го не знаем, значит, и говорить не о чем. Благодарю за совет, сударь. Я схожу на берег. Капитан, оставляю женщин на ваше попечение. Понго, ты со мной.
     Через несколько минут лодка с "Кречета" быстро плыла вслед за шлюпом санитарной службы к земле. Пристав к берегу. Жиль и Понго окунулись в неописуемый хаос шумов, красок, движений. В городе было не так уж много развлечений, и большая часть его обитателей охотно выходила встречать новые суда. Нарядный вид парусника, вошедшего в бухту под большим флагом и с пушечным приветствием, парадные одеяния пассажиров и членов экипажа, которых зеваки рассматривали в подзорные трубы, возбуждали любопытство жителей Кап-Франсе. Они спешили вдоль мола, проносились по причалу удивительным вихрем ярких красок, особенно радостных на фоне белых зданий, окружавших порт, и густой зелени, которой было немало в городе.
     Толпа встречающих состояла по большей части из чернокожих и мулатов более светлых или более темных оттенков кожи, в зависимости от того, в каком поколении произошло смешение рас. Белыми оказались в основном солдаты в белых с синими отворотами мундирах да несколько крестьян в грубой полотняной одежде и соломенных шляпах. Негры-рабы были в отрепьях, а свободные чернокожие - в хлопковой одежде ярких расцветок и пестрых сине-бело-красных ко.сынках. Рядом стояли голые детишки с круглыми животиками и кудрявыми, как шерсть черного барашка, головами.
     Чуть выше, на веранде красивого дома, офицеры и чиновники, с кружевными жабо, в шелковых панталонах и сюртуках, пили ледяной пунш, любовались зрелищем и приветствовали дам в муслиновых нарядах и широкополых шляпах, проезжавших мимо в экипажах или прогуливающихся в сопровождении одной-двух служанок в полосатых юбках и прихотливых головных уборах.
     Пока Жиль, которому было не до любопытства зевак, следил за тем, чтобы матросы как можно бережнее перенесли Моисея на сушу, к нему приблизился офицер в великолепном алом с золотом мундире - сопровождавшие офицера солдаты бесцеремонно раздвигали перед ним толпу - и почтительно поздоровался с вновь прибывшим.
     - Граф де Ла Люзерн, губернатор островов На Семи Ветрах, поручил мне, сударь, поприветствовать вас. Я барон де Рандьер, его адъютант...
     - Счастлив познакомиться! Шевалье де Турнемин де Лаюнондэ, - представился Жиль.
     - Как вижу, вы офицер королевской гвардии?
     Ваш приезд для нас большая честь, господин губернатор поручил мне передать свое приглашение. У вас, вероятно, послания из Версаля, и господин губернатор...
     - Не продолжайте, барон! Не стану вводить вас в заблуждение. При мне нет писем из Версаля к кому бы то ни было. Владелец одной из плантаций на острове, Жак де Ферроне, продал мне свое поместье "Верхние Саванны", вот поэтому-то я здесь, в сопровождении жены, госпожи де Турнемин, и нескольких слуг. А парадная форма и большой флаг на корабле только для того, чтобы воздать должное земле, где нам предстоит поселиться. Только и всего! Будьте любезны, поблагодарите от моего лица господина губернатора и передайте, что я почту за честь прибыть к нему с визитом, если он не отказывается от своего приглашения, как только покончу с одним неотложным делом.
     - А.., почему бы вам не отправиться к нему немедленно? Господин губернатор ждет вас.
     - Передайте ему мои извинения, но у меня на борту раненый, в очень тяжелом состоянии, ему необходима срочная помощь врача.
     Удивление на лице адъютанта сменилось откровенным возмущением.
     - Вы хотите сказать, что заставите губернатора ждать из-за какого-то.., негра?
     - Разве я неясно выразился? Мне кажется, я сказал совершенно определенно: этот человек умрет, если ему немедленно не окажут медицинскую помощь, а перед лицом смерти, если позволите, цвет кожи значения не имеет. Так что вы меня очень обяжете, если объясните, как добраться до больницы Шарите...
     Барон презрительно передернул плечами.
     - Больницы сейчас переполнены, шевалье, боюсь, вам будет непросто отыскать в них место, тем более для чернокожего...
     - В таком случае дайте мне адрес знающего лекаря. Скорее всего больному необходима ампутация - не стану же я, в самом деле, делать ее сам, да еще прямо здесь! До плантации нам его не довезти. К тому же я не уверен, что там есть врачи.
     Увлеченный спором с адъютантом губернатора, Жиль не заметил, как к носилкам, которые матросы бережно сняли с лодки и, ожидая дальнейших указаний, поставили на землю, приблизился человек весьма характерной наружности.
     Прежде всего в глаза бросалась его дырявая шляпа с потрепанными краями и торчащими к небу соломинками и удивительная грива из волос и бороды, то ли русая, то ли седая. Довольно грязная полосатая рубаха, как у матросов, коротковатые, прорванные в нескольких местах штаны из тика - под ними были видны жилистые ноги - и, наконец, босые запыленные ступни. И вдобавок крепкий запашок рома.
     Человек небрежно приподнял брезент, которым был накрыт Моисей, рыкнув как следует на пытавшегося помешать ему матроса. Наклонился над больным, сражавшимся сразу со всеми демонами лихорадки, и проворно ощупал длинными, худыми, на редкость ловкими пальцами раздутую конечность. Потом выпрямился.
     - Если вы ампутируете ему ногу, сударь, вы сделаете его навсегда несчастным калекой...
     Человек говорил с заметным ирландским акцентом, голос у него был хриплый, но не вульгарный.
     Оставив Рандьера, объяснявшего ему как раз, как немыслимо трудно будет найти врача, который бы согласился лечить такого раненого. Жиль повернулся и с удивлением и беспокойством посмотрел на оборванца - по одному только запаху его можно было, не боясь ошибиться, отнести в разряд горьких пьяниц.
     - А если не делать ампутации, он умрет. Так считает старший лекарь - он побывал с инспекцией у меня на корабле. И капитан моего судна того же мнения...
     - Зато я другого, - спокойно ответил незнакомец.
     Из-под шляпы и кустистых бровей на Турнемина глянули зеленые, как молодая поросль, глаза. Несмотря на то, что внешность собеседника не внушала Жилю доверия, взгляд его показался Турнемину освежающим после чопорной торжественности адъютанта.
     - Я не слишком вас обижу, если полюбопытствую, достаточно ли компетентно ваше мнение? - спросил он любезно.
     - Вполне.., а впрочем, у вас нет выбора. Никто, кроме добряка Дюрана, не возьмется лечить вашего раба, да и тот повязан холерой...
     - Во-первых, это не раб, а во-вторых, я хорошо заплачу. Уж золото, точно, не черное.
     - Очень верно сказано, и я буду рад с ним познакомиться, правду сказать, мы уже давно не знаемся. Если же вы доверитесь местному врачу - может, кого и соблазнят деньги, - он отрежет бедняге ногу, а после тот умрет так же верно, как от гангрены. Вам все равно нечего терять. Я врач, хоть с виду и не скажешь.., и не самый плохой.
     Это заявление было встречено взрывом смеха и прибауток, словно ничего забавнее в Кап-Франсе сроду не слыхивали. Господин де Рандьер просто пожал плечами с золотыми эполетами.
     - Не давайте себя провести, шевалье! Это самый последний пропойца из всех, которые шатаются в портовых кабаках. У него даже прозвище "Губка".
     - А я и не отрицал, что пью, - с достоинством заметил оборванец. - Каждый находит удовольствие в чем может. Но разве это означает, что я не могу быть врачом? Ну что, сударь, решились? Если ничего не предпринять, еще день-два - и негр ваш умрет.
     - Что вы предлагаете?
     - Вскрыть ногу и посмотреть, что там такое внутри.
     - Это безумие! - воскликнул Рандьер. - И где же вы, милейший, собираетесь провести операцию? В таверне, на обеденном столе, между стаканом рома и рыбными костями?
     Странный лекарь пожал худющими плечами, выпиравшими из-под грязной фуфайки.
     - На корабле. Там наверняка чище, чем в любом из вонючих припортовых бараков. Море гладкое, как шелковое полотно, до вечера точно не предвидится волнения...
     Вместо ответа Жиль повернулся к Понго, молча наблюдавшему за происходящим.
     - Этот человек прав - у нас нет выбора. А ты как думаешь?
     - У нас самый большой колдун часто бывать самый грязный!
     - В таком случае возвращаемся на корабль.
     И добавил, повернувшись к адъютанту:
     - ..Надо использовать любую возможность.
     Я всегда к вашим услугам.., и к услугам господина губернатора. Вы идете, доктор.., э?..
     - Лайам Финнеган, сударь! Я сейчас вернусь, подождите!
     Прежде чем Жиль успел ответить, он бросился бежать по улочке к двум хижинам, крытым пальмовыми листьями, в которых находились питейные заведения, пулей влетел в одну из них, тут же выскочил с черным кожаным саквояжем и проворно сел в шлюпку. Он устроился возле больного, пощупал у него пульс и поднял на наблюдавшего за ним с любопытством Жиля зеленые, как свежие листочки, глаза.
     - Чем это так? - Врач указал на длинный порез с разбухшими краями.
     Турнемин вкратце рассказал ему о встрече с кораблем "Санта-Энграсиа" и о трагедии, разыгравшейся на его глазах. Финнеган слушал его молча, вжав голову в плечи и сгорбившись, словно над этим солнечным утром все еще тяготело проклятие, в котором было повинно судно работорговца. И выпрямился только тогда, когда шлюпка подошла вплотную к веревочному трапу.
     - Покарай, Господь, всякого, кто покушается на свободу ближнего своего! - проворчал он. - Беда только в том, что белые в большинстве своем отказываются признавать черных своими ближними... А теперь пошли.
     Поднявшись на борт, он быстро осмотрел сверкающую чистотой палубу, потребовал вынести из каюты стол, вымыть его дегтярным мылом и натянуть над ним тент из парусины, чтобы солнечные лучи не беспокоили раненого. Капитану Малавуану, встревоженному быстрым возвращением хозяина, лекарь приказал дать ему горячей воды, корпию, полную флягу рому и четырех самых крепких матросов, чтобы они удерживали пациента, пока он будет вскрывать ему ногу.
     Потом, сорвав с себя рубаху, под которой оказалось худое, но мускулистое тело, он стал тщательно мыться - ему подали мыло и ведро воды, - отдраивая главным образом руки и особенно кисти. Наконец, открыв кожаный саквояж, он извлек из него безупречно чистые хирургические инструменты, засверкавшие под солнцем стальным блеском. Выбрал нужные, опустил в кастрюлю с кипятком, которую принес юнга, и пальцем проверил лезвие скальпеля с короткой ручкой.
     Тем временем Моисея, чье сознание практически отключилось благодаря изрядной порции рома, куда Финнеган положил какую-то маленькую черную пилюлю, уложили на столе, вокруг которого встали четверо самых крепких на "Кречете" матросов. Для верности раненого привязали поперек тела широким ремнем.
     Жиль с удивлением следил за действиями необыкновенного лекаря. Ему еще ни разу не приходилось видеть, чтобы человек тер себя и мыл с таким ожесточением, и он невольно отметил про себя этот факт. Поразительно: грязный портовый оборванец - и вдруг такая любовь к воде и мылу.
     Сквозь густую шевелюру, с которой еще стекали капли, насмешливо блеснули зеленые глаза.
     - Обычно, если у меня есть деньги, я пью ром и греюсь на солнышке, так что не вижу никакой необходимости мыться, - произнес Финнеган. - Однако, когда имеешь дело с хирургией, чистота дает поразительные результаты. Для больных благотворные, а вот для меня совсем наоборот: меня как раз выгнали с медицинского факультета Дублинского университета за то, что я назвал свиньей и убийцей одного тамошнего профессора - он, едва закончив препарировать труп на занятиях, даже не вымыв рук, стал оперировать пациентку...
     - Но как вы тут очутились? И почему не уезжаете?
     - Как очутился? Меня доставил на "Великолепном" адмирал Родни. Мы с ним.., э.., полюбовно расстались после битвы при Сенте, где ваш великий адмирал Грасс потерпел поражение. Вот по этому пункту протокола мы и разошлись. И в Гваделупе я высадился на берег, а дальше перебирался с острова на остров как свободный путешественник. Если я до сих пор здесь, то только потому - как это ни глупо, - что мне тут нравится. Ну что ж, займемся теперь больным. Он, кажется, готов...
     И в самом деле, все было готово благодаря усердию Понго, скрупулезно выполнявшего все инструкции врача. Моисей больше не стонал; он шумно дышал, даже слегка похрапывал.
     Финнеган приподнял пальцем веко пациента и обвел ставшим вдруг острым, как лезвие в его руке, взглядом четверых своих помощников.
     - Он спит, но и во сне может здорово дернуться, когда я начну резать. Так что держите покрепче, ребятки.
     Четыре пары рук тут же прижали гиганта к столу, а лекарь, наклонившись над пациентом, сделал первый длинный надрез. Моисей так крепко спал, что лишь едва заметно вздрогнул, когда сталь вошла в его плоть.
     Жиль, как завороженный, следил за точными, быстрыми движениями пальцев хирурга, который вскрывал, впрочем без особой спешки, ногу, раздвигая мышцы, отирая кровь по мере того, как она выступала из раны. Внезапно страшное зловоние заполнило прикрытое парусиной пространство, - взмыленным матросам теперь с трудом удавалось удерживать в неподвижности распростертое на столе тело, - и из разреза хлынул зеленый гной. Голый до пояса Понго принялся промокать его - он мгновенно выполнял все распоряжения врача, которые тот давал, казалось, машинально.
     Промокать ему пришлось долго: гной, вытекавший из черной ноги, не иссякал. Наконец он слегка порозовел, потом стал совсем красным; кровотечение остановилось в тот момент, когда Финнеган извлек пинцетом свинцовую пулю и победно потряс инструментом...
     - Его ранили до того, как он попал в воду, - спокойно пояснил лекарь. - Не акула же, в самом деле, выстрелила в него из пистолета. Могу даже с уверенностью сказать, что пуля угодила в ногу за день или за два до прыжка в воду, вероятно, во время восстания. След от свинца скрыла рваная рана, которую вы лечили, причем, судя по всему, очень неплохо. Думаю, причиной ее была встреча с подводной скалой, а вовсе не с акулой. Хищник вряд ли бы удовольствовался такой скромной порцией мяса.
     Продолжая разглагольствовать, Финнеган установил дренаж, аккуратными стежками, как рачительная домохозяйка, сшил края длинного разреза и обернул абсолютно неподвижную теперь ногу разорванным на широкие полосы чистым полотном.
     - Отнесите больного назад, на постель, пусть спит, - сказал он и отвернулся от стола, словно и стол, и лежавший на нем пациент потеряли для него всякий интерес. - В пилюле, которую я ему дал, был опиум, так что он еще долго будет спать.
     Думаю, все обойдется.
     Схватив флягу с ромом, из которой поил Моисея, он опорожнил ее до последней капли, вытер тыльной стороной ладони бороду и вздохнул:
     - Если вы собираетесь на плантацию, оставьте негра на корабле. Ближе к морю раны всегда зарубцовываются лучше. А теперь хорошо бы мне вернуться в порт...
     Он уже снова натягивал полосатую фуфайку, но Жиль остановил его.
     - Моисей - не единственный больной на корабле. Я хочу, чтобы вы посмотрели еще кое-кого. Горничная моей жены сломала руку во время бури. Капитан Малавуан лечил ее, как мог, но лучше знать мнение врача.., хорошего врача.
     Финнеган ответил на комплимент горькой улыбкой и пошел вслед за Жилем к лестнице, ведущей к каютам. При их появлении Жюдит, сидевшая в ногах узенькой кушетки, где лежала Фаншон, вскочила. Ее пышные юбки заняли чуть не все свободное пространство, и она, извинившись, вышла, успев бросить благодарный, но удивленный взгляд на человека, которого ей отрекомендовали как великолепного врача.
     А тот, пораженный красотой женщины, следил не отрывая глаз за синим душистым облаком ее платья и даже не взглянул на пациентку.
     Впрочем, он тут же извинился.
     - Госпожа де Турнемин, несомненно, одна из самых очаровательных дам, которых мне доводилось видеть, - сказал врач. - И кроме того, я уже давно не видел ни одной рыжеволосой женщины. А у нас в Ирландии их много...
     - Она не из Ирландии, а из Бретани, как почти все на корабле. Значит, ирландцы и бретонцы похожи.
     По словам Финнегана, капитан Малавуан великолепно справился с обязанностями лекаря, и рука Фаншон не вызывала беспокойства. Впрочем, и по внешнему виду можно было догадаться, что горничной уже гораздо лучше, так что доктор лишь прописал ей есть побольше фруктов и козьего сыра - этого добра на острове хватало, - чтобы в организм поступал кальций и рука быстрее срасталась.
     - Через несколько дней больных вполне можно будет перевезти в "Верхние Саванны" для окончательного выздоровления.
     - Вы знаете это владение? - спросил Жиль, удивившись, что ирландец упомянул название его новых, ему самому еще неведомых, земель.
     - Бывал там раза два или три еще при старом Ферроне. Он однажды приехал на невольничий рынок, да так спешил, что свалился с лошади прямо у моих ног. Я, как мог, починил его, и он меня пригрел.., в качестве врача. Признаюсь, мне это было очень приятно - у него водился лучший на острове ром.
     Тягучий голос с ирландским акцентом стал еще монотоннее, словно Лайам Финнеган нарочно растягивал слова, но Жиля все больше и больше интересовал этот растрепанный комок шерсти с золотыми руками, потому что в прошлом его угадывалась бездна горечи и разочарований - точно так же раньше его заинтересовал Моисей своим отчаянным героизмом.
     - Неужто и впрямь ром - единственное, что вас интересует на свете?
     - А что здесь странного? Ром - это тепло, забвение, легкая эйфория...
     - И жуткая головная боль, если увлечешься сверх меры. Вы достойный человек. Что заставляет вас вот так добровольно разрушать собственную личность? Вы ведь разрушаете себя, согласны?
     В зеленых глазах хирурга сверкнул гнев. Турнемину на мгновение показалось, что врач бросится на него с кулаками. Финнеган был ниже его ростом и несколько худоват, иначе он бы мог оказаться весьма опасным противником. Жиль невольно напрягся, ожидая нападения. Но ирландец вдруг так же быстро успокоился.
     - А вам что за дело? - развязно спросил он. - Я прооперировал вашего негра, осмотрел служанку, и до свидания! Можете дать бочонок рому или два-три золотых - на ваш выбор - и мы в расчете.
     - А почему бы вам не поехать с нами в "Верхние Саванны"? Там наверняка нет врача, а я буду хорошо оплачивать ваши услуги.
     Жиль впервые увидел, как смеется Финнеган; в зарослях бороды сверкнули крепкие белые зубы.
     - Что вас так рассмешило в моем предложении?
     - Да чтобы я добровольно отправился в лапы к Симону Легро? Нет, сударь. Мне моя шкура дорога, даже если она выглядит не слишком ухоженной.
     - А что ей, собственно, грозит?
     Финнеган ответил не сразу. Некоторое время, показавшееся Жилю вечностью, он внимательно рассматривал собеседника, пытаясь, очевидно, определить, насколько тот силен, энергичен, умен.
     - Стало быть, вы с ним незнакомы? Никогда его не видели?
     - Разумеется. Еще два месяца назад я понятия не имел о "Верхних Саваннах" и совсем не собирался обосновываться на Санто-Доминго. Я хотел купить землю в Луизиане.
     - Вот и покупали бы. Если бы еще с вами не было белых женщин, тем более красавицы жены.
     - Да выражайтесь, наконец, яснее. Объясните, в чем дело? Не дьявол же он, в самом деле, этот Симон Легро!
     - Может, и не дьявол, но в таком случае... очень удачное подобие. Достаточно сказать, господин Турнемин, что Симон держит в страхе всех обитателей "Верхних Саванн". Он истязает чернокожих до полного изнеможения. Никто в округе не обновляет рабов так часто, как он. И, что не менее важно, абсолютно не терпит присутствия белых на территории, которую он понемногу привыкает считать собственной. Жак Ферроне очень правильно сделал, что быстренько смылся после того, как умерли.., может, несколько неожиданно и слишком быстро друг за другом, его отец и мать.
     Будь я на вашем месте, я бы немедленно продал "Верхние Саванны" и вернулся на корабль, а заодно и к прежним намерениям насчет Луизианы.
     - Однако я не вы, - заметил Жиль негромко, но удивительно твердо. - Я, сударь, сражался бок о бок с Лафайетом, Вашингтоном и Рошамбо. В