ания видеть короля, то боюсь, не повредился ли ты в уме.
     - Я принадлежу к роду Монсальви, и происхождение дает мне право говорить с королем, не испрашивая предварительно аудиенции.
     - Это также известно твоему "другу" Ла Тремуйлю. Но у него гораздо больше власти, чем ты думаешь. Знаешь ли ты, что в августе он устроил западню для самого коннетабля де Ришмона и приказал арестовать трех его посланцев: Антуана де Вивона, Андре де Бомона и Луи д'Амбуаза? Двум первым отрубили голову, а за третьего назначили выкуп. Хочу напомнить тебе, что если ты принадлежишь к роду Монсальви, то Вивон - из рода Мортемаров, иными словами, он такой же знатный сеньор, как и ты. Добавлю, что Ришмона постигла бы такая же участь, если бы Ла Тремуйлю удалось схватить его. Когда же ты поймешь, что вся власть в королевстве принадлежит Ла Тремуйлю и что он не собирается выпускать ее из рук? Она тешит его тщеславие, приносит ему груды золота и позволяет сводить счеты с врагами. Ему нет дела, англичане мы или французы, лишь бы он сам царствовал! Так что, поверь мне, не высовывай носа отсюда. Набирайся сил, выздоравливай, жди возвращения королевы Иоланды... а Ла Тремуйль пусть совершает одну глупость за другой. Он ищет тебя и будет счастлив, если ты попадешься ему в лапы.
     Слушая Ксантрая, Арно скрипел зубами.
     - И Ришмон позволил так поступить с собой? А что же король - видит все и молчит?
     - Король полностью в руках Ла Тремуйля. Ришмон в изгнании и выжидает удобного случая, чтобы разделаться со своим врагом. Советую тебе последовать его примеру...
     Катрин мысленно горячо благодарила Ксантрая за эту отповедь. Бог знает, на какие безумства мог бы решиться горячий Монсальви. Но Ксантраю удалось убедить его, и больше он не заговаривал о намерении увидеться с королем...
     Катрин вдруг увидела перед собой массивное здание церкви и очнулась от своих дум. Серые камни старой часовни были словно накрыты белым покрывалом, а на квадратной башне с черепичной крышей торчал задорный белоснежный колпак. Черные голые деревья жались к мощным романским стенам, будто хотели согреться. Масе рассказала Катрин легенду, связанную с этой церковью, которой насчитывалось уже более двухсот лет: как-то в зимний день, совсем такой же, как и нынче, мул богатого еврейского торговца Захарии Гийара встал на колени перед Святым Причастием, которое нес святой Антоний Падуанский. Как ни колотил, как ни проклинал старый еврей своего мула, тот не поднялся, пока не пропустил святого. На месте чуда была сооружена церковь, и деньги на нее дал щедрой рукой Захария, который раскаялся и обратился в христианство.
     Катрин, выросшая в тени величественных сводов Нотр-Дам, с детства любила легенды и необыкновенные истории о чудесах. Ее отец Гоше Легуа часто рассказывал их долгими вечерами, когда выделывал золотые и серебряные обложки для священных книг. Он так радовался, видя в восхищенных глазенках дочери золотые огоньки.
     В этот вечер, переступая влажный порог церкви Сен-Пьер-ле-Гийар, Катрин думала об отце, и сердце ее было переполнено печалью. Добрый тихий Гоше, ненавидевший кровопролитие, погиб на виселице из-за того, что она, Катрин, спрятала в подвале старшего брата Арно - того самого Арно, который через несколько минут станет ее мужем. Вряд ли скромный ювелир с моста Менял мог представить, что дочери его предстоит такая бурная жизнь, что ждет ее такая блистательная судьба. И Катрин подумала, что, может быть, все к лучшему, ибо она не была уверена, что Гоше Легуа порадовался бы за нее.
     В церкви было темно, только в апсиде горел слабый огонь. Жак Кер и Масе, которые возглавляли шествие, без колебаний направились туда. Катрин вздрогнула. От мощных сводов тянуло холодом, тяжко опускавшимся на плечи, словно промокший плащ. Она вспомнила другую часовню, другой зимний день, девять лет тому назад. В тот день на ней было роскошное платье, усыпанное драгоценностями, которых не постыдилась бы и королева, но сердце ее стыло от ужаса и отчаяния. В тот день тоже выпал снег, и перед ней лежала безбрежная холмистая долина Соны, покрытая белым одеялом. В тот день она, подчиняясь приказу герцога, выходила замуж за Гарэыа де Брази, главного казначея герцогства Бургундии, и сердце ее разрывалось на части, ибо любила она другого. Но сегодня все было иначе!
     Не было чудесного платья, драгоценностей, толпы придворных в богатых нарядах, ярко освещенной часовни. Она надела простое шерстяное платье зеленого цвета, отороченное черным бархатом, а сверху просторный плащ с капюшоном, подбитый беличьим мехом - подарок Масе к зимней свадьбе. Но окружали ее только любящие сердца, а главное - главное, что она выходила замуж за того, кто был избран ею, кого она любила со всей страстью, на какую была способна, ради кого преодолела столько препятствий и кому готова была отдать все, отрекаясь даже от самой себя. Это на его руку она опиралась, тяжело ступая по неровным плитам пола, это его гордый профиль видела под сенью черного капюшона, это с ним она пойдет рядом, рука об руку, всю оставшуюся жизнь... И, наконец, ребенок, их ребенок! Он тоже был неспокоен сегодня вечером, словно и его волновало предстоящее таинство.
     В часовне священник в белом стихаре молился, преклонив колени перед алтарем, с каждой стороны которого горела свеча. В их пламени слегка поблескивала тонзура на склоненной голове. Рядом стоял маленький певчий, покачивая кадильницей. Сердце Катрин забилось сильнее, когда она узнала доброе грубоватое лицо с большим носом. Это был брат Жан Паскрель, исповедник Жанны д'Арк, свято хранивший верность Орлеанской Деве, а потому вынужденный скрываться, спасаясь от преследований Ла Тремуйля. Толстяк камергер так ненавидел Жанну, что готов был уничтожить всех, кого она любила и кто не отрекся! от ее памяти.
     Услышав шаги, брат Жан поднялся и с улыбкой протянул руки молодой чете.
     - Благословен Господь, собравший нас здесь, друзья мои, и дозволивший мне стать орудием Его воли, дабы соединить вас в счастии и в любви. Мы живем в тяжкое время и вынуждены скрываться, но я уверен, это продлится недолго и над нами снова воссияет свет.
     - Я тоже надеюсь на скорые перемены, - отозвался Арно. - Немыслимо, чтобы один человек подчинил своей власти королевство, и достаточно всего одного удара шпагой...
     - Сын мой, - прервал его монах, - не забывайте, что вы находитесь в храме Господнем, а Господь осудил насилие. Кроме того, - прибавил он с улыбкой, - я думаю, сегодня ночью ваши помыслы будут заняты совсем иным, нежели месть человеку, даже виновному во многих злодеяниях!
     Он замолк, услышав быстрые шаги, разорвавшие безмолвие пустой церкви. В неверном свете свечей появился Ксантрай, который, несомненно, примчался бегом, потому что лицо его побагровело. Под широким плащом капитана сверкнул стальным блеском панцирь. Взглянув на него, брат Жан повернулся к алтарю со словами:
     - Помолимся, братья мои...
     Арно и Катрин разом опустились на колени. Жак Кер занял место за спиной невесты, Ксантрай - за спиной жениха, а Масе преклонила колени чуть поодаль. Маленький певчий помахивал кадильницей, и слышалось только бормотание монаха, который призывал Господа благословить жениха и невесту.
     Сама церемония оказалась короткой и очень простой. Сначала Арно твердым голосом повторил вслед за братом Жаном: "Я, Арно, беру тебя, Катрин, в супруги, дабы стала ты возлюбленной спутницей моей в радости и в горести, в болезни и во здравии, ныне и вечно, пока не разлучит нас смерть". Затем наступил черед молодой женщины, и она тоже произнесла: "Я, Катрин..." Однако голос у нее сел от волнения, и последнюю положенную фразу она выдохнула шепотом. По щекам ее катились слезы - то была дань изнемогающему от радости сердцу.
     Брат Жан, взяв правую руку Катрин, вложил ее в ладонь Арно, тонкие длинные пальцы которого тут же решительно сжались. Звучным голосом, словно бросая вызов враждебным силам, монах возгласил: "Ogo conjungo vos in matrimo-nium, in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen".
     С золотого подноса, протянутого певчим, он взял кольцо и произнес: "Благослови, Господи, сие кольцо, коим мы благословляем...", а затем передал его Арно. Молодой человек надел кольцо на безымянный палец Катрин и нежно прикоснулся к нему губами. Глаза молодой женщины, подернутые слезами, сверкали, как аметисты в солнечных лучах. В этой темной холодной церквушке она переживала мгновение величайшего счастья. Это был венец ее существования. Больше ей нечего было желать! Брат Жан благословил новобрачных, а затем медленно поднялся к алтарю, чтобы отслужить мессу.
     Сзади, нарушая торжественность минуты, кто-то гулко высморкался. Это был Ксантрай, у которого волнение обычно выражалось в шумных звуках. Арно и Катрин обменялись улыбкой, а затем рука об руку, благоговейно выслушали божественную литургию.
     По окончании мессы новобрачные и свидетели направились за братом Жаном в ризницу, где пахло ладаном и воском. Там все они поставили свои имена в книге записей. Арно расписался энергично, так что заскрипело гусиное перо, затем протянул его Катрин, улыбаясь слегка насмешливо.
     - Твоя очередь! - сказал он. - Надеюсь, ты знаешь, как теперь тебя зовут?
     Медленно, с прилежанием первой ученицы, слегка высунув язык, она вывела подпись "Катрин де Монсальви" первый раз в жизни. Волна гордости поднялась в ней, и щеки ее разрумянились. Она дала себе клятву, что будет достойно носить старинное имя, врученное ей супругом, и не уронит его достоинства, чего бы ей это ни стоило.
     Затем расписались свидетели - Ксантрай и Жак Кер, а Масе тем временем обняла Катрин и горячо ее расцеловала. Затем на молодую женщину надвинулся Ксантрай. Склонившись в церемонном поклоне, он торжественно произнес:
     - Приношу вам мои поздравления, графиня де Монсальви! Я рад, что способствовал, хоть и в малой степени, соединению двух любящих сердец. Надеюсь, вы обретете счастье, равное вашей красоте и...
     Но, видимо, сегодня вечером капитан был слишком взволнован, чтобы договорить до конца свою изысканную фразу. Прервавшись на полуслове, он схватил Катрин за плечи и звучно расцеловал в обе щеки.
     - Желаю вас счастья, милый друг. Наверное, вас еще ждут тяжкие испытания, но только не забывайте, что нет у вас друга более верного, чем я!
     И, отпустив Катрин, заключил в объятия Арно.
     - Мы скоро увидимся, а пока я должен с тобой проститься...
     - Проститься? Разве ты уезжаешь? Ксантрай состроил ужасную гримасу, а затем лукаво улыбнулся.
     - Мне надо беречь здоровье! сказал он. - Ла Тремуйль догадывается, кто подпалил его замок. Если я останусь в Бурже, то в одну прекрасную ночь меня найдут с кинжалом между лопаток. Так что лучше мне податься в Гиз, где стоят мои отряды. Там я буду в полной безопасности.
     - Я поеду с тобой! И никто не посмеет помешать мне. Мое место в армии. Собратья по оружию сумеют защитить меня и мою жену.
     Теплая волна поднялась в сердце Катрин при этих словах, и она нежно взяла мужа под руку. Однако Ксантрай покачал головой и помрачнел.
     - Нет! Твои собратья по оружию не изменились, но Ла Тремуйль не жалеет золота, чтобы добиться своего. Пойдем. Не стоит обсуждать подобные вещи в храме Господнем. Мне нужно поговорить с тобой.
     Тогда в разговор вмешался Жак Кер.
     - Мы приготовили небольшой ужин, дабы отпраздновать торжество. Позвольте пригласить вас. Это не слишком задержит ваши сборы.
     Капитан после секундного колебания ответил согласием. Тем временем брат Жан, сняв священное облачение, вернулся к новобрачным, чтобы поздравить их и, в свою очередь, проститься с ними. Монаху также предстояло покинуть город сегодня ночью: воспользовавшись кратким рождественским затишьем, он собирался отправиться в великое аббатство Клюни, самый могущественный монастырь христианского мира, и там переждать смутное время, пока злой гений Франции не выпустит ее из своих когтей.
     - Я буду каждый день возносить молитву Господу, да дарует он вам счастье! - сказал брат Жан, благословив Катрин. - Буду молить и ту, которую мы все любили, ибо не сомневаюсь, что ныне обретается она среди праведников на Небесах.
     Коричневая ряса монаха растворилась в сумраке церкви. Следом ушел мальчик-певчий, предупредив, что собирается закрывать двери. Свидетели и новобрачные вышли на заснеженную улицу. Поднявшийся ветер мел поземку, и с крыш падали крупные комья снега. Дома стояли безмолвно, но откуда-то доносились далекие звуки виолы и лютни. Ксантрай пожал плечами.
     - Во дворце веселятся! Главный камергер устраивает бал, который больше похож на вакханалию. Вероятно, сейчас там уже все перепились. Впрочем, для города это к лучшему. Когда Ла Тремуйль мертвецки пьян, он не так опасен.
     Час спустя Катрин сидела в высоком кресле в кабинете Жака Кера. У ее ног на бархатной подушке примостился Арно. Оба внимательно слушали Ксантрая, который, расхаживая по комнате, обрисовывал им положение вещей. Свадебный ужин оказался недолгим: отчасти потому, что капитан твердо решил выехать из города до рассвета, отчасти по причине скудных запасов. В деревнях уже, свирепствовал голод. Война разорила крестьян, и даже богатые города стали ощущать недостаток продовольствия. Жак Кер, человек зажиточный, дальновидный и запасливый, также вынужден был ограничивать себя, а потому самым заметным блюдом свадебного стола было капустное рагу - кушанье сытное и полезное, но весьма далекое от изысканности. Катрин едва к нему прикоснулась, но зато вознаградила себя сушеным виноградом, поданным на десерт.
     Теперь же когда за здоровье новобрачных был выпит последний бокал сансерского вина, Ксантрай сделал еще одну попытку вразумить друга, объяснив ему истинное положение вещей. Арно и в самом деле пришел в состояние опасного возбуждения при виде боевых доспехов и походного снаряжения капитана.
     - Лучше всего вам было бы остаться в этом доме, - говорил Ксантрай, - и мэтр Кер разделяет мое мнение. Когда вернется королева Иоланда, она сумеет убедить короля, что политика Ла Тремуйля пагубна и для него самого, и для Франции. С ее помощью ты добьешься справедливости и...
     - Я с тобой совершенно не согласен, - прервал капитана Монсальви, - не может быть и речи, чтобы мы оставались здесь. Надеюсь, друзья не сочтут нас неблагодарными, если я скажу, что больше не могу сидеть взаперти. Бездействие для меня невыносимо, я задыхаюсь в четырех стенах... Ты слишком хорошо меня знаешь и не можешь не понимать, что праздная спокойная жизнь внушает мне отвращение. Враги осмелились напасть на меня, и я должен отомстить.
     - Это глупо. Я уже объяснял тебе, что ты ничего не сможешь сделать.
     - Но я могу вернуться в родную Овернь, в мои горы. Там мои земли, мои крестьяне, мощная крепость. Там меня ждут. В Оверни и нигде больше должен увидеть свет мой сын.
     - Ты сошел с ума... В наше-то время тащить по большим дорогам беременную жену...
     В ту же секунду Катрин прильнула к Арно, обняв его за шею и не давая времени ответить.
     - Если он уедет, я поеду вместе с ним! Монсальви обнял ее нежно и бережно, как хрупкую вазу.
     - Родная моя, он прав. А я говорил как самовлюбленный эгоист. Сейчас зима, на дорогах небезопасно. Нашему мальчику осталось ждать всего два месяца. Для него и для тебя будет лучше побыть здесь, в надежном месте. Я же поеду...
     В тоне молодого человека звучало искреннее раскаяние, однако Катрин резко отстранилась от него, и глубокая складка пролегла на ее лбу.
     - Так вот какова твоя любовь? Едва нас соединил Господь, как ты уже заговорил о расставании и об отъезде... Разве не ты произнес перед алтарем: "Пока не разлучит нас смерть..."?
     - А ребенок?
     - Ребенок? Это твой сын! Он будет настоящим Монсальви, истинным мужчиной! А я, его мать, хочу быть достойной вас обоих. Не Ксантрай прав, а ты: лучше нашему мальчику родиться на соломе, но на земле своих предков, чем в мягкой постели в чужом доме, вдали от тебя. Уезжай, если хочешь, только знай, что я все равно последую за тобой, даже если ты мне запретишь, как последовала за тобой в Руан и в Сену... как последую за тобой в могилу, если это понадобится.
     Задыхаясь, она умолкла. Лицо ее разрумянилось от волнения, грудь вздымалась под зеленым сукном платья, а глаза горели негодующим огнем. Внезапно Арно расхохотался. Встав на одно колено, он за плечи притянул в себе Катрин и крепко сжал в объятиях.
     - Черт возьми! Мадам де Монсальви, вы говорите так, как сказала бы моя мать!
     А затем добавил с нежностью:
     - Ты победила, любовь моя! Мы вместе встретим опасность, холод, темень, войну. Да простит мне Господь, если я поступаю неразумно.
     Ксантрай переводил взгляд с одного на другого.
     - Значит, ты принял решение? Арно гордо выпрямился.
     - Да, принял. Мы поедем вместе.
     - Очень хорошо. В таком случае тебе следует знать все. Впрочем, у дурных вестей длинные ноги. Странные вещи происходят в Оверни. Ла Тремуйль объявил графство своим владением...
     Арно вздрогнул. Лицо его медленно залилось краской, а черные глаза загорелись.
     - Овернь? Но по какому праву?
     - По праву сильного. Ты помнишь, что первым браком он был женат на вдове герцога Беррийского, Жанне Булонской, наследственной владелице Оверни. Умирая, она завещала графство племяннику, Бертрану де Латуру.
     - Ты мне будешь рассказывать! - проворчал Монсальви, пожимая плечами. - Латур из нашей семьи. Его жена, Анна де Вентадур, племянница моей матери. Нас связывает не только своячество, мы близкие родственники.
     - Именно так! Однако это не мешает Ла Тремуйлю объявить графство своим как наследство от первой жены. Разумеется, это противоречит вассальному праву, но разве он когда-нибудь считался с этим? Ему плевать на законные права овернцев.
     - Объявить графство своим и завладеть им на самом деле, это разные вещи, - возразил Монсальви. - Что, собственно, может сделать Ла Тремуйль? Для завоевания Оверни нужны конница, пехотинцы, артиллерия. Войска не станут исполнять распоряжения главного камергера.
     Ксантрай, который нервно расхаживал между окном и большим глобусом, остановился возле шара на подставке и запустил его легким движением руки.
     - Ты знаком с Родриго де Вилла-Андрадо? - с притворной кротостью спросил он.
     - С этим испанским наемником? Конечно. Мы вместе с ним служили под началом маршала де Северака. Храбрый воин. Но при этом хищный зверь. В жестокости с ним не сравнится даже голодный волк, и он пьянеет от крови, как другие от вина.
     - А еще он пьянеет при виде золота, - резко бросил Ксантрай. - Ла Тремуиль выложил кругленькую сумму в оплату за его услуги. Испанец со своими головорезами вошел в Овернь, а его лейтенанты Валет и Шапель разоряют Лангедок и Геводан. Эти двое поднимаются в горы навстречу Родриго, а тот спускается вниз. Ты все понял?
     Лицо Арно де Монсальви из красного сделалось восково-бледным. Плотно сжав губы, так что на углах их обозначились резкие морщины, и втянув ноздри, он стал медленно подниматься, не сводя глаз с Ксантрая. Испуганная Катрин почти физически ощущала душившее его бешенство. Нависая над Ксантраем, который был ниже на целую голову, Монсальви тихо произнес:
     - На моей земле бесчинствует кастильский шакал, а ты говоришь мне об этом только сейчас? И предлагаешь остаться здесь нежиться в покое и тепле, тогда как моих родных, быть может, уже...
     - Я сам узнал об этом лишь сегодня утром. Да и если бы мне рассказали раньше, что бы это изменило? Давно ли ты так окреп, что способен без посторонней помощи сесть на лошадь?
     Арно, опустив голову, отступил, но лицо его было по-прежнему искажено гневом. Катрин же внезапно почудилось, будто какая-то угрожающая враждебная сила вторглась в мирный кабинет Кера. Черная угловатая тень витала по комнате, прикасаясь ко всем предметам, задевая углы и цепляясь за потолок - словно испанский наемник, вооруженный до зубов, вошел сюда, привнеся запах разорения и пожара. Она почувствовала, как холодная рука сжимает ей сердце. Будто сквозь туман, донеслись до нее сло