной хлопковой ткани. Третий из них, черноволосый, по-видимому, был слепцом, если верить его нетвердой походке и манере цепляться за руки других. Он пытался разбудить милосердие у прохожих, жалостливым голосом бубня несколько строк из Корана. Никто не узнал бы в этих жалких людях трех всадников, выехавших две недели тому назад из Кока... но Жосс настоял, чтобы они выглядели именно так.
     - Если только поймут, что мы христиане, мы погибли! - сказал он двум спутникам. - Нашими головами украсят стены Гранады, Красного города, а тела наши пойдут на корм собакам - их бросят в ров. Единственный способ пройти незамеченными - прикинуться нищими.
     Бывший бродяга, изображая нищего, показал себя настоящим художником. Двор Чудес был в этом смысле для него лучшей школой. Он умел чудесным образом таращить глаза, чтобы люди видели только белки и чтобы никто из них не сомневался, что он слепой.
     - Слепцы пользуются неким почтением в исламских землях, - объяснил он. - И нас оставят в покое.
     Что касается Катрин, она, переступив границы королевства Гранады, смотрела во все глаза - так было все интересно и необычно. Она даже забыла о трудностях, которые пришлось испытать в конце пути. Готье, Жосс и она вынуждены были бежать из Толедо, где царствовала чума и где опять - в какой уж раз! - евреи вызывали народный гнев. Евреев гнали прочь, сжигали на площадях их святые книги; конфисковывали имущество, убивали по любому поводу. Древний город, настолько древний, что Адаы был его первым королем, купался в крови. Катрин и ее спутники постарались держаться подальше от него.
     Но невольно они попали в другую переделку. После бесполезных стычек у границы с Гранадой армия кастильского коннетабля Альваро де Луна направилась к Вальядолиду. Областям, по которым проходили войска, пришлось расплачиваться за плохое настроение кастильцев, вызванное их бессловесной и бесполезной компанией. Люди Альваро де Луна грабили и уничтожали все, что встречалось на их пути. Горцы такие бедные, что иногда им приходилось питаться только травами, котрорые они собирали на выжженных сел; плато, разбегались при их приближении, как стайки воробьев от ястреба. И трое французов поступили так же. У Хаэна их захватили несколько разведчиков из авангарда армии Альваро де Луна, но, благодаря силе Готье, гибкости и ловкости Жосса, им удалось бежать, и они были счастливы, что отделались потерей лошадей. Впрочем, как заметил тогда Жосс, мавританская граница была уже недалеко, и им все равно пришлось бы отказаться от лошадей, так как нищие редко ездили верхом.
     - Их же можно было продать! - заметил Готье, как добрый нормандец.
     - Кому? В этой прекрасной стране ни у кого нет достаточно денег, чтобы купить даже жалкого ослика. Земля здесь плодородная, но вот уже годы люди воюют, и в этом краю даже трава больше не растет. То сарацины совершают походы на север, то кастильцы устремляются на юг в надежде завершить наконец, свою Реконкисту... но для людей Хаэна и его окрестностей - результат один и тот же: выжженные земли.
     Трое путников пошли дальше пешком по едва заметным тропинкам на хребте Кордильера - Бетика, продвигаясь вперед по ночам и прячась днем, ориентируясь по звездам, которые для парижского нищего, как и для великана из нормандских лесов, казалось, не имели никаких секретов. Эта часть пути была суровой, изнурительной, но Катрин перенесла ее с большим мужеством. Незнакомое небо, гораздо более яркое, чем ей приходилось видеть до сих пор, говорило ей, что она приближалась, наконец, к тому странному, пленительному и опасному месту, которое зовется Гранадой и где живет Арно.
     Они шли по дороге, несущей следы войны, страданий, смерти. Иногда в темноте они натыкались на труп, который гнил под каким-нибудь тернистым кустом, или же во время дневного отдыха слышали леденящий душу крик стервятников, раздававшийся в синем небе. Большие черные птицы тяжело летали кругами, а потом камнем падали на землю. Но когда с высоты выжженных камней сьерры Катрин обнаружила в солнечном свете наступавшего яркого южного дня великолепную Гранаду, лежавшую в обрамлении гор, словно в огромной раковине, перламутр которой хранил блики моря, - город, со всех сторон закрытый снежными вершинами гор, - молодая женщина долго стояла в восторге. Бесчисленные ручьи, срываясь со склонов гор, устремлялись к двум быстрым потокам и наполняли свежестью эту чудесную страну. А та, казалось, тянула к небу, словно подношение, на высоком выступе из красных скал, выступавших из зелени, розовый, переливающийся разными оттенками мавританский дворец. Высокая цепь крепостных стен, над которыми выселись квадратные башни, обнимала целый мир из цветов, деревьев и беседок. Там и сям, поблескивая, виднелись фонтаны, водные зеркала бассейнов. И вплоть до суровых кирпичных обводных укреплений не было места, которое не украсили бы с особой, причудливой мягкостью, словно не решаясь нарушить гармонию этой счастливой долины, где богатство и изобилие стелились удивительным узорчатым ковром.
     Вокруг сказочного дворца виднелся город на гладких холмах, по которым шли крепостные стены. Изящные, стройные минареты белого или красного цвета устремлялись вверх рядом с зелеными и золотыми куполами мечетей. Над домами высились дворцы, но выше всех был внушительный исламский университет - медресе, который соперничал с большим зданием больницы, Маристан