го территорию.
   - Кончится тем, что я отправлю тебя на  свой  участок  в  Сюресне,  -
сказал со вздохом Нарди. - Ты проводишь в саду гораздо  больше  времени,
чем за конторкой.
   - Это потому, мессир, что мне нравится заниматься цветами больше, чем
деловыми бумагами.
   - А что скажет твой отец? Он послал тебя ко мне не для того, чтобы ты
стал садовником, - покачал головой Агноло.
   - Я достаточно изучаю дело зимой, когда сад не требует забот.  И  мне
так нравится работать здесь.
   Агноло с улыбкой взъерошил волосы юноши, которые и без того торчали в
разные стороны:
   - Поговорим об этом после. А сейчас будь добр, пойди и  займись  пока
своими прямыми обязанностями.
   Мне надо поговорить с этим сеньором.
   Флоран сразу же ушел, и оба мужчины медленно  зашагали  по  дорожкам,
посыпанным песком.
   - В отличие от своего отца, короля  Карла  VII,  наш  король  Людовик
окружил себя обычными людьми, и часть его совета состоит из буржуа вроде
меня. Таким образом он может получить истинную картину коммерческих  дел
в стране. От  бедного  Франческо  Бельтрами  мне  досталась  часть  того
дружеского отношения, которое проявлял к  нему  король.  Он  хорошо  его
знал, и однажды случилось так, что Бельтрами оказал королю весьма важную
услугу в банковском деле.
   Жаннетона, самая молодая из служанок,  принесла  мужчинам  вино.  Она
наполнила стаканы и, подав их, исчезла.  Жара  начинала  давать  о  себе
знать, пчелы монотонно жужжали в кустах жимолости.  Но  в  беседке  было
довольно прохладно. Агноло выпил глоток вина, промокнул губы салфеткой и
продолжил:
   - Я не был возведен в ранг советника, как мой приятель Жан  де  Пари,
но случалось, что мне давали кое-какие поручения.  Кроме  того,  я  имел
честь сопровождать мессира Людовика де Марразена и моего друга  Жана  де
Пари, когда те в прошлом году ездили к герцогу  Рене  II  Лотарингскому,
чтобы возобновить с ним мирный договор, который он нарушил  по  указанию
герцога Бургундского.
   - По его указанию? Как это?
   - Герцог Рене еще молод, ему всего двадцать четыре года, и  он  очень
неопытен. Карл Смелый  презрительно  называет  его  "ребенком",  но  это
любезный  и  храбрый  человек,  который,  впрочем,  волею  случая   стал
управлять  Лотарингией.  Только  из-за  ранней  смерти  своего   кузена,
случившейся три года тому назад, он получил  корону,  и  король  Людовик
сразу же подписал с ним  договор  о  добрососедстве,  что,  естественно,
очень не понравилось Карлу Смелому.
   - К чему же он прибегнул, чтобы заставить молодого герцога отказаться
от союза? - поинтересовался Деметриос.
   - Это было весьма просто проделать с прямым и честным  юношей.  Ферри
де Водемон, его отец, и даже Иоланда Анжуйская, его мать, были  крупными
должниками герцога Филиппа, отца Карла Смелого.  Карл  напомнил  Рене  о
старых векселях, и Рене позволил обмануть себя. Однако он быстро  понял,
чего стоил союз с герцогом Бургундии.  Он  был  вынужден  отдать  своему
опасному союзнику четыре своих города с правом держать  там  гарнизон  и
назначать губернаторов.
   Это означало, что бургундец возьмет Лотарингию в кулак, и только  бог
знает, какой он у него тяжелый!
   Когда  после  снятия  безрезультатной  осады  Нейса  войска   Смелого
двинулись на Люксембург  и  Тионвилль,  герцог  Рене  заключил  союз  со
швейцарскими кантонами, которым тоже было на  что  жаловаться.  Рене  II
окончательно созрел для того, чтобы попасть в руки  Людовика,  и  никто,
кроме него, не умеет так ловко собирать плоды, взращенные другими.
   - Я понимаю. А что может произойти в настоящее время?
   - Тут я ничего не могу вам сказать.  Может,  вы  разузнаете  об  этом
побольше в Компьене?
   - Я надеялся, что вы меня проводите туда. Я здесь чужой, и вы были бы
для меня хорошим протеже.
   - Вы в этом абсолютно не нуждаетесь, - возразил Агноло Нарди. - А что
касается дорог, то завтра я дам  вам  в  проводники  юного  Флорана.  Он
отлично знает эту область и доведет вас до места. Я же  должен  остаться
здесь, ибо завтра мессир Ребер  д'Этувилль,  парижский  судья,  собирает
руководителей корпораций, чтобы обсудить вопрос о  помощи,  которую  они
могли бы оказать в случае осады нашего города.
   - Военный совет? Стало быть, ситуация куда серьезнее, чем вы  мне  ее
обрисовали?
   - Ничего подобного: я ничего не утаил от вас, во всяком случае, того,
что знаю сам, но старая латинская поговорка учит: хочешь мира - готовься
к войне. Именно это мы и собираемся делать.
   Агноло Нарди и Деметриос еще долго беседовали  под  навесом  в  саду,
потягивая вино. В доме  на  улице  Ломбардцев  царили  тишина  и  покой.
Агнелла и Фьора укладывали только что поглаженное белье, Леонарда спала,
не чувствуя боли. Эстебан тоже спал на соломе в конюшне,  а  в  конторах
негоцианта каждый занимался  своим  делом:  гусиные  перья  скрипели  по
страницам больших конторских книг, обернутых в  пергамент.  Один  только
Флоран предавался праздности. Сидя на  ступеньке  лестницы,  он  мечтал,
глядя на Фьору, которая за разговором  передавала  хозяйке  дома  стопки
скатертей и салфеток,  которые  та  аккуратно  укладывала  в  сундуки  в
большом зале. Одетая в белое льняное  платье  с  вышивкой,  изображающей
гирлянду зеленых листьев, с волосами, заплетенными в косу, спадающую  ей
на плечо, она была как никогда похожа на принцессу из сказки, и  молодой
человек не сводил с нее глаз. Но Фьора  этого  даже  не  замечала.  Зато
Агнелла поймала этот жадный взгляд юноши и рассердилась:
   - Тебе что, нечего делать? Я думала, что ты работаешь в саду!
   Флоран поднялся с видимой неохотой и пробурчал:
   - Мэтр Агноло сидит  там  с  высоким  человеком,  и  он  просил  меня
удалиться.
   - Он  не  сомневался,  что  ты  пойдешь  работать!  Иди  вымой  руки,
причешись и возвращайся  за  свою  конторку.  Я  начинаю  сожалеть,  что
доверила тебе сад.
   Флоран пошел на кухню, оглядываясь на ходу, чтобы еще  раз  взглянуть
на  ту,  которую  про  себя  он  называл  "прекрасная   дама".   Агнелла
сочувственно покачала головой и вернулась к своим делам:
   - Этот юноша совсем потерял из-за вас голову, моя дорогая. Боюсь, что
он уже больше ни на что не способен.
   - Он забудет меня, как  только  я  уеду!  -  улыбнулась  Фьора.  -  К
сожалению, из-за ноги моей дорогой Леонарды мне придется остаться еще на
некоторое время, а мы вас, наверное, уже утомили.
   - Утомили?  Как  вы  могли  такое  подумать!  Да  для  меня  истинное
удовольствие принимать вас, и я рада, что смогу подольше  видеть  вас  у
себя. Если б не этот несчастный случай,  о  котором  я  сожалею,  вы  бы
уехали сегодня утром, не так ли?
   - Да. Мессир Ласкарис очень дорог мне, и мы  никогда  не  расстаемся.
Он, так сказать, занял место моего дорогого отца, - призналась Фьора.
   - Конечно. Но не лучше бы было, если бы место отца  занял  супруг?  С
вашей молодостью и красотой долго  искать  мужа  не  надо.  Какой-нибудь
сеньор сможет однажды завоевать ваше сердце.
   - Я так не считаю, да  и  не  хочу  этого.  Любовь  причиняет  больше
страданий, чем радости. Спросите у юного Флорана.
   - Мне очень хочется отправить  его  в  Сюресне,  чтобы  он  проветрил
мозги. Сегодня вечером я поговорю об этом с мужем.
   На следующее утро Деметриос и Эстебан попрощались с обитателями  дома
Нарди. Флорану было поручено проводить их до Компьеня.
   Ему пришлось согласиться, хотя ему так  не  хотелось  расставаться  с
Фьорой. Когда наступил  час  отъезда,  юноша  выглядел  очень  грустным.
Садясь верхом на мула, он посмотрел на Фьору  таким  жалобным  взглядом,
что сердце ее дрогнуло. Она тоже была печальна - у Фьоры тяжесть  лежала
на сердце от того, что Деметриос уезжал  без  нее.  Вероятно,  он  будет
скоро находиться неподалеку от герцога Бургундского, изменившего всю  ее
жизнь. Фьора поняла, что успела сильно привязаться к этому  молчаливому,
мудрому человеку, появившемуся в ее жизни в тот момент, когда она уже  и
не надеялась на чью-то помощь.
   Со своей стороны,  Леонарда  была  сильно  огорчена  тем,  что  стала
причиной этого расставания, но в душе думала,  что  божья  воля  сыграла
здесь свою роль: она так горячо молила бога о том, чтобы он отвратил  ее
любимую от убийства, которое могло бы привести ее на плаху.
   - Вам следовало бы поехать без меня!  -  вздохнула  она  с  некоторым
лицемерием.
   - А вас оставить одну? Как бы ни были приятны Агнелла  и  ее  супруг,
они все-таки чужие для нас люди.
   Прекратите,  пожалуйста,  терзаться  и   думайте   только   о   своем
выздоровлении! Где о вас позаботятся лучше, чем здесь?
   Леонарда была глубоко верующей женщиной и сильно огорчилась от  того,
что сломала ногу, выходя из церкви. Правда,  эта  церковь  сразу  же  не
понравилась ей.
   Дело в том, что Леонарда видела, о чем она, краснея,  поведала  потом
Фьоре, - как публичные девки встречались около Сен-Мерри, бывшей для них
чем-то вроде прихода.
   Агнелла, которой Фьора рассказала это, рассмеялась:
   - Кюре этой церкви давно протестовали против этого. Но что вы хотите,
развратные девицы объединились сейчас в настоящую корпорацию, в  которой
есть свои правила, свои судьи, свой устав, свои привилегии и  которая  в
праздник своей покровительницы святой Мадлены, отмечаемый 22 июня,  даже
имеет право на организацию своего шествия. И красивого шествия, поверьте
мне, с богатыми хоругвями, ладаном и яркими светильниками.
   - Но почему именно Сен-Мерри?
   - Потому что эта церковь находится недалеко от того места  в  Париже,
где развратные девицы могут торговать собой. Вы не хотите пойти  туда  в
воскресенье послушать святую мессу? - добавила она уже серьезно.
   Фьора  хотела  ответить,  что  она   забыла   о   своих   религиозных
обязанностях, но побоялась обидеть любезную хозяйку.  Она  почувствовала
неловкость при воспоминании о своем пребывании у Пиппы. Что  сказала  бы
чистая и великодушная  Агнелла,  узнав  об  этом  унизительном  эпизоде,
опорочившем  жизнь  Фьоры?  И  Фьора  поспешила  заверить  ее,  что  она
послушает воскресную мессу там, где захочет Агнелла.
   Чтобы не оскорбить целомудрие Фьоры, супруга Агноло решила,  что  они
пойдут слушать мессу в собор Парижской Богоматери. А Флоран, вернувшийся
накануне из Компьеня, куда он проводил Деметриоса и  Эстебана  до  самой
резиденции короля, получил приказ подготовить мулов и сопровождать  дам.
Можно себе было представить, с какой радостью он это воспринял!
   Воскресным  утром  Фьора  с  Агнелой  отправились  на   мессу.   Звон
колоколов, возвещающий о начале службы, заглушил обычные звуки  большого
города, где по будням народ  просыпался  рано  утром  от  стука  ставней
открывавшихся лавочек и от криков парильщиков,  зазывающих  в  бани.  Не
раздавались в утренней тишине и  голоса  торговцев  Центрального  рынка,
расхваливающих на все  лады  свои  товары:  сливочное  масло  из  Ванва,
орлеанский кресс-салат, лук-шалот из Этампа, чеснок из Ганделю, яйца  из
Веса, сыр из Бри или из Шампани. Им встречались  горожане  в  воскресных
одеждах. Некоторые из них удивлялись, видя, что Агнелла была без  своего
Агноло, который, будучи настоящим  христианином,  никогда  не  пропускал
воскресной службы, и надо было объяснять, что мэтр Нарди нездоров, из-за
чего они чуть было не опоздали.
   - Неужели нельзя пропустить хотя бы одну службу, не отчитываясь перед
всем городом? - сказала Агнелла недовольным тоном. -  Мне  кажется,  что
теперь начнут спрашивать, почему мы идем в собор Парижской Богоматери, а
не в Сен-Мерри.
   - Вот видите, не следовало бы из-за меня менять своих привычек.
   - Но я довольно часто хожу в собор! Там так  красиво!  И  к  тому  же
сегодня Вознесение!
   Фьора, отказавшаяся пойти в собор Парижской Богоматери с Леонардой  в
день их приезда, пожалела об этом,  войдя  в  огромный  неф,  освещенный
сотнями свечей.  Много  народу  собралось  вокруг  главного  алтаря,  но
Агнелла и Фьора сумели найти место в первых рядах.
   Восхищенным взором флорентийка,  привыкшая  к  красоте  святых  мест,
окидывала высокие стрельчатые своды, большой сверкающий  круглый  витраж
над входным порталом.
   Представители духовенства в красных одеждах, шитых золотом,  окружили
высокое кресло,  в  котором  восседал  под  балдахином,  украшенным  его
гербом, почетный гость - кардинал  Бурбонский,  кузен  короля  и  примат
Галлий, одетый в ярко-красную муаровую сутану и кардинальскую шляпу.
   - Нам повезло, - шепнула Агнелла на ухо Фьоре. -  Его  преосвященство
нечасто бывает летом в Париже. В это время он предпочитает находиться  в
Лионе, но, видимо, король вызвал его сюда, чтобы успокоить  парижан.  Он
ведь связан с двумя партиями - с его братом Пьером де  Боже,  женившимся
два года назад на старшей дочери  короля,  а  через  свою  мать  Агнессу
Бургундскую он является также союзником Карла Смелого...
   - Тихо! - сказал кто-то, и смущенная Агнелла  прервала  объяснения  и
углубилась в молитву.
   Кардинал встал  и  звучным  голосом  обратился  к  населению  Парижа,
призывая его хранить веру в господа бога,  в  разум  его  суверена  и  в
прочность парижских стен.
   Он сказал также, что будет молиться за  короля,  и  заверил  в  своей
помощи. После этого началась месса, но  Фьора  ничего  не  видела  -  ни
импозантной фигуры магистра Бурбонского, ни белых кружевных стихарей, ни
шитых золотом риз, передвигавшихся в  легком  тумане,  поднимающемся  от
бронзовых кадил.
   Ее  взгляд  был  прикован  к  коленопреклоненной  фигуре   монаха   -
куполообразный лысый череп,  блестевший  от  огня  свечей,  сухие  руки,
прикрывающие лицо, которое она боялась увидеть. Ее сердце начало  биться
все сильней и сильней. Фьора попыталась урезонить себя и убедить в  том,
что ошиблась, но монах вдруг опустил руки и повернул к ярко  освещенному
алтарю свое лицо с большим носом, сжатым  тонкогубым  ртом  и  нависшими
веками. Это был монах Игнасио Ортега.
   Тошнота подступила к горлу молодой женщины, в глазах  помутилось,  но
ценой невероятного усилия  ей  удалось  взять  себя  в  руки.  Чтобы  не
привлекать к себе излишнего внимания, Фьора опустила вуаль, чтобы скрыть
свое лицо.
   Естественно, она ничего не могла  больше  ни  видеть,  ни  слышать  в
течение торжественной мессы.  Великолепные  голоса  певчих  казались  ей
шумом грозы, и только одна и та же мысль сверлила у нее в  мозгу  -  что
делал  в  соборе  Парижской  Богоматери,  в  центре  Франции,  испанский
доминиканец, которого папа Сикст  IV  послал  во  Флоренцию,  чтобы  тот
попытался ослабить могущество Медичи? По последним  сведениям,  дошедшим
до нее, брат Игнасио был разоблачен и препровожден до  полпути  от  Рима
солдатами Лоренцо Великолепного. И все же он  был  здесь,  в  нескольких
шагах от той, которую он так жестоко преследовал. Зачем? С какой  целью?
Не разыскивал ли он именно ее?
   Фьора тряхнула головой,  словно  хотела  отогнать  навязчивую  мысль.
Монах не мог знать о ее пребывании в Париже, но  если  он  приехал,  то,
конечно, не для того, чтобы  совершить  паломничество  или  какое-нибудь
другое богоугодное дело. Фьоре стало не  по  себе,  когда  глаза  монаха
заскользили по лицам молящихся.
   Она дотронулась до локтя подруги:
   - Агнелла, мне надо выйти.
   - Вам плохо?
   - Да, мне надо на воздух. Наверное, это от запаха ладана.
   - Тогда уйдем вместе?
   - Нет, прошу вас, останьтесь до конца  службы,  -  шепотом  попросила
Фьора. - Если мне будет лучше, я вернусь.
   Ей надо было во что бы то  ни  стало  избежать  причастия,  во  время
которого ее могли узнать и к которому она, впрочем, не была  готова,  не
исповедуясь вот уже в течение нескольких месяцев. Приблизилась бы она  к
алтарю,  чтобы  причаститься,  или  осталась  бы  на  месте   в   полном
одиночестве, она все равно могла быть замеченной. У брата  Игнасио  было
отличное зрение, и вдобавок ей пришлось бы приподнять вуаль, чтобы взять
кусочек просфоры. Лучше было уйти как можно скорее.
   Воспользовавшись тем, что все поднялись с колен, Фьора  проскользнула
к выходу, прижав платочек ко рту,  словно  ей  стало  плохо.  Выходя  из
ворот, она почувствовала, как сердце  ее  успокоилось,  и  Фьора  полной
грудью вдохнула свежий утренний воздух. Но в этот момент  целая  когорта
нищих, осаждавших собор во время больших церемоний, окружила ее, и она с
большим трудом избавилась от них.
   Опустошив свой кошелек,  Фьора  хотела  подойти  к  Флорану,  который
должен был ждать женщин с мулами около старого особняка.
   Сердце ее радостно забилось, когда она увидела, что Флоран  не  один.
Рядом с ним стоял Эстебан.
   Фьора подбежала  к  кастильцу,  словно  это  был  пропавший  и  вновь
обретенный друг. Ее волосы растрепал ветер, но она  не  думала  о  своей
прическе:
   - Эстебан! Вы здесь? И Деметриос вернулся?
   - Нет, он остался там.  Я  вернулся,  сопровождая  советника  короля,
который хочет поговорить с вами. Но что с вами случилось, донна Фьора? У
вас такой растерянный вид.
   - Есть от чего!
   И, отведя Эстебана в сторону, не  обращая  внимания  на  помрачневшее
лицо Флорана, она поведала ему о неприятной встрече в  соборе.  Кастилец
нахмурил свои густые брови:
   - Вы уверены, что не ошиблись?
   - Не ошиблась, Эстебан, уверяю вас. Это он! Разве я могу  забыть  его
лицо? Но что он здесь делает? Ведь он не может знать, что мы в Париже.
   - Если вы хотите знать мое мнение - я  полагаю,  что  он  даже  и  не
думает  о  нас,  но  надо  срочно  выяснить,  что  он  замышляет.   Могу
поклясться, что его кто-то  интересует  здесь,  и  интерес  этот  вызван
отнюдь не христианским милосердием.
   - Что мы можем сделать?
   - Вы  -  ничего.  Этот  старый  дьявол  будет  доволен,  если  сможет
вцепиться в вас своими когтями. А я посмотрю. В каком месте он  стоит  в
церкви?
   Фьора объяснила ему. Эстебан поспешил  к  собору  и,  обернувшись  на
ходу, добавил:
   - Когда мадам Агнелла присоединится к вам, возвращайтесь домой!  Меня
не ждите!
   Фьора видела, как он прошел сквозь толпу нищих,  ожидавших  окончания
мессы, и исчез. Она подошла к  Флорану,  который  с  оскорбленным  видом
проверял уздечки мулов, но молодая женщина не обратила на это  внимание.
Она села на подставку, поправила волосы под жестким головным  убором,  к
которому еще не привыкла, вынула платок и начала  обмахиваться  им.  Еще
более оскорбленный таким  безразличием,  Флоран  пробормотал  с  мрачным
видом:
   - Я для вас пустое место, донна Фьора?
   - С чего вы взяли?
   - Нет, нет, вы правы. Я действительно не  заслуживаю  этого  с  вашей
стороны. Что я для вас? Пустое место. Умри я у ваших ног, вы бы даже  не
взглянули на меня.
   Звон колоколов, извещающих об окончании мессы,  заглушил  его  слова.
Занятая своими мыслями, Фьора едва услышала  их.  Даже  не  взглянув  на
юношу, заскрипевшего от отчаяния  зубами,  она  поднялась,  чтобы  пойти
навстречу Агнелле, которую заметила издалека.

Глава 6

СЕНЬОР ИЗ АРЖАНТОНА

   Колокола продолжали звонить,  прославляя  святую  Деву  Марию,  когда
Агнелла и Фьора вошли в зал, где заканчивали накрывать на  стол.  Агноло
беседовал с посетителем.  Они  сидели  на  длинной  скамейке,  устланной
подушками, и потягивали вино, настоянное на травах.
   При виде дам мужчины встали, и  Фьора  увидела,  что  незнакомец  был
молодым - ему наверняка не было и тридцати лет, среднего роста.  На  нем
ладно  сидел  фиолетовый  камзол  с   широкими   рукавами,   отделанными
кружевными манжетами. Плотно облегающие штаны такого же цвета  позволяли
видеть его стройные ноги.
   Высокие сапоги были все в пыли, что было  естественным  после  долгой
езды на лошади. У него было  милое  лицо  с  голубыми  глазами,  полные,
хорошо очерченные губы,  придававшие  его  лицу  насмешливое  выражение,
длинный нос с подергивающимися ноздрями;  вокруг  рта  залегли  глубокие
складки. Густые светлые волосы обрамляли  это  тонкое  и  интеллигентно